С самого начала чувствовалось, что у нее большие запросы. Ей очень хотелось жить иначе, иметь дорогие вещи, драгоценности. Я видела, как она смотрит на мои вещи, на мои украшения… Но все это было ничто по сравнению с вещами, которые позже стала носить Ева.
– Упоминала ли она когда-нибудь о человеке по имени Ласло Ковач?
Марион покачала головой:
– Нет, при мне нет. Но она знала такое количество мужчин – что я, да и не только я, была просто поражена, узнав, что она вышла замуж за этого преподавателя. Мы считали, что она охотится за более крупной рыбой. – Марион улыбнулась. – Она и поймала ее позже.
Алекс заметила, как тень злобной зависти снова скользнула по лицу Марион. Не к той маленькой несчастной беженке, а к тому, чего ей удалось добиться в жизни: Ева Черни, Королева красоты, настолько возвысилась над респектабельной женой армейского бригадира, что стала недоступна для нее. И вот это-то выводило из себя миссис Джилкрист. Она принадлежала к числу тех людей, которые считают, что «каждый должен знать свое место».
Вскоре Алекс поняла, что толку от этого разговора будет немного. Все, что миссис Марион знала, было из области слухов, сплетен и всякого рода домыслов, основанных на зависти. Из ее рассказов выходило, что Ева не более чем шлюшка, которая ложилась под каждого мужчину, если это могло принести ей хоть какую-то пользу. А по вопросам, которые она задавала, можно было понять, что она с большей охотой старается выведать что-нибудь новенькое у собеседницы, чем сообщить ей что-либо толковое. И Александра, извинившись, покинула ее.
«Что ж, – думала она, возвращаясь в такси в аэропорт Хитроу, – даже одна встреча с Питером оправдывает поездку. Теперь-то я уж точно знаю, что Ева Черни – это вымысел, плод изощренного воображения. Очевидно, что моя мать скорее всего дочь земледельцев. Эх, если бы только у меня была возможность поговорить с тем русским, он бы мог много интересного порассказать. А этот Ласло Ковач? В каких отношених с ним была мать? Как ей удалось завладеть этими формулами? И до чего удачно получилось, что этот Ковач так своевременно исчез. «Мой отец был доктором», – усмехнулась Александра. Ложь. Но зачем она скрывает это все? И почему вышла замуж за тихого, терпеливого человека, которого презирала? Или же это был внезапный порыв? Они были такими разными. Неудивительно, что она оставила его так быстро, как только смогла. С ним она скучала. А свекровь ненавидела». Еще будучи ребенком, Алекс видела, как бабушка смотрит на нее ненавидящим взглядом. Но до самой смерти отца не знала, почему.
После смерти Джона Брента она была в таком стрессовом состоянии, что ее пришлось отвезли в госпиталь. Бабушка ни разу не проведала ее там. А когда Алекс вернулась в мрачный дом, то увидела, что бабушка собрала вещи для отъезда.
– Мы куда-нибудь собираемся? – испуганно спросила Алекс.
– Повидаться с твоей матерью.
Даже сейчас, через двадцать пять лет после того дня, Алекс снова пережила шок от услышанного. Ее покойный отец всегда говорил, что ее мать забрал к себе Господь Бог, а это означало, что мать Алекс умерла. На какую-то долю секунды Алекс охватил панический страх, что бабушка собирается и ее отправить к самому Господу Богу, и слезы вдруг закапали из ее глаз.
– Прекрати сейчас же плакать. Что такого в том, что я собираюсь отвезти тебя к матери?
– Но ведь мама умерла?! – всхлипнула Алекс.
– Мой сын солгал тебе. Твоя мать жива-здорова и удачлива, как бывают удачливыми все безнравственные люди. Она никогда не хотела тебя и сдала на руки моему сыну, когда ей подвернулся подходящий мужчина. И вот еще, что тебе совершенно необходимо знать. – Она склонилась над перепуганной и измученной девочкой, схватила ее за плечо так, что синяк держался потом несколько недель, и прошипела: – Мой сын не твой отец. Ты понимаешь меня? Ты не имеешь права называть его отцом, потому что он никогда им не был. Только один Господь Бог и твоя мать знают, от кого она тебя зачала. Твоя мать хитростью заставила моего сына жениться на ней, когда узнала, что носит ребенка во чреве. Она зачала тебя во грехе, и я не желаю больше видеть тебя в своем доме ни секунды. Ты поедешь к своей матери – и все дела. Она отвечает за тебя, а не я. И ей придется смириться с этим. Со временем она смирится с твоим существованием. А я – никогда!
Алекс невидящими глазами смотрела в окно на холм, что открывался перед нею, и переживала то же самое, что и переживала когда-то пятилетняя девочка – испуганная, растерянная и сбитая с толку. Ее отец – не ее отец, а ее мать вовсе не умерла, а просто ненавидит ее… Никогда в жизни она еще не чувствовала себя так одиноко.
– Хватит хныкать! – Бабушка – хотя, впрочем, теперь уже она не была бабушкой, – дала ей пощечину, чтобы привести в чувство. – И еще получишь, если не замолчишь. – Испуганная Алекс, получившая первый урок, притихла.
Воспоминание о том кошмарном ночном путешествии еще долгое время заставляло ее вскакивать с криком посреди ночи.
И вот теперь она раздумывала: кто же ее отец на самом деле? Русский? Человек из службы безопасности? Ласло Ковач? Или кто-то другой из того множества мужчин, которых приписывала Еве миссис Марион? Много лет она решительно отвергала всякую мысль о том, что ее отец не Джон Брент. Он был ее отцом. Он любил ее, оберегал, проводил большую часть своего времени с ней и защищал, главным образом от своей собственной матери:
– Если я услышу, что ты закричишь хоть раз на девочку, я тотчас уйду из дома и заберу ее с собой. – Алекс по сей день слышала, как звучал тогда его голос – тихо, но решительно. Вот почему бабушка предпочитала просто не замечать ее.
– А почему бабушка сказала, что я исчадие ада? – спрашивала она отца.
– Потому что у нее мозги набекрень. Не верь тому, что она говорит. Ты моя дорогая, ненаглядная Алекс, самая лучшая девочка в мире. Не обращай на нее внимания.
«Есть только одна возможность узнать, кто мой отец, – спросить об этом у матери, – решила наконец Алекс. – Если она хочет, чтобы я простила ее, пусть скажет правду. Если она католичка, как утверждал Питер, настало время исповедоваться». И тут Алекс отчетливо поняла, почему еще Мэри Брент терпеть не могла Еву – ведь та принадлежала римской церкви. «Сколького же я не знаю, – подумала Алекс. – Что ж, пора кончать с догадками. Мне нужны объяснения, дорогая мамочка. Мне мало, чтобы ты попросила прощения за то, что не замечала меня, сделала несчастной, отверженной. Я хочу знать, почему ты никогда не могла прямо взглянуть на меня. Почему в моем присутствии лицо у тебя всегда превращалось в ледяную маску? Это из-за меня? Из-за того, что я такая некрасивая, или из-за того, что тебя чем-то обидел тот человек, который был моим отцом? Если ты сможешь мне внятно рассказать, почему отвергла меня, я постараюсь понять и простить тебя».
«Да, – решила Алекс, – как бы там ни было, что бы там ни было, но сейчас наступило время узнать обо всем. Узнать о том, что было на самом деле».
10
Сейшельские острова и Швейцария, 1963–1965
Ева продемонстрировала мужу всю глубину и полноту любви в первые недели их медового месяца, который они проводили на крошечном островке на Сейшелах, в похожем на сахарно-миндальное пирожное домике, единственными обитателями которого были они сами. И в ту же ночь, душную и влажную, когда они приехали, Кристофер познал, что такое истинное наслаждение.
Ева терпеть не могла жару и влагу, мечтала только о прохладной, ароматной ванне, чтобы приготовиться к желанному моменту близости. Она поклялась, что эта ночь останется у него в памяти навсегда. Но Кристофер распорядился иначе.
– Давай поплаваем, – предложил он, снимая рубашку и сбрасывая туфли.
Пол в бассейне был выложен мозаикой – копией византийской – с изображением Нептуна в сопровождении плывущих рядом дельфинов. И когда Ева ступила на прохладный мрамор, ее муж нырнул в чистую, прозрачную глубину, к дельфинам. Вынырнув, он тряхнул головой и поторопил ее:
– Идем же!
Ева сквозь прозрачную воду видела его красивое обнаженное тело.
– Ну же… – позвал он ее снова. – Только не говори, что ты до сих пор ни разу не плавала голой.
– Но это так, – сказала Ева.
– Почему?
– Я не умею плавать.
Он замер от удивления. В том мире, в котором он жил, учили плавать точно так же, как танцевать, скакать верхом и играть в теннис.
Видя его удивление, Ева кротко проговорила:
– У меня не было времени учиться этому. Я все время работала…
И Кристоферу показалось, что Ева, несмотря на свою точеную прелестную фигурку, совершенную во всех отношениях – от пышной гривы волос до кончиков пальцев на ногах, – похожа на безутешного ребенка. И еще он подумал, что в ней есть что-то от бриллианта, игра света в котором зависит от того, какой гранью его повернуть. Он видел сказочную красавицу, опытную кокетку, чувственную роковую женщину и женщину, бесконечно увлеченную своим делом. Эта робеющая девочка – еще один из многих ликов Евы.
– Я научу тебя, – нежно проговорил он. – Это очень легко…
– В самом деле? – ее лицо озарилось радостью, как у ребенка, которому подарили необычную игрушку.
– Ну конечно… Раздевайся. Мы начнем прямо сейчас.
Ева огляделась:
– А что, здесь никого нет?
Кристофер засмеялся:
– Сейчас время ужина. Нам все приготовили, и мы сами накроем на стол. Муж и жена, которые присматривают за домом, ушли к себе. Но в любом случае, они – всего лишь прислуга. Они видят только то, что им положено видеть. Ты понимаешь, о чем я говорю?
Он вырос в богатой семье, где привыкли иметь дело с прислугой – то, чему Еве только предстояло обучиться. Не говоря больше ни слова, она расстегнула крючки на платье и позволила ему соскользнуть на пол. Под платьем у нее были кружевной лифчик, кружевные трусики и пояс. И под пристальным взглядом мужа она начала медленно раздеваться, словно устраивала стриптиз. Сначала она спустила шелковые чулки, потом расстегнула застежку на лифчике и повернулась к нему спиной, демонстрируя совершенной формы ягодицы. Раздевшись донага, она снова повернулась к нему лицом – чуть горделиво и в то же время застенчиво.
Кристофер почувствовал, как сердце его заколотилось в груди, как сокровенная плоть начала вздыматься.
Без одежды она была еще более соблазнительной. Ее груди были округлыми и тугими, соски, напрягшиеся из-за прохлады, темно-розового цвета. Ноги у нее оказались гораздо длиннее, чем ему казалось прежде, а треугольничек на лоне – таким же золотистым, как и ее волосы.
– Любовь моя, – он вдруг почувствовал, как пожар страсти охватил его. – Боже, ты так прекрасна… – и он, подплыв к ней ближе, встал и протянул вперед руки: –Прыгай, я подхвачу тебя!..
И Ева – с полным доверием – прыгнула вниз – в воду. Он бережно поймал ее и прижал к себе, ощутив тепло ее тела в прохладе воды. И только кончики сосков, упиравшиеся в грудь, были прохладными.
– О, как здесь тепло! – Ева, восхищенно засмеявшись, набрала в горсть воды и брызнула на себя. Теперь вся она, казалось, была усыпана драгоценными камнями.
– Боже! – выдохнул Кристофер, чувствуя, как начинает пульсировать кровь в теле и испытывая слепое желание немедленно погрузиться в ее тело. – Знаешь, мы отложим уроки плаванья, – сказал он быстро, – потому что я не могу… Я хочу… ты видишь… ты видишь, что ты делаешь со мной…
Его мужская плоть напряглась, отвердела и, казалось, пульсировала. И она инстинктивно поняла, что ей надо сейчас сделать. Ева, обхватив руками его шею, обвила ногами его торс, и он вошел в нее так, как ключ входит в замочную скважину…
Кристофер чуть не задохнулся от захлестнувшего его возбуждения. Глаза его заблестели, пальцы стиснули влажные груди.
Как только Ева почувствовала первый мощный толчок, она убрала руки с его шеи и вытянула их, слегка опираясь о края бассейна. Вода смягчала обрушившиеся на нее удары. Не было никакой подготовки, никакой предварительной игры, которая завершилась бы в тот момент, когда они оба почувствовали, что готовы приступить к главному, потому что Кристофера ослепило жгучее, алчное желание, которое он спешил удовлетворить.
Но Еву возбуждало его нетерпение, ощущение ходившей ходуном воды в бассейне, которая ласкала ее кожу, но более всего плоть ее мужа, которая, проникая в нее с такой неистовой силой, пронзала словно током.
Она чувствовала, как эта энергия плавит ее, заставляя раскрываться навстречу ему, завлекая его все глубже. Быстрые, мощные толчки участились, превратились в волны, набегавшие одна за другой, и вот мощный вал взметнул ее на вершину страсти:
– А-а-а-а-а!
Голова Кристофера откинулась, когда ее потряс первый оргазм, сотрясавший ее тело. Когда подступил следующий вал, Кристофер, чей опыт общения с беспрерывно оргазмирующими женщинами был не слишком обширен, был вне себя от полноты ощущения – лоно Евы сжимало, массировало, ласкало его невероятно чувствительную плоть, доводя и его до состояния экстаза. А когда она начала круговые движения бедрами, то сжимая, то отпуская его, Кристофер пришел в неистовство. Рыча и издавая утробные звуки, он заработал, как поршень. А она встречала каждый толчок своим собственным. Он чувствовал, как нарастает страшное напряжение во всем теле. И когда Еву сотряс третий приступ оргазма, торжествующий крик Кристофера походил на агонизирующий вопль:
– Боже, а-а-а-а-а! – и перешел в долгий, медлительный стон.
Все тело его напряглось, и взрыв был подобен мощному гейзеру и вызвал такое наслаждение, что на краткий миг сознание Кристофера отключилось. Ноги его вдруг ослабли, он обмяк и погрузился в воду, задыхаясь и тяжело дыша вздымающейся грудью, с закрытыми глазами и раскинув руки, словно корабль, только что выдержавший страшный шторм.
Ева лежала на краю бассейна. Сердце ее тоже колотилось, хотя и не так сильно, как у Кристофера. Для нее это было обычное состояние – испытывать по два-три оргазма подряд. Кристофер был, несомненно, опытным любовником, но и ему было еще чему поучиться. «Я научу его всему, – думала Ева, предвкушая удовольствие. – И покажу ему, как это делается… как можно продлить наслаждение».
Успокоив дыхание, Кристофер, окунувшись с головой, вынырнул и сел рядом с нею, запечатлев благодарный поцелуй на ее чувственных губах.
– Это было нечто, моя дорогая, – проговорил он. – Я чувствовал себя настоящим львом… У меня никогда не было так, чтобы оргазм наступал снова и снова… Мне казалось, что я вот-вот умру от наслаждения. Как ты добиваешься этого?
Ева улыбнулась.
– Нам есть чему поучить друг друга, – ласково потрепав его влажные белокурые волосы, сказала она. – Ты будешь учить меня плавать, а я, надеюсь, научу тебя, каким образом доводить женщину до полного изнеможения…
На какой-то момент мужская гордость и ревность взыграли в Кристофере:
– А что это был за мужчина, который давал тебе уроки любви?
Ева прижала палец к его губам:
– Разве имеет значение, кто обучил меня? Важно, чему я смогу обучить тебя…
Его матери достаточно было только взглянуть на сына – после возвращения из почти двухмесячной поездки сначала на Сейшелы, оттуда на Золотой берег в Австралию, далее – в Бали, а потом в Калифорнию, – чтобы понять, насколько он покорен своей женой. «Ева просто околдовала его, – подумала Эдит с некоторой горечью. – Я потеряла его, потеряла окончательно и безвозвратно».
– Ну как, ты счастлив? – спросила она, пытаясь сдержать свою ревность.
Кристофер, прежде чем ответить, серьезно посмотрел на мать:
– Я даже не понимал, что такое счастье, до встречи с Евой. Она дала мне то, о чем мужчина только может мечтать. Она мне и друг, и любовница, и жена. Она – воплощение женской сути и в то же время она – это она. – Он улыбнулся. – Ей очень подходит ее имя… Ева.
Как Ева и обещала, Кристофер не испытывал никакого чувства ревности к тому неизвестному мужчине, который обучил ее технике любви, – только благодарность за то, что она передала ему все, что знала. Он и понятия не имел, что занятие любовью может приносить такое эмоциональное и физическое удовлетворение. Расширение опыта в этой сфере делало и его более опытным человеком. Он хорошо понял, что Ева не будет жить по правилам, принятым в их обществе, что у нее есть свое собственное призвание, которому она будет следовать. Сначала Кристофер только посмеивался, когда Ева, описывая свою жизнь, воспринимала каждое обстоятельство, каждый случай как предопределение судьбы. А потом незаметно для себя разделил эту убежденность своей жены. Конечно, Кристофер не осознавал того, что та версия, которую Ева ему излагала, являлась, собственно, официальной версией жизни Евы Черни. Исключение составляли, пожалуй, только незначительные детали, неизвестные широкой публике. Ей удалось убедить его в том, что он единственный, кто знает о ней все .
И сама Ева ни разу не выказала никаких признаков ревности, когда они, как и положено, побывали у большинства его знакомых и друзей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50