-- Schure Edouard. Les grands
inities. Paris: Didier-Perrin, 1905. P. 145-147.):
Некое Священное слово опустилось на Природу из Света, и чистый огонь
вырвался вверх, в высоту из влажной природы (The Divine Pymander and Other
Writings of Hermes Trismegistus. New York: Samuel Weiser, 1972. P. 2). Чуть
ниже в том же тексте световое слово, исходящее из высшего Разума Бога,
называется Сыном Божьим (Ibid. P. 3).
Окно 45
ние века начинает складываться устойчивая связь между Словом, Христом и
Светом. Особое значение эта традиция имела для той части европейского
богословия, которая известна как "негативное". Согласно учению основателя
негативной теологии Псевдо-Дионисия Ареопагита, Бог не может быть назван, он
не может иметь имени. Будучи единым и вбирая в себя всю полноту бытия, он
"превыше любого слова". Поэтому Бог манифестирует свое единство и полноту не
столько через имена (определяющие его лишь в аспекте его творения), сколько
через Свет. Свет Бога -- это особый умопостигаемый Свет. Свет, в отличие от
человеческого слова, не дискретен, целостен, всеобъемлющ, а потому
манифестирует первообраз Бога, его Благо, которое
...является источником преизобилующего светоизлияния, от полноты своей
озаряющее всеобъемлющим, всепроникающим сиянием всех разумных существ,
пребывающих будь то во вселенной, над вселенной или вокруг вселенной,
совершенно обновляя при этом их мыслительные способности, то есть, как
Сверхсветлое Светоначало, оно просто само по себе господствует, превосходит,
объемлет и собирает воедино всех как духовных, так и разумных существ,
способных к восприятию света9.
Проблема, с которой столкнулась теология, -- в контексте "теофании" это
проблема определения существа некоего божественного Первослова, которое
обладало бы теми же свойствами, что и всеобъемлющий свет.
Николай Кузанский -- наиболее авторитетный представитель ренессансной
негативной теологии -- предложил решение, представляющее для нас особый
интерес. Кузанец начинает с того, что уподобляет божественное единство точке
(традиционная для мистической теологии метафора):
Простейшая точка обладает необъятной силой, которая дает о себе знать
-- как бы в разнообразных светах -- только в нисходящих от этой простейшей
точки количествах. Настоящее (praesentialitas) обладает простейшей
необъятной силой, которая может быть охвачена только во временной
последовательности. Со своей стороны все вещи по числу -- в единице, по
количеству -- в точке, по временной последовательности -- в теперь
настоящего момента, а по всему тому, что они суть, чем они были и могут
быть, -- в бесконечной силе всемогущества. Ибо наш бог есть абсолютно
бесконечная, полностью актуальная сила, которая, желая по благости своей
природы явить себя разнообразным светам, так называемым теофаниям, и во всех
светах делает известными богатства сияния своей славы10.
________________
9 Дионисий Ареопагит. О божественных именах / Пер. Л. Н.
Лутковского // Общественная мысль. Исследования и публикации. Вып. 2. М.:
Наука, 1990. С. 178.
10 Кузанский Николай. О даре отца светов / Пер. В. В. Бибихина
// Кузанский Николай. Соч.: В 2 т. Т. 1. М.: Мысль, 1979, С. 329-330.
46 Глава 2
Сила Бога сосредоточена в некоем свернутом состоянии, похожем на
каббалистическое Эн Соф, в точке. В точке не существует времени. Это место
постоянного настоящего. Свет лишь репрезентирует точку в формах экстенсии,
которые подключают к манифестации божества временное измерение. Андрей
Белый, которого интересовала символика окна, заметил по этому поводу, что
проникающий в окно луч сохраняет в себе некую свернутость, некую мистическую
невыявленность:
Луч света может пронизать ряд призрачных стекол. Он не может
распластать на них действительность. Нужно превратить стекло в зеркало,
покрыв его амальгамой. Только тогда безмерность мира опрокинется в
зеркальной поверхности11.
И все же свет принадлежит не самой сокровенной точке средоточия силы,
он является лишь внешней манифестацией этой невидимой и немыслимой точки.
Якоб Беме сформулирует эту оппозицию в терминах сердца Божьего и звезд:
...звезды все сплочены воедино из Бога; но ты должен понимать различие
между ними, ибо они не суть сердце и кроткое, чистое Божество, которому
должно воздавать честь и поклонение, как Богу; но они суть самое внутреннее
и острое рождение...12
Сын Божий является Светом именно в той мере, в какой он рождается из
сокровенного сердца Бога.
Какое же место во всем этом занимает Слово, Логос? Дискуссия о статусе
имени Божьего, так называемое "имяславие", получила особое значение в
православии, особенно в полемике вокруг так называемого Фаворского света --
и в афонских дискуссиях 1912--1913 годов вокруг мистического опыта схимонаха
Илариона. Активный участник этих дискуссий -- Павел Флоренский указывал, что
свет, как и слово Божье, -- это божественная энергия, излучаемая единой и
неделимой субстанцией. Флоренский приводит пример с солнечным светом:
...я могу сказать "Вот солнце", -- а на самом деле я вижу лишь его
энергию, но она есть объективная энергия именно солнца, и, воспринимая ее,
мы имеем интуицию солнечного зрения <...>. Имя Божие есть Бог; но Бог не
есть имя. Существо Божие выше энергии Его, хотя эта энергия выражает
существо Имени Бога. То, что я вижу, глядя на солнце, есть именно солнце, но
солнце само по себе не исчерпывается только действием, которое оно на меня
производит. <...> А так как на Бога мы можем смотреть только снизу вверх,
то, следовательно, мы не можем отделить от Бога Его энергию, различить в Нем
его Самого и Его энергию13 .
____________
11 Белый Андрей. Окно в будущее // Белый А. Критика. Эстетика.
Теория символизма М.: Искусство, 1994. С. 131.
12 Беме Якоб. Аврора. М.: Мусагет, 1914. С. 362. Хармс читал
"Аврору" и даже, согласно воспоминаниям В. Н. Петрова, давал почитать эту
книгу своему отцу (ГБР, 143).
13 Флоренский П. А. У водоразделов мысли // Флоренский П. А.
Соч. Т 2 М.: Правда 1990 С. 328-329.
Окно 47
Флоренский в теологическом аспекте обсуждает уже знакомую нам проблему
соотношения "предмета" и имени. Имя относится к Богу, но не исчерпывает его
сущности. При этом оно исходит из Бога, подобно свету, не исчерпывающему
сущности солнца, но от солнца неотделимому. Свет вступает с "предметом" в
отношения совершенно особой интимности, особой репрезентативности. Имя
получает "смысл", соприкасается с сущностью тогда, когда оно уподоблено
свету.
Андрей Белый выразил эту связь между светом звезды и словом в
стихотворении "Дух" (1914):
Звезда... Она -- в непеременном блеске. Но бегает летучий луч звезды
Алмазами по зеркалу воды И блещущие чертит арабески14.
Неделимость сущностного, неподвижного света, олицетворяющая Бога,
попадая на зеркало, трансформируется в движение, которое приобретает
темпоральное измерение и линейность. Луч звезды оказывается уже не
собственно звездой, а светом, существующим во времени и лишь отсылающим к
иному, вневременному свету, звезде-точке. Высший свет преобразуется, таким
образом, в свет-письмо. Но письмо это все-таки не обычное, хотя и не
принадлежит "предмету", все же ему сосубстанциально.
3
Теперь мы можем вновь вернуться к письму Хармса Поляковской, в котором
писатель по-своему сообщает об опыте постижения смысла. Он видит в окно
звезду. Это рассматривание звезды сопряжено с поиском некоего слова, которое
в каком-то смысле и есть звезда. При этом Хармс знает, что Слово, которое он
ищет, по существу не является звездой:
Я встал и подошел к окну. Я сел и стал смотреть в окно. И вдруг я
сказал себе: вот я сижу и смотрю в окно на... Но на что же я смотрю? Я
вспомнил: "окно, сквозь которое я смотрю на звезду". Но теперь я смотрю не
на звезду. Я не знаю, на что я смотрю теперь. Но то, на что я смотрю, и есть
то слово, которое я не мог написать.
Хармс затрудняется сказать, на что именно он смотрит, потому, что он
смотрит на некую точку, в которой имя еще не отделилось от смысла, от
"предмета", которая поэтому еще не имеет имени, вернее, имя которой и есть
свет.
Слово, заключенное в звезде, не может быть произнесено еще и потому,
что оно лишено временного измерения, оно как бы свернуто внутрь себя и
является неким мгновенным присутствием, моментом настоящего, не
развертываемым в речевую цепочку.
_________
14 Белый Андрей. Стихотворения и поэмы. Л.: Сов. писатель, 1966.
С. 373.
48 Глава 2
Окно также создано из букв, составляющих слово Esther, но
свернутых, спрессованных воедино, монограммированных таким образом, чтобы
временное измерение этого слова-имени исчезло. Монограмма-окно оказывается
эквивалентом точки-звезды. Точка-звезда подобна "предмету", окно --
описывающему его слову. И то и другое лишено длительности.
Слово, которое созерцает Хармс в окне-звезде, -- это слово, которое еще
не стало словом. Это слово, как бы спрессованное в силу,
предшествующую рождению Слова, Логоса.
Идея невидимого Слова, предшествующего видимому слову, характерна для
каббалы и относится к Торе15. Так называемая "письменная Тора" видима только
Богу, она написана белым невидимым огнем:
...белый огонь -- это письменная Тора, в которой форма слов еще
невидима и которая приобретает эту форму согласных и точек-гласных лишь
благодаря силе черного огня, которым является устная Тора. Этот черный огонь
-- подобен чернилам на пергамене16.
Окно, в которое смотрит Хармс, -- странная прозрачная структура, в
которой письмо "свернуто внутрь себя", непроизносимо и невидимо.
По сообщению Шолема, каббалисты считали, что в Торе одна из букв
(предположительно "шин") искажена или даже одна, двадцать третья буква
алфавита, вообще отсутствует, что делает Тору неполной и нарушает ее силу17.
Невидимая и непроизносимая буквы составляют элемент тайны имени Божьего.
Так, например, христианские ренессансные каббалисты считали, что имя Христа
IESU является тетраграмматоном, то есть аналогом мистического и
непроизносимого имени Божьего -- YHVH, в котором S ("син") делает
произносимым непроизносимый тетраграмматон. Таким образом, Иесус
манифестирует в звуке (делает видимым) непроизносимое имя Бога18.
Наличие непроизносимой буквы существенно и для Хармса, который
неожиданно заявляет в письме, что он писал имя Эстер латинскими буквами:
ESTHER. Единственная существенная разница между русским и латинским
написанием этого имени заключается в непроизносимой, спрятанной, скрытой
букве Н.
Эта буква -- скрытая буква имени Эстер, но она же является основой
самой монограммы "окно", и ее название на иврите попросту означает "окно". В
финикийском алфавите буква "хейт" имела в точности форму хармсовской
монограммы. Хьюберт Скиннер, писавший в начале века о фигуративной стороне
букв, однозначно связывает "хе" и "хейт" с окном. Из "хе" в латинском
алфавите возникает буква Е, а из "хейт" -- Н:
________
15 Гершом Шолем, например, сообщает, что эта предсуществующая Тора --
Тога Kelula,-- в свою очередь, возникает из некой мистической первичной Торы
(Тога Keduma) и постепенно приобретает временное измерение, которое она
придает вещам мира. И лишь постепенно возникает письменная Тора, за которой
следует Тора устная -- наконец окончательно обнаруживающая себя.
16 Scholem Gershom. La Kabbale et sa symbolique. Paris: Payot,
1966. P. 62.
17 Ibid. P. 92-93.
18 Yates Frances A. The Occult Philosophy in the Elizabethan
Age. P. 19--20.
Окно 49
Нежный придькательный звук, соответствующий нашему Н, назывался "khe"
("hay") и соответствовал изображению окна. В старину окна были в основном не
похожи на наши и бьыи заставлены не стеклом, а решеткой. Слово означало
погляди! или смотри!
Изначально это было восклицание -- чтобы привлечь внимание человека, к
которому обращались. <...> "Хей!" -- кричали люди из окон или отверстий в
стене, и это восклицание дало имя окну и косвенно -- букве19.
Буква Н потому беззвучна, что она отделяется от голоса, превращается в
графему, в которую сливаются иные буквы имени, превращаясь в некую
монограмматическую точку, в "звезду".
Любопытно, что неслышимое придыхание внутри имени Эстер обнаруживается
в имени Хармс как вполне слышимое "ха". Для Хармса эта неслышная буква
имела, по-видимому, такое значение, что около 1929 года он иногда
подписывается Ххармс, сдваивая "ха" и таким образом вводя в свое имя
неслышимую букву рядом со слышимой (разумеется, границы, разделяющие два
"ха", -- чисто условны). Любопытно, однако, иное. Это сдваивание "ха"
позволяет Хармсу составить монограмму из собственного имени. Два "ха" в ней,
составленные из двух полукружий, соединяются таким образом, что образуют в
середине круг: )О( (Жаккар, 265).
Круг этот имеет множество значений в хармсовском творчестве -- это и
знак Бога, и полноты бытия, и бесконечности, но это и ноль. Он в полной мере
уместен внутри монограммы как воплощение бесконечной полноты
неманифестированных смыслов20. Круг -- это и невидимая буква О внутри
хармсовской монограммы. В одном из вариантов Хармс вписывает внутрь круга
монограмму Эстер -- окно (воспроизведена в: Жаккар, 265), обрамляя одну
монограмму другой -- образом полноты и пустоты одновременно. Происходит
взаи-
________________
19 Skinner Hubert M. The Story of the Letters and Figures.
Chicago: Orville Brewer, 1905. P. 94. Ср. у Хармса:
Хармс из окна кричал один где ты моя подружка птица Эстер улетевшая в
окно... (3,88)
20 Монограмматические конструкции Хармса приводят на ум иероглиф,
придуманный английским мистиком XVI века Джоном Ди. Иероглиф Ди назывался
Monas Hieroglyphica. Monas -- единица, нечто вроде неделимой монады -- взят
из "Паймандера" Гермеса Трис-мегиста. Этот знак представляет из себя круг с
точкой в центре. Сверху он пересечен направленной вверх дугой. Снизу к кругу
примыкает крест, заканчивающийся двумя полукружиями, обращенными книзу. Ди
попытался создать такой иероглиф, который вбирал бы в себя знаки планет,
зодиак, -- в частности, знак Овна (два нижних полукружия), огня, придававший
иероглифу алхимическое измерение. Крест символизировал четыре стихии.
Иероглиф также включал в себя основные геометрические фигуры -- треугольник,
квадрат, круг. К тому же он мыслился и как каббалистический знак, якобы
связанный с элементами еврейского алфавита (Josten С. Я. A
Translation of John's Dee "Monas Hieroglyphica" // Journal of the Society of
Alchemy and Early Chemistry. 1964. XII. P. 155--165). Monas Hieroglyphica,
по мнению его создателя, вбирал в себя одновременно и алфавиты, и
астрологическое, и алхимическое, и математическое знания, свернутые в некий
знак, как бы избавленные от текстовой развертки Характерно, что некоторые
современники Ди называли его знак "иероглифической звездой" (stella
hieroglyphica) (Yates Francis. The Rosicrucian Enlightenment. London;
Boston: Routledge and Kegan Paul, 1972. P. 46).
50 Глава 2
мопоглощение монограмм, одной сверхзначимой точки -- другой, одного
имени -- другим. И в основе этого соединения монограмм лежит неслышимая
буква Н, вписанная в удвоенное X, "невидимая буква" внутри как исток
самообнаружения.
Существенно, что Н дважды возникает в священном тетраграмматоне YHVH,
обозначающем непроизносимое имя Бога. При этом в обоих случаях "хе"
интерпретируется каббалистами как знак перехода. В первом случае эта буква
обозначает переход от нерасчленимого единства божественного милосердия,
воплощенного в букве Y ("йод") к диалектике милосердия и суда. Во втором
случе "хе" обозначает переход от единства божественного имени к
множественности материального мира21. Таким образом, переход от
необнаружимого к манифестированному как бы заложен в переходе от Н к X.
В письме Хармса есть еще один момент, заслуживающий комментария. Это то
место, где Хармс говорит: "звезду я называл раем". То, что Хармс видит через
монограмму окна "звезду-рай", понять не трудно. Рай -- это состояние
атемпоральности и полной прозрачности, где означающие абсолютно адекватны
означаемым. Христианская традиция связала замутнение этого состояния
первозданной семиотической ясности с грехопадением и изгнанием из рая.
Видеть "изначальную" точку эквивалентно созерцанию рая, потому что в этой
точке сущность еще равна себе самой, она не искажена материальной
манифестацией, сходной в этом смысле с грехопадением.
Дискурс и фигурация возникают в результате грехопадения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
inities. Paris: Didier-Perrin, 1905. P. 145-147.):
Некое Священное слово опустилось на Природу из Света, и чистый огонь
вырвался вверх, в высоту из влажной природы (The Divine Pymander and Other
Writings of Hermes Trismegistus. New York: Samuel Weiser, 1972. P. 2). Чуть
ниже в том же тексте световое слово, исходящее из высшего Разума Бога,
называется Сыном Божьим (Ibid. P. 3).
Окно 45
ние века начинает складываться устойчивая связь между Словом, Христом и
Светом. Особое значение эта традиция имела для той части европейского
богословия, которая известна как "негативное". Согласно учению основателя
негативной теологии Псевдо-Дионисия Ареопагита, Бог не может быть назван, он
не может иметь имени. Будучи единым и вбирая в себя всю полноту бытия, он
"превыше любого слова". Поэтому Бог манифестирует свое единство и полноту не
столько через имена (определяющие его лишь в аспекте его творения), сколько
через Свет. Свет Бога -- это особый умопостигаемый Свет. Свет, в отличие от
человеческого слова, не дискретен, целостен, всеобъемлющ, а потому
манифестирует первообраз Бога, его Благо, которое
...является источником преизобилующего светоизлияния, от полноты своей
озаряющее всеобъемлющим, всепроникающим сиянием всех разумных существ,
пребывающих будь то во вселенной, над вселенной или вокруг вселенной,
совершенно обновляя при этом их мыслительные способности, то есть, как
Сверхсветлое Светоначало, оно просто само по себе господствует, превосходит,
объемлет и собирает воедино всех как духовных, так и разумных существ,
способных к восприятию света9.
Проблема, с которой столкнулась теология, -- в контексте "теофании" это
проблема определения существа некоего божественного Первослова, которое
обладало бы теми же свойствами, что и всеобъемлющий свет.
Николай Кузанский -- наиболее авторитетный представитель ренессансной
негативной теологии -- предложил решение, представляющее для нас особый
интерес. Кузанец начинает с того, что уподобляет божественное единство точке
(традиционная для мистической теологии метафора):
Простейшая точка обладает необъятной силой, которая дает о себе знать
-- как бы в разнообразных светах -- только в нисходящих от этой простейшей
точки количествах. Настоящее (praesentialitas) обладает простейшей
необъятной силой, которая может быть охвачена только во временной
последовательности. Со своей стороны все вещи по числу -- в единице, по
количеству -- в точке, по временной последовательности -- в теперь
настоящего момента, а по всему тому, что они суть, чем они были и могут
быть, -- в бесконечной силе всемогущества. Ибо наш бог есть абсолютно
бесконечная, полностью актуальная сила, которая, желая по благости своей
природы явить себя разнообразным светам, так называемым теофаниям, и во всех
светах делает известными богатства сияния своей славы10.
________________
9 Дионисий Ареопагит. О божественных именах / Пер. Л. Н.
Лутковского // Общественная мысль. Исследования и публикации. Вып. 2. М.:
Наука, 1990. С. 178.
10 Кузанский Николай. О даре отца светов / Пер. В. В. Бибихина
// Кузанский Николай. Соч.: В 2 т. Т. 1. М.: Мысль, 1979, С. 329-330.
46 Глава 2
Сила Бога сосредоточена в некоем свернутом состоянии, похожем на
каббалистическое Эн Соф, в точке. В точке не существует времени. Это место
постоянного настоящего. Свет лишь репрезентирует точку в формах экстенсии,
которые подключают к манифестации божества временное измерение. Андрей
Белый, которого интересовала символика окна, заметил по этому поводу, что
проникающий в окно луч сохраняет в себе некую свернутость, некую мистическую
невыявленность:
Луч света может пронизать ряд призрачных стекол. Он не может
распластать на них действительность. Нужно превратить стекло в зеркало,
покрыв его амальгамой. Только тогда безмерность мира опрокинется в
зеркальной поверхности11.
И все же свет принадлежит не самой сокровенной точке средоточия силы,
он является лишь внешней манифестацией этой невидимой и немыслимой точки.
Якоб Беме сформулирует эту оппозицию в терминах сердца Божьего и звезд:
...звезды все сплочены воедино из Бога; но ты должен понимать различие
между ними, ибо они не суть сердце и кроткое, чистое Божество, которому
должно воздавать честь и поклонение, как Богу; но они суть самое внутреннее
и острое рождение...12
Сын Божий является Светом именно в той мере, в какой он рождается из
сокровенного сердца Бога.
Какое же место во всем этом занимает Слово, Логос? Дискуссия о статусе
имени Божьего, так называемое "имяславие", получила особое значение в
православии, особенно в полемике вокруг так называемого Фаворского света --
и в афонских дискуссиях 1912--1913 годов вокруг мистического опыта схимонаха
Илариона. Активный участник этих дискуссий -- Павел Флоренский указывал, что
свет, как и слово Божье, -- это божественная энергия, излучаемая единой и
неделимой субстанцией. Флоренский приводит пример с солнечным светом:
...я могу сказать "Вот солнце", -- а на самом деле я вижу лишь его
энергию, но она есть объективная энергия именно солнца, и, воспринимая ее,
мы имеем интуицию солнечного зрения <...>. Имя Божие есть Бог; но Бог не
есть имя. Существо Божие выше энергии Его, хотя эта энергия выражает
существо Имени Бога. То, что я вижу, глядя на солнце, есть именно солнце, но
солнце само по себе не исчерпывается только действием, которое оно на меня
производит. <...> А так как на Бога мы можем смотреть только снизу вверх,
то, следовательно, мы не можем отделить от Бога Его энергию, различить в Нем
его Самого и Его энергию13 .
____________
11 Белый Андрей. Окно в будущее // Белый А. Критика. Эстетика.
Теория символизма М.: Искусство, 1994. С. 131.
12 Беме Якоб. Аврора. М.: Мусагет, 1914. С. 362. Хармс читал
"Аврору" и даже, согласно воспоминаниям В. Н. Петрова, давал почитать эту
книгу своему отцу (ГБР, 143).
13 Флоренский П. А. У водоразделов мысли // Флоренский П. А.
Соч. Т 2 М.: Правда 1990 С. 328-329.
Окно 47
Флоренский в теологическом аспекте обсуждает уже знакомую нам проблему
соотношения "предмета" и имени. Имя относится к Богу, но не исчерпывает его
сущности. При этом оно исходит из Бога, подобно свету, не исчерпывающему
сущности солнца, но от солнца неотделимому. Свет вступает с "предметом" в
отношения совершенно особой интимности, особой репрезентативности. Имя
получает "смысл", соприкасается с сущностью тогда, когда оно уподоблено
свету.
Андрей Белый выразил эту связь между светом звезды и словом в
стихотворении "Дух" (1914):
Звезда... Она -- в непеременном блеске. Но бегает летучий луч звезды
Алмазами по зеркалу воды И блещущие чертит арабески14.
Неделимость сущностного, неподвижного света, олицетворяющая Бога,
попадая на зеркало, трансформируется в движение, которое приобретает
темпоральное измерение и линейность. Луч звезды оказывается уже не
собственно звездой, а светом, существующим во времени и лишь отсылающим к
иному, вневременному свету, звезде-точке. Высший свет преобразуется, таким
образом, в свет-письмо. Но письмо это все-таки не обычное, хотя и не
принадлежит "предмету", все же ему сосубстанциально.
3
Теперь мы можем вновь вернуться к письму Хармса Поляковской, в котором
писатель по-своему сообщает об опыте постижения смысла. Он видит в окно
звезду. Это рассматривание звезды сопряжено с поиском некоего слова, которое
в каком-то смысле и есть звезда. При этом Хармс знает, что Слово, которое он
ищет, по существу не является звездой:
Я встал и подошел к окну. Я сел и стал смотреть в окно. И вдруг я
сказал себе: вот я сижу и смотрю в окно на... Но на что же я смотрю? Я
вспомнил: "окно, сквозь которое я смотрю на звезду". Но теперь я смотрю не
на звезду. Я не знаю, на что я смотрю теперь. Но то, на что я смотрю, и есть
то слово, которое я не мог написать.
Хармс затрудняется сказать, на что именно он смотрит, потому, что он
смотрит на некую точку, в которой имя еще не отделилось от смысла, от
"предмета", которая поэтому еще не имеет имени, вернее, имя которой и есть
свет.
Слово, заключенное в звезде, не может быть произнесено еще и потому,
что оно лишено временного измерения, оно как бы свернуто внутрь себя и
является неким мгновенным присутствием, моментом настоящего, не
развертываемым в речевую цепочку.
_________
14 Белый Андрей. Стихотворения и поэмы. Л.: Сов. писатель, 1966.
С. 373.
48 Глава 2
Окно также создано из букв, составляющих слово Esther, но
свернутых, спрессованных воедино, монограммированных таким образом, чтобы
временное измерение этого слова-имени исчезло. Монограмма-окно оказывается
эквивалентом точки-звезды. Точка-звезда подобна "предмету", окно --
описывающему его слову. И то и другое лишено длительности.
Слово, которое созерцает Хармс в окне-звезде, -- это слово, которое еще
не стало словом. Это слово, как бы спрессованное в силу,
предшествующую рождению Слова, Логоса.
Идея невидимого Слова, предшествующего видимому слову, характерна для
каббалы и относится к Торе15. Так называемая "письменная Тора" видима только
Богу, она написана белым невидимым огнем:
...белый огонь -- это письменная Тора, в которой форма слов еще
невидима и которая приобретает эту форму согласных и точек-гласных лишь
благодаря силе черного огня, которым является устная Тора. Этот черный огонь
-- подобен чернилам на пергамене16.
Окно, в которое смотрит Хармс, -- странная прозрачная структура, в
которой письмо "свернуто внутрь себя", непроизносимо и невидимо.
По сообщению Шолема, каббалисты считали, что в Торе одна из букв
(предположительно "шин") искажена или даже одна, двадцать третья буква
алфавита, вообще отсутствует, что делает Тору неполной и нарушает ее силу17.
Невидимая и непроизносимая буквы составляют элемент тайны имени Божьего.
Так, например, христианские ренессансные каббалисты считали, что имя Христа
IESU является тетраграмматоном, то есть аналогом мистического и
непроизносимого имени Божьего -- YHVH, в котором S ("син") делает
произносимым непроизносимый тетраграмматон. Таким образом, Иесус
манифестирует в звуке (делает видимым) непроизносимое имя Бога18.
Наличие непроизносимой буквы существенно и для Хармса, который
неожиданно заявляет в письме, что он писал имя Эстер латинскими буквами:
ESTHER. Единственная существенная разница между русским и латинским
написанием этого имени заключается в непроизносимой, спрятанной, скрытой
букве Н.
Эта буква -- скрытая буква имени Эстер, но она же является основой
самой монограммы "окно", и ее название на иврите попросту означает "окно". В
финикийском алфавите буква "хейт" имела в точности форму хармсовской
монограммы. Хьюберт Скиннер, писавший в начале века о фигуративной стороне
букв, однозначно связывает "хе" и "хейт" с окном. Из "хе" в латинском
алфавите возникает буква Е, а из "хейт" -- Н:
________
15 Гершом Шолем, например, сообщает, что эта предсуществующая Тора --
Тога Kelula,-- в свою очередь, возникает из некой мистической первичной Торы
(Тога Keduma) и постепенно приобретает временное измерение, которое она
придает вещам мира. И лишь постепенно возникает письменная Тора, за которой
следует Тора устная -- наконец окончательно обнаруживающая себя.
16 Scholem Gershom. La Kabbale et sa symbolique. Paris: Payot,
1966. P. 62.
17 Ibid. P. 92-93.
18 Yates Frances A. The Occult Philosophy in the Elizabethan
Age. P. 19--20.
Окно 49
Нежный придькательный звук, соответствующий нашему Н, назывался "khe"
("hay") и соответствовал изображению окна. В старину окна были в основном не
похожи на наши и бьыи заставлены не стеклом, а решеткой. Слово означало
погляди! или смотри!
Изначально это было восклицание -- чтобы привлечь внимание человека, к
которому обращались. <...> "Хей!" -- кричали люди из окон или отверстий в
стене, и это восклицание дало имя окну и косвенно -- букве19.
Буква Н потому беззвучна, что она отделяется от голоса, превращается в
графему, в которую сливаются иные буквы имени, превращаясь в некую
монограмматическую точку, в "звезду".
Любопытно, что неслышимое придыхание внутри имени Эстер обнаруживается
в имени Хармс как вполне слышимое "ха". Для Хармса эта неслышная буква
имела, по-видимому, такое значение, что около 1929 года он иногда
подписывается Ххармс, сдваивая "ха" и таким образом вводя в свое имя
неслышимую букву рядом со слышимой (разумеется, границы, разделяющие два
"ха", -- чисто условны). Любопытно, однако, иное. Это сдваивание "ха"
позволяет Хармсу составить монограмму из собственного имени. Два "ха" в ней,
составленные из двух полукружий, соединяются таким образом, что образуют в
середине круг: )О( (Жаккар, 265).
Круг этот имеет множество значений в хармсовском творчестве -- это и
знак Бога, и полноты бытия, и бесконечности, но это и ноль. Он в полной мере
уместен внутри монограммы как воплощение бесконечной полноты
неманифестированных смыслов20. Круг -- это и невидимая буква О внутри
хармсовской монограммы. В одном из вариантов Хармс вписывает внутрь круга
монограмму Эстер -- окно (воспроизведена в: Жаккар, 265), обрамляя одну
монограмму другой -- образом полноты и пустоты одновременно. Происходит
взаи-
________________
19 Skinner Hubert M. The Story of the Letters and Figures.
Chicago: Orville Brewer, 1905. P. 94. Ср. у Хармса:
Хармс из окна кричал один где ты моя подружка птица Эстер улетевшая в
окно... (3,88)
20 Монограмматические конструкции Хармса приводят на ум иероглиф,
придуманный английским мистиком XVI века Джоном Ди. Иероглиф Ди назывался
Monas Hieroglyphica. Monas -- единица, нечто вроде неделимой монады -- взят
из "Паймандера" Гермеса Трис-мегиста. Этот знак представляет из себя круг с
точкой в центре. Сверху он пересечен направленной вверх дугой. Снизу к кругу
примыкает крест, заканчивающийся двумя полукружиями, обращенными книзу. Ди
попытался создать такой иероглиф, который вбирал бы в себя знаки планет,
зодиак, -- в частности, знак Овна (два нижних полукружия), огня, придававший
иероглифу алхимическое измерение. Крест символизировал четыре стихии.
Иероглиф также включал в себя основные геометрические фигуры -- треугольник,
квадрат, круг. К тому же он мыслился и как каббалистический знак, якобы
связанный с элементами еврейского алфавита (Josten С. Я. A
Translation of John's Dee "Monas Hieroglyphica" // Journal of the Society of
Alchemy and Early Chemistry. 1964. XII. P. 155--165). Monas Hieroglyphica,
по мнению его создателя, вбирал в себя одновременно и алфавиты, и
астрологическое, и алхимическое, и математическое знания, свернутые в некий
знак, как бы избавленные от текстовой развертки Характерно, что некоторые
современники Ди называли его знак "иероглифической звездой" (stella
hieroglyphica) (Yates Francis. The Rosicrucian Enlightenment. London;
Boston: Routledge and Kegan Paul, 1972. P. 46).
50 Глава 2
мопоглощение монограмм, одной сверхзначимой точки -- другой, одного
имени -- другим. И в основе этого соединения монограмм лежит неслышимая
буква Н, вписанная в удвоенное X, "невидимая буква" внутри как исток
самообнаружения.
Существенно, что Н дважды возникает в священном тетраграмматоне YHVH,
обозначающем непроизносимое имя Бога. При этом в обоих случаях "хе"
интерпретируется каббалистами как знак перехода. В первом случае эта буква
обозначает переход от нерасчленимого единства божественного милосердия,
воплощенного в букве Y ("йод") к диалектике милосердия и суда. Во втором
случе "хе" обозначает переход от единства божественного имени к
множественности материального мира21. Таким образом, переход от
необнаружимого к манифестированному как бы заложен в переходе от Н к X.
В письме Хармса есть еще один момент, заслуживающий комментария. Это то
место, где Хармс говорит: "звезду я называл раем". То, что Хармс видит через
монограмму окна "звезду-рай", понять не трудно. Рай -- это состояние
атемпоральности и полной прозрачности, где означающие абсолютно адекватны
означаемым. Христианская традиция связала замутнение этого состояния
первозданной семиотической ясности с грехопадением и изгнанием из рая.
Видеть "изначальную" точку эквивалентно созерцанию рая, потому что в этой
точке сущность еще равна себе самой, она не искажена материальной
манифестацией, сходной в этом смысле с грехопадением.
Дискурс и фигурация возникают в результате грехопадения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62