Он отступил на шаг, смерил меня с головы до ног яростным взглядом и заорал:
— Вы с ума сошли? Мой дом не трактир, а каждому, кто захочет здесь расположиться, я вгоню пригоршню дроби в бок. И этот проклятый индеец снова здесь! Ну, погоди, мальчишка, я тебя проучу!
Я проследил за его взглядом: из близлежащих зарослей в это время вышел молодой индеец. Роллинс отбросил кирку, вскинул ружье и нажал на спусковой крючок. Я отбил ствол ружья в сторону. Прозвучал выстрел, но заряд прошел мимо.
— Ах ты пес! Ты за это заплатишь! — взорвался янки.
Он поднял ружье и замахнулся на меня прикладом. Я
ударил его кулаком под поднятую руку и отшвырнул на частокол с такой силой, что частокол прогнулся. Ружье выпало из его рук, а я подхватил. Тогда он бросился на меня с ножом в руке.
— Ты на меня! На моей собственной земле! — затрясся он.
Я выхватил револьвер, направил на него и сказал:
— Живо спрячьте нож! Пуля движется быстрее клинка!
Его поднятая рука опустилась, но глаза на меня не глядели, он смотрел на другой конец сруба. Во время нашего спора там незаметно появился всадник, который сейчас закричал мне, смеясь:
— Действуешь вовсю, парень? Правильно! Покажи-ка ему, он заслужил это. Но пулей на него не надо воздействовать, он не стоит пороха.
После этого Билл Солтерс подошел ко мне, пожал руку и продолжал:
— Вэлкам, сэр! Добро пожаловать! Из-за этого придурка мы могли и не встретиться. Он встретил тебя точно так же, как меня вчера. Я пару раз съездил ему по сопатке, а он отблагодарил меня пулей. Она оказалась более вежливой, чем он, и обошла меня стороной. Он не разрешил, чтобы я тебя здесь подождал. Я сказал его сыну, что сегодня приду посмотреть, не в лучшем ли он настроении. Знаешь что, давай-ка его проучим, чтобы знал наперед, как вести себя с людьми вроде нас.
Роллинс бросил кирку и большими прыжками убегал прочь. Мы удивленно наблюдали за ним. Такое трусливое бегство не вязалось с предыдущей грубостью. Но прежде чем мы смогли обменяться репликами, из двери вышла женщина, которая раньше за нею испуганно спряталась. Она облегченно вздохнула:
— Слава Богу. Я уж решила, что прольется кровь. Он пьян. Всю ночь бредил, а потом выпил последнюю бутылку виски.
— Вы его жена?
— Да, но я ничего не могу с ним поделать.
— Охотно верим. У вашего мужа в голове, видать, не в порядке.
— К сожалению. Он вбил себе, что здесь поблизости зарыт клад. Хочет его найти, поэтому не терпит здесь никакого постороннего. Этот молодой индеец уже четыре дня здесь. Он не может идти дальше, потому что вывихнул ногу. Хотел остаться у нас до тех пор, пока не сможет идти. Но Роллинс его прогнал. Бедняга вынужден ночевать под открытым небом.
Молодой индеец к нам присоединился. Ему было около восемнадцати лет. Одет он был в оленьи кожи с бахромой на швах. Бахрома не была украшена человеческими волосами: это означало, что он еще не убил ни одного врага. Голова юноши была непокрытой. Вооружение его состояло из ножа и лука со стрелами. Очевидно, он еще не имел права носить ружье. Его шею охватывала бронзовая цепь, с которой свешивалась трубка мира, но без чубука. Это было знаком того, что индеец отправился к священным каменоломням, где они обычно берут глину для этих трубок. Во время такого путешествия никто не может его тронуть, даже наоборот, его самый заклятый враг обязан не только пропустить путешественника, но и помочь ему в случае необходимости.
Открытые, четкие черты лица юноши мне понравились. Во всем облике он имел скорее что-то кавказское. Бархатные глаза глядели на меня с выражением благодарности. Он подал мне руку и сказал:
— Ты вступился за Ишарши-тугу. Я твой друг.
Ишарши-туга на языке апачей значит Маленький Олень.
Я спросил его удивленно:
— Так ты апач?
— Ишарши-туга — сын великого воина из племени мескалеро, которые считаются самыми мужественными из всех апачей.
— Это мои друзья, а их знаменитый вождь Инчу-чуна мой браг.
Он быстро окинул меня взглядом. Потом спросил:
— Инчу-чуна — великий герой. Как тебя зовут?
— Ято-инта.
Он отступил на несколько шагов, опустил глаза и сказал:
— Сыновья апачей знают тебя. Но я еще не воин и не имею права говорить с тобой.
В этом проявлялась покорность индейца, который откровенно признается другому человеку, какое место он занимает, не склоняя при этом голову ни на вершок.
— Ты имеешь право говорить со мной, потому что из тебя получится славный воин. Тебя скоро уже не будут звать Ишарши-туга, Маленький Олень, а Пенулте, Большой Олень. У тебя болит нога?
— Да.
— Почему у тебя нет коня?
— Я иду за священной глиной для трубки.
— Пошли с нами в дом.
— Вы воины, а я еще не взрослый. Позвольте мне остаться со своим молодым белым братом.
Он подошел к синеглазому пареньку, который стоял молчаливо и грустно чуть поодаль, держа руку на том месте, куда ударил его приклад ружья. Они невольно обменялись взглядами, и я понял, что эти двое встречаются не в первый раз. Маленький Олень пришел не случайно, он скрывал какую-то тайну, и кто знает, насколько эта тайна небезопасна для обитателей сруба.
Юноши остались снаружи, а мы с Биллом вошли вслед за женщиной в дом, или, точнее говоря, в лачугу. Она состояла из одного-единственного помещения. В крыше зияли дыры, а закладки между бревнами в стене вывалились. Из всех трещин и щелей глядела черная нищета. Даже котелка не было над очагом. В углу лежало несколько кукурузных початков, очевидно, это был весь запас съестного, который мне удалось увидеть. Женщина была одета в платье из грубого порыжевшего полотна, ноги ее были босы. Единственной роскошью на ней была чистота. Сын ее гоже был одет бедно, но все прорехи были аккуратно заштопаны.
Я поглядел на кровать, застланную соломой, на бледное, исхудавшее лицо женщины и невольно спросил:
— Очевидно, вам нечего есть, мэм?
Она мгновенно покраснела, на глазах ее выступили
слезы.
— Я бы ни на что не жаловалась, если бы Джозеф досыта ел. Муж оставил поле незасеянным, а поскольку мы зависим только от охоты, и Роллинс уже несколько раз возвращался пустым, так как думает только о своем кладе, то... Я бросился к своему коню за запасами сушеного мяса, добряк Билл сделал то же самое.
— Однако он разгильдяй, этот ваш парень! — объявил он.— Мне вообще-то не хотелось бы вмешиваться в вашу жизнь, мэм, но мне кажется, что я его уже где-то видел. Он поразительно похож на одного негодяя, которого я знал под его индейским именем. Не знаю, что оно означало. Что-то такое вроде Индано или Инданчо.
— Инта-нчо! — прозвучало от двери.
Там стоял молодой индеец. Глаза его горели пламенем. Когда же я на него внимательно посмотрел, он попятился и вышел.
— На языке апачей это означает Злой Глаз,— объяснил я.
— Злой Глаз! — сказала жена.— Это слово мой муж часто повторяет, когда говорит во сне или когда пьяный разговаривает со своими видениями в углу. Иногда он не появляется больше недели. А после приносит с собой оттуда, из Форт-Доджа, виски. Кто за него платит, не знаю. Потом он напивается и начинает болтать о крови, об убийстве, о кладе, который был закопан после этого убийства. Иногда мы не решаемся сутками входить в дом, боимся, как бы он нас не убил.
— Мне вас от всего сердца жаль. Но это было неудачное решение — отправиться с таким человеком с такую глушь.
— С ним я бы никогда не отправилась. Я приехала в Америку со своим первым мужем и его братом. Мы купили землю, но агенты нас обманули. Приехав на Запад, мы узнали, что наши участки уже несколько лет подряд обрабатывают на законных основаниях другие люди. Когда были истрачены все деньги, нам не оставалось ничего другого, как кормиться охотой. Мы двигались все дальше на Запад. Муж хотел ехать до самой Калифорнии, потому как прослышал, что там золота на всех хватит. Мы дошли досюда, дальше я не могла идти, потому что заболела и устала. Ночевали под открытым небом. Потом, к счастью, нашли этот сруб. Он был пустым. Кому он принадлежал, не знаю. Мой муж не находил себе места. Он все время думал о Калифорнии. Я с ним идти не могла, а брат не хотел. Он все тосковал по родине. Наконец я отпустила мужа попытать счастья, оставшись здесь с деверем. Муж уже не вернулся. Через полгода после его ухода у меня родился Джозеф. Когда мальчику было три года, деверь однажды утром ушел на охоту, а через несколько дней я нашла его на берегу реки с пулей в голове. Наверное, его убили индейцы.
— Он был оскальпирован?
— Нет.
— Тогда это сделал белый. Но как вы могли здесь жить одна?
— У меня оставались небольшие запасы кукурузы. А потом здесь появился мой нынешний муж. Он хотел поохотиться некоторое время в здешних местах, а потом пойти дальше. Но проходила неделя за неделей, он оставался, пока наконец не остался насовсем. Я была рада, что он у меня есть. Иначе я бы умерла с голоду. Роллинс объявил моего мужа умершим и женился на мне. Он заботился обо мне и о мальчике. До тех пор, пока ему не приснился сон о кладе, который где-то здесь зарыт. Этот сон повторялся так часто, что сейчас Роллинс непоколебимо уверен в том, что какой-то клад существует в самом деле, и хочет его отыскать во что бы то ни стало. Ночами он бредит золотом, днем роет яму за ямой.
— На склоне холма, там, где растут старые платаны?
— Да, там. Но ни я, ни сын не смеем пойти с ним вместе. Никто не знает, насколько я несчастна. И никто нам не сможет помочь.
— Может быть, лекарство и найдется, хотя оно сперва и покажется горьким на вкус.
ГОЛОДНЫЙ ВЕТЕР
Вошел Джозеф и попросил нас выйти и посмотреть на небо. Эта просьба нас удивила, но мы пошли. Снаружи стоял Маленький Олень и не отрываясь наблюдал за небом: там было какое-то облачко, висевшее прямо у нас над головой. Однако все небо было ясным и чистым. Джозеф сообщил нам, что индеец считает это облачко очень опасным. Маленький Олень вообще-то сносно изъяснялся на английском и мог обо всем поговорить с белым юношей. Билл Солтерс пожал плечами и сказал:
— Вот этот клочок мыльной пены может быть опасным для нас? Ха!
Индеец повернул к нему голову и сказал одно только слово:
— Илчи.
— Что это значит? — спросил Билл.
— Ветер, буря.
— Чепуха Опасный ветер, вихрь появляется из дыры, когда все небо черное и в нем остается только круглое светлое отверстие. А в данном случае все как раз наоборот.
— Нта-а ситса илчи, голодный ветер,— сказал индеец.
Я обратил на это внимание. Индейцы так называют циклон. Я спросил юношу, в самом ли деле он ожидает бурю. Он мне ответил:
— Накате-ньил илчи.
То есть большой голодный ветер, что означает смерч. Почему индеец так решил? Сам я в этом облачке не видел ничего подозрительного. Но знал, однако, что эти дети природы обладают предчувствиями, на удивление часто сбывающимися.
— Чепуха! — опять констатировал Солтерс.— Пошли
внутрь. Не бери это в голову, Бога ради.
Индеец приложил палец ко лбу и сказал:
— То ши бенесит! Я не болен!
Солтерс все понял, но его это раздражало, и он молча ушел в дом. Я тоже хотел при случае сказать Маленькому Оленю, что мы ему не совсем верим.
— Какая нога у моего молодого друга болит? — спросил я у него.
— Шинш-ка, левая нога,— ответил он.
— Почему же тогда мой брат хромал на правую ногу? Он растерянно улыбнулся, но сразу же ответил:
— Мой храбрый брат ошибается.
— У меня острое зрение. Почему же Маленький Олень хромает только тогда, когда его кто-то видит?
Он посмотрел на меня молча и изучающе. Я же продолжал:
— Мой молодой друг слышал обо мне. Он знает, что я умею читать следы, что от меня не ускользнет ни стебель травы, ни песчинка. Когда сегодня утром Маленький Олень шел к реке, он не хромал. Я видел его следы. Он и теперь будет утверждать, что я ошибаюсь?
Он смотрел в землю и молчал.
— И зачем Маленький Олень говорит, что он идет пешком в священные каменоломни, если сюда он приехал из своего вигвама на лошади?
— Уфф! — сказал он удивленно.— Как ты можешь знать это?
— Великий вождь апачей был моим учителем. Ты думаешь, я бы опозорил его, позволив обмануть себя молодому индейцу, который еще не имеет права носить ружье? Твой конь — чи-кайи-кле, рыжий.
— Уфф, уфф! — воскликнул он два раза в знак наивысшего удивления.
— И ты хочешь обмануть брата Инчу-чуна? — укоризненно спросил я его.
Положив руку на сердце, он ответил:
— Ши-иткли хо-тли чи-кайи-кле, у меня есть рыжий конь.
— Вот так-то лучше. А я тебе расскажу, как гы сегодня утром рано упражнялся в боевом искусстве индейцев.
— Мой большой брат всеведущий, как великий Маниту! — воскликнул он пораженно.
— Ехал ты галопом, одной ногой держался за седло, рукой держался за подпругу, всем телом прижавшись к боку лошади. Так поступают в бою, когда желают спрятаться от пуль, а в мирное время только тогда, когда упражняются. И только при такой езде может случиться, что конский волос застрянет между ремнем и ножнами. А такие волосы могут быть только у рыжего коня.
Он обеими руками схватился за поясок, за который был заткнут нож. На нем висело несколько волосков. Даже индейский цвет кожи не скрыл его румянца, я же прибавил:
— Глаз Маленького Оленя зоркий, но он еще не приучен к таким мелочам, от которых зачастую зависит жизнь. Мой молодой брат пришел сюда для того, чтобы наблюдать за хозяином дома. Его привела к этому человеку кровная месть?
— Я дал обет молчания,— ответил он,— но мой белый брат друг апачей. Я покажу ему кое-что, что СЕ мне вернет еще сегодня. Я могу говорить об этом, так как мое время пришло.
Он распахнул охотничью рубашку и вытащил из-за пазухи кусок кожи, сложенный, как почтовый пакет. Подал мне его и быстро направился к кукурузному полю, тде его ждал Джозеф. Он взял белого юношу за руку, и они ушли.
С первого взгляда я понял, что у меня в руке своего рода тотем, так как снаружи на коже был вырезан знак в виде дымящейся трубки.
Я развернул обертку из мягкой оленьей кожи. Внутри бьша другая кожа, теперь уже теленка бизона, очищенная от шерсти и обработанная известью, вычищенная до подобия пергамента. Когда я развернул телячью кожу, то увидел ряды фигурок, нарисованных красной краской. В мои руки попала большая редкость: индейское письмо. От восторга я сначала не мог и подумать о чтении, а побежал за Биллом, чтобы похвастаться своим сокровищем. Он покачал головой и сказал удивленно:
— И это возможно прочесть?
— Разумеется!
— Вот и прочти его мне. Я до чтения не охотник, что до обычного, что до этого, индейского. Никогда не увлекался чтением, предпочитая ружье перу. Как ты хочешь расшифровать эти рисунки — для меня загадка.
— Так пойдем на улицу, здесь темно.
Мы вышли из дома. Женщина осталась, чтобы подкла-дывать дрова в очаг, над которым жарились куски нашего сушеного мяса.
В то время, когда я всматривался в письмо, Билл поднял глаза к небу. Он обеспокоенно пробормотал:
— Странная туча. Я такой раньше никогда не видел. Что ты на это скажешь?
Я посмотрел. Туча вроде бы не выросла, но выглядела сейчас совершенно иначе. Раньше она была сине-серая, теперь приобрела прозрачный светло-красный цвет, и казалось, что от нее протянулись по всему небосводу матовые золотистые нити, словно паутинка. Эти едва заметные нити были неколебимы, неподвижны, словно были туго натянуты.
— Ничего подобного я еще не видел.
— Может, это и вправду будет циклон.
— Очень на это похоже. Молодой апач вообще-то говорил о смерче. Это было бы еще хуже.
— Будь что будет, но ничего не остается делать, кроме как ждать. Я надеюсь, ты в индейском письме разбираешься лучше, чем в предсказании погоды. И что же здесь изображено?
— Хм! Вот здесь, в самом начале, нарисовано солнце, все лучи направлены вверх, стало быть, это восходящее солнце. Потом еще четыре всадника. У них шляпы на головах, тогда это белые. У первого из них что-то на седле. Вроде бы небольшая сумка. За этими четырьмя едут еще двое. На неприкрытых головах у них перья, возможно, это индейские вожди.
— Однако ничего больше нет. И это ты называешь чтением?
— Это лишь начало. Сначала мы должны научиться различать буквы, а потом только переходим к словам. Над этими рисунками мы видим еще и другие, поменьше. Над одним из индейцев изображен бизон, пасть его раскрыта, из нее выходят черточки. Из пасти может исходить разве что рев: что, очевидно, должно означать ревущего бизона. Над головой второго опять же трубка, и опять же из нее выходят черточки. Похоже, что изображен дым. Здесь трубка горит.
— Ты знаешь, я начинаю читать! — сказал Билл.— Сейчас мне кажется, что я знал двоих вождей апачей, двоих братьев. Одного из них звали Ревущий Бизон, и он уже давно мертв. Второго звали Горящей Трубкой, потому что он был миролюбивый и рад был в каждом удобном случае раскурить трубку мира. Но этот еще жив.
— Как знать, может, это в самом деле они. Увидим. Над вот этим вторым белым нарисован глаз, перечеркнутый черточкой. То ли у него один глаз, то ли этот глаз не видит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25