За это вы поплатитесь жизнью, вонючие шакалы...
— Замолчи! — крикнул я ему, и вскочил, Халеф за мной.— Да, я гяур, но шакал — это ты!
— А твои люди — щенки, шакалы, трусливые гиены! Такой заслуживает бича! — сказав это, Халеф сорвал с крючка хлыст и стал хлестать хозяина, словно норовистую скотину. Прежде чем шейх успел закричать, я заставил его молчать сильным ударом кулака. Он свалился на землю. После этого я отодвинул занавесь шатра.
Пространство перед шатром было тесно заполнено толпой, состоящей самое малое из ста вооруженных мужчин и мальчишек, готовых растерзать на куски осквернителей своего святого пути, а позади них теснились представительницы женской половины племени всех возрастов.
Я хотел вскочить на коня и прорваться через толпу, но хаджи Халеф отодвинул меня и обратился к собравшимся:
— Для чего вы пришли сюда, правоверные мусульмане и храбрые воины Мавийи? Мы — хандама, нас послал наш шейх Абд эль Бирр, чтобы мы сообщили вашему шейху эль белед, что неверные псы, которых вы поджидаете, должны вот-вот приехать. Вы преждевременно оставили свои укрытия. Каждую минуту гяуры могут быть здесь, а увидев вас, они убегут. Исчезните! Укройтесь, покуда еще есть время!
И чтобы уж совсем их запутать, он возвратился в шатер и задернул занавесь. Шейх еще был без сознания. Мы выглянули сквозь щель. Толпа в панике разбегалась.
Хаджи победоносно рассмеялся.
— Видишь, сиди, что может сделать капелька хитрости! Они уже прячутся. Уже последний скрылся. Поехали!
Снаружи не было ни живой души. Но только мы выбежали из шатра, как из-за длинного низкого строения выскочили несколько мужчин, среди которых я узнал Абд эль Бирра и троих хандама.
— Измена! — кричал Абд эль Бирр.— За ними, глупцы! Они убегают.
Халеф мог пристрелить его, но ограничился тем, что бичом старосты многозначительно хлестнул по воздуху.
Мы во весь опор мчались из деревни, а вслед за нами валила ревущая толпа, в которой один спотыкался о другого.
Это было более чем вероятно, что одичавшая свора будет преследовать нас. Поэтому мы не остановились около своего отряда, предупредив их криками, чтобы они ехали за нами.
Мы свернули на север, чтобы преследователи запутались. Но всадники, выскочившие за нами из деревни, через пару минут повернули назад, увидев, что у нас большое при-имущество. Мы же потом, описав дугу, вернулись на свою прежнюю дорогу, посоветовались, что делать дальше. Грабителей мы уже настигли, оставалось только схватить их. Абд эт Тахира советовал напасть на них в дороге, недоезжая до следующего селения, на что я возразил: они будут после своей неудачи в Мавийе начеку, и лучше будет, если мы попытаемся захватить грабителей уже за Ракматаном, как называлось ближайшее селение.
Ракматан уже принадлежал хандама. Он расположен в верхнем конце в а д и Фалга и гордится тем, что был местом проживания поэта Малека ибн аль Мазина.
Мы предполагали, что Абд эль Бирр не оставит Мавийю сразу, а потом, отправившись в путь он остановится на ночлег у своих друзей в Ракматане. Он будет думать, что теперь-то, когда мы себя выдали, то откажемся от мести. Я считал, что до утра время у нас есть.
Поэтому мы не спешили, по большой дуге обогнули Ракматан и спрятались в скалах у в а д и Маскат эль Рамла, за которым уже начинается пустыня Эш Шиха.
Все это время Умар занимался только своим маленьким найденышем. Было трогательно видеть и слышать, как нежно печется он о его благополучии и как ласково с ним разговаривает. И ребенок тоже не мог от него оторваться.
Когда спустились сумерки, я пошел в селение на разведку, желая выяснить, прибыл ли уже Абд эль Бирр, а если прибыл, то не уехал ли он уже. Я пошел один, без Халефа. Свой светлый хаик я оставил в лагере.
Уже по дороге сюда я хорошо запомнил расположение селения, до которого было около часа пешего хода от нашего лагеря в скалах. Когда я добрался до селения, меня встретил свет коптилок в окнах хижин. Я крался от жилища к жилищу, пока не прошел через всю деревню. Потом я вернулся, чтобы получше осмотреть самые представительные строения — вероятные жилища богатых людей. Перед одним из самых богатых, наверняка принадлежащем шейху эль белед, я задержался.
У двери его было привязано несколько лошадей. Задняя стена была с четырьмя окнами, три из которых были освещены. А прокрался к первому из них и заглянул внутрь.
Я увидел маленькое, почти голое помещение, в котором на коврике сидела женщина, несомненно молодая. Мне показалось, что она прислушивается к голосам из соседнего помещения. Тогда я перешел к другому окошку. Это помещение было побольше, и в нем сидели трое мужчин. Один из них быстро встал — это был шейх хандама.
— Так значит, его унесли! — хрипло воскликнул он.— Моего сына! Моего единственного ребенка! Проклятая ха-дешская собака! Мерзавец Хамман ибн Джибал! А если это был не он? Если это кто-то другой?
— Его узнала твоя жена, а она его знает хорошо. Она была одна с ребенком на спине. Хадеша улучили удобный момент.
— О дочь позора! Да будет она проклята адской клятвой! Но с ним я разберусь, и уже быстро! Сразу же поеду домой, соберу воинов, и мы помчимся! Я сравняю с землей всев а д и Башам. Я отомщу страшной местью, хотя и трудно придумать для Хаммана что-то худшее, чем он для меня.Он знал, как дорог мне ребенок! Может, он уже мертв. А жена? Где она? Уселась на корточки и не думает ни о чем, кроме того, что ей очень подойдет траурный наряд. Проклятая! И она избежала смерти! Моя первая пуля предназначается ей, а не убийце моего сына. Клянусь бородой...
— Не клянись! — остановил беснующего хозяин дома.— Твоя жена не сидит дома.
— А где же она?
— Она бросилась за похитителями, словно львица, у которой забрали детеныша.
— Тогда ее тоже убили. Хоть мне облегчили труд. Что мне с того, что она преследовала похитителей? Она должна была, словно львица, охранять своего ребенка. Я клянусь аллахом, бородой пророка, клянусь всеми калифами, что как только я до нее доберусь, я...
— Не клянись!
На этот раз говорил не хозяин. К ногам шейха упала женщина, сидевшая до того в соседней каморке.
В своем страхе и отчаянии мать искала помощи у соседа и случайно встретила мужа, который теперь свою дикую боль от утраты сына выместил на ней.
Он свалил ее на землю, таскал ее по полу, пинал ногами и уже хватался за ружье, угрожая ее застрелить, когда друзья схватили его за руки и вырвали оружие. Тогда шейх схватил жену за волосы, вышвырнул ее за дверь и прорычал в темноту ночи:
— Энти талика би таллата!
Что означает: ты — трижды отверженная и является предписанной законом формулой развода. С этой минуты она не была женой ему.
Несмотря на опасность, я обошел дом, чтобы увидеть несчастную. Я столкнулся с ней на углу. Она испугалась меня.
— Тебя зовут Зарка? — прошептал я.
— Да. Кто ты? — с усилием проговорила она.
— Друг. Я пришел помочь тебе. Пойдем со мной.
Я взял ее за руку й повел. Она не сопротивлялась, хотя кроме мужа ни один мужчина не имел права коснуться ее. От отчаяния она, очевидно, отупела, стала ко всему равнодушной. Плача, она шла за мной целых полчаса, пока мы не пришли к в а д и Маскат эль Рамла.
В нашем лагере в скалах было тихо. И среди этой тишины раздался успокаивающий голос Умара, а потом голосок, два раза ответивший ему словом «Зарка». Женщина пронзительно вскрикнула и рванулась во тьму.
Умар не был в восторге от этой счастливой встречи, он забросал меня вопросами, все остальные тоже хотели узнать, в чем дело, но времени у нас не было, мы должны были подготовиться к встрече с Абд эль Бирром, который собирался поспешно покинуть селение.
Зарку с ребенком под охраной двоих хаддадцев я приказал отвезти подальше в в а д и.
Потом мы натянули лассо поперек дороги. Оно было тридцати локтей длины и крепкое, словно стальная проволока. Кони, летящие галопом, должны о него споткнуться — и ушибленных всадников мы легко сможем скрутить.
Не прошло и четверти часа, как раздался лошадиный топот. Несмотря на темноту, бедуины ехали быстрой рысью. Шейк поносил весь свет и побуждал своих спутников к более быстрой езде... и вот они уже были здесь.
Лассо оправдало надежды: в мгновение кони и всадники валялись на земле. Болезненный крик и град проклятий выдали шейха. Я поспешил к нему, лежащему беспомощно со сломанной ногой.
Грабители сначала получили порядочную трепку, потом мы их связали и положили в ряд друг за другом. Никто из нас при этом не промолвил ни слова. Я попросил вести себя тихо, пока мы не возвратимся, взял оба ружья шейха и снова направился к дуару.
Я прокрался вдоль стены к самому богатому жилищу и вошел в него.
Шейх эль белед одиноко сидел в большом помещении и курил. Увидев меня, он уронил трубку и быстро встал.
— Ты узнаешь это оружие? — спросил я и наставил на него ружье Абд эль Бирра.
— Машалла! Ружье шейха малику из племени хандама!
— Он дал мне ружье как опознавательный знак. Сам он недалеко отсюда. Речь идет о тайне, которую можешь знать только ты и никто более. У тебя есть несколько фанариров, бумажных фонарей?
— Есть.
— Возьми их и пойдем со мной!
— Куда? Кто ты такой?
— Ты скоро это узнаешь, шейх тебе все расскажет. Быстрее! Мы не можем терять ни минуты.
Оружие в моих руках придало моим речам убедительности. Староста принес светильники, зажег один, и мы пошли.
По дороге он все время допытывался. Я молчал. Только когда мы были уже на месте, я доверительно сообщил ему, что он мой пленник, но с ним ничего не случится, если он будет вести себя разумно.
Прежде чем он успел опомниться, шейх эль белед был связан. После этого мы зажгли все фонари, так что стало видно, словно днем.
Сначала выяснил отношения шейх мунтефика, выливший на голову шейха и всех сынов хандама бесчисленное множество отменных ругательств и проклятий. Когда его красноречие иссякло, я перебил его:
— Погоди, шейх! Ты был оскорблен в своем имени и чести, но сейчас дай слово тому, кто жаждет ответа за пролитую кровь.
— Почему же ты молчал? — удивился Абд эт Тахира Умару, который только сейчас, когда утихло словоизвержение шейха и восклицания мунтефика, подступил к Абд эль Бирру и мрачно посмотрел ему в лицо.
В это время я тайком подал знак Халефу, чтобы он привел Зарку с мальчиком. Умар сказал:
— Ты трусливо убил брата моей жены, чтобы ограбить его. Ты убийца и преступник. Закон пустыни ты знаешь: жизнь за жизнь, кровь за кровь!
— Так следуй ему! Убей меня! — закричал обвиняемый.— Аллах отдал меня в твои руки. Аллах забрал у меня радость моей жизни, мое дитя, сына моей старости. Я не хочу больше жить.
Умар смешался, он хотел наказать убийцу, а не заниматься добродеяниями. Он беспомощно поглядел сначала на него, потом на меня.
— Застрели его или зарежь, Умар! — подбодрил я его.
Он колебался. Жаждал отмщения — но не мог убить безоружного и беспомощного. И Умар в нерешительности уставился в землю.
И в этот момент Абд эль Бирр издал дикий вскрик и взвился в путах, несмотря на сломанную ногу. Он увидел свою жену с мальчиком на руках.
Она остановилась перед ним.
Шейх сначала лишился дара речи. Он только хрипел, словно его кто душил.
— Мой сын... жив! — проговорил он наконец.— Эмир, развяжи мне руки... лишь на мгновенье, чтобы я мог... приласкать... поговорить с ним...
Я развязал ему руки. Он протянул их к ребенку, прижал его к себе, смеялся, вел себя, словно помешанный, потом привлек к себе также и жену и воскликнул:
— Я отверг тебя, но приму вновь. Ты моя жена, моя хорошая, верная жена. Хочешь?
Она молча кивнула.
— Я отказался от тебя, и ты теперь свободна,— с горечью промолвил шейх,— ты свободно можешь выбрать себе другого мужа, но если ты захочешь, мы пойдем к к а д и м у и снова...
Он не договорил. Вспомнил, что поставил жизнь на кон и проиграл ее, позорно проиграл.
— О, аллах, аллах! Я пленен, меня держит лев кровной мести! — задохнулся шейх.— Нет! Нет! Я заплачу цену крови. Я откуплюсь. Я не могу умереть сейчас! У меня опять есть сын! Сын, которому нужен отец!
— И все-таки ты умрешь! — холодно проговорил Умар.
Я взял ребенка из рук отца и подал Умару.
— Это его сын, и он просит за отца,— сказал я.— Ты дважды поклялся, что сделаешь родных своего найденыша счастливыми. Подумай об этом.
Мальчик сразу обнял его за шею и прижался к нему. Умар внезапно повернулся и исчез с ребенком в ночной тьме.
В наступившей тишине шейх спросил жену, кто вернул ей ребенка. Она молча указала вслед Умару, и я кивком подтвердил это.
— Он спас моего сына, он, мститель! О аллах, как сурово ты караешь меня!
Умар как раз вернулся в этот момент и услышал его последние слова. Он отдал ребенка на руки отцу и взволнованно произнес:
— Я не желаю твоей смерти, удовлетворюсь выкупом. Я делаю это ради мальчика, который завоевал мое сердце. Может, воины хаддада простят мне мою слабость.
Я крепко пожал его руку.
— Никогда ты не был более мужественным человеком, нежели теперь, когда превозмог самого себя,— сказал я.— Какую цену должен заплатить шейх за пролитую кровь?
— Пусть он заплатит столько, сколько должен был заплатить Абд эль Мутталиб, дед пророка, то есть сто верблюдов.
— Сто верблюдов! — воскликнул шейх.-— Это все, что я имею. Но пусть будет так. Зато я буду жить вместе со своим сыном и женой. И все же знай, я твоего родственника не убивал. Человек, от руки которого он погиб, мертв. Ты сам его застрелил, когда мы хотели напасть на вас по дороге к вади Башама.
— Тогда мы квиты, и пленники могут быть освобождены,— сказал я.
Их сразу же развязали.
Абд эль Бирр не мог со сломанной ногой отправиться в путь. Шейх: эль белед объявил, что охотно предоставит ему кров вместе с его семьей. Он также пригласил и меня.
Он и все остальные наши противники поклялись, что ничего не имеют против нас, но даже наоборот, они являются нашими друзьями и братьями и готовы нас оберегать от всех. Мне показалось, что их уверения звучат искренне, и я принял их предложение погостить.
В доме старосты я после перевязал ногу шейха. К счастью, перелом не был открытым. На следующее утро пациент чувствовал себя настолько хорошо, что позвали кадия, чтобы тот снова соединил его с женой.
Если бы я не был гяуром, он взял бы меня свидетелем на эту свадьбу. Так что эта честь была предоставлена Умару. Обряд растрогал моего друга настолько, что он вместо поздравления сказал старым новобрачным:
— Вы сделали меня свидетелем своего нового счастья, которое может испортить лишь бедность. Поэтому я отказываюсь от кровного выкупа и дарю его вашему сыну. Пусть из мальчика вырастет человек мужественный и мудрый, в такой же степени, в какой этот ребенок был приятен и мил. Шейх склонил голову, а прекрасная Зарка не могла от волнения вымолвить ни слова, только ее синие глаза переполнились слезами.
Мы оставались в Ракматане еще полных три недели, и нас содержали там на положении самых высоких гостей.
Украденное ружье я получил назад в целости и сохранности, а хаддада получили обратно свои деньги. Лишь жизнь Месуду никто не мог вернуть.
ГИТАНО (Цыган)
Суперкарго (Капитан или владелец торгового судна) поудобнее расположился в кресле, в то время как лодка спокойно плыла во тьме, и начал рассказ:
— Это случилось 29 июня 1875 года. В то время дон Карлос еще возлагал надежды на испанский трон, и дела его в целом были не так уж плохи. Как раз за два дня до этой даты он произвел большой смотр своих войск в Толосе. По такому случаю я наконец имел честь этого сеньора увидеть и пожелал его аудиенции. Я хотел напомнить ему о неоплаченных счетах за товары, поставленные нашей фирмой, но подобные напоминания хозяин и его подчиненные очень плохо переносят, и я в конце концов даже был рад, что мне удалось выбраться целым и невредимым. Но я должен был наверстывать упущенное время: поэтому не стал возвращаться в Сарагосу через Памплону, как обычно, а воспользовался мулой (Караваи мулов), направлявшейся в Альфар. Оттуда я хотел взять лодку и по Эбро добраться домой.
Мулеро был астурийцем с мрачным лицом и прожженным контрабандистом. Он говорил мало, зато обильно ругался. У него в печенках сидели карлисты, которые во время последней поездки от французской границы до Альфара задержали его и отобрали не только товары, но и животных.
По дороге к нам пристали еще двое гитанос, молодой человек, которому на вид было лет двадцать шесть, и девушка лет восемнадцати. Они были исключительно красивыми людьми, и каждое их движение отличалось гордой грацией, которая вообще-то более присуща кастильцам, чем цыганам. Еще более, чем их облик, мое внимание привлекло поистине рыцарское отношение гитано к своей спутнице, его желание облегчить трудности пути. Я не понимал, о чем они говорили между собой, но когда говорил молодой человек, его голос звучал успокаивающе и возбужденно. Ничего не ускользнуло от внимательного глаза, в том числе и то, что под улыбкой скрываются опасение и беспокойство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
— Замолчи! — крикнул я ему, и вскочил, Халеф за мной.— Да, я гяур, но шакал — это ты!
— А твои люди — щенки, шакалы, трусливые гиены! Такой заслуживает бича! — сказав это, Халеф сорвал с крючка хлыст и стал хлестать хозяина, словно норовистую скотину. Прежде чем шейх успел закричать, я заставил его молчать сильным ударом кулака. Он свалился на землю. После этого я отодвинул занавесь шатра.
Пространство перед шатром было тесно заполнено толпой, состоящей самое малое из ста вооруженных мужчин и мальчишек, готовых растерзать на куски осквернителей своего святого пути, а позади них теснились представительницы женской половины племени всех возрастов.
Я хотел вскочить на коня и прорваться через толпу, но хаджи Халеф отодвинул меня и обратился к собравшимся:
— Для чего вы пришли сюда, правоверные мусульмане и храбрые воины Мавийи? Мы — хандама, нас послал наш шейх Абд эль Бирр, чтобы мы сообщили вашему шейху эль белед, что неверные псы, которых вы поджидаете, должны вот-вот приехать. Вы преждевременно оставили свои укрытия. Каждую минуту гяуры могут быть здесь, а увидев вас, они убегут. Исчезните! Укройтесь, покуда еще есть время!
И чтобы уж совсем их запутать, он возвратился в шатер и задернул занавесь. Шейх еще был без сознания. Мы выглянули сквозь щель. Толпа в панике разбегалась.
Хаджи победоносно рассмеялся.
— Видишь, сиди, что может сделать капелька хитрости! Они уже прячутся. Уже последний скрылся. Поехали!
Снаружи не было ни живой души. Но только мы выбежали из шатра, как из-за длинного низкого строения выскочили несколько мужчин, среди которых я узнал Абд эль Бирра и троих хандама.
— Измена! — кричал Абд эль Бирр.— За ними, глупцы! Они убегают.
Халеф мог пристрелить его, но ограничился тем, что бичом старосты многозначительно хлестнул по воздуху.
Мы во весь опор мчались из деревни, а вслед за нами валила ревущая толпа, в которой один спотыкался о другого.
Это было более чем вероятно, что одичавшая свора будет преследовать нас. Поэтому мы не остановились около своего отряда, предупредив их криками, чтобы они ехали за нами.
Мы свернули на север, чтобы преследователи запутались. Но всадники, выскочившие за нами из деревни, через пару минут повернули назад, увидев, что у нас большое при-имущество. Мы же потом, описав дугу, вернулись на свою прежнюю дорогу, посоветовались, что делать дальше. Грабителей мы уже настигли, оставалось только схватить их. Абд эт Тахира советовал напасть на них в дороге, недоезжая до следующего селения, на что я возразил: они будут после своей неудачи в Мавийе начеку, и лучше будет, если мы попытаемся захватить грабителей уже за Ракматаном, как называлось ближайшее селение.
Ракматан уже принадлежал хандама. Он расположен в верхнем конце в а д и Фалга и гордится тем, что был местом проживания поэта Малека ибн аль Мазина.
Мы предполагали, что Абд эль Бирр не оставит Мавийю сразу, а потом, отправившись в путь он остановится на ночлег у своих друзей в Ракматане. Он будет думать, что теперь-то, когда мы себя выдали, то откажемся от мести. Я считал, что до утра время у нас есть.
Поэтому мы не спешили, по большой дуге обогнули Ракматан и спрятались в скалах у в а д и Маскат эль Рамла, за которым уже начинается пустыня Эш Шиха.
Все это время Умар занимался только своим маленьким найденышем. Было трогательно видеть и слышать, как нежно печется он о его благополучии и как ласково с ним разговаривает. И ребенок тоже не мог от него оторваться.
Когда спустились сумерки, я пошел в селение на разведку, желая выяснить, прибыл ли уже Абд эль Бирр, а если прибыл, то не уехал ли он уже. Я пошел один, без Халефа. Свой светлый хаик я оставил в лагере.
Уже по дороге сюда я хорошо запомнил расположение селения, до которого было около часа пешего хода от нашего лагеря в скалах. Когда я добрался до селения, меня встретил свет коптилок в окнах хижин. Я крался от жилища к жилищу, пока не прошел через всю деревню. Потом я вернулся, чтобы получше осмотреть самые представительные строения — вероятные жилища богатых людей. Перед одним из самых богатых, наверняка принадлежащем шейху эль белед, я задержался.
У двери его было привязано несколько лошадей. Задняя стена была с четырьмя окнами, три из которых были освещены. А прокрался к первому из них и заглянул внутрь.
Я увидел маленькое, почти голое помещение, в котором на коврике сидела женщина, несомненно молодая. Мне показалось, что она прислушивается к голосам из соседнего помещения. Тогда я перешел к другому окошку. Это помещение было побольше, и в нем сидели трое мужчин. Один из них быстро встал — это был шейх хандама.
— Так значит, его унесли! — хрипло воскликнул он.— Моего сына! Моего единственного ребенка! Проклятая ха-дешская собака! Мерзавец Хамман ибн Джибал! А если это был не он? Если это кто-то другой?
— Его узнала твоя жена, а она его знает хорошо. Она была одна с ребенком на спине. Хадеша улучили удобный момент.
— О дочь позора! Да будет она проклята адской клятвой! Но с ним я разберусь, и уже быстро! Сразу же поеду домой, соберу воинов, и мы помчимся! Я сравняю с землей всев а д и Башам. Я отомщу страшной местью, хотя и трудно придумать для Хаммана что-то худшее, чем он для меня.Он знал, как дорог мне ребенок! Может, он уже мертв. А жена? Где она? Уселась на корточки и не думает ни о чем, кроме того, что ей очень подойдет траурный наряд. Проклятая! И она избежала смерти! Моя первая пуля предназначается ей, а не убийце моего сына. Клянусь бородой...
— Не клянись! — остановил беснующего хозяин дома.— Твоя жена не сидит дома.
— А где же она?
— Она бросилась за похитителями, словно львица, у которой забрали детеныша.
— Тогда ее тоже убили. Хоть мне облегчили труд. Что мне с того, что она преследовала похитителей? Она должна была, словно львица, охранять своего ребенка. Я клянусь аллахом, бородой пророка, клянусь всеми калифами, что как только я до нее доберусь, я...
— Не клянись!
На этот раз говорил не хозяин. К ногам шейха упала женщина, сидевшая до того в соседней каморке.
В своем страхе и отчаянии мать искала помощи у соседа и случайно встретила мужа, который теперь свою дикую боль от утраты сына выместил на ней.
Он свалил ее на землю, таскал ее по полу, пинал ногами и уже хватался за ружье, угрожая ее застрелить, когда друзья схватили его за руки и вырвали оружие. Тогда шейх схватил жену за волосы, вышвырнул ее за дверь и прорычал в темноту ночи:
— Энти талика би таллата!
Что означает: ты — трижды отверженная и является предписанной законом формулой развода. С этой минуты она не была женой ему.
Несмотря на опасность, я обошел дом, чтобы увидеть несчастную. Я столкнулся с ней на углу. Она испугалась меня.
— Тебя зовут Зарка? — прошептал я.
— Да. Кто ты? — с усилием проговорила она.
— Друг. Я пришел помочь тебе. Пойдем со мной.
Я взял ее за руку й повел. Она не сопротивлялась, хотя кроме мужа ни один мужчина не имел права коснуться ее. От отчаяния она, очевидно, отупела, стала ко всему равнодушной. Плача, она шла за мной целых полчаса, пока мы не пришли к в а д и Маскат эль Рамла.
В нашем лагере в скалах было тихо. И среди этой тишины раздался успокаивающий голос Умара, а потом голосок, два раза ответивший ему словом «Зарка». Женщина пронзительно вскрикнула и рванулась во тьму.
Умар не был в восторге от этой счастливой встречи, он забросал меня вопросами, все остальные тоже хотели узнать, в чем дело, но времени у нас не было, мы должны были подготовиться к встрече с Абд эль Бирром, который собирался поспешно покинуть селение.
Зарку с ребенком под охраной двоих хаддадцев я приказал отвезти подальше в в а д и.
Потом мы натянули лассо поперек дороги. Оно было тридцати локтей длины и крепкое, словно стальная проволока. Кони, летящие галопом, должны о него споткнуться — и ушибленных всадников мы легко сможем скрутить.
Не прошло и четверти часа, как раздался лошадиный топот. Несмотря на темноту, бедуины ехали быстрой рысью. Шейк поносил весь свет и побуждал своих спутников к более быстрой езде... и вот они уже были здесь.
Лассо оправдало надежды: в мгновение кони и всадники валялись на земле. Болезненный крик и град проклятий выдали шейха. Я поспешил к нему, лежащему беспомощно со сломанной ногой.
Грабители сначала получили порядочную трепку, потом мы их связали и положили в ряд друг за другом. Никто из нас при этом не промолвил ни слова. Я попросил вести себя тихо, пока мы не возвратимся, взял оба ружья шейха и снова направился к дуару.
Я прокрался вдоль стены к самому богатому жилищу и вошел в него.
Шейх эль белед одиноко сидел в большом помещении и курил. Увидев меня, он уронил трубку и быстро встал.
— Ты узнаешь это оружие? — спросил я и наставил на него ружье Абд эль Бирра.
— Машалла! Ружье шейха малику из племени хандама!
— Он дал мне ружье как опознавательный знак. Сам он недалеко отсюда. Речь идет о тайне, которую можешь знать только ты и никто более. У тебя есть несколько фанариров, бумажных фонарей?
— Есть.
— Возьми их и пойдем со мной!
— Куда? Кто ты такой?
— Ты скоро это узнаешь, шейх тебе все расскажет. Быстрее! Мы не можем терять ни минуты.
Оружие в моих руках придало моим речам убедительности. Староста принес светильники, зажег один, и мы пошли.
По дороге он все время допытывался. Я молчал. Только когда мы были уже на месте, я доверительно сообщил ему, что он мой пленник, но с ним ничего не случится, если он будет вести себя разумно.
Прежде чем он успел опомниться, шейх эль белед был связан. После этого мы зажгли все фонари, так что стало видно, словно днем.
Сначала выяснил отношения шейх мунтефика, выливший на голову шейха и всех сынов хандама бесчисленное множество отменных ругательств и проклятий. Когда его красноречие иссякло, я перебил его:
— Погоди, шейх! Ты был оскорблен в своем имени и чести, но сейчас дай слово тому, кто жаждет ответа за пролитую кровь.
— Почему же ты молчал? — удивился Абд эт Тахира Умару, который только сейчас, когда утихло словоизвержение шейха и восклицания мунтефика, подступил к Абд эль Бирру и мрачно посмотрел ему в лицо.
В это время я тайком подал знак Халефу, чтобы он привел Зарку с мальчиком. Умар сказал:
— Ты трусливо убил брата моей жены, чтобы ограбить его. Ты убийца и преступник. Закон пустыни ты знаешь: жизнь за жизнь, кровь за кровь!
— Так следуй ему! Убей меня! — закричал обвиняемый.— Аллах отдал меня в твои руки. Аллах забрал у меня радость моей жизни, мое дитя, сына моей старости. Я не хочу больше жить.
Умар смешался, он хотел наказать убийцу, а не заниматься добродеяниями. Он беспомощно поглядел сначала на него, потом на меня.
— Застрели его или зарежь, Умар! — подбодрил я его.
Он колебался. Жаждал отмщения — но не мог убить безоружного и беспомощного. И Умар в нерешительности уставился в землю.
И в этот момент Абд эль Бирр издал дикий вскрик и взвился в путах, несмотря на сломанную ногу. Он увидел свою жену с мальчиком на руках.
Она остановилась перед ним.
Шейх сначала лишился дара речи. Он только хрипел, словно его кто душил.
— Мой сын... жив! — проговорил он наконец.— Эмир, развяжи мне руки... лишь на мгновенье, чтобы я мог... приласкать... поговорить с ним...
Я развязал ему руки. Он протянул их к ребенку, прижал его к себе, смеялся, вел себя, словно помешанный, потом привлек к себе также и жену и воскликнул:
— Я отверг тебя, но приму вновь. Ты моя жена, моя хорошая, верная жена. Хочешь?
Она молча кивнула.
— Я отказался от тебя, и ты теперь свободна,— с горечью промолвил шейх,— ты свободно можешь выбрать себе другого мужа, но если ты захочешь, мы пойдем к к а д и м у и снова...
Он не договорил. Вспомнил, что поставил жизнь на кон и проиграл ее, позорно проиграл.
— О, аллах, аллах! Я пленен, меня держит лев кровной мести! — задохнулся шейх.— Нет! Нет! Я заплачу цену крови. Я откуплюсь. Я не могу умереть сейчас! У меня опять есть сын! Сын, которому нужен отец!
— И все-таки ты умрешь! — холодно проговорил Умар.
Я взял ребенка из рук отца и подал Умару.
— Это его сын, и он просит за отца,— сказал я.— Ты дважды поклялся, что сделаешь родных своего найденыша счастливыми. Подумай об этом.
Мальчик сразу обнял его за шею и прижался к нему. Умар внезапно повернулся и исчез с ребенком в ночной тьме.
В наступившей тишине шейх спросил жену, кто вернул ей ребенка. Она молча указала вслед Умару, и я кивком подтвердил это.
— Он спас моего сына, он, мститель! О аллах, как сурово ты караешь меня!
Умар как раз вернулся в этот момент и услышал его последние слова. Он отдал ребенка на руки отцу и взволнованно произнес:
— Я не желаю твоей смерти, удовлетворюсь выкупом. Я делаю это ради мальчика, который завоевал мое сердце. Может, воины хаддада простят мне мою слабость.
Я крепко пожал его руку.
— Никогда ты не был более мужественным человеком, нежели теперь, когда превозмог самого себя,— сказал я.— Какую цену должен заплатить шейх за пролитую кровь?
— Пусть он заплатит столько, сколько должен был заплатить Абд эль Мутталиб, дед пророка, то есть сто верблюдов.
— Сто верблюдов! — воскликнул шейх.-— Это все, что я имею. Но пусть будет так. Зато я буду жить вместе со своим сыном и женой. И все же знай, я твоего родственника не убивал. Человек, от руки которого он погиб, мертв. Ты сам его застрелил, когда мы хотели напасть на вас по дороге к вади Башама.
— Тогда мы квиты, и пленники могут быть освобождены,— сказал я.
Их сразу же развязали.
Абд эль Бирр не мог со сломанной ногой отправиться в путь. Шейх: эль белед объявил, что охотно предоставит ему кров вместе с его семьей. Он также пригласил и меня.
Он и все остальные наши противники поклялись, что ничего не имеют против нас, но даже наоборот, они являются нашими друзьями и братьями и готовы нас оберегать от всех. Мне показалось, что их уверения звучат искренне, и я принял их предложение погостить.
В доме старосты я после перевязал ногу шейха. К счастью, перелом не был открытым. На следующее утро пациент чувствовал себя настолько хорошо, что позвали кадия, чтобы тот снова соединил его с женой.
Если бы я не был гяуром, он взял бы меня свидетелем на эту свадьбу. Так что эта честь была предоставлена Умару. Обряд растрогал моего друга настолько, что он вместо поздравления сказал старым новобрачным:
— Вы сделали меня свидетелем своего нового счастья, которое может испортить лишь бедность. Поэтому я отказываюсь от кровного выкупа и дарю его вашему сыну. Пусть из мальчика вырастет человек мужественный и мудрый, в такой же степени, в какой этот ребенок был приятен и мил. Шейх склонил голову, а прекрасная Зарка не могла от волнения вымолвить ни слова, только ее синие глаза переполнились слезами.
Мы оставались в Ракматане еще полных три недели, и нас содержали там на положении самых высоких гостей.
Украденное ружье я получил назад в целости и сохранности, а хаддада получили обратно свои деньги. Лишь жизнь Месуду никто не мог вернуть.
ГИТАНО (Цыган)
Суперкарго (Капитан или владелец торгового судна) поудобнее расположился в кресле, в то время как лодка спокойно плыла во тьме, и начал рассказ:
— Это случилось 29 июня 1875 года. В то время дон Карлос еще возлагал надежды на испанский трон, и дела его в целом были не так уж плохи. Как раз за два дня до этой даты он произвел большой смотр своих войск в Толосе. По такому случаю я наконец имел честь этого сеньора увидеть и пожелал его аудиенции. Я хотел напомнить ему о неоплаченных счетах за товары, поставленные нашей фирмой, но подобные напоминания хозяин и его подчиненные очень плохо переносят, и я в конце концов даже был рад, что мне удалось выбраться целым и невредимым. Но я должен был наверстывать упущенное время: поэтому не стал возвращаться в Сарагосу через Памплону, как обычно, а воспользовался мулой (Караваи мулов), направлявшейся в Альфар. Оттуда я хотел взять лодку и по Эбро добраться домой.
Мулеро был астурийцем с мрачным лицом и прожженным контрабандистом. Он говорил мало, зато обильно ругался. У него в печенках сидели карлисты, которые во время последней поездки от французской границы до Альфара задержали его и отобрали не только товары, но и животных.
По дороге к нам пристали еще двое гитанос, молодой человек, которому на вид было лет двадцать шесть, и девушка лет восемнадцати. Они были исключительно красивыми людьми, и каждое их движение отличалось гордой грацией, которая вообще-то более присуща кастильцам, чем цыганам. Еще более, чем их облик, мое внимание привлекло поистине рыцарское отношение гитано к своей спутнице, его желание облегчить трудности пути. Я не понимал, о чем они говорили между собой, но когда говорил молодой человек, его голос звучал успокаивающе и возбужденно. Ничего не ускользнуло от внимательного глаза, в том числе и то, что под улыбкой скрываются опасение и беспокойство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25