чересчур пухлые губы выглядели странно,
будто их на живую нитку пришили к лицу трупа. Разбитные малолетки с откля
ченными задницами, толстушки в лохмотьях ценою в целое состояние собира
лись уже отчалить несолоно хлебавши, во всеуслышание объявляя, что месте
чко, мол, дрянь. Раймон устало присел на продавленный диванчик, из которог
о отовсюду лез волос; рядом с ним целовались взасос два атлета в кожаных ж
илетках. Мой слуга совсем потерялся на фоне высоких фигур и вид имел еще б
олее бледный, чем обычно. Но сработал непреложный закон: кто выделяется, т
от рано или поздно привлекает внимание, Ц и на Раймона, которого обычно н
икто в упор не видел, по крайней мере одна пара глаз в ту ночь посмотрела с
интересом.
Я еще раньше заметил эту шалаву Ц спутника у нее не было, зато самоуверен
ности хватало, чтобы не топтаться в одиночестве, и вокруг нее прямо-таки х
оровод вился. Она с потрясающей непринужденностью висла то на одном, то н
а другом, прижималась всем телом, и ее руки змеями ползали по спине партне
ра. Разноцветные полосы света скользили по ее лицу; она притягивала к себ
е все взгляды своими умопомрачительными округлостями, широкими плечам
и, вызывающе малым количеством одежды. И вот, виляя бедрами под дуэт трубы
и саксофона, она вдруг Ц кто бы мог подумать! Ц направилась прямо к Райм
ону и пригласила его на танец. Он сперва подскочил, как будто его током уда
рило, и чуть было не обратился в бегство. Она удержала его за руку, да так вл
астно. Он еще поупирался, потом скрепя сердце подчинился. Это надо было ви
деть: мой недомерок выкатывается на площадку и выделывает кренделя вокр
уг красавицы Ц ну прямо как планета вокруг Солнца. Надо думать, ночная пу
блика всякого насмотрелась, раз не выпала в осадок при виде этой невероя
тной парочки! Тянулись минуты, Раймон корчился, как припадочный, а партне
рша бросала на него недвусмысленные взгляды. У него глаза на лоб лезли, он
не понимал, что происходит. Около шести, перед закрытием, диск-жокей выдал
подряд несколько слоуфоксов, и, когда простуженный голос Барри Уайта за
хрипел Only want to be with you , девица прижала Раймона к груди, умо
стив между двух полушарий, которые были больше его головы. Будто танцева
ла с плюшевым медвежонком. А вскоре после этого она уволокла моего спутн
ика, увела за ручку, как старшая сестра маленького братишку. Вот так и зава
рилась эта каша.
Идиллия продлилась неделю; о своих обязанностях мой слуга начисто забыл
. Его пассию звали Мариной; он был ее капризом: ей взбрела фантазия попробо
вать карлика, переспать с человеком-фаллосом. Захотела игрушку и получи
ла. Она клялась ему, что у нее никогда не было такого любовника, Ц тут она н
е врала. Раймон же из этого заключил, что нравится ей, Ц но он ошибался.
Девица им просто попользовалась, а он, простак, раскатал губы. Как те бедня
ки, что, сорвав куш в лотерею, теряют рассудок, мой приапчик совсем разума
лишился от Марины. И неудивительно: женщина давным-давно была для него че
м-то вроде далекого Китая, о котором он мог только мечтать. Оттого что одн
а из них, да еще какая, положила на него глаз, он весь завибрировал, а оттого
что она сама выбрала его в дансинге и чуть ли не силком утащила, просто спя
тил. Раймон кинулся очертя голову в пламя, имя которому Ц женщина, и разго
венье после долгого поста ударило ему в голову. Наконец-то он сравнялся с
о своим хозяином в том, в чем тот всегда мог дать ему сто очков вперед. Буйс
тво плоти подействовало на него, как солнечный свет на долго пробывшего
в шахте человека. Он ослеп, ошалел и совсем потерял волю. Дома появлялся не
надолго, только переодеться и помыться, успевал купить кое-что, состряпа
ть на скорую руку, позвонить Стейнеру и наврать ему с три короба. Меня он у
молял помочь выбрать костюм, причесаться, пригладить жесткий, как щетка
трубочиста, ежик волос. Уходя, спрашивал, не пахнет ли у него изо рта, задар
ивал меня подарками. Изредка откровенничал со мной, живописал, облизывая
сь, как не пробовавший женщины мальчишка, прелести своей любовницы, расс
казывал, что она выделывает в постели. В такие минуты лицо его расплывало
сь от похоти, и мне приходили на ум жабы, которые раздуваются вдвое, когда
поют брачную песню.
Марина быстро смекнула, что Раймон рожден прислуживать; она заставляла е
го делать все по дому, готовить и только после этого допускала к телу. Вооб
ражаю, как карлик-субретка в одних кальсонах и носках, повязав передник, ш
уровал пылесосом, драил ванну, усердствовал в предвкушении награды. Но н
а седьмой день к вечеру красавица дала ему отставку. Наигралась и бросил
а, просто сказала, чтобы он больше не приходил. Жизнь для него утратила смы
сл, как будто Бог сперва осенил его своей благодатью, а потом оставил.
Отвергнутый гном стал еще безобразнее, просто смотреть было страшно. Он
никак не мог поверить в случившееся. Удар был особенно жесток от того, что
все произошло слишком быстро Ц еще вчера он был на коне, а сегодня потеря
л все; Раймона это сломило. Как он ни пытался вернуть благосклонность люб
овницы, та и знать его не желала. Он был раздавлен, не ел, не спал, бродил, как
тень, стал заговариваться. Целыми днями кружил вокруг телефона, все ждал,
что она позвонит, попросит прощения, вновь призовет в свои объятия. Ходил
он нечесаный, небритый, то и дело прикладывался к бутылке, от него попахив
ало перегаром Ц в общем, совсем потерял человеческий облик. Пуще всего о
н теперь боялся хозяйского гнева, все канючил, мол, поклянитесь, что ничег
о не скажете. Он был у меня в руках, я мог бы запросто выторговать свободу, н
о и на этот раз проморгал свой шанс. Его нытье мне осточертело, работу он с
овсем забросил, дом запустил, кормил меня недожаренной или пересоленной
дрянью, когда вообще находил в себе силы что-нибудь приготовить. Я не выде
ржал, тайком позвонил Жерому и выложил все про его слугу. Хозяин ничего не
подозревал; новость его огорошила. Я удостоился слов благодарности: он з
нал, что на меня можно положиться.
Долго ждать не пришлось. В ту же ночь, около часу, в Париж прикатила Франче
ска Ц всю дорогу от Безансона мчалась на предельной скорости. Она заста
ла Раймона в гостиной Ц в одних трусах, пьяный, он тупо таращился в телеви
зор. При виде ее он затрясся: то был Командор, явившийся покарать преступи
вшего закон. Хозяйка с ослушником не церемонилась, с размаху влепила ему
пощечину, схватив за волосы, уволокла в другую комнату и заперлась с ним т
ам. Всю ночь до меня доносились приглушенные отзвуки рыданий и криков. Я п
очти не спал, а ранним утром обнаружил Стейнершу в кресле в гостиной пере
д полной окурков пепельницей и наполовину опустошенной бутылкой джина.
Она пожелтела, лицо стало как слоновая кость; сидела, съежившись в старен
ькой парке, и ее бил озноб Ц должно быть, переусердствовала в мордобое и в
оплях. Провинившегося слугу она заперла в спальне.
Франческа обернула ко мне осунувшееся лицо и знаком пригласила сесть ря
дом с ней.
Ц Бенжамен, я ценю вашу лояльность в истории с Раймоном. Вы молодец, что п
редупредили нас.
Похоже, ее здорово выбило из колеи, если она заговорила со мной по-человеч
ески, будто забыв, как глубоко меня всегда презирала. Я вдруг увидел то, чт
о скрывалось за ее неизменно суровой миной: перепуганное существо, котор
ое барахталось в волнах накатывающих лет и взывало о помощи. Она то и дело
доставала из кармана пудреницу, быстро обмахивала пуховкой лицо и заплы
вшую жиром шею, точно хотела окутаться мучным облаком. Пудра, не удержавш
ись на коже, градом сыпалась на грудь.
Ц Он непростительно забылся. Но одну вещь вам следует знать.
Франческа закрыла глаза, тяжелые веки упали, как спущенные паруса. Губы у
нее подрагивали, и казалось, будто большой приоткрытый рот постоянно бор
мочет, но не молитву, а брань в адрес всего света.
Ц Не он один дал слабину. Жером, может быть, рассказывал вам: у меня была бу
рная молодость, которую определяли две страсти Ц любовь и философская м
ысль. Когда я не тешилась в объятиях юношей Ц или девушек, это мне было вс
е равно, Ц то читала труды философов. Я люблю их за то, что они сложны, я ска
зала бы даже, темны, за то, что приходится попотеть, чтобы постичь их: для ме
ня это как сухой фитиль или бомбы замедленного действия. Тома мирно спят
на пыльных полках библиотек, а мысль бродит в умах людей и рано или поздно
подобно взрыву потрясает мир. Я прерывала любовные игры лишь затем, чтоб
ы вернуться к чтению, и откладывала книгу только для того, чтобы продолжи
ть сладострастные забавы.
В девятнадцать лет у меня была мечта: стать ангелом любви. Я хотела, чтобы
тело мое принадлежало каждому, кто его захочет: это было что-то вроде долг
а, моего обязательства перед ними всеми. Меня коробила избирательность ж
елания: почему одним все, а другим ничего? Нет уж, на пир Эроса пусть и изгои
будут званы. В то время мне хотелось, чтобы вихрь удовольствий поглотил м
еня. Однако очень скоро старый, как мир, любовный акт наскучил мне своей пр
остотой, а самые разнузданные сексуальные фантазии на поверку оказалис
ь однообразными, да и надуманными. Каким бы сильным ни было наслаждение, м
не этого было мало, мало. И тогда я поняла, что для плоти есть границы Ц а дл
я мысли нет. Жить плотью Ц значит смириться с рутиной, развивать мысль Ц
преодолеть обыденность, подняться над жалким существованием. Только по
привычке я продолжала вести прежнюю разгульную жизнь; тело мое возбужда
лось все так же легко, но душа к этому больше не лежала. Чтобы сохранить св
ободу, я уже отвергла два предназначения женщины: брак и потомство. Остав
алось отринуть третье Ц собственно секс. Мало-помалу я отдалялась от то
го мира, которым правит любовь, я повернулась к нему спиной, прежде чем он
сам отторг меня. Я уходила со сцены, пусть без меня обольщают и обольщаютс
я, этой горячки, этого безумия с меня довольно. Ведь когда я была хороша со
бой, я сама этого не знала, а когда поняла, от былой красоты осталось лишь в
оспоминание. Я еще держала себя в форме, но время брало свое. Молоденькие д
евчонки, чья единственная заслуга состояла в том, что они родились двадц
атью годами позже, чем я, уводили мужчин у меня из-под носа, затмевали меня.
Недолго мне оставалось покорять: хорошенького понемножку, побыла в сонм
е избранных, а теперь твое место в толпе обычных лиц. Молодость Ц привиле
гия преходящая, а платишь за нее всю оставшуюся жизнь.
В ту пору я и встретила Стейнера; он думал, что я порочна, тогда как я была вс
его лишь безучастной. Он имел зуб на женщин Ц за то, что слишком нравился
им. Он их будто всех наказывал, любовь отождествлялась для него с местью, у
нижение входило в программу, Ц на мой взгляд, это было мелочно. Однако я с
ыграла на его обиде, чтобы привлечь на свою сторону; так мы создали нашу ко
алицию, принесли обет целомудрия и поклялись отказаться от плотских и чу
вственных радостей. Я в то время преподавала философию в выпускном класс
е лицея. Ну так вот, я взяла отпуск без сохранения жалованья, и мы переехал
и в «Сухоцвет», веря, что нашли средство, способное помочь бедам человече
ства. Пусть никому больше не мозолит глаза вездесущий мираж красоты Ц в
от чего мы хотели. Не прошло и полугода, как желания, которые, мне казалось,
я обуздала, снова стали донимать меня. Глупо, но что есть, то есть, никуда не
денешься. Сдаваться я не собиралась. Видела, как стойко держатся мои союз
ники, и благодаря им держалась сама, а они в свою очередь черпали мужество
в моей самоотверженности. Когда тело властно требовало своего, я прибега
ла к спиртному и сигаретам Ц они помогали том, где разум помочь уже бесси
лен. Я стала много есть, растолстела, не следила за собой. Для кого мне было
поддерживать форму? Для Стейнера и этого его придурка Раймона? Только во
сне я утоляла вожделение, которое подавляла в себе наяву. Я сильный челов
ек, и я не нарушила клятвы.
А потом появилась Элен. Когда вы уехали в Париж, моей заботой номер один бы
ло держать Стейнера от нее подальше. Уж я-то его знаю, многого он так и не см
ог в себе изжить и к девушкам по-прежнему питает преступную слабость. При
знаюсь вам, на Элен, бледную, исхудавшую, больно было смотреть. Она объявил
а голодовку и собственную жизнь превратила в орудие шантажа. Еще она цар
апала себе лицо, клочьями выдирала волосы, нарочно вызывала у себя этот ж
уткий тик, который ее перекашивает. Словом, уродовала себя, как могла, лишь
бы доказать нам, что зря мы ее не отпускаем. Но меня такими штучками не про
ймешь: я не забыла, как она чуть не выбила мне глаз. Элен бранилась, поливал
а нас грязью, да так изощренно, что я только диву давалась. Но со временем о
на присмирела и снова стала есть. Кассеты с вашим голосом каждую неделю с
лушала по десять Ц двадцать раз подряд и в конце концов убедилась, что вы
ее не бросили. Тогда она заявила, что ей скучно, потребовала книг, журналов
, телевизор, радио. Я дала ей кое-какие тома из своей библиотеки Ц «Пир» Пл
атона, «Разум в истории» Гегеля, «Трактат» Витгенштейна. Мы с нею обсужда
ли эти книги, я дивилась ее начитанности, развитому уму. Она запоем читала
романы, особенно обожала детективы, за которыми я специально ездила в До
ль.
Наши отношения вступили в новую фазу под знаком мирного сосуществовани
я и даже заигрывания. Элен была разной со мной и с Жеромом: его она принима
ла полуодетая, приглашала присесть на постель, делала комплименты; мол, к
ак он хорошо сохранился, Ц вызывала на откровенность. Со мной затевала у
ченые споры, да как умно! Она красилась, переодевалась по нескольку раз на
дню, полировала свои розовые ноготки, покрывала их перламутровым лаком.
И кокетничала, актерствовала вовсю. Ваша подружка, Бенжамен, вся такая хр
упкая, изящная, как статуэтка, но это только видимость. Бывало, она с утра
Ц сущий ангел, а к обеду Ц мегера. Меня эти скачки ее настроения просто с
ума сводили. Она на меня фыркала: «Да приведите же себя в порядок, ну хоть н
а диету сядьте, посмотрите, на кого вы похожи Ц раскормленная гусыня, да и
только».
Я сама себе удивлялась, но почему-то слушалась ее: ограничила себя в еде, с
делала прическу, целыми днями бегала в городе по магазинам, выбирая новы
е платья. Показывалась ей в них, и она решала, идет мне или не идет. Когда она
была в духе, то позволяла мне ее причесать, и я могла перебирать пряди ее в
олос. Меня тянуло к ней, день ото дня все сильнее, и я ничего не могла с этим
поделать.
Однажды ночью она приснилась мне, сон был такой… в общем, я проснулась пот
рясенная. Хотела оградить от нее мужа Ц а позиции-то сдавала я. Она, мерза
вка, почуяла это и понемногу начала свою подрывную деятельность. То ласт
илась, то язвила и час за часом сеяла во мне сомнение: а есть ли вообще смыс
л в нашей акции? Она говорила, что мы сами себе не нравимся, вот и прикрылис
ь идеей; что мы вообще ничего не понимаем: существует ведь обаяние, притяг
ательность, сексапильность, в конце концов, Ц все, что привлекает в челов
еке куда сильнее, чем просто приятная наружность. Смеялась над нами: мы-де
воюем с ветряными мельницами, красота, твердила, понятие относительное,
критерии меняются, на смену устраненным красавицам придут другие, те, чт
о сегодня не блещут, но в свою очередь станут неотразимыми, создав новые и
сключения из нормы.
«Франческа, Ц повторяла она мне, Ц ну что такое красота? Просто определ
енный тип лица, который по случайному совпадению нравится большинству, в
от и все. Куда как интереснее искать красоту там, где ее никто не видит, Ц в
необычном, непохожем, даже неприглядном. Насколько привлекательнее мож
ет быть несовершенство, чем скучная правильность черт! Лицо, от которого
трудно оторвать глаз, Ц это же гармоничное сочетание недостатков!»
Эта очаровательная негодяйка сводила на нет значение внешности, а сама п
ри этом была так хороша, попробуй тут не признать правоту ее доводов! Как о
на умела с улыбкой ужалить: «Ваше время ушло, смиритесь, дайте дорогу моло
дым.
Доживайте ваш век в ладу с собой, это лучше, чем лелеять свою обиду и упива
ться ею».
С языка у нее не сходило ваше имя, она рассказывала, как вам хорошо вдвоем,
как вы дивно подходите друг другу в постели, Ц у меня в голове мутилось о
т ревности. Меня она подкалывала по любому поводу, чего я только от нее не
натерпелась: я-де старая развалина, и одышка у меня, и из-под мышек пахнет,
и одета я чучело чучелом. Она называла меня «мой шарпей» Ц за мои веки, а е
ще Ц «мясная туша», из-за лишнего веса и красного лица. В сердцах переход
ила со мной на «ты», кричала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
будто их на живую нитку пришили к лицу трупа. Разбитные малолетки с откля
ченными задницами, толстушки в лохмотьях ценою в целое состояние собира
лись уже отчалить несолоно хлебавши, во всеуслышание объявляя, что месте
чко, мол, дрянь. Раймон устало присел на продавленный диванчик, из которог
о отовсюду лез волос; рядом с ним целовались взасос два атлета в кожаных ж
илетках. Мой слуга совсем потерялся на фоне высоких фигур и вид имел еще б
олее бледный, чем обычно. Но сработал непреложный закон: кто выделяется, т
от рано или поздно привлекает внимание, Ц и на Раймона, которого обычно н
икто в упор не видел, по крайней мере одна пара глаз в ту ночь посмотрела с
интересом.
Я еще раньше заметил эту шалаву Ц спутника у нее не было, зато самоуверен
ности хватало, чтобы не топтаться в одиночестве, и вокруг нее прямо-таки х
оровод вился. Она с потрясающей непринужденностью висла то на одном, то н
а другом, прижималась всем телом, и ее руки змеями ползали по спине партне
ра. Разноцветные полосы света скользили по ее лицу; она притягивала к себ
е все взгляды своими умопомрачительными округлостями, широкими плечам
и, вызывающе малым количеством одежды. И вот, виляя бедрами под дуэт трубы
и саксофона, она вдруг Ц кто бы мог подумать! Ц направилась прямо к Райм
ону и пригласила его на танец. Он сперва подскочил, как будто его током уда
рило, и чуть было не обратился в бегство. Она удержала его за руку, да так вл
астно. Он еще поупирался, потом скрепя сердце подчинился. Это надо было ви
деть: мой недомерок выкатывается на площадку и выделывает кренделя вокр
уг красавицы Ц ну прямо как планета вокруг Солнца. Надо думать, ночная пу
блика всякого насмотрелась, раз не выпала в осадок при виде этой невероя
тной парочки! Тянулись минуты, Раймон корчился, как припадочный, а партне
рша бросала на него недвусмысленные взгляды. У него глаза на лоб лезли, он
не понимал, что происходит. Около шести, перед закрытием, диск-жокей выдал
подряд несколько слоуфоксов, и, когда простуженный голос Барри Уайта за
хрипел Only want to be with you , девица прижала Раймона к груди, умо
стив между двух полушарий, которые были больше его головы. Будто танцева
ла с плюшевым медвежонком. А вскоре после этого она уволокла моего спутн
ика, увела за ручку, как старшая сестра маленького братишку. Вот так и зава
рилась эта каша.
Идиллия продлилась неделю; о своих обязанностях мой слуга начисто забыл
. Его пассию звали Мариной; он был ее капризом: ей взбрела фантазия попробо
вать карлика, переспать с человеком-фаллосом. Захотела игрушку и получи
ла. Она клялась ему, что у нее никогда не было такого любовника, Ц тут она н
е врала. Раймон же из этого заключил, что нравится ей, Ц но он ошибался.
Девица им просто попользовалась, а он, простак, раскатал губы. Как те бедня
ки, что, сорвав куш в лотерею, теряют рассудок, мой приапчик совсем разума
лишился от Марины. И неудивительно: женщина давным-давно была для него че
м-то вроде далекого Китая, о котором он мог только мечтать. Оттого что одн
а из них, да еще какая, положила на него глаз, он весь завибрировал, а оттого
что она сама выбрала его в дансинге и чуть ли не силком утащила, просто спя
тил. Раймон кинулся очертя голову в пламя, имя которому Ц женщина, и разго
венье после долгого поста ударило ему в голову. Наконец-то он сравнялся с
о своим хозяином в том, в чем тот всегда мог дать ему сто очков вперед. Буйс
тво плоти подействовало на него, как солнечный свет на долго пробывшего
в шахте человека. Он ослеп, ошалел и совсем потерял волю. Дома появлялся не
надолго, только переодеться и помыться, успевал купить кое-что, состряпа
ть на скорую руку, позвонить Стейнеру и наврать ему с три короба. Меня он у
молял помочь выбрать костюм, причесаться, пригладить жесткий, как щетка
трубочиста, ежик волос. Уходя, спрашивал, не пахнет ли у него изо рта, задар
ивал меня подарками. Изредка откровенничал со мной, живописал, облизывая
сь, как не пробовавший женщины мальчишка, прелести своей любовницы, расс
казывал, что она выделывает в постели. В такие минуты лицо его расплывало
сь от похоти, и мне приходили на ум жабы, которые раздуваются вдвое, когда
поют брачную песню.
Марина быстро смекнула, что Раймон рожден прислуживать; она заставляла е
го делать все по дому, готовить и только после этого допускала к телу. Вооб
ражаю, как карлик-субретка в одних кальсонах и носках, повязав передник, ш
уровал пылесосом, драил ванну, усердствовал в предвкушении награды. Но н
а седьмой день к вечеру красавица дала ему отставку. Наигралась и бросил
а, просто сказала, чтобы он больше не приходил. Жизнь для него утратила смы
сл, как будто Бог сперва осенил его своей благодатью, а потом оставил.
Отвергнутый гном стал еще безобразнее, просто смотреть было страшно. Он
никак не мог поверить в случившееся. Удар был особенно жесток от того, что
все произошло слишком быстро Ц еще вчера он был на коне, а сегодня потеря
л все; Раймона это сломило. Как он ни пытался вернуть благосклонность люб
овницы, та и знать его не желала. Он был раздавлен, не ел, не спал, бродил, как
тень, стал заговариваться. Целыми днями кружил вокруг телефона, все ждал,
что она позвонит, попросит прощения, вновь призовет в свои объятия. Ходил
он нечесаный, небритый, то и дело прикладывался к бутылке, от него попахив
ало перегаром Ц в общем, совсем потерял человеческий облик. Пуще всего о
н теперь боялся хозяйского гнева, все канючил, мол, поклянитесь, что ничег
о не скажете. Он был у меня в руках, я мог бы запросто выторговать свободу, н
о и на этот раз проморгал свой шанс. Его нытье мне осточертело, работу он с
овсем забросил, дом запустил, кормил меня недожаренной или пересоленной
дрянью, когда вообще находил в себе силы что-нибудь приготовить. Я не выде
ржал, тайком позвонил Жерому и выложил все про его слугу. Хозяин ничего не
подозревал; новость его огорошила. Я удостоился слов благодарности: он з
нал, что на меня можно положиться.
Долго ждать не пришлось. В ту же ночь, около часу, в Париж прикатила Франче
ска Ц всю дорогу от Безансона мчалась на предельной скорости. Она заста
ла Раймона в гостиной Ц в одних трусах, пьяный, он тупо таращился в телеви
зор. При виде ее он затрясся: то был Командор, явившийся покарать преступи
вшего закон. Хозяйка с ослушником не церемонилась, с размаху влепила ему
пощечину, схватив за волосы, уволокла в другую комнату и заперлась с ним т
ам. Всю ночь до меня доносились приглушенные отзвуки рыданий и криков. Я п
очти не спал, а ранним утром обнаружил Стейнершу в кресле в гостиной пере
д полной окурков пепельницей и наполовину опустошенной бутылкой джина.
Она пожелтела, лицо стало как слоновая кость; сидела, съежившись в старен
ькой парке, и ее бил озноб Ц должно быть, переусердствовала в мордобое и в
оплях. Провинившегося слугу она заперла в спальне.
Франческа обернула ко мне осунувшееся лицо и знаком пригласила сесть ря
дом с ней.
Ц Бенжамен, я ценю вашу лояльность в истории с Раймоном. Вы молодец, что п
редупредили нас.
Похоже, ее здорово выбило из колеи, если она заговорила со мной по-человеч
ески, будто забыв, как глубоко меня всегда презирала. Я вдруг увидел то, чт
о скрывалось за ее неизменно суровой миной: перепуганное существо, котор
ое барахталось в волнах накатывающих лет и взывало о помощи. Она то и дело
доставала из кармана пудреницу, быстро обмахивала пуховкой лицо и заплы
вшую жиром шею, точно хотела окутаться мучным облаком. Пудра, не удержавш
ись на коже, градом сыпалась на грудь.
Ц Он непростительно забылся. Но одну вещь вам следует знать.
Франческа закрыла глаза, тяжелые веки упали, как спущенные паруса. Губы у
нее подрагивали, и казалось, будто большой приоткрытый рот постоянно бор
мочет, но не молитву, а брань в адрес всего света.
Ц Не он один дал слабину. Жером, может быть, рассказывал вам: у меня была бу
рная молодость, которую определяли две страсти Ц любовь и философская м
ысль. Когда я не тешилась в объятиях юношей Ц или девушек, это мне было вс
е равно, Ц то читала труды философов. Я люблю их за то, что они сложны, я ска
зала бы даже, темны, за то, что приходится попотеть, чтобы постичь их: для ме
ня это как сухой фитиль или бомбы замедленного действия. Тома мирно спят
на пыльных полках библиотек, а мысль бродит в умах людей и рано или поздно
подобно взрыву потрясает мир. Я прерывала любовные игры лишь затем, чтоб
ы вернуться к чтению, и откладывала книгу только для того, чтобы продолжи
ть сладострастные забавы.
В девятнадцать лет у меня была мечта: стать ангелом любви. Я хотела, чтобы
тело мое принадлежало каждому, кто его захочет: это было что-то вроде долг
а, моего обязательства перед ними всеми. Меня коробила избирательность ж
елания: почему одним все, а другим ничего? Нет уж, на пир Эроса пусть и изгои
будут званы. В то время мне хотелось, чтобы вихрь удовольствий поглотил м
еня. Однако очень скоро старый, как мир, любовный акт наскучил мне своей пр
остотой, а самые разнузданные сексуальные фантазии на поверку оказалис
ь однообразными, да и надуманными. Каким бы сильным ни было наслаждение, м
не этого было мало, мало. И тогда я поняла, что для плоти есть границы Ц а дл
я мысли нет. Жить плотью Ц значит смириться с рутиной, развивать мысль Ц
преодолеть обыденность, подняться над жалким существованием. Только по
привычке я продолжала вести прежнюю разгульную жизнь; тело мое возбужда
лось все так же легко, но душа к этому больше не лежала. Чтобы сохранить св
ободу, я уже отвергла два предназначения женщины: брак и потомство. Остав
алось отринуть третье Ц собственно секс. Мало-помалу я отдалялась от то
го мира, которым правит любовь, я повернулась к нему спиной, прежде чем он
сам отторг меня. Я уходила со сцены, пусть без меня обольщают и обольщаютс
я, этой горячки, этого безумия с меня довольно. Ведь когда я была хороша со
бой, я сама этого не знала, а когда поняла, от былой красоты осталось лишь в
оспоминание. Я еще держала себя в форме, но время брало свое. Молоденькие д
евчонки, чья единственная заслуга состояла в том, что они родились двадц
атью годами позже, чем я, уводили мужчин у меня из-под носа, затмевали меня.
Недолго мне оставалось покорять: хорошенького понемножку, побыла в сонм
е избранных, а теперь твое место в толпе обычных лиц. Молодость Ц привиле
гия преходящая, а платишь за нее всю оставшуюся жизнь.
В ту пору я и встретила Стейнера; он думал, что я порочна, тогда как я была вс
его лишь безучастной. Он имел зуб на женщин Ц за то, что слишком нравился
им. Он их будто всех наказывал, любовь отождествлялась для него с местью, у
нижение входило в программу, Ц на мой взгляд, это было мелочно. Однако я с
ыграла на его обиде, чтобы привлечь на свою сторону; так мы создали нашу ко
алицию, принесли обет целомудрия и поклялись отказаться от плотских и чу
вственных радостей. Я в то время преподавала философию в выпускном класс
е лицея. Ну так вот, я взяла отпуск без сохранения жалованья, и мы переехал
и в «Сухоцвет», веря, что нашли средство, способное помочь бедам человече
ства. Пусть никому больше не мозолит глаза вездесущий мираж красоты Ц в
от чего мы хотели. Не прошло и полугода, как желания, которые, мне казалось,
я обуздала, снова стали донимать меня. Глупо, но что есть, то есть, никуда не
денешься. Сдаваться я не собиралась. Видела, как стойко держатся мои союз
ники, и благодаря им держалась сама, а они в свою очередь черпали мужество
в моей самоотверженности. Когда тело властно требовало своего, я прибега
ла к спиртному и сигаретам Ц они помогали том, где разум помочь уже бесси
лен. Я стала много есть, растолстела, не следила за собой. Для кого мне было
поддерживать форму? Для Стейнера и этого его придурка Раймона? Только во
сне я утоляла вожделение, которое подавляла в себе наяву. Я сильный челов
ек, и я не нарушила клятвы.
А потом появилась Элен. Когда вы уехали в Париж, моей заботой номер один бы
ло держать Стейнера от нее подальше. Уж я-то его знаю, многого он так и не см
ог в себе изжить и к девушкам по-прежнему питает преступную слабость. При
знаюсь вам, на Элен, бледную, исхудавшую, больно было смотреть. Она объявил
а голодовку и собственную жизнь превратила в орудие шантажа. Еще она цар
апала себе лицо, клочьями выдирала волосы, нарочно вызывала у себя этот ж
уткий тик, который ее перекашивает. Словом, уродовала себя, как могла, лишь
бы доказать нам, что зря мы ее не отпускаем. Но меня такими штучками не про
ймешь: я не забыла, как она чуть не выбила мне глаз. Элен бранилась, поливал
а нас грязью, да так изощренно, что я только диву давалась. Но со временем о
на присмирела и снова стала есть. Кассеты с вашим голосом каждую неделю с
лушала по десять Ц двадцать раз подряд и в конце концов убедилась, что вы
ее не бросили. Тогда она заявила, что ей скучно, потребовала книг, журналов
, телевизор, радио. Я дала ей кое-какие тома из своей библиотеки Ц «Пир» Пл
атона, «Разум в истории» Гегеля, «Трактат» Витгенштейна. Мы с нею обсужда
ли эти книги, я дивилась ее начитанности, развитому уму. Она запоем читала
романы, особенно обожала детективы, за которыми я специально ездила в До
ль.
Наши отношения вступили в новую фазу под знаком мирного сосуществовани
я и даже заигрывания. Элен была разной со мной и с Жеромом: его она принима
ла полуодетая, приглашала присесть на постель, делала комплименты; мол, к
ак он хорошо сохранился, Ц вызывала на откровенность. Со мной затевала у
ченые споры, да как умно! Она красилась, переодевалась по нескольку раз на
дню, полировала свои розовые ноготки, покрывала их перламутровым лаком.
И кокетничала, актерствовала вовсю. Ваша подружка, Бенжамен, вся такая хр
упкая, изящная, как статуэтка, но это только видимость. Бывало, она с утра
Ц сущий ангел, а к обеду Ц мегера. Меня эти скачки ее настроения просто с
ума сводили. Она на меня фыркала: «Да приведите же себя в порядок, ну хоть н
а диету сядьте, посмотрите, на кого вы похожи Ц раскормленная гусыня, да и
только».
Я сама себе удивлялась, но почему-то слушалась ее: ограничила себя в еде, с
делала прическу, целыми днями бегала в городе по магазинам, выбирая новы
е платья. Показывалась ей в них, и она решала, идет мне или не идет. Когда она
была в духе, то позволяла мне ее причесать, и я могла перебирать пряди ее в
олос. Меня тянуло к ней, день ото дня все сильнее, и я ничего не могла с этим
поделать.
Однажды ночью она приснилась мне, сон был такой… в общем, я проснулась пот
рясенная. Хотела оградить от нее мужа Ц а позиции-то сдавала я. Она, мерза
вка, почуяла это и понемногу начала свою подрывную деятельность. То ласт
илась, то язвила и час за часом сеяла во мне сомнение: а есть ли вообще смыс
л в нашей акции? Она говорила, что мы сами себе не нравимся, вот и прикрылис
ь идеей; что мы вообще ничего не понимаем: существует ведь обаяние, притяг
ательность, сексапильность, в конце концов, Ц все, что привлекает в челов
еке куда сильнее, чем просто приятная наружность. Смеялась над нами: мы-де
воюем с ветряными мельницами, красота, твердила, понятие относительное,
критерии меняются, на смену устраненным красавицам придут другие, те, чт
о сегодня не блещут, но в свою очередь станут неотразимыми, создав новые и
сключения из нормы.
«Франческа, Ц повторяла она мне, Ц ну что такое красота? Просто определ
енный тип лица, который по случайному совпадению нравится большинству, в
от и все. Куда как интереснее искать красоту там, где ее никто не видит, Ц в
необычном, непохожем, даже неприглядном. Насколько привлекательнее мож
ет быть несовершенство, чем скучная правильность черт! Лицо, от которого
трудно оторвать глаз, Ц это же гармоничное сочетание недостатков!»
Эта очаровательная негодяйка сводила на нет значение внешности, а сама п
ри этом была так хороша, попробуй тут не признать правоту ее доводов! Как о
на умела с улыбкой ужалить: «Ваше время ушло, смиритесь, дайте дорогу моло
дым.
Доживайте ваш век в ладу с собой, это лучше, чем лелеять свою обиду и упива
ться ею».
С языка у нее не сходило ваше имя, она рассказывала, как вам хорошо вдвоем,
как вы дивно подходите друг другу в постели, Ц у меня в голове мутилось о
т ревности. Меня она подкалывала по любому поводу, чего я только от нее не
натерпелась: я-де старая развалина, и одышка у меня, и из-под мышек пахнет,
и одета я чучело чучелом. Она называла меня «мой шарпей» Ц за мои веки, а е
ще Ц «мясная туша», из-за лишнего веса и красного лица. В сердцах переход
ила со мной на «ты», кричала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26