Глупый, потерявший голову молодой человек, считавший, что понимает все на свете, но не сумевший понять такой простой вещи. Отец ее оказался главой мафии – вот откуда у них были деньги, дома, машины. Все махинации совершались, естественно, втайне – у него имелось вполне легальное прикрытие, его имя никогда не появлялось в газетах, его нельзя было ни в чем заподозрить – он считался преуспевающим виноторговцем. Но истинные дела творились за кулисами. Максу стоило бросить один-единственный взгляд на человека, который вышел к нему навстречу, чтобы увидеть, с кем он имеет дело. Заканчивая разговор, старик дал понять, что у Макса нет выбора: либо он женится на Лючии, либо умрет. Он также намекнул, что и с рестораном в таком случае «придется разобраться». Что я мог сделать? Мне было страшно, что это может повредить моим родителям, а не только мне. Тем более что я и впрямь был виноват. С большим опозданием до меня дошло, понял, что и сексуальное неистовство Лючии – тоже проявление ее болезни.
Макс замолчал. Алекс ждала, тоже не произнося ни слова. Его рука, крепко сжимавшая ее запястье, словно окаменела.
– И мы поженились. Состоялась грандиозная свадьба – чисто итальянская. А для меня это были похороны. Нам и в самом деле купили дом – через дорогу от дома ее родителей. На некоторое время Лючия успокоилась и притихла. Но, оказалось, это была всего лишь одна из форм депрессивного состояния. Вскоре все началось снова. Мне приходилось разыскивать ее в каких-то подозрительных барах, кошмарных забегаловках – Бог знает где. Несколько раз я оказывался в таких переделках, что едва выбирался живым. Мне приходилось звонить старику, он присылал парочку своих молодцов… Но Лючия не унималась.
– Я потерял покой и сон. Мне уже было не до учебы. Все шло наперекосяк. И когда начались роды и ее отправили в клинику, я вздохнул с облегчением. Наконец-то у меня появилась возможность хотя бы выспаться.
Ребенок родился маленький, но здоровый. Девочка. Врачи еще некоторое время держали Лючию в клинике из боязни, что у нее начнется послеродовая депрессия, как мне объяснили. Но, к счастью, угроза миновала. Через шесть недель ее отпустили домой. Но меня не покидало ощущение, что она стала какой-то странной. Я очень часто заставал ее сидящей у кроватки: она неотрывно смотрела на девочку. Она стала невероятно спокойной по сравнению с тем, что было прежде. Девочку крестили, назвали Ангелиной – в честь умершей матери Лючии, второе имя у нее было Роза – в честь моей мамы. Лючия казалась совершенно умиротворенной. Отец нанял медсестру, но ей совершенно нечего было делать. Лючия сама ухаживала за ребенком. Она сидела рядом и часами пела девочке песенки, качала ее, расхаживая по комнате взад и вперед. Она даже из супружеской спальни перебралась спать в детскую.
«Видишь, – говорил ее отец, – как она счастлива. Вот что ей было нужно. Вот почему я настоял на женитьбе». Он даже чувствовал ко мне признательность. У нас было все, чего не пожелаешь. Я мирился с тем, что мне совсем не нравилось.
Малышке исполнилось три месяца. В тот вечер я вернулся домой не поздно, дома никого не было. Я подумал, что Лючия взяла девочку погулять на свежем воздухе, так что у меня не возникло никакого беспокойства.
Макс снова умолк и вздохнул.
– Но время шло, Лючия не возвращалась, и я забеспокоился. Позвонил ее отцу. Он снова отправил своих людей на поиски дочери. Уже стемнело. Не знаю, что толкнуло меня пойти взглянуть на наш бассейн… Лючия не заглядывала туда с тех пор, как родилась дочь. Но она оказалась именно там. Она стояла в воде и укачивала девочку, напевая песенку. Девочка была мертва. Лючия утопила ее.
Алекс прикусила губу. Сердце сжала боль и сострадание к нему. Макс продолжал без всякой интонации:
– Отец, конечно, все уладил, нажал, где нужно нажать, и все было представлено как трагическая случайность. Лючию поместили в специальную лечебницу «ради ее собственного блага». Там она находится и по сей день. Меня, да и своих родных она не узнает. Несколько раз она пыталась убежать из клиники. Но система охраны там отлажена хорошо, и ее перехватили. Ее любимое занятие – играть в куклы. Она наряжает их, поет им песенки. Первое время я довольно часто навещал ее. Но это было ужасное зрелище. К тому же в этом нет никакого смысла. Уход за ней самый лучший, ее содержание в клинике щедро оплачивается. И она будет оставаться там до конца своих дней. Так что я оказался снова свободным человеком и занялся собой. Я, конечно, оставил дом и вернулся к себе на Малберри-стрит. Я говорил с отцом Лючии, и старик понял меня.
Самое страшное, казалось, было позади. – Голос Макса немного выровнялся.
– Я закончил учебу, получил степень. И встретил девушку, которую полюбил. Я отправился к отцу Лючии и сказал, что раз уж все так случилось, я могу считать себя свободным. До сих пор помню, как он посмотрел на меня: с сочувствием, даже с жалостью, но в то же время жестко и непреклонно. Он сказал мне: «Сынок, ты и моя дочь обвенчались в церкви Святой Девы. А законы церкви никто не может нарушить. Пока Лючия жива, она останется твоей единственной женой».
Ханжество его не знало предела. Старик наживал свои миллионы на проституции и наркотиках. Но вопросы чести собственной семьи блюлись неукоснительно. Лючия могла быть либо моей женой, либо вдовой.
Макс снова перевел дыхание.
– Она и сейчас в клинике, ей уже сорок два года. Отец ее еще в силе. А я в капкане, Алекс. И останусь в нем еще, пока она жива. – Впервые за время рассказа Макс взглянул на Алекс. – Детка, я так хочу, чтобы мы поженились. Мне уже сорок три. Я хочу иметь свою семью и дом. Конечно, я не был одинок. Одна женщина в моей жизни сменяла другую. Но я не хочу больше так жить. Я хочу, чтобы мы были вместе. Кроме тебя, мне никто не нужен. Но жениться на тебе я не могу. – Он помолчал. – Решай, Алекс.
– О, Макс!.. Я уже получила гораздо больше, чем могла ожидать. Неужели ты думаешь, что эта формальность может изменить мои чувства к тебе? Да, я была бы счастлива быть миссис Макс Фабиан, но если это невозможно, так тому и быть. – Алекс обняла Макса и прижалась к нему. – Мы можем быть вместе – это самое главное. Обойдемся без церковного благословения. Я и без священника дам тебе клятву верности. – Она улыбнулась и провела пальцами по его темным волосам.
– Но они по-прежнему следят за мной. Они знают, что я делаю, где нахожусь. Старик хорошо относится ко мне, но это ничего не значит. Он не переменится. Он постоянно присматривает, чтобы я как-нибудь не обошел их, потому что догадывается: во второй раз с такой же просьбой я к нему не приду. И если они узнают о тебе… я не знаю, что ему может взбрести в голову. Они знают все о Еве, о моей работе, в котором часу я встаю и когда ложусь. Я у него на поводке. Про тебя ему тоже скоро станет известно все. Он влиятельный и могущественный человек…
Алекс закрыла ему рот ладонью.
– Господи, Макс, да что они могут сделать! Я богатая женщина. Пусть только попробует. Деньги, которые у меня есть, тоже имеют какое-то значение в этом мире. И если он попытается что-либо предпринять, я найду способ защититься. – Глаза Алекс потемнели. – Я ведь только-только обрела тебя, Макс. И не хочу терять. Ты пойми, он же не будет знать, как ты ко мне относишься. Уверена, что он подумает, будто я одна из тех женщин, что побывали у тебя в постели. Ведь ты, например, долго был с Морой. Ничего же не случилось?!
– Но я никогда не беспокоился из-за нее: ну просто потому, что никогда не позволял себе увлечься всерьез. Мне не хотелось никому причинять боль. Но ты – радость и утешение моей жизни. Я не в состоянии отказаться от тебя. Он сразу почувствует это и может счесть, что это угрожает Лючии, что я буду настаивать на расторжении брака.
– Но ты ведь не пойдешь к нему снова? – голос Алекс напрягся.
– Прошло двадцать лет… Лючия жива, она в клинике – все такая же, ничто не изменилось с тех пор. Может быть, он изменился? Может быть, стоит попытаться. Я хочу стать свободным, Алекс. Ради тебя. Только ради тебя.
Алекс обхватила его лицо ладонями:
– Ты собираешься сделать это ради меня?
– Я готов ради тебя на все.
– Но в этом нет никакой необходимости. Мы будем жить, как живут тысячи других пар. Кому нужны эти официальные свидетельства? Разве они сделали мою мать счастливой? А уж она-то набрала целую коллекцию. Мне не нужно ничьего разрешения. Мы принадлежим друг другу – и только это имеет значение.
Макс заключил ее в объятия, и они долго лежали так, очень тихо. Потом Алекс приподнялась, села и посмотрела на него сверху вниз.
– Хочешь ли ты жить вместе со мной и быть любимым мною? – спросила она мягко.
– Попробуй только помешать мне, – угрожающе ответил Макс и рассмеялся.
21
Нью-Йорк, 1988
Ева проводила выходные дни на Ойстер-Бей в доме, который завещал ей Кристофер Бингхэм. В полнейшем одиночестве. Вернее было бы назвать это комфортным одиночеством – с ней были Джонеси, филиппинцы – муж и жена, приглядывавшие за домом в ее отсутствие, японец-домоуправитель и садовник. Все они оберегали ее покой и выполняли малейшее ее желание.
Она приехала в пятницу ночью и сразу же переоделась в свои любимые домашние вещи – бархатный халат, отделанный валенсийскими кружевами и тафтой, цвет которых подчеркивал цвет ее глаз. Высокие обшлага на рукавах усиливали сходство с шлафроками, которые носили джентльмены в середине восемнадцатого века. Ей подали легкий ужин, и она уединилась в своей любимой комнате, обитой шелком, обставленной антикварной мебелью, с картинами на стенах, так радовавшими ее. Темно-синяя лазурь, алый цвет, травянисто-зеленый и солнечно-желтый… Все окна выходили на Лонг-Айленд. Шелковые подушки, купленные в Гонконге, лежали прямо на полу у окон, рядом же стоял низкий кофейный столик, на котором Ева раскладывала свои рабочие листы.
Она взбила подушки и устроилась у столика. Взяла бювар и остро заточенные разноцветные карандаши. Красный цвет, которым она подчеркивала нужные строки, означал немедленное исполнение. Голубой – то, что она отвергала. Зеленым отмечалось то, над чем следовало подумать в дальнейшем. Черный означал: «Напомните мне об этом!» В комнате не было телефона. Уход в «убежище» означал, что никто не смеет беспокоить ее без крайней причины.
Ева позволила мыслям течь свободно в направлениях, которые особенно ее занимали, – более всего это касалось названия духов. Она обрызгала ими все вокруг себя. Закрыла глаза и пустила мысли по волнам, которые влекли ее сами в нужную сторону, в ожидании, когда ее осенит вдохновение. Но оно не приходило. Созданный ею аромат – есть воплощение женщины, но Роша уже много лет назад дал это название своим духам – «Женщина». Чувственный… Но «Обольщение» тоже уже есть. В них чувствовался шик, но «Мода» тоже введена в обиход очень давно, и к тому же в этом названии было что-то от модного журнала… Не стоит торопиться и принуждать себя, название придет само собой, как случалось всегда. Нечего беспокоиться.
Она улыбнулась самой себе. Разве ни срубила она одним ударом три сосны? Что касается ее главной ошибки, дело разрешилось к полному ее удовольствию. Вряд ли их пути когда-нибудь еще пересекутся. И если Алекс захочет взять с собой отца, тем лучше.
Ева черкнула карандашом – «основать фонд», прикусила губу, подумала немного и написала новую фразу: «достаточно пансиона». Ласло – старый человек, здоровье его подорвано, что ему делать с деньгами? Все, что ему необходимо, – это удобства и покой. Он их получит в достатке. Главное, чтобы он оставался вдали от любопытных глаз. Теперь, когда она вот-вот окончательно займет трон королевы в империи красоты, ей не хотелось бы, чтобы прошлое омрачало ее душу. Она хотела покончить с ним раз и навсегда. Когда название и образ духов – лицо неизвестной пока женщины – будут найдены, она представит духи на рынок. Они принесут ей невиданный до сих пор успех. Она должна быть безупречна, чтобы принять эту заслуженную славу, этот титул королевы. И никаких следов прошлого.
В мире существует пятьсот парфюмеров. Только двадцать из них выходят на высший уровень, если судить по тому, как оценивается их продукция и по тем суммам, которыми они ворочают каждый год. «Суть Евы» – в числе двадцати самых раскупаемых в мире. Покупателей зазывать не приходится. Но ее новое творение – это нечто принципиально новое. Эти духи начнут свое победное шествие по всему миру. Только сначала надо найти подходящее лицо – имя придет само собой… На какой-то миг промелькнула Памела Бредли – ее безмятежная, спокойная красота – красота достойного уровня и класса. Но тут вспомнилось, что ее отец был генералом, а мать – дочерью разорившегося графа. Попахивало какими-то давними скандалами. Ну и ее первый брак с Фрицем Бальзеном, чья репутация сегодня не такая блестящая. Да еще сплетни, связанные с именем Криса… Нет, при всей привлекательности Памелы нельзя дать ее лицо на рекламном плакате. «Я и так уже продемонстрировала, что зла не держу, – дала ей работу у себя в салоне, сделала красивый жест – и он останется у всех в памяти. С нее довольно».
Тут Ева нахмурилась, припомнив вдруг, что так и не связалась с Рэнсомом. Она сделала еще одну запись: «позвонить Рэнсому в понедельник утром». «На самом деле мне совершенно ни к чему гоняться за ним, – раздосадованно подумала она. – Кто еще может претендовать на наследство Криса?! Если только… но нет, Крис никогда не был организованным человеком. Скорее всего, он и не думал о завещании. Мог ли он предугадать свою быструю и такую неожиданная смерть…» Мысли ее устремились в эту распахнувшуюся в памяти дверцу. «Что случилось, то случилось, – думала она, – ничего уже не изменишь. А миллионы Бингхэмов будут весьма кстати. Можно будет закатить поистине королевский пир по случаю выхода новых духов».
В результате появилась еще одна запись: «поговорить с Максом относительно ланча». Во всем, что касается рекламы, – ему нет равных. Улыбка скользнула по ее губам. Вообще-то Макс, надо признать, хорош и во всех остальных отношениях. «Мне стоит удивляться самой себе, – подумала она. – Та интермедия, которую мы исполнили много лет назад, была не так уж плоха. Замуж выходить я больше не собираюсь, но мы могли бы направить наши отношения в прежнее русло. Мора, надеюсь, сошла со сцены. Слава Богу, он, кажется, порвал эту странную связь. Мне это всегда не нравилось. Но его невозможно было переупрямить». «Если тебе что не нравится, ты знаешь, как поступать», – отвечал он всегда категорическим тоном. Но выгонять его с работы – этого ей хотелось бы меньше всего. Она слишком ценила его. И все равно не могла понять, что он находил в этой малоинтересной, хотя и хорошенькой женщине. «Впрочем, его выбор женщин всегда был каким-то неожиданным, как и все, что он делал. Может быть, из-за того, что он тогда пережил с ней? Конечно, он очень жалел, что все кончилось, не успев начаться. Как все итальянцы, он, видимо, несколько сентиментален. И даже в делах это чувствуется. Что ж, стоит попробовать. Постараюсь исправиться и больше не огорчать Макса. Надо бы пригласить его сюда на следующей неделе. Обсудим, как организовать ланч. Наедине». Улыбка блуждала на губах Евы.
Она налила в стакан «перье» из бутылки, лежавшей в ведерке со льдом, которое Джонеси поставил на поднос, выдавила половинку лимона, а сама она продолжала думать. Тогда она легко обольстила его, но он был молод. Теперь придется сразу совершить прыжок. Рану, которую она нанесла его самолюбию, надо будет как-то залечить, придумать что-нибудь. Хотя вряд ли придется особенно изворачиваться. Он всегда старался защитить ее от нее же самой во всем, что касалось мужчин. Он сумел оградить ее от того, во что могла вылиться ее жизнь с этим грязным подонком Риком Стивенсом. И всячески протестовал, когда она собиралась выйти замуж за Эдуардо де Барранка. Зачем иначе стал бы он заниматься этим, если бы не преследовал своих интересов, если бы она была безразлична ему?!
Ева отпила воду из стакана. «Да, – думала она, – Макс всегда так тонко угадывал…»
Она снова отдалась потоку мыслей, позволяя им вести ее куда угодно, пока легкий звон настенных часов не заставил ее вернуться в настоящее. Она мысленно встряхнулась. Это удовольствие она еще себе устроит. А сейчас надо приниматься за работу.
– Ну, чем будешь заниматься сегодня утром? – спросил Макс Алекс, когда в девять утра они вышли из его комнаты.
– Собираюсь проехаться вокруг Манхэттена, – ответила Алекс.
– Как бы мне хотелось отправиться вместе с тобой, но надо доложить мадам о твоем сногсшибательном предложении.
– Она его не примет, если ты скажешь, чья это идея. Я бы на твоем месте не стала говорить, от кого оно исходит.
– А я, напротив, собираюсь сообщить ей, что это твоя мысль.
– В таком случае я тебе не завидую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50