Круг их был довольно тесным, и со многими из тех женщин, с которыми она знакомилась, у него были либо продолжительные, либо короткие интрижки. И ни разу Ева не испортила ему настроения, ни разу не дала ему понять, что не хотела бы встречаться с его бывшими любовницами.
– Ну как? – доверительно начал выспрашивать у Кристофера его друг Джо Харрингтон. – Так ли она хороша, как ее расписывают?
– Кто расписывает?
– Но, дорогой Малыш, ведь ты в курсе того, какой за ней тянется хвост? Не только ореол славы, но и весьма густой туманный след.
Кристофер без всякого выражения посмотрел на собеседника:
– Ева дала мне все, чего я мог желать, и даже более того. Ты даже не представляешь, когда все твои ожидания сбываются, Джо, – сказал он другу, а про себя подумал: «Они думают, что ты обжигаешь, как перец. Но завтра ты можешь быть холодной и острой, как клинок. Ты настраиваешь мое тело, как настройщик фортепьяно, и доводишь до такого состояния, когда, кажется, я готов умереть… только для того, чтобы снова чудесным образом возродиться и продолжиться в том же духе. Ты проделываешь такие вещи, от которых многие содрогнулись бы, но мы не знаем стыда. «Ничто из того, что доставляет наслаждение, не может быть грязным, – твердишь ты. – И даже то, что приносит боль, перестает быть болью, так ведь?! Радость, которую я заставляю тебя переживать и которую ты даришь мне, таится в каждой клеточке наших тел».
А после визита Евы к врачу, который удостоверил, что она забеременела, Кристоферу уже вообще нечего было желать. Подхватив Еву на руки, он закружился вместе с ней от радости.
– Но, – деликатно проговорила его мать, – хотя я очень рада – ты ведь знаешь, как долго я ждала внука, – меня беспокоит то, что Ева уже не девочка, а первый ребенок в ее возрасте…
– Еве тридцать лет, мама, – нетерпеливо заметил Кристофер. – А ты родила меня в тридцать четыре.
– Ты мой последний ребенок. До того у меня уже было трое.
– Что с того? У Евы прекрасное здоровье. Я тоже немного волнуюсь, но, думаю, все будет в порядке.
– Но ведь она, конечно же, снова займется своей работой.
– Ева не тот человек, который способен сидеть, сложа руки. Она будет работать, пока может. Не тревожься, мама, – сказал Кристофер тем голосом, которым он заговаривал, когда начинал закипать.
И мать перевела разговор на другую тему. То, чего не знал ни он, ни его мать, так это то, что ребенок, которого она ждет, – не первый в ее жизни.
Ева мечтала о сыне. И насколько ей была ненавистна мысль о первом ребенке, настолько ее воодушевляла мысль о рождении второго, потому что это был ребенок Кристофера. К тому же это сразу сильно укрепляло ее позицию. Ей не составляло труда догадаться, что Эдит Бингхэм отнюдь не в восторге от выбора ее сына. Она бы с удовольствием предпочла первую жену Кристофера, эту совершенную пустышку, поскольку, как она говорила своим дочерям, – «Барбара все-таки нашего круга». Но так или иначе, а Эдит была в восторге от того, что станет бабушкой и что в семье, возможно, появится наследник.
– Не стоит волноваться, – сказала Шарлотта матери. – У этой женщины все пройдет, как надо.
Ева находилась на шестом месяце беременности и много времени отводила прогулкам от виллы «Парадиз» к Женевскому озеру, отдыхая от суеты. Теперь она работала неполный день. Ребенок сейчас был ее главным делом.
В тот день Кристофер отправился в Париж рано утром. Там должен был состояться благотворительный матч. Кристофер был членом команды по водному поло. Дворецкий доложил Еве, что какая-то дама ожидает Еву внизу в холле.
– Кто она такая? Как она представилась?
Ева почему-то решила, что это одна из ее бывших служащих. Ей ни с кем не хотелось иметь дела, не хотелось нарушать покоя, а думать только о каких-то красивых вещах и о будущем сыне.
– Она не сказала, мадам. И заявила, что должна увидеться с вами. Что это очень важно, – он помолчал. – Она пришла с ребенком.
– Ребенок?
«При чем тут ребенок? Неужто у Кристофера есть на стороне ребенок?» – подумала Ева.
– Отошлите ее, – проговорила Ева твердо.
– Я пытался, миссис. Она заявила, что если вы не пожелаете встретиться с нею, то она сообщит свою историю газетчикам.
«Значит, начнет требовать денег, – с тоской подумала Ева. – Всегда так. Публичность мне, конечно, ни к чему. Все эти посетители знают, как я не люблю давать поводы для всяческих публикаций».
– Хорошо, – сказала она раздраженно, – проводите ее ко мне.
Когда Ева увидела, кто стоит перед ней, ее на какой-то миг охватил такой ужас, что руки сами инстинктивно схватились за белую вазу, стоявшую на столе. В эту секунду прошлое, которое она так тщательно выскоблила из памяти, снова вернулось к ней. Усилием воли она заставила себя оставить вазу, но пальцы ее снова сжимались в кулаки. Ева спрятала руки под плед, который укрывал ноги, и холодно проговорила:
– Мне бы следовало догадаться. – Это была Мэри Брент. За руку она держала девочку, однако же не глядя на нее, словно можно было таким образом вычеркнуть ее из жизни.
– Ну вот, – провозгласила Мэри, – настало время ответить за содеянное. Я привела твою ублюдочную дочь. – И, вырвав руку девочки, она толкнула ее вперед, так что та споткнулась и упала на колени.
Оттуда, снизу, девочка наблюдала за двумя женщинами, с ненавистью смотревшими друг на друга. На одну – с перекошенным от ненависти лицом, и на другую – такую красавицу, какой Алекс никогда в жизни не видела, – с ледяной маской на лице, словно и не заметившую ее появления.
– Мы пришли к соглашению, – проговорила эта холодная маска.
– Но это соглашение закончилось вместе со смертью моего сына. Мне ни к чему этот выродок. И я не буду держать ее у себя в доме ни единой минуты. Она твоя дочь. Она всегда была только твоей дочерью и останется ею. Ты ее мать. И мой сын не имеет к ней никакого отношения. Он не ее отец. Поэтому она должна быть здесь, с тобой. Здесь и останется. – Мэри Брент улыбнулась торжествующе.
Девочка в ужасе закрыла глаза.
– Здесь – это значит здесь. Я не позволю ее вытолкать отсюда. И кое о чем позаботилась, прежде чем прийти сюда. Я повидалась с одним джентльменом. Он настоятель лютеранской церкви, к которой я принадлежу. Я рассказала ему все о тебе и о твоем ребенке. Он будет позванивать время от времени – по своему усмотрению. И если ребенка не окажется в доме, если девчонка не будет жива-здорова, он позвонит мне, и тогда я все сообщу прессе. И тебе это не понравится, так ведь?
Женщина-маска хранила молчание.
– Ты должна понести наказание за содеянное – шлюха в красивых перьях… Я оставила все необходимые бумаги пастору. И если ты не выполнишь моих условий, твое имя будет красоваться на первых страницах всех газет. Ты ведь всегда этого хотела! Подумай, чем это грозит тебе сейчас, при твоем новом замужестве. Все увидят твое настоящее лицо, а не то, что ты нарисовала. Смотрите, какая красавица! Теперь-то ты не посмеешь отшвырнуть то, в чем не нуждаешься. Думаю, что не посмеешь, потому что хорошо знаю, какой предусмотрительной ты умеешь быть. И если ты не будешь заботиться о девочке, пастор позвонит мне – и ты представляешь, какой скандал разразится.
– Не забывай, – проговорила женщина-маска свистящим шепотом, – я больше не несчастная беженка.
– Я прекрасно знаю, кем ты стала. Ты шлюха, которая заставила моего сына жениться на себе, а потом сбросила ему на руки свое отребье. Ты заплатила ему, но не думай, что я собираюсь вернуть тебе хотя бы пенни из этих денег. Они все истрачены.
– Старая лгунья, – проговорила женщина.
– Тогда попытайся отнять их у меня! Подай в суд!
Молчание, воцарившееся в комнате, словно придавило девочку к ковру. Она не могла вынести тяжести той ненависти, которой были наполнены эти две женщины, и беззвучно заплакала. Слезы закапали на пальто – она осознала, что ненавидевшая ее женщина теперь бросает ее другой, которая не желает даже взглянуть в ее сторону. «Папа, – мысленно взмолилась она. – Папочка, где ты?»
Она видела, как ноги в больших кожаных туфлях тяжело зашагали к двери, и тотчас бросилась за уходящей Мэри Брент:
– Пожалуйста, не оставляйте меня… Я не могу здесь оставаться… Пожалуйста, возьмите меня с собой… Я буду хорошо вести себя, обещаю… И не буду плакать… пожалуйста, не оставляйте меня здесь…
– Иди к своей шлюхе-матери, – Мэри Брент оторвала пальцы девочки от своей юбки. – Пусть она ухаживает за тобой, это ее обязанность.
– Она даже не хочет смотреть на меня. Пожалуйста… не оставляйте меня здесь. – Перспектива остаться в этом чужом доме, с этой незнакомой женщиной, полной ненависти и враждебности, ужаснула девочку. Ее плач переходил в истерику, всхлипывания становились все громче и громче. Что она такого сделала, что вызывает такую ненависть, почему все отворачиваются от нее? Она так старается быть хорошей и плачет только в кровати, когда ложится спать и когда никто не может увидеть ее слез. Почему же никто не любит ее? Почему они говорят так, словно она неодушевленный предмет, который ничего не слышит, не видит и не чувствует…
– Ты остаешься здесь! – выкрикнула Мэри. И, уже держась за дверь, закончила, обращаясь к Еве: – Запомни, я буду следить. – И дверь за ней захлопнулась.
«Спокойно, – сказала Ева самой себе, бережно поглаживая ладонями выступающий живот. – Спокойно… – она закрыла глаза, глубоко вздохнула, устанавливая сбившееся дыхание и прислушиваясь к тому, как все ровнее и ровнее начинает биться ее сердце. А потом, по-прежнему не глядя на всхлипывающую девочку, сжавшуюся у двери, она вытащила руки из-под пледа и постучала пальцем по столу:
– Отойди от двери, – сказала она. И голос ее был таким, что девочка отшатнулась от косяка.
Когда вошел дворецкий, Ева проговорила:
– Эта девочка останется здесь на некоторое время. – Она по-прежнему не смотрела на дочь. – Накормите ее и приготовьте комнату. Из тех, что находятся на самом верху. И пришлите ко мне Элен.
– Да, мадам.
Дворецкий подошел к девочке, но та отпрянула от него.
– Иди с ним, – проговорила женщина. – Сейчас же! – Она только чуть-чуть повысила голос, но девочка тотчас взяла протянутую руку дворецкого.
Ева слышала, как затихают всхлипы. И вот наконец в комнату вернулась тишина. Ева прикрыла глаза, пытаясь снять волнение. Бесшумно вошла Элен – ее домоправительница.
– Тут появилась девочка, – проговорила Ева, – она здесь пробудет некоторое время. Надо, чтобы кто-нибудь присматривал за нею. Кого бы ты могла предложить?
– Может быть, Урсулу, – не выдавая своего удивления, предложила Элен… – Она сама из большой семьи и умеет хорошо обращаться с детишками.
– Тогда позови ее ко мне. Приготовьте для них обеих комнаты. Где-нибудь в дальней части дома, чтобы их присутствие не беспокоило меня. На самом верху. Позже я подумаю о постоянной няне. Посоветуйся с Жаком.
– Хорошо, мадам, – Элен оглянулась. – А у девочки есть какие-нибудь вещи?
– Понятия не имею, – проговорила Ева раздраженно. – Если нет, тогда подумай, что ей нужно. Реши сама все эти вопросы, только держи ее подальше от меня, ты поняла?
– Да, мадам, – Элен снова помедлила. – А как зовут девочку?
Ева ответила не сразу, а потом проговорила безразличным тоном:
– Брент. Александра Брент.
Ева ничего не стала рассказывать мужу, поскольку хорошо знала, насколько мало его интересует то, что творится в доме. Есть такой сорт людей, которые совсем не задумываются над тем, что происходит вокруг них. Его заботило только, не помешает ли плохая погода его занятиям спортом, отглажены ли у него рубашки и вкусно ли приготовлена еда. Ева также знала, что никто из прислуги не осмелится ничего рассказывать ему о происшедшем. Ева сама вела дом, точно так же и сама управляла свими предприятиями. Требования она предъявляла высокие, но и платила хорошо. «Пусть думают, что хотят, – решила она. – Дом достаточно большой. Верхние этажи – а девочку поселили на последнем, – как зарубежные страны, очень далеки и от меня, и от Кристофера. Скорее всего, он и понятия о них не имеет. Девочку не будет видно и слышно. А когда я смогу обдумать все спокойно, то решу, что делать дальше. А сейчас главное – это мой будущий сын. Я не могу себе позволить нервничать из-за всего этого».
Несколько дней спустя Урсула – девушка со свеженьким личиком, которая должна была присматривать за Александрой, – подошла к Элен.
– Меня очень беспокоит девочка, – сказала она. – Она не ест, не разговаривает. Сидит на одном месте и плачет по ночам. Все время. Я еще никогда не видела такого несчастного ребенка.
– А у нее есть игрушки?
– Да. Я купила ей куклу, несколько головоломок и цветных карандашей для рисования. Она даже не взглянула на них.
– Пойду, посмотрю, что с ней.
Алекс сидела в кресле. На ней было новое красивое платье, ее каштановые волосы были аккуратно причесаны. Но она была бледна и безучастна ко всему. Элен приложила ладонь ко лбу девочки. Температуры у нее явно не было.
– Иди сюда, – мягко попросила Элен, – ты даже не попробовала такой вкусный завтрак. Разве тебе не нравится мусли? Может быть, тебе чего-нибудь хочется? Я обещаю тебе, никто здесь не обидит тебя. За тобой будет присматривать Урсула. Она очень славная, ты увидишь.
Девочка продолжала сидеть, глядя в одну точку. Обе женщины переглянулись.
– Ей обязательно нужно бывать на свежем воздухе, – сердито проговорила Урсула. – Нельзя же постоянно сидеть в комнате. Почему ей нельзя погулять в саду?
– Так приказала мадам, – отрезала Элен. – Мы обязаны выполнять указания мадам.
– Но почему ее заперли здесь? И кто она такая?
– Не суй нос, куда не следует. У тебя есть работа, за которую платят хорошие деньги, надеюсь, ты хочешь ее сохранить?
Урсула кивнула.
– Вот и не лезь не в свои дела.
Но чтобы все-таки удовлетворить любопытство девушки, она проговорила:
– Наверное, эта девочка из обедневших родственников мадам. Наверное, осталась без родителей. – Она взглянула на Урсулу. – Девочка просила чего-нибудь? Или спрашивала о ком-нибудь?
– Нет. Я не слышала ни единого слова от нее.
– Может, она не понимает тебя? – И домоправительница снова обратилась к девочке тем же доброжелательным тоном. – Скажи нам, чего ты хочешь?
– Я хочу домой, – выговорила девочка тоненьким голоском.
– А где твой дом?
– Южный Уимблдон. Акация-авеню, дом номер двадцать семь…
– А кто там живет?
– Мама моего папы.
– А где твой отец?
– Умер… – и девочка всхлипнула. – Она сказала мне, что мой папа умер и что она больше не хочет жить со мной. И привезла меня сюда. Но я хочу домой. Я не хочу здесь оставаться.
– А где твоя мама?
– Папа сказал мне, что она на небесах, но…
– Но что?
Девочка покачала головой. Она боялась, что если она упомянет о той женщине внизу, которая так невзлюбила ее, то ее накажут.
– Вот видишь, – проговорила удовлетворенная домоправительница. – Это сиротка, бедная маленькая девочка. – Она взглянула на жалкое заплаканное личико и решила: – Давай спустимся на кухню. Если мы хорошенько попросим, может быть, миссис Бюншли приготовит вкусные тосты и нальет горячего молока. Только не шуми, хорошо? Мадам отдыхает, и мы не должны беспокоить ее.
– Я умею быть тихой, – сказала девочка. – Папа научил меня никого не беспокоить.
– Вот и умница. Тогда идем.
Они тихонько спустились по лестнице, которая вела прямо на кухню, откуда доносились вкусные ароматные запахи. Миссис Бюншли – шеф-повар, – полная, по-матерински приветливая женщина, заботливо захлопотала вокруг девочки. Скоро у нее уже были готовы тосты с маслом и цветочным медом. Девочка с удовольствием съела два.
– Ей плохо одной-то, без людей, – сказала миссис Бюншли сочувственно. – Ей нужна хоть небольшая, но компания, да, милая?
Девочка кивнула, продолжая отпивать молоко из кружки. Ей и вправду было так хорошо сидеть за большим деревянным столом, где эта уютная добрая женщина-повар, с маленькими сияющими глазками и ласковым голосом, излучала такое же тепло, как и большая плита, стоявшая посередине кухни.
С тех пор Алекс большую часть времени проводила на кухне. Миссис Бюншли позволяла ей брать кусочки теста и лепить из них пряники в виде человечков. Алекс с удовольствием помогала миссис Бюншли – чистила картошку или шелушила горох. Домоправительница постоянно была начеку, и при малейшем оживлении в той части дома, где жила мадам, тотчас давала знать об этом, и девочка поднималась к себе наверх. Алекс полюбила и Урсулу, которая радовалась представившейся возможности жить в таком доме, и увлеченно разгадывала вместе с девочкой головоломки, и рисовала вместе с ней человечков. Однажды она принесла ей книжки – уже ненужные ее младшим братьям и сестрам – и поняла наконец, чем можно порадовать девочку.
– Она – молодец, уже умеет читать, – сообщила Урсула остальной прислуге. – Отец научил ее.
– Такая умная девочка и так быстро учится всему, – заметила миссис Бюншли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50