Полагаю, Малкольм никогда раньше не думал обо мне не как о сыне, а как о самостоятельном человеке, жизнь которого не так уж тесно связана с его собственной, как о человеке с другими взглядами на жизнь, другими ценностями, другими желаниями. Сыновья вырастают, превращаются из мальчиков в мужчин. Но отцам свойственно не замечать этих перемен. Малкольм, я уверен, до сих пор считал меня не вполне сформировавшимся подростком, каким я был лет в пятнадцать.
— Ты изменился, — отметил он.
— Я остался прежним. Поверь своему сердцу.
Малкольм наконец немного расслабился. Его чутье не подвело — он не ошибся, позвонив мне после трех лет напряженного молчания. И вот он допил свое виски и поднялся. Тяжело вздохнул, как будто принимая важное решение. Сказал:
— Останься со мной.
Я кивнул.
Отец подошел к комоду и из нижнего ящика, который я обошел вниманием, достал портфель. Я мог бы догадаться, что его портфель должен быть где-то здесь: даже гонимый паническим ужасом, Малкольм никогда не бросил бы список своих золотых акций или таблицу пересчета обменного курса валют. С портфелем в руке Малкольм направился к выходу, оставляя мне чемодан. Поддавшись внезапному порыву, я в последнюю минуту еще раз позвонил вниз и попросил дежурного вызвать для нас такси.
— Но у нас ведь есть твоя машина! — не понял Малкольм.
— М-м… Лучше пусть она пока постоит здесь.
— Но почему?
— Потому что если ни я, ни ты никому не рассказывали о том, что сегодня ты должен был ехать в Ньюмаркет, то, вероятнее всего, тебя просто выследили — отсюда до Ньюмаркета. Если ты обратил внимание… машина, на которой пытались тебя сбить, поджидала на стоянке при аукционе. А у тебя не было тогда машины. Значит, тот, кто хотел на тебя наехать, видел нас с тобой вдвоем и решил, что ты скорее всего попросишь, чтобы я тебя подвез. А поскольку я не заметил, чтобы нас кто-нибудь преследовал по дороге от Ньюмаркета, остается сделать вывод, что твой убийца скорее всего знал, что мы поедем в эту гостиницу… а значит, он вполне может сейчас околачиваться где-нибудь во дворе, неподалеку от нашей машины, в темноте у заднего входа, поджидая, когда мы выйдем обратно.
— Боже мой!
— Это вполне возможно. Поэтому мы выйдем через парадную дверь и в сопровождении швейцара. Ты не против?
— Как скажешь… — слабо отозвался Малкольм.
— С этой минуты мы не будем пренебрегать ни единой предосторожностью, до которой додумаемся.
— Хорошо, но куда мы поедем на такси?
— Куда-нибудь, где можно взять машину напрокат.
Мы без приключений выписались из гостиницы, заплатили по счету, дали швейцару на чай, погрузили багаж и сели в такси. Водитель такси, однако, уверил нас, что девять часов вечера во вторник — не самое удачное время, чтобы нанимать машину. Все конторы по прокату автомобилей давно закрыты.
— Тогда возьмем водителя с машиной, — сказал Малкольм. — Из тех парней, что подрабатывают на свадьбах. Получишь двадцать фунтов, если найдешь такого.
Вдохновленный этим предложением, таксист повез нас по каким-то боковым улочкам и остановился у невзрачного маленького домика с верандой. Здесь он вышел и забарабанил кулаком в дверь дома. Вскоре дверь приоткрылась, выпустив наружу полоску света, и захлопнулась за нашим водителем.
— Наверное, нас сейчас ограбят, — предположил Малкольм.
Таксист тем не менее вскоре вернулся, вполне безобидный на вид, в сопровождении высокого парня в куртке от водительской униформы. В руках парень нес шоферскую фуражку с козырьком.
— Фирма, в которой работает мой зять, обслуживает по большей части как раз свадьбы и похороны, — сообщил таксист. — Куда вы собираетесь ехать?
— В Лондон, — ответил я.
Никаких затруднений это не вызвало. Таксист с зятем сели на переднее сиденье, и мы снова поехали по узким темным улочкам. Пару раз повернули и оказались у большого гаража с висячим замком. Здесь оба водителя оставили нас одних, пока сами возились с замком и заводили машину, что стояла в гараже. Вот так получилось, что мы с Малкольмом отправились в Лондон в шикарном черном «Роллс-Ройсе». Водителя надежно отделяла от нас толстая стеклянная перегородка.
— Зачем ты вообще поехал на этот аукцион? — спросил я Малкольма. — То есть почему именно в Ньюмаркет? И почему — аукцион?
Малкольм нахмурился.
— Наверное, из-за «Эбури».
— Ювелирной компании?
— Да… в общем… я знал, что они собирались открывать там филиал. Мне сообщили об этом на прошлой неделе, когда я заходил к ним относительно драгоценностей Куши. Я хочу сказать, что достаточно хорошо их знаю. Большую часть украшений для Куши я покупал как раз у них. Меня заинтересовала серебряная статуэтка лошади, и они пояснили, что на этой неделе у них откроется выставка-продажа в Ньюмаркете. И когда я вчера вечером раздумывал, чем бы тебя заинтересовать… и где бы с тобой встретиться… я вспомнил, что Ньюмаркет совсем недалеко от Кембриджа, и решил назначить встречу там. И сразу позвонил тебе.
Я немного поразмыслил.
— Как бы ты поступил, если бы понадобилось узнать, к примеру, где был нужный тебе человек в определенное время?
На удивление, Малкольм ответил не задумываясь:
— Я поручил бы это парню, которого нанимал, чтобы следить за Мойрой.
— Следить…
— Мой адвокат посоветовал. Он сказал, что это может пригодиться на случай, если Мойра погуливает на стороне, понимаешь?
— Естественно, — сухо согласился я. — Но, надеюсь, ничего такого за ней не водилось?
— Если бы! — Он в упор глянул на меня. — Что ты задумал?
— Да… неплохо было бы, чтоб этот парень разузнал, чем занимался каждый из семьи в прошлую пятницу и сегодня ночью.
— Каждый?! — воскликнул Малкольм. — На это уйдут недели!
— Зато ты будешь уверен…
Малкольм печально покачал головой.
— Ты забываешь о наемных убийцах…
— Обычному человеку не так-то легко найти наемного убийцу. Как, например, ты сам стал бы его искать, если бы захотел кого-нибудь убить? Дал бы объявление в «Таймс»?
Ему, похоже, не пришло в голову взглянуть на ситуацию с такой стороны. Но он все же согласился нанять снова того «парня, что следил за Мойрой», чтобы выяснить насчет семьи.
Мы обсудили, где лучше остановиться на ночь: собственно, мы просто выбирали гостиницу, потому что возвращаться домой ни один из нас не собирался. Я в последнее время жил в заурядной пригородной квартире в Эпсоме, неподалеку от конюшен, где работал. Малкольм жил в том самом доме, где прошло мое детство. Мойра, по-видимому, выжила его оттуда, но сразу после ее смерти Малкольм вернулся обратно. Этот большой дом в Беркшире пережил появление и уход всех пяти жен Малкольма, и каждый в семье считал его родным. Малкольм и сам здесь вырос, и я не мог даже представить, что означала бы для него потеря этого дома.
— Что у тебя произошло с Мойрой? — спросил я.
— Не твое собачье дело, — отрезал Малкольм. Десяток миль мы проехали, не проронив ни слова.
Потом он сменил гнев на милость, вздохнул и сказал:
— Она захотела прибрать к рукам украшения Куши, а я не позволил. Мойра снова и снова приставала ко мне с этим, трещала об этих бриллиантах без умолку! Ты не представляешь, как она мне надоела! А потом… ну… — он передернул плечами. — Она меня подловила.
— С другой женщиной? — Я совсем не удивился. Он кивнул, нимало не смущаясь. Он никогда не мог оставаться верным только одной женщине и не понимал, как можно было от него этого ожидать. Самые кошмарные склоки времен моего детства разгорались как раз из-за «измен» Малкольма. Пока его женой была Вивьен, а потом — Джойси, он содержал Алисию, которая успела родить ему двух детей. А потом еще одного, после того как Малкольм поддался на ее уговоры и женился на ней.
Мне хотелось бы верить, что Малкольм до конца хранил верность Куши, но, честно говоря, это кажется маловероятным. А Малкольма я спрашивать не собираюсь.
Малкольм вначале предложил остановиться в «Дорчестере», но я напомнил, что его там слишком хорошо знают, и уговорил поселиться в «Савое».
— Номер люкс, — обратился Малкольм к портье, когда мы прошли в холл гостиницы. — Две спальни, две душевых и гостиная. И пришлите туда бутылку «Боллинджера», немедленно.
Мне совсем не хотелось шампанского, но Малкольму нужно было выпить. Он заказал еще омлет и копченую семгу, две порции, в номер. И бутылку бренди «Хайн Антик», и коробку сигар — чтобы чувствовать себя как дома.
От нечего делать я подсчитал сегодняшние расходы Малкольма: литой серебряный кубок, чистокровный жеребенок за два миллиона гиней, страховка на него, счет в кембриджской гостинице, чаевые швейцару и таксисту, и водителю «Роллс-Ройса», шикарный номер люкс в «Савое» с обслуживанием… Интересно, сколько у него на самом деле денег? И неужели он в самом деле собирается пустить все состояние на ветер?
Мы поужинали и выпили по стаканчику бренди, все еще не вполне в согласии друг с другом. За три года отчужденности между нами пролегла пропасть, преодолеть которую оказалось не так просто, как я думал. Я очень отчетливо ощущал эту пропасть и, даже когда говорил отцу, что люблю его, подразумевал скорее того Малкольма, который остался в моей памяти и которого я действительно любил, чем этого человека, что сейчас сидел передо мной. И еще я понимал, что если останусь сейчас с ним, как обещал, то узнаю его снова и несколько с другой стороны. Собственно, мы оба сможем заново узнать друг друга.
— На днях поедем в Австралию, — сказал Малкольм, аккуратно стряхивая пепел с сигары.
— Да?
— Нам нужны визы. Где твой паспорт?
— В квартире. А твой?
— Дома.
— Значит, я их завтра заберу. Ты останешься здесь.
Сказав это, я немного помолчал и поинтересовался:
— У тебя в Австралии какие-то дела?
— Посмотрим золотые рудники, — ответил Малкольм. — И кенгуру.
После небольшой заминки я сказал:
— Мы не можем позволить себе просто прятаться. Мы должны отыскать того, кто пытался убить тебя, и прекратить эти нападения.
— Бегство меня вполне устраивает, — сказал Малкольм. — Что ты думаешь о недельке в Сингапуре по пути в Австралию?
— Как скажешь. Только… в пятницу я собирался участвовать в скачках в Сэндауне.
— Никогда не мог понять, почему тебе это так нравится. Все эти сырые, холодные дни под открытым небом. Все эти падения с лошади…
— Тебе так же будоражит кровь твое золото.
— Опасность? — Он приподнял бровь. — И это тихий, спокойный, воспитанный Ян? Жизнь скучна без риска, я угадал?
— В этом нет ничего сверхъестественного.
Я всегда участвовал в скачках как любитель, бесплатно. Что-то все время удерживало меня от того, чтобы полностью посвятить себя верховой езде, а иначе невозможно стать профессиональным жокеем. Скачки были моим любимым развлечением, но не целью всей жизни, поэтому я никогда не достигну высот мастерства, необходимых, чтобы состязаться с профессионалами. Мне просто нравилось участвовать в скачках, поддерживать дружеские отношения с жокеями. Я любил суету раздевалок и весовых, чистое небо над беговой дорожкой, самих лошадей. И, конечно, надо признать, — риск.
Малкольм сказал:
— Как ты уже успел убедиться, оставаться рядом со мной далеко не безопасно.
— Поэтому я и остался.
Малкольм изумленно уставился на меня, потом рассмеялся и сказал:
— Боже мой! Я думал, я тебя знаю. Похоже, что не очень.
Он допил свое бренди, потушил сигару и отправился спать. Утром поднялся раньше меня, и, когда я, в трусах и сорочке, в которых спал, выбрался в гостиную, Малкольм сидел на диване, завернувшись в купальный халат, и листал «Спортивную жизнь».
— Я заказал завтрак, — сообщил он. — И — обо мне пишут газеты. Как тебе это нравится?
Я посмотрел, куда он указывал пальцем. Действительно, там было его имя, ближе к концу подробнейшего отчета о вчерашнем аукционе. «Лот номер семьдесят девять, первоклассный жеребенок, два миллиона семьдесят тысяч гиней — Малкольм Пемброк».
Он положил газету, вполне довольный собой.
— Ну, так чем мы сегодня займемся?
— Нужно вызвать твоего частного сыщика и найти тренера для жеребенка. Я привезу наши паспорта и кое-что из одежды, а ты пока останешься здесь.
На удивление, Малкольм не возражал, только попросил меня не задерживаться надолго. Он задумчиво разглядывал подсохшую ссадину на моем правом бедре и кровоподтек вокруг нее, успевший уже посинеть.
— Небольшая проблема, — сказал Малкольм. — У меня нет с собой телефона этого сыщика.
— Мы можем нанять кого-нибудь другого. В справочнике должны быть такие объявления.
— Твоя мать наверняка знает его телефон. Да, у Джойси он, конечно, остался.
— Откуда ей его знать?
Малкольм беззаботно пояснил:
— Она нанимала этого парня, чтобы выследить меня и Алисию.
А я-то думал, что мои родители уже ничем не смогут меня удивить!
— Когда адвокат посоветовал мне следить за Мойрой, Джойси свела меня с этим сыщиком. В конце концов, он неплохо сделал свое дело тогда, много лет назад, со мной и Алисией. Даже слишком хорошо, если подумать, черт бы его побрал! Так что звони Джойси, Ян, и узнавай его номер.
Ошеломленный, я только и мог, что сделать, как он сказал.
— Дорогой! — пронзительно закричала моя мать в трубку. — Где твой отец?
— Не знаю, — ответил я.
— Дорогой, ты знаешь, что твой чертов отец сделал?!!
— Нет… что?
— Он отдал состояние, дорогой, — буквально сотни тысяч! — какой-то никудышней мелкой съемочной группе на постановку идиотского фильма о каких-то головастиках или что-то в этом роде. Какой-то мерзкий идиот позвонил мне, чтобы узнать, где Малкольм, потому что, видите ли, он отвалил им даже больше, чем они просили… Я тебя умоляю!!! Я знаю, что ты не разговариваешь с Малкольмом, но ты должен сделать что-нибудь, чтобы остановить его!
— Но… это его деньги.
— Дорогой, не будь таким наивным! Кому-то предстоит получить их в наследство, и, если только ты проглотишь свою чертову гордость, о чем я не устаю тебе повторять, эти деньги могут стать твоими! Если ты не оставишь свое ослиное упрямство и не прекратишь эту проклятую ссору, Малкольм оставит все кошмарному выводку Алисии. Я не переживу, если эта ведьма снова будет злорадствовать… Так что помирись с Малкольмом немедленно!!! И прекрати его сумасбродства!
— Успокойся, — сказал я. — Я уже.
— Что?!
— Уже помирился с ним.
— Слава Богу, наконец-то!!! — снова завопила моя маменька. — Но, дорогой, чего же ты тогда ждешь? Скорее отыщи его и не дай ему пустить на ветер твое наследство!
ГЛАВА 3
Дом Малкольма очень изменился за те три года, пока здесь хозяйничала Мойра.
Этот дом в викторианском стиле иногда называли просто «Квантум», из-за латинской надписи на арке входной двери: «QUANTUM IN ME FUIT». Это означало что-то вроде «Делаю лучшее, на что способен».
Я шел туда, вспоминая уют и порядок, которые оставила Куши, и не веря до конца, что все могло измениться. Хотя кому, как не мне, было знать, что каждая следующая жена Малкольма, и Куши в том числе, делали «лучшее, на что способны», чтобы искоренить все, напоминающее о предшественнице. Выйдя замуж за Малкольма, каждая из них переселялась в этот дом. И Малкольм, как я теперь понимаю, позволял им делать все что угодно с внутренней отделкой и обстановкой.
Открыв отцовским ключом кухонную дверь, я вошел и на мгновение застыл, испугавшись, что ошибся и попал в чужой дом. Куда-то исчезли кедровые панели и красный кафель Куши, такие уютные и домашние. Их вытеснили гладкие желтые обои и блестящие белые подставки и полочки, заполненные массой ярко-алых и розовых цветов герани в маленьких белых горшочках.
Изумленный, я мысленно вернулся ко временам господства Алисии с ее мещанским вкусом, когда на кухне были крахмальные белые занавесочки, приукрашенные целым ворохом оборок, бледно-голубые столы и буфеты, и выложенный белой плиткой пол. А еще раньше, во времена Джойси, все было строгим и аккуратным, выдержанным в кофейном и оливковом цветах. Я вспомнил день, когда рабочие вышвырнули из дома кухню моей матери, и я с воплями бросился к Малкольму. Он тотчас же отправил меня к Джойси, на целый месяц. Это мне не понравилось еще больше, а когда я вернулся, белые занавески с оборками уже висели, и мебель на кухне была блеклого голубого цвета. Я подумал, что все это какое-то слишком приторное, но мнение свое решил оставить при себе.
Впервые я задумался над тем, какой же была кухня при Вивьен, когда около сорока пяти лет назад молодой Малкольм ввел ее в дом. Свою первую жену. Ко времени моего рождения Вивьен уже была изгнана. Ее переполняли обида и негодование, и я редко видел улыбку на ее лице. На мой взгляд, Вивьен была самой неудачной из жен моего отца и самой бестолковой. Но, судя по фотографиям, в молодости Вивьен была самой красивой из них. Темные дуги бровей и высокие скулы остались прежними, но густые черные волосы поредели и стали седыми а милая улыбка сменилась привычно недовольной, кислой гримасой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
— Ты изменился, — отметил он.
— Я остался прежним. Поверь своему сердцу.
Малкольм наконец немного расслабился. Его чутье не подвело — он не ошибся, позвонив мне после трех лет напряженного молчания. И вот он допил свое виски и поднялся. Тяжело вздохнул, как будто принимая важное решение. Сказал:
— Останься со мной.
Я кивнул.
Отец подошел к комоду и из нижнего ящика, который я обошел вниманием, достал портфель. Я мог бы догадаться, что его портфель должен быть где-то здесь: даже гонимый паническим ужасом, Малкольм никогда не бросил бы список своих золотых акций или таблицу пересчета обменного курса валют. С портфелем в руке Малкольм направился к выходу, оставляя мне чемодан. Поддавшись внезапному порыву, я в последнюю минуту еще раз позвонил вниз и попросил дежурного вызвать для нас такси.
— Но у нас ведь есть твоя машина! — не понял Малкольм.
— М-м… Лучше пусть она пока постоит здесь.
— Но почему?
— Потому что если ни я, ни ты никому не рассказывали о том, что сегодня ты должен был ехать в Ньюмаркет, то, вероятнее всего, тебя просто выследили — отсюда до Ньюмаркета. Если ты обратил внимание… машина, на которой пытались тебя сбить, поджидала на стоянке при аукционе. А у тебя не было тогда машины. Значит, тот, кто хотел на тебя наехать, видел нас с тобой вдвоем и решил, что ты скорее всего попросишь, чтобы я тебя подвез. А поскольку я не заметил, чтобы нас кто-нибудь преследовал по дороге от Ньюмаркета, остается сделать вывод, что твой убийца скорее всего знал, что мы поедем в эту гостиницу… а значит, он вполне может сейчас околачиваться где-нибудь во дворе, неподалеку от нашей машины, в темноте у заднего входа, поджидая, когда мы выйдем обратно.
— Боже мой!
— Это вполне возможно. Поэтому мы выйдем через парадную дверь и в сопровождении швейцара. Ты не против?
— Как скажешь… — слабо отозвался Малкольм.
— С этой минуты мы не будем пренебрегать ни единой предосторожностью, до которой додумаемся.
— Хорошо, но куда мы поедем на такси?
— Куда-нибудь, где можно взять машину напрокат.
Мы без приключений выписались из гостиницы, заплатили по счету, дали швейцару на чай, погрузили багаж и сели в такси. Водитель такси, однако, уверил нас, что девять часов вечера во вторник — не самое удачное время, чтобы нанимать машину. Все конторы по прокату автомобилей давно закрыты.
— Тогда возьмем водителя с машиной, — сказал Малкольм. — Из тех парней, что подрабатывают на свадьбах. Получишь двадцать фунтов, если найдешь такого.
Вдохновленный этим предложением, таксист повез нас по каким-то боковым улочкам и остановился у невзрачного маленького домика с верандой. Здесь он вышел и забарабанил кулаком в дверь дома. Вскоре дверь приоткрылась, выпустив наружу полоску света, и захлопнулась за нашим водителем.
— Наверное, нас сейчас ограбят, — предположил Малкольм.
Таксист тем не менее вскоре вернулся, вполне безобидный на вид, в сопровождении высокого парня в куртке от водительской униформы. В руках парень нес шоферскую фуражку с козырьком.
— Фирма, в которой работает мой зять, обслуживает по большей части как раз свадьбы и похороны, — сообщил таксист. — Куда вы собираетесь ехать?
— В Лондон, — ответил я.
Никаких затруднений это не вызвало. Таксист с зятем сели на переднее сиденье, и мы снова поехали по узким темным улочкам. Пару раз повернули и оказались у большого гаража с висячим замком. Здесь оба водителя оставили нас одних, пока сами возились с замком и заводили машину, что стояла в гараже. Вот так получилось, что мы с Малкольмом отправились в Лондон в шикарном черном «Роллс-Ройсе». Водителя надежно отделяла от нас толстая стеклянная перегородка.
— Зачем ты вообще поехал на этот аукцион? — спросил я Малкольма. — То есть почему именно в Ньюмаркет? И почему — аукцион?
Малкольм нахмурился.
— Наверное, из-за «Эбури».
— Ювелирной компании?
— Да… в общем… я знал, что они собирались открывать там филиал. Мне сообщили об этом на прошлой неделе, когда я заходил к ним относительно драгоценностей Куши. Я хочу сказать, что достаточно хорошо их знаю. Большую часть украшений для Куши я покупал как раз у них. Меня заинтересовала серебряная статуэтка лошади, и они пояснили, что на этой неделе у них откроется выставка-продажа в Ньюмаркете. И когда я вчера вечером раздумывал, чем бы тебя заинтересовать… и где бы с тобой встретиться… я вспомнил, что Ньюмаркет совсем недалеко от Кембриджа, и решил назначить встречу там. И сразу позвонил тебе.
Я немного поразмыслил.
— Как бы ты поступил, если бы понадобилось узнать, к примеру, где был нужный тебе человек в определенное время?
На удивление, Малкольм ответил не задумываясь:
— Я поручил бы это парню, которого нанимал, чтобы следить за Мойрой.
— Следить…
— Мой адвокат посоветовал. Он сказал, что это может пригодиться на случай, если Мойра погуливает на стороне, понимаешь?
— Естественно, — сухо согласился я. — Но, надеюсь, ничего такого за ней не водилось?
— Если бы! — Он в упор глянул на меня. — Что ты задумал?
— Да… неплохо было бы, чтоб этот парень разузнал, чем занимался каждый из семьи в прошлую пятницу и сегодня ночью.
— Каждый?! — воскликнул Малкольм. — На это уйдут недели!
— Зато ты будешь уверен…
Малкольм печально покачал головой.
— Ты забываешь о наемных убийцах…
— Обычному человеку не так-то легко найти наемного убийцу. Как, например, ты сам стал бы его искать, если бы захотел кого-нибудь убить? Дал бы объявление в «Таймс»?
Ему, похоже, не пришло в голову взглянуть на ситуацию с такой стороны. Но он все же согласился нанять снова того «парня, что следил за Мойрой», чтобы выяснить насчет семьи.
Мы обсудили, где лучше остановиться на ночь: собственно, мы просто выбирали гостиницу, потому что возвращаться домой ни один из нас не собирался. Я в последнее время жил в заурядной пригородной квартире в Эпсоме, неподалеку от конюшен, где работал. Малкольм жил в том самом доме, где прошло мое детство. Мойра, по-видимому, выжила его оттуда, но сразу после ее смерти Малкольм вернулся обратно. Этот большой дом в Беркшире пережил появление и уход всех пяти жен Малкольма, и каждый в семье считал его родным. Малкольм и сам здесь вырос, и я не мог даже представить, что означала бы для него потеря этого дома.
— Что у тебя произошло с Мойрой? — спросил я.
— Не твое собачье дело, — отрезал Малкольм. Десяток миль мы проехали, не проронив ни слова.
Потом он сменил гнев на милость, вздохнул и сказал:
— Она захотела прибрать к рукам украшения Куши, а я не позволил. Мойра снова и снова приставала ко мне с этим, трещала об этих бриллиантах без умолку! Ты не представляешь, как она мне надоела! А потом… ну… — он передернул плечами. — Она меня подловила.
— С другой женщиной? — Я совсем не удивился. Он кивнул, нимало не смущаясь. Он никогда не мог оставаться верным только одной женщине и не понимал, как можно было от него этого ожидать. Самые кошмарные склоки времен моего детства разгорались как раз из-за «измен» Малкольма. Пока его женой была Вивьен, а потом — Джойси, он содержал Алисию, которая успела родить ему двух детей. А потом еще одного, после того как Малкольм поддался на ее уговоры и женился на ней.
Мне хотелось бы верить, что Малкольм до конца хранил верность Куши, но, честно говоря, это кажется маловероятным. А Малкольма я спрашивать не собираюсь.
Малкольм вначале предложил остановиться в «Дорчестере», но я напомнил, что его там слишком хорошо знают, и уговорил поселиться в «Савое».
— Номер люкс, — обратился Малкольм к портье, когда мы прошли в холл гостиницы. — Две спальни, две душевых и гостиная. И пришлите туда бутылку «Боллинджера», немедленно.
Мне совсем не хотелось шампанского, но Малкольму нужно было выпить. Он заказал еще омлет и копченую семгу, две порции, в номер. И бутылку бренди «Хайн Антик», и коробку сигар — чтобы чувствовать себя как дома.
От нечего делать я подсчитал сегодняшние расходы Малкольма: литой серебряный кубок, чистокровный жеребенок за два миллиона гиней, страховка на него, счет в кембриджской гостинице, чаевые швейцару и таксисту, и водителю «Роллс-Ройса», шикарный номер люкс в «Савое» с обслуживанием… Интересно, сколько у него на самом деле денег? И неужели он в самом деле собирается пустить все состояние на ветер?
Мы поужинали и выпили по стаканчику бренди, все еще не вполне в согласии друг с другом. За три года отчужденности между нами пролегла пропасть, преодолеть которую оказалось не так просто, как я думал. Я очень отчетливо ощущал эту пропасть и, даже когда говорил отцу, что люблю его, подразумевал скорее того Малкольма, который остался в моей памяти и которого я действительно любил, чем этого человека, что сейчас сидел передо мной. И еще я понимал, что если останусь сейчас с ним, как обещал, то узнаю его снова и несколько с другой стороны. Собственно, мы оба сможем заново узнать друг друга.
— На днях поедем в Австралию, — сказал Малкольм, аккуратно стряхивая пепел с сигары.
— Да?
— Нам нужны визы. Где твой паспорт?
— В квартире. А твой?
— Дома.
— Значит, я их завтра заберу. Ты останешься здесь.
Сказав это, я немного помолчал и поинтересовался:
— У тебя в Австралии какие-то дела?
— Посмотрим золотые рудники, — ответил Малкольм. — И кенгуру.
После небольшой заминки я сказал:
— Мы не можем позволить себе просто прятаться. Мы должны отыскать того, кто пытался убить тебя, и прекратить эти нападения.
— Бегство меня вполне устраивает, — сказал Малкольм. — Что ты думаешь о недельке в Сингапуре по пути в Австралию?
— Как скажешь. Только… в пятницу я собирался участвовать в скачках в Сэндауне.
— Никогда не мог понять, почему тебе это так нравится. Все эти сырые, холодные дни под открытым небом. Все эти падения с лошади…
— Тебе так же будоражит кровь твое золото.
— Опасность? — Он приподнял бровь. — И это тихий, спокойный, воспитанный Ян? Жизнь скучна без риска, я угадал?
— В этом нет ничего сверхъестественного.
Я всегда участвовал в скачках как любитель, бесплатно. Что-то все время удерживало меня от того, чтобы полностью посвятить себя верховой езде, а иначе невозможно стать профессиональным жокеем. Скачки были моим любимым развлечением, но не целью всей жизни, поэтому я никогда не достигну высот мастерства, необходимых, чтобы состязаться с профессионалами. Мне просто нравилось участвовать в скачках, поддерживать дружеские отношения с жокеями. Я любил суету раздевалок и весовых, чистое небо над беговой дорожкой, самих лошадей. И, конечно, надо признать, — риск.
Малкольм сказал:
— Как ты уже успел убедиться, оставаться рядом со мной далеко не безопасно.
— Поэтому я и остался.
Малкольм изумленно уставился на меня, потом рассмеялся и сказал:
— Боже мой! Я думал, я тебя знаю. Похоже, что не очень.
Он допил свое бренди, потушил сигару и отправился спать. Утром поднялся раньше меня, и, когда я, в трусах и сорочке, в которых спал, выбрался в гостиную, Малкольм сидел на диване, завернувшись в купальный халат, и листал «Спортивную жизнь».
— Я заказал завтрак, — сообщил он. — И — обо мне пишут газеты. Как тебе это нравится?
Я посмотрел, куда он указывал пальцем. Действительно, там было его имя, ближе к концу подробнейшего отчета о вчерашнем аукционе. «Лот номер семьдесят девять, первоклассный жеребенок, два миллиона семьдесят тысяч гиней — Малкольм Пемброк».
Он положил газету, вполне довольный собой.
— Ну, так чем мы сегодня займемся?
— Нужно вызвать твоего частного сыщика и найти тренера для жеребенка. Я привезу наши паспорта и кое-что из одежды, а ты пока останешься здесь.
На удивление, Малкольм не возражал, только попросил меня не задерживаться надолго. Он задумчиво разглядывал подсохшую ссадину на моем правом бедре и кровоподтек вокруг нее, успевший уже посинеть.
— Небольшая проблема, — сказал Малкольм. — У меня нет с собой телефона этого сыщика.
— Мы можем нанять кого-нибудь другого. В справочнике должны быть такие объявления.
— Твоя мать наверняка знает его телефон. Да, у Джойси он, конечно, остался.
— Откуда ей его знать?
Малкольм беззаботно пояснил:
— Она нанимала этого парня, чтобы выследить меня и Алисию.
А я-то думал, что мои родители уже ничем не смогут меня удивить!
— Когда адвокат посоветовал мне следить за Мойрой, Джойси свела меня с этим сыщиком. В конце концов, он неплохо сделал свое дело тогда, много лет назад, со мной и Алисией. Даже слишком хорошо, если подумать, черт бы его побрал! Так что звони Джойси, Ян, и узнавай его номер.
Ошеломленный, я только и мог, что сделать, как он сказал.
— Дорогой! — пронзительно закричала моя мать в трубку. — Где твой отец?
— Не знаю, — ответил я.
— Дорогой, ты знаешь, что твой чертов отец сделал?!!
— Нет… что?
— Он отдал состояние, дорогой, — буквально сотни тысяч! — какой-то никудышней мелкой съемочной группе на постановку идиотского фильма о каких-то головастиках или что-то в этом роде. Какой-то мерзкий идиот позвонил мне, чтобы узнать, где Малкольм, потому что, видите ли, он отвалил им даже больше, чем они просили… Я тебя умоляю!!! Я знаю, что ты не разговариваешь с Малкольмом, но ты должен сделать что-нибудь, чтобы остановить его!
— Но… это его деньги.
— Дорогой, не будь таким наивным! Кому-то предстоит получить их в наследство, и, если только ты проглотишь свою чертову гордость, о чем я не устаю тебе повторять, эти деньги могут стать твоими! Если ты не оставишь свое ослиное упрямство и не прекратишь эту проклятую ссору, Малкольм оставит все кошмарному выводку Алисии. Я не переживу, если эта ведьма снова будет злорадствовать… Так что помирись с Малкольмом немедленно!!! И прекрати его сумасбродства!
— Успокойся, — сказал я. — Я уже.
— Что?!
— Уже помирился с ним.
— Слава Богу, наконец-то!!! — снова завопила моя маменька. — Но, дорогой, чего же ты тогда ждешь? Скорее отыщи его и не дай ему пустить на ветер твое наследство!
ГЛАВА 3
Дом Малкольма очень изменился за те три года, пока здесь хозяйничала Мойра.
Этот дом в викторианском стиле иногда называли просто «Квантум», из-за латинской надписи на арке входной двери: «QUANTUM IN ME FUIT». Это означало что-то вроде «Делаю лучшее, на что способен».
Я шел туда, вспоминая уют и порядок, которые оставила Куши, и не веря до конца, что все могло измениться. Хотя кому, как не мне, было знать, что каждая следующая жена Малкольма, и Куши в том числе, делали «лучшее, на что способны», чтобы искоренить все, напоминающее о предшественнице. Выйдя замуж за Малкольма, каждая из них переселялась в этот дом. И Малкольм, как я теперь понимаю, позволял им делать все что угодно с внутренней отделкой и обстановкой.
Открыв отцовским ключом кухонную дверь, я вошел и на мгновение застыл, испугавшись, что ошибся и попал в чужой дом. Куда-то исчезли кедровые панели и красный кафель Куши, такие уютные и домашние. Их вытеснили гладкие желтые обои и блестящие белые подставки и полочки, заполненные массой ярко-алых и розовых цветов герани в маленьких белых горшочках.
Изумленный, я мысленно вернулся ко временам господства Алисии с ее мещанским вкусом, когда на кухне были крахмальные белые занавесочки, приукрашенные целым ворохом оборок, бледно-голубые столы и буфеты, и выложенный белой плиткой пол. А еще раньше, во времена Джойси, все было строгим и аккуратным, выдержанным в кофейном и оливковом цветах. Я вспомнил день, когда рабочие вышвырнули из дома кухню моей матери, и я с воплями бросился к Малкольму. Он тотчас же отправил меня к Джойси, на целый месяц. Это мне не понравилось еще больше, а когда я вернулся, белые занавески с оборками уже висели, и мебель на кухне была блеклого голубого цвета. Я подумал, что все это какое-то слишком приторное, но мнение свое решил оставить при себе.
Впервые я задумался над тем, какой же была кухня при Вивьен, когда около сорока пяти лет назад молодой Малкольм ввел ее в дом. Свою первую жену. Ко времени моего рождения Вивьен уже была изгнана. Ее переполняли обида и негодование, и я редко видел улыбку на ее лице. На мой взгляд, Вивьен была самой неудачной из жен моего отца и самой бестолковой. Но, судя по фотографиям, в молодости Вивьен была самой красивой из них. Темные дуги бровей и высокие скулы остались прежними, но густые черные волосы поредели и стали седыми а милая улыбка сменилась привычно недовольной, кислой гримасой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38