Полиции не удалось никого подловить на лжи, но на мой взгляд это ничего еще не значило, когда речь шла о семье, в которой у каждого был богатейший опыт интриг и вранья. Тем не менее факт оставался фактом: никто из Пемброков не мог съездить в Квантум и обратно, не исчезнув на какое-то время из поля зрения.
В эту же среду я немного побродил вокруг теплицы Мойры, размышляя о ее смерти.
Из дома теплица была не видна, как и говорил мне Артур Белбрук. Она располагалась в дальней части сада, густо поросшей кустарником. Я задумался, встревожилась ли Мойра, увидев приближение своего убийцы? Скорее всего нет. Вполне возможно, она сама назначила встречу в этом уединенном месте. Малкольм рассказывал, что Мойра не любила случайных посетителей, ей больше нравилось, когда о встрече предварительно договаривались по телефону. Наверное, это убийство не было продумано заранее, убийца просто воспользовался удобным случаем. Видимо, они поссорились, и никто не хотел уступить. Должно быть, Мойра устроила очередную ядовито-сладенькую гадость, вроде той, когда она выбросила овощи Артура Белбрука.
Мойра, которая собиралась прибрать к рукам Квантум вместе с половиной состояния Малкольма. На этот раз Мойра не учла возможную опасность. Не знаю, поверила ли она до конца в свою кошмарную смерть, даже когда это случилось…
Малкольм целыми днями читал «Финансовые ведомости» и звонил по телефону: иена, как я понял из услышанных краем уха обрывков разговоров, вела себя совершенно отвратительно. Конечно, с точки зрения Малкольма. Хотя мы и звонили, когда нужно, но ни я, ни Малкольм не отвечали ни на какие звонки в Квантум с того утра, когда Вивьен обрушила на отца целую бурю упреков и обвинений, все по поводу того, что Малкольм окончательно спятил. Он выслушал ее с затаенной болью и, когда Вивьен спустила пары, печально сказал мне:
— Какая-то драная кошка из поселка доложила ей, что мы с тобой здесь, так что теперь уже вся семья наверняка в курсе. Она сказала, что Дональд обанкротится, Люси чуть ли не голодает, а Томаса уволили, и он теперь безработный. Это все правда? Не может такого быть. Вивьен хочет, чтобы я немедленно дал им всем по двадцать тысяч.
— Они бы очень не помешали. Вообще-то, она только развила идею Жервеза.
— Но я не могу в это поверить!
Я рассказал отцу о трудностях Дональда с обучением близнецов, о неуверенности Люси, о том, что Томас и Беренайс живут только на установленное Малкольмом много лет назад содержание. Он возразил, что все их проблемы проистекают только из их характеров, и это действительно было так. Еще Малкольм сказал, что если даст денег этим троим, то должен будет сделать то же самое для остальных, иначе между Вивьен, Джойси, и Алисией неминуемо вспыхнет настоящая гражданская война. Он говорил об этом с улыбкой, но уступать не собирался. Отец позаботился о нас, учредив для каждого страховой фонд. Все остальное зависело от нас самих. И Малкольм не изменил своего мнения на этот счет. Он поразмыслил над требованиями Вивьен и решил все оставить как есть. Малкольм сразу же перезвонил ей и сообщил о своих намерениях. Ее чуть не разорвало от бешенства. Я слышал ее голос в телефонной трубке, она называла отца жестоким, бессердечным, порочным, мстительным, мелочным, злобным садистом и тираном. Он обиделся, заорал, чтобы она немедленно заткнулась и бросил трубку, а Вивьен все продолжала бушевать.
Она добилась только того, что Малкольм заупрямился еще сильнее.
Я думал, что Малкольм, как идиот, сам сейчас сует голову в петлю, прямо просит, чтобы его убили. Я смотрел в его неумолимые голубые глаза, которые горели ослиным упрямством, и старался понять, не думает ли он, что дать семье деньги сейчас было бы проявлением слабости, или он считает, что содержание взрослых детей будет ударом по их самолюбию?
Я ничего не сказал. С моей стороны было бы нехорошо просить за других, поскольку я сам был в этом заинтересован. Оставалось только надеяться, что Малкольм когда-нибудь изменит свою позицию. Но это должен был решать только он сам. И я ушел к теплице Мойры, чтобы дать отцу время успокоиться, а когда вернулся, оба мы сделали вид, что разговора не было.
Днем на прогулке с собаками я напомнил Малкольму, что завтра у меня скачки в Челтенхеме, и поинтересовался, нет ли у него там каких-нибудь приятелей, с которыми он мог бы приятно провести время, пока я буду скакать.
— Мне хотелось бы снова посмотреть на скачки, — сказал Малкольм.
Я не переставал ему удивляться.
— А что, если снова соберется все семейство?
— Я еще раз одолжу халат у повара.
Не знаю, насколько разумным было такое решение, но Малкольм настоял на своем, и я постарался убедить себя, что на ипподроме с ним ничего не может случиться. И мы поехали вместе. Я познакомил его с Джорджем и Джо, они поздравили Малкольма с успехом Блу Кланси и пригласили на обед.
Весь день я выискивал в толпе братьев, сестер, мать и других ведьм, но так никого и не увидел. День был холодный и ветреный, все вокруг подняли воротники и сутулились, стараясь сохранить тепло. Все были в шапках — фетровых, твидовых, шерстяных или меховых. Погода была в самый раз для любителей острых ощущений.
Парк Рэйлингз подарил мне великолепную скачку. Он пришел четвертым и устал гораздо меньше, чем его жокей, который почти неделю не садился в седло. Джордж и Джо были нами довольны. А Малкольм, который вместе с ними смотрел скачки с места внизу, у одного из препятствий, погрузился в задумчивость. Когда мы ехали домой, он сказал:
— Я не представлял, что вы скачете так быстро. Такая скорость, да еще и эти барьеры!
— Около тридцати миль в час.
— Я могу купить лошадь для стипль-чеза, если ты будешь на ней скакать.
— Лучше не надо. И так все думают, что я твой любимчик.
— Э-эх!
Мы проехали миль тридцать в сторону Беркшира и остановились поужинать и выпить по стаканчику в придорожном ресторане, который чем-то понравился Малкольму. Артур Белбрук должен был сегодня забрать собак на ночь к себе.
Мы ожидали, пока принесут ужин, и разговаривали о скачках. Вернее, Малкольм задавал вопросы, а я отвечал. Он живо интересовался мельчайшими подробностями. А я подумал, не пропадет ли этот интерес так же быстро, как разгорелся? Малкольм мог и не узнать, чего будет стоить его Крез в следующем году.
Мы не спеша поужинали, выпили кофе и вернулись домой, немного сонные от свежего воздуха и французского вина. Я остановил машину возле гаража.
— Пойду осмотрю дом, — сказал я безо всякого воодушевления.
— Может, не надо? Уже так поздно.
— Лучше все-таки схожу. Посигналь, если заметишь что-то неладное.
Он остался в машине, а я прошел в кухню и зажег свет. Дверь в гостиную была, как всегда, закрыта, чтобы собаки не забрались в дом, пока сидели здесь. Я вошел, открыл дверь и включил свет.
Остановился на пороге, внимательно оглядываясь по сторонам. В доме было тихо, но внезапно у меня перехватило дыхание и по спине поползли мурашки.
Двери в кабинет и в большую гостиную были приоткрыты не так, как я их оставлял! Дверь кабинета была почти совсем открыта, дверь в гостиную, наоборот, закрыта. А я каждый раз, когда мы уходили, оставлял их приоткрытыми под определенным углом.
Я лихорадочно вспоминал, не забыл ли я сегодня установить двери в нужном положении. Нет, я точно помнил, как открывал их, прежде чем уехать. Совершенно точно. Я как раз тогда положил свое седло и снаряжение возле кухонной двери и запер дверь своим ключом, оставив собак в саду с Артуром Белбруком.
Я никогда не считал себя трусом, но мне вдруг стало смертельно страшно идти дальше. Дом был таким большим, и в нем так много темных закоулков… Здесь было два подвала, и множество темных спален на втором этаже, с большими старинными шкафами, и кладовые с темными углами. Везде было полно разных шкафчиков и огромных пустых шифоньеров. За последние несколько дней я три или четыре раза обшаривал их все, но ни разу ночью, и ни разу не было признаков того, что здесь без нас кто-то побывал.
Я заставил себя пройти на несколько шагов в гостиную и прислушался. У меня не было никакого оружия. Я чувствовал себя голым и совершенно беззащитным. Сердце бешено колотилось. В доме было тихо.
Тяжелую парадную дверь, закрытую на старинный замок и заложенную засовом, как в крепости, никто не трогал. Я подошел к кабинету, протянул внутрь руку, включил свет и резко толкнул дверь.
В кабинете никого не было. Кабинет был таким, каким Малкольм оставил его утром. Темнота за окнами, казалось, таила какую-то угрозу. Вздохнув поглубже, я повторил процедуру в большой гостиной. Но и там задвижки на французских окнах были на месте. Потом я точно так же обследовал столовую, гардероб на первом этаже, после чего двинулся в проход под лестницей, ведущий в большую комнату, в которой мы играли, когда были маленькими, а потом ее переоборудовали в бильярдную. Я никак не мог унять дрожь.
Дверь была закрыта. Уговаривая себя поторапливаться, я повернул ручку двери, включил свет и раскрыл дверь нараспашку.
Там тоже никого не оказалось. Но успокаиваться было рано, мне предстояло осмотреть еще пол-дома. Я проверил кладовую напротив, где обычно хранились садовые инструменты, и дверь в конце коридора, которая вела в сад. Дверь была надежно заперта изнутри на засов. Я вернулся в гостиную и остановился у лестницы, вглядываясь в темноту второго этажа.
«Глупо так бояться! — уговаривал я себя. — Это же твой родной дом, дом, где ты вырос. Кто же боится собственного дома?»
И все же я боялся.
Я судорожно сглотнул. И пошел вверх по лестнице. В моей спальне никого не было. И в гардеробе тоже. Никого в пяти спальнях в мансарде, никого в роскошной лилово-розовой спальне Малкольма. В конце осмотра я был так же встревожен, как и в начале, а ведь я не заглядывал в подвалы и на чердак, и во множество других укромных уголков.
И под кровати я не заглядывал. Демоны могли скрываться где угодно, готовые с визгом наброситься на меня. Я сдался. Выключил весь свет на втором этаже и трусливо сбежал вниз по лестнице.
Как будто в насмешку надо мной, в доме стояла полная тишина.
Наверное, я просто трусливый дурак.
Оставив свет гореть в гостиной и на кухне, я вышел к Малкольму, который начал выбираться из машины, когда увидел меня. Я махнул ему рукой, чтобы садился обратно и скользнул на сиденье рядом с ним.
— В чем дело? — спросил отец.
— Может быть, в доме кто-то скрывается.
— С чего ты взял?
Я объяснил свой трюк с дверями.
— Ты выдумываешь, сам не зная что.
— Нет. Кто-то открывал дверь своим ключом и заходил в дом.
Мы не успели поменять замки, мастер должен был прийти завтра утром. Трудно подыскать хорошие новые замки для таких древних дверей, сказал он, и предложил встретиться в четверг, но я отложил это на пятницу из-за Челтенхема.
Малкольм стал ворчать:
— Мы же не можем просидеть здесь всю ночь. Может, эти двери захлопнулись из-за сквозняка — мало ли? Пойдем спать, я смертельно устал.
Я поглядел на свои руки. Они все еще дрожали. Подумал немного. Малкольм беспокойно заворочался на сиденье.
— Я начинаю замерзать. Ради Бога, пойдем в дом.
— Нет… мы не будем здесь ночевать.
— Что? Ты шутишь?
— Я запру дверь, а потом мы поедем и снимем где-нибудь комнату на ночь.
— Среди ночи?
— Да.
Я начал выбираться из машины, но Малкольм схватил меня за руку, требуя внимания.
— Прихвати пижамы и туалетные принадлежности.
Я нерешительно сказал:
— Нет… это небезопасно.
Я не сказал ему, что боюсь, но мне было страшно.
— Ян, это все чистое сумасшествие.
— Было бы чистым сумасшествием позволить убить себя в постели.
— Но из-за каких-то двух дверей…
— Да. Из-за двух дверей.
Наверное, моя тревога передалась Малкольму, потому что он больше не высказывал никаких возражений. Но когда я уже подходил к кухне, отец окликнул меня и попросил хотя бы прихватить из кабинета его портфель.
Я снова прошел через гостиную, хотя колени немного подгибались от страха, включил свет в кабинете, нашел портфель и без приключений вернулся на кухню, оставив все двери открытыми под определенным углом. Может, они помогут нам узнать утром, был или не был в доме ночной гость, ускользнувший от моего осмотра.
Я погасил свет, вышел на улицу, закрыл на замок кухонную дверь и отнес портфель на заднее сиденье машины. Дом стоял темный и безмолвный.
Поскольку снять комнату на ночь людям без багажа легче всего было в Лондоне, тем более в такой час, я вырулил на дорогу к городу и, следуя указаниям Малкольма, вскоре довез нас до «Ритца». Может, мы и убегаем неизвестно от кого, сказал Малкольм, но это не значит, что он согласится ночевать под открытым небом. В «Ритце» он объяснил, что задержался в Лондоне допоздна по делам и решил переночевать здесь.
— Наша фамилия Уотсон. Мы заплатим дорожными чеками, — поддавшись неожиданному порыву, я назвал первое имя, которое пришло в голову, почему-то вспомнив совет Нормана Веста.
Малкольм открыл рот от удивления, потом закрыл и, слава Богу, ничего не сказал. На дорожных чеках можно писать какое угодно имя.
Портье «Ритца» и глазом не моргнул, предложил нам смежные номера (двойные люксы все были заняты), бритвы, зубные щетки и бутылку шотландского виски.
Малкольм молчал почти всю дорогу, я тоже. Я никак не мог успокоиться и все старался убедить себя, что скорее всего я просто чрезмерно подозрителен и, должно быть, сам не так развернул эти двери, и, если кто-то из семьи и побывал в доме, пока нас не было, он уже давным-давно ушел, задолго до нашего возвращения из Челтенхема.
Я мог бы засесть у телефона в Квантуме и, методично обзвонив всех родственников, убедиться, что они спокойно сидят у себя дома. Правда, сперва я об этом даже не подумал, да и вряд ли смог бы это проделать в таком состоянии, как тогда. Малкольм принял свое обычное снотворное — пару стаканчиков виски — и вскоре уже мирно посапывал в кровати. Я тихо прикрыл дверь между нашими комнатами и залез под одеяло, но еще долго не мог уснуть и лежал с открытыми глазами. Мне было стыдно, что я так испугался в доме. Теперь мне казалось, что бояться было совершенно нечего. Надо же! Я без колебаний мчался со скоростью тридцать миль в час и брал высоченные барьеры сегодня утром в Челтенхеме, и вот пожалуйста: дрожал от страха в пустом доме, ожидая, что кто-то выскочит на меня из темноты! «Храбрость — понятие относительное», — язвительно подумал я, отворачиваясь к стене.
Утром мы вернулись в Беркшир, но доехать до самого дома не смогли. Потому что дорога была заставлена машинами — наверное, весь поселок зачем-то собрался сегодня возле Квантума. Везде было полно машин и народу, машины стояли по обе стороны дороги, люди выходили из них и спешили к Квантуму.
— Что, черт возьми, тут творится? — возмутился Малкольм.
— Бог его знает.
Наконец я нашел, куда приткнуть машину, и мы проделали остальной путь пешком.
Нам пришлось протискиваться через толпу, но, когда Малкольма узнали, перед ним расступились, давая дорогу. В конце концов мы добрались до подъездной дорожки… и застыли точно громом пораженные.
В самом начале дорожка была перетянута красной лентой, возле которой дежурил полицейский. Перед домом стояла «Скорая помощь», полицейские и пожарные машины… Толпа людей в форме озабоченно сновала туда-сюда вокруг дома.
Малкольм покачнулся, потрясенный открывшейся картиной, я ощутил какую-то нереальность происходящего, ноги у меня подкосились… Мы не могли поверить своим глазам.
В самой середине Квантума зияла огромная неровная дыра, чуть ли не половины дома как не бывало.
Люди, толпившиеся вокруг нас, переговаривались:
— Говорят, это из-за газа.
ГЛАВА 10
Мы стояли у дома и беседовали с полицейским. Как дошли до дома — не помню.
Наше появление повергло представителей власти в изумление, но изумление приятное.
Нам рассказали, что взрыв произошел в четыре тридцать утра, грохот и взрывная волна разбудили половину поселка, в некоторых домах повылетали стекла, собаки подняли страшный вой. Несколько человек позвонили в полицию, но, когда дежурная машина добралась до поселка, все уже успокоилось. Никто не мог сказать, откуда донесся взрыв, и до утра полицейская машина кружила по окрестностям. Только к рассвету они обнаружили, что случилось с Квантумом.
Фасад дома вместе с тяжелой старинной дверью вынесло вперед, стена упала на подъездную дорожку. Большая часть второго этажа обвалилась вниз, в гостиную. Ни в одном окне не осталось целого стекла.
— Боюсь, что сзади еще хуже. Собственно, вы можете сами пойти посмотреть. Наконец-то можно сообщить, что жертв нет, — флегматично заметил полицейский.
Малкольм автоматически кивнул, и мы пошли за полицейским налево, обходя дом между кухней и гаражом, по саду вдоль задней стены столовой. Несмотря на предупреждение, мы оба остановились, потрясенные, едва повернули за угол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
В эту же среду я немного побродил вокруг теплицы Мойры, размышляя о ее смерти.
Из дома теплица была не видна, как и говорил мне Артур Белбрук. Она располагалась в дальней части сада, густо поросшей кустарником. Я задумался, встревожилась ли Мойра, увидев приближение своего убийцы? Скорее всего нет. Вполне возможно, она сама назначила встречу в этом уединенном месте. Малкольм рассказывал, что Мойра не любила случайных посетителей, ей больше нравилось, когда о встрече предварительно договаривались по телефону. Наверное, это убийство не было продумано заранее, убийца просто воспользовался удобным случаем. Видимо, они поссорились, и никто не хотел уступить. Должно быть, Мойра устроила очередную ядовито-сладенькую гадость, вроде той, когда она выбросила овощи Артура Белбрука.
Мойра, которая собиралась прибрать к рукам Квантум вместе с половиной состояния Малкольма. На этот раз Мойра не учла возможную опасность. Не знаю, поверила ли она до конца в свою кошмарную смерть, даже когда это случилось…
Малкольм целыми днями читал «Финансовые ведомости» и звонил по телефону: иена, как я понял из услышанных краем уха обрывков разговоров, вела себя совершенно отвратительно. Конечно, с точки зрения Малкольма. Хотя мы и звонили, когда нужно, но ни я, ни Малкольм не отвечали ни на какие звонки в Квантум с того утра, когда Вивьен обрушила на отца целую бурю упреков и обвинений, все по поводу того, что Малкольм окончательно спятил. Он выслушал ее с затаенной болью и, когда Вивьен спустила пары, печально сказал мне:
— Какая-то драная кошка из поселка доложила ей, что мы с тобой здесь, так что теперь уже вся семья наверняка в курсе. Она сказала, что Дональд обанкротится, Люси чуть ли не голодает, а Томаса уволили, и он теперь безработный. Это все правда? Не может такого быть. Вивьен хочет, чтобы я немедленно дал им всем по двадцать тысяч.
— Они бы очень не помешали. Вообще-то, она только развила идею Жервеза.
— Но я не могу в это поверить!
Я рассказал отцу о трудностях Дональда с обучением близнецов, о неуверенности Люси, о том, что Томас и Беренайс живут только на установленное Малкольмом много лет назад содержание. Он возразил, что все их проблемы проистекают только из их характеров, и это действительно было так. Еще Малкольм сказал, что если даст денег этим троим, то должен будет сделать то же самое для остальных, иначе между Вивьен, Джойси, и Алисией неминуемо вспыхнет настоящая гражданская война. Он говорил об этом с улыбкой, но уступать не собирался. Отец позаботился о нас, учредив для каждого страховой фонд. Все остальное зависело от нас самих. И Малкольм не изменил своего мнения на этот счет. Он поразмыслил над требованиями Вивьен и решил все оставить как есть. Малкольм сразу же перезвонил ей и сообщил о своих намерениях. Ее чуть не разорвало от бешенства. Я слышал ее голос в телефонной трубке, она называла отца жестоким, бессердечным, порочным, мстительным, мелочным, злобным садистом и тираном. Он обиделся, заорал, чтобы она немедленно заткнулась и бросил трубку, а Вивьен все продолжала бушевать.
Она добилась только того, что Малкольм заупрямился еще сильнее.
Я думал, что Малкольм, как идиот, сам сейчас сует голову в петлю, прямо просит, чтобы его убили. Я смотрел в его неумолимые голубые глаза, которые горели ослиным упрямством, и старался понять, не думает ли он, что дать семье деньги сейчас было бы проявлением слабости, или он считает, что содержание взрослых детей будет ударом по их самолюбию?
Я ничего не сказал. С моей стороны было бы нехорошо просить за других, поскольку я сам был в этом заинтересован. Оставалось только надеяться, что Малкольм когда-нибудь изменит свою позицию. Но это должен был решать только он сам. И я ушел к теплице Мойры, чтобы дать отцу время успокоиться, а когда вернулся, оба мы сделали вид, что разговора не было.
Днем на прогулке с собаками я напомнил Малкольму, что завтра у меня скачки в Челтенхеме, и поинтересовался, нет ли у него там каких-нибудь приятелей, с которыми он мог бы приятно провести время, пока я буду скакать.
— Мне хотелось бы снова посмотреть на скачки, — сказал Малкольм.
Я не переставал ему удивляться.
— А что, если снова соберется все семейство?
— Я еще раз одолжу халат у повара.
Не знаю, насколько разумным было такое решение, но Малкольм настоял на своем, и я постарался убедить себя, что на ипподроме с ним ничего не может случиться. И мы поехали вместе. Я познакомил его с Джорджем и Джо, они поздравили Малкольма с успехом Блу Кланси и пригласили на обед.
Весь день я выискивал в толпе братьев, сестер, мать и других ведьм, но так никого и не увидел. День был холодный и ветреный, все вокруг подняли воротники и сутулились, стараясь сохранить тепло. Все были в шапках — фетровых, твидовых, шерстяных или меховых. Погода была в самый раз для любителей острых ощущений.
Парк Рэйлингз подарил мне великолепную скачку. Он пришел четвертым и устал гораздо меньше, чем его жокей, который почти неделю не садился в седло. Джордж и Джо были нами довольны. А Малкольм, который вместе с ними смотрел скачки с места внизу, у одного из препятствий, погрузился в задумчивость. Когда мы ехали домой, он сказал:
— Я не представлял, что вы скачете так быстро. Такая скорость, да еще и эти барьеры!
— Около тридцати миль в час.
— Я могу купить лошадь для стипль-чеза, если ты будешь на ней скакать.
— Лучше не надо. И так все думают, что я твой любимчик.
— Э-эх!
Мы проехали миль тридцать в сторону Беркшира и остановились поужинать и выпить по стаканчику в придорожном ресторане, который чем-то понравился Малкольму. Артур Белбрук должен был сегодня забрать собак на ночь к себе.
Мы ожидали, пока принесут ужин, и разговаривали о скачках. Вернее, Малкольм задавал вопросы, а я отвечал. Он живо интересовался мельчайшими подробностями. А я подумал, не пропадет ли этот интерес так же быстро, как разгорелся? Малкольм мог и не узнать, чего будет стоить его Крез в следующем году.
Мы не спеша поужинали, выпили кофе и вернулись домой, немного сонные от свежего воздуха и французского вина. Я остановил машину возле гаража.
— Пойду осмотрю дом, — сказал я безо всякого воодушевления.
— Может, не надо? Уже так поздно.
— Лучше все-таки схожу. Посигналь, если заметишь что-то неладное.
Он остался в машине, а я прошел в кухню и зажег свет. Дверь в гостиную была, как всегда, закрыта, чтобы собаки не забрались в дом, пока сидели здесь. Я вошел, открыл дверь и включил свет.
Остановился на пороге, внимательно оглядываясь по сторонам. В доме было тихо, но внезапно у меня перехватило дыхание и по спине поползли мурашки.
Двери в кабинет и в большую гостиную были приоткрыты не так, как я их оставлял! Дверь кабинета была почти совсем открыта, дверь в гостиную, наоборот, закрыта. А я каждый раз, когда мы уходили, оставлял их приоткрытыми под определенным углом.
Я лихорадочно вспоминал, не забыл ли я сегодня установить двери в нужном положении. Нет, я точно помнил, как открывал их, прежде чем уехать. Совершенно точно. Я как раз тогда положил свое седло и снаряжение возле кухонной двери и запер дверь своим ключом, оставив собак в саду с Артуром Белбруком.
Я никогда не считал себя трусом, но мне вдруг стало смертельно страшно идти дальше. Дом был таким большим, и в нем так много темных закоулков… Здесь было два подвала, и множество темных спален на втором этаже, с большими старинными шкафами, и кладовые с темными углами. Везде было полно разных шкафчиков и огромных пустых шифоньеров. За последние несколько дней я три или четыре раза обшаривал их все, но ни разу ночью, и ни разу не было признаков того, что здесь без нас кто-то побывал.
Я заставил себя пройти на несколько шагов в гостиную и прислушался. У меня не было никакого оружия. Я чувствовал себя голым и совершенно беззащитным. Сердце бешено колотилось. В доме было тихо.
Тяжелую парадную дверь, закрытую на старинный замок и заложенную засовом, как в крепости, никто не трогал. Я подошел к кабинету, протянул внутрь руку, включил свет и резко толкнул дверь.
В кабинете никого не было. Кабинет был таким, каким Малкольм оставил его утром. Темнота за окнами, казалось, таила какую-то угрозу. Вздохнув поглубже, я повторил процедуру в большой гостиной. Но и там задвижки на французских окнах были на месте. Потом я точно так же обследовал столовую, гардероб на первом этаже, после чего двинулся в проход под лестницей, ведущий в большую комнату, в которой мы играли, когда были маленькими, а потом ее переоборудовали в бильярдную. Я никак не мог унять дрожь.
Дверь была закрыта. Уговаривая себя поторапливаться, я повернул ручку двери, включил свет и раскрыл дверь нараспашку.
Там тоже никого не оказалось. Но успокаиваться было рано, мне предстояло осмотреть еще пол-дома. Я проверил кладовую напротив, где обычно хранились садовые инструменты, и дверь в конце коридора, которая вела в сад. Дверь была надежно заперта изнутри на засов. Я вернулся в гостиную и остановился у лестницы, вглядываясь в темноту второго этажа.
«Глупо так бояться! — уговаривал я себя. — Это же твой родной дом, дом, где ты вырос. Кто же боится собственного дома?»
И все же я боялся.
Я судорожно сглотнул. И пошел вверх по лестнице. В моей спальне никого не было. И в гардеробе тоже. Никого в пяти спальнях в мансарде, никого в роскошной лилово-розовой спальне Малкольма. В конце осмотра я был так же встревожен, как и в начале, а ведь я не заглядывал в подвалы и на чердак, и во множество других укромных уголков.
И под кровати я не заглядывал. Демоны могли скрываться где угодно, готовые с визгом наброситься на меня. Я сдался. Выключил весь свет на втором этаже и трусливо сбежал вниз по лестнице.
Как будто в насмешку надо мной, в доме стояла полная тишина.
Наверное, я просто трусливый дурак.
Оставив свет гореть в гостиной и на кухне, я вышел к Малкольму, который начал выбираться из машины, когда увидел меня. Я махнул ему рукой, чтобы садился обратно и скользнул на сиденье рядом с ним.
— В чем дело? — спросил отец.
— Может быть, в доме кто-то скрывается.
— С чего ты взял?
Я объяснил свой трюк с дверями.
— Ты выдумываешь, сам не зная что.
— Нет. Кто-то открывал дверь своим ключом и заходил в дом.
Мы не успели поменять замки, мастер должен был прийти завтра утром. Трудно подыскать хорошие новые замки для таких древних дверей, сказал он, и предложил встретиться в четверг, но я отложил это на пятницу из-за Челтенхема.
Малкольм стал ворчать:
— Мы же не можем просидеть здесь всю ночь. Может, эти двери захлопнулись из-за сквозняка — мало ли? Пойдем спать, я смертельно устал.
Я поглядел на свои руки. Они все еще дрожали. Подумал немного. Малкольм беспокойно заворочался на сиденье.
— Я начинаю замерзать. Ради Бога, пойдем в дом.
— Нет… мы не будем здесь ночевать.
— Что? Ты шутишь?
— Я запру дверь, а потом мы поедем и снимем где-нибудь комнату на ночь.
— Среди ночи?
— Да.
Я начал выбираться из машины, но Малкольм схватил меня за руку, требуя внимания.
— Прихвати пижамы и туалетные принадлежности.
Я нерешительно сказал:
— Нет… это небезопасно.
Я не сказал ему, что боюсь, но мне было страшно.
— Ян, это все чистое сумасшествие.
— Было бы чистым сумасшествием позволить убить себя в постели.
— Но из-за каких-то двух дверей…
— Да. Из-за двух дверей.
Наверное, моя тревога передалась Малкольму, потому что он больше не высказывал никаких возражений. Но когда я уже подходил к кухне, отец окликнул меня и попросил хотя бы прихватить из кабинета его портфель.
Я снова прошел через гостиную, хотя колени немного подгибались от страха, включил свет в кабинете, нашел портфель и без приключений вернулся на кухню, оставив все двери открытыми под определенным углом. Может, они помогут нам узнать утром, был или не был в доме ночной гость, ускользнувший от моего осмотра.
Я погасил свет, вышел на улицу, закрыл на замок кухонную дверь и отнес портфель на заднее сиденье машины. Дом стоял темный и безмолвный.
Поскольку снять комнату на ночь людям без багажа легче всего было в Лондоне, тем более в такой час, я вырулил на дорогу к городу и, следуя указаниям Малкольма, вскоре довез нас до «Ритца». Может, мы и убегаем неизвестно от кого, сказал Малкольм, но это не значит, что он согласится ночевать под открытым небом. В «Ритце» он объяснил, что задержался в Лондоне допоздна по делам и решил переночевать здесь.
— Наша фамилия Уотсон. Мы заплатим дорожными чеками, — поддавшись неожиданному порыву, я назвал первое имя, которое пришло в голову, почему-то вспомнив совет Нормана Веста.
Малкольм открыл рот от удивления, потом закрыл и, слава Богу, ничего не сказал. На дорожных чеках можно писать какое угодно имя.
Портье «Ритца» и глазом не моргнул, предложил нам смежные номера (двойные люксы все были заняты), бритвы, зубные щетки и бутылку шотландского виски.
Малкольм молчал почти всю дорогу, я тоже. Я никак не мог успокоиться и все старался убедить себя, что скорее всего я просто чрезмерно подозрителен и, должно быть, сам не так развернул эти двери, и, если кто-то из семьи и побывал в доме, пока нас не было, он уже давным-давно ушел, задолго до нашего возвращения из Челтенхема.
Я мог бы засесть у телефона в Квантуме и, методично обзвонив всех родственников, убедиться, что они спокойно сидят у себя дома. Правда, сперва я об этом даже не подумал, да и вряд ли смог бы это проделать в таком состоянии, как тогда. Малкольм принял свое обычное снотворное — пару стаканчиков виски — и вскоре уже мирно посапывал в кровати. Я тихо прикрыл дверь между нашими комнатами и залез под одеяло, но еще долго не мог уснуть и лежал с открытыми глазами. Мне было стыдно, что я так испугался в доме. Теперь мне казалось, что бояться было совершенно нечего. Надо же! Я без колебаний мчался со скоростью тридцать миль в час и брал высоченные барьеры сегодня утром в Челтенхеме, и вот пожалуйста: дрожал от страха в пустом доме, ожидая, что кто-то выскочит на меня из темноты! «Храбрость — понятие относительное», — язвительно подумал я, отворачиваясь к стене.
Утром мы вернулись в Беркшир, но доехать до самого дома не смогли. Потому что дорога была заставлена машинами — наверное, весь поселок зачем-то собрался сегодня возле Квантума. Везде было полно машин и народу, машины стояли по обе стороны дороги, люди выходили из них и спешили к Квантуму.
— Что, черт возьми, тут творится? — возмутился Малкольм.
— Бог его знает.
Наконец я нашел, куда приткнуть машину, и мы проделали остальной путь пешком.
Нам пришлось протискиваться через толпу, но, когда Малкольма узнали, перед ним расступились, давая дорогу. В конце концов мы добрались до подъездной дорожки… и застыли точно громом пораженные.
В самом начале дорожка была перетянута красной лентой, возле которой дежурил полицейский. Перед домом стояла «Скорая помощь», полицейские и пожарные машины… Толпа людей в форме озабоченно сновала туда-сюда вокруг дома.
Малкольм покачнулся, потрясенный открывшейся картиной, я ощутил какую-то нереальность происходящего, ноги у меня подкосились… Мы не могли поверить своим глазам.
В самой середине Квантума зияла огромная неровная дыра, чуть ли не половины дома как не бывало.
Люди, толпившиеся вокруг нас, переговаривались:
— Говорят, это из-за газа.
ГЛАВА 10
Мы стояли у дома и беседовали с полицейским. Как дошли до дома — не помню.
Наше появление повергло представителей власти в изумление, но изумление приятное.
Нам рассказали, что взрыв произошел в четыре тридцать утра, грохот и взрывная волна разбудили половину поселка, в некоторых домах повылетали стекла, собаки подняли страшный вой. Несколько человек позвонили в полицию, но, когда дежурная машина добралась до поселка, все уже успокоилось. Никто не мог сказать, откуда донесся взрыв, и до утра полицейская машина кружила по окрестностям. Только к рассвету они обнаружили, что случилось с Квантумом.
Фасад дома вместе с тяжелой старинной дверью вынесло вперед, стена упала на подъездную дорожку. Большая часть второго этажа обвалилась вниз, в гостиную. Ни в одном окне не осталось целого стекла.
— Боюсь, что сзади еще хуже. Собственно, вы можете сами пойти посмотреть. Наконец-то можно сообщить, что жертв нет, — флегматично заметил полицейский.
Малкольм автоматически кивнул, и мы пошли за полицейским налево, обходя дом между кухней и гаражом, по саду вдоль задней стены столовой. Несмотря на предупреждение, мы оба остановились, потрясенные, едва повернули за угол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38