Одним прыжком я взлетел наверх и увидел, что подо мною бегут несколько незнакомых мне мужчин. А в это время с юга послышался жалобный крик.
Я заколебался. Куда раньше? К Халефу либо туда... Но я не смог дольше раздумывать, потому что стена подо мной с грохотом рухнула, и я свалился как раз между этих мужчин.
Они мгновенно на меня набросились. Смутно помнится мне пыль, душившая меня, что-то твердое, прижимавшее меня к земле, в то время как я дико метался. Потом меня не только окутала пыль, но и «вуаль забытья».
Когда же я вынырнул из мрака, то увидел над собой озабоченное лицо Умара ибн Садика.
— Хамду лиллах! Наконец-то ты открыл глаза, сиди! — воскликнул он.— Хамду лиллах! Ты не умер? Видишь меня? Слышишь? Понимаешь меня?
Я не мог выдавить из себя ни слова. Словно бы вместо головы у меня была пустая бочка, а на языке гиря.
— Соберись, сиди, опомнись! — кричал Умар.— Не понимаешь, что я тебе говорю? Хотя бы промычи! Семеро хаддадцев стояло за его спиной. Они смотрели на меня с тревогой, я же не мог ни говорить, ни шевелиться.
— О аллах! Он умер с открытыми глазами! — закричал Умар.— Но где Халеф? Почему он не пошел с нашим сиди? Халеф! Халеф!
Халеф! Бедный Халеф!
Напоминание о нем возвратило мне память, способность двигаться и речь. Я вскочил с криком:
— Халеф! Наверное, его убили!
Но едва я вскочил, как снова упал. Меня подхватили. Я опять поднялся и опять свалился.
— Где он? — закричали хаддадцы.
— Около лошадей. Бегите туда!
— Бегите! — согласился Умар.— А я останусь с эффен-ди. Он не может идти.
— Я могу идти! Могу! Я пойду с вами!
— Тогда попытайся, сиди! Я тебя поддержу.
Он поднял меня, и я сделал шаг. Сначала я едва тащился, но с каждым шагом мне становилось легче, в голове у меня прояснялось, а ноги двигались все быстрее.
Когда мы дошли до того места, где я оставил Халефа, то увидели, что хаджи лежит на спине. Он был жив, но без сознания. Кони исчезли. Это мне сразу придало живости тела и духа. Я велел одному из хаддадцев:
— Сбегай к северному краю развалин и посмотри, не видно ли там мунтефика на лошадях.
Араб побежал к развалинам.
Я встал на колени рядом с Халефом и осмотрел его рану. Она была не глубокой, хотя и сильно кровоточила, и не показалась мне хоть сколько-то опасной. Мы могли без всякого опасения ожидать, что он выберется из забытья.
И только сейчас я заметил, что мы собрались не все.
— А где Месуд? — спросил я.
— Месуд, брат моей жены, мертв, сиди! — мрачно сказал Умар.— Эти проклятые псы, эти мерзавцы из племени мунтефика зарезали его и ограбили.
— Я об этом и подумал, когда услышал ваш крик. Как это случилось?
— Мы стояли на коленях и молились, взывая к Ибн Ризе, а в это время фальшивый Служитель Добродетели отозвал Месуда под каким-то предлогом в сторону. Внезапно послышались призывы о помощи. Мы побежали на голос, но прошло достаточно времени, прежде чем нашли Месуда. В сердце у него торчал нож, а деньги исчезли. Мы поспешили к тебе и к лошадям. Вот так мы и спугнули врагов, а тебе спасли жизнь. Но этим негодяям удалось удрать.
— Только на какое-то время. Мы не оставим Шатт эль Араб раньше, чем поквитаемся с ними. Где лежит Месуд ибн Хаджи Шукар? Отведите меня к нему.
Несколько хаддадцев приводили в чувство Халефа, остальные пошли со мной к руинам. Когда же мы проходили мимо того места, где меня нашли полуживого, я неожиданно вспомнил о своем оружии и еще больше ужаснулся. Ружья не было: мунтефика с моим волшебным штуцером бесследно исчезли. Что же мне теперь делать?
Я сжал зубы и решил наверняка, что свое ружье я любой ценой должен получить назад.
Мунтефика ничего, кроме ружья, у меня не взяли. Наверное, им слишком рано помешали.
Мы пришли к тому месту, где лежал Месуд. Вот так он поплатился за свое легковерие и самонадеянность. Он был мертв, нож достал до сердца. А деньги пропали.
Умар иб Садик печально смотрел на мертвого шурина. Он приложил пальцы правой руки к ране убитого, потом поднял руку для клятвы.
— Я омою эту руку кровью Абд эт Тахиры так, как сейчас омочил ее кровью убитого. Ты хочешь помочь мне отомстить, эфенди?
— Да,— сказал я.— Шейх должен умереть, потому что он совершил преступление. Я буду искать его до тех пор, пока не найду. Отдам жизнь за ружье, которое он у меня украл.
ЭЛЬ ЛАКИТ
Когда мы возвратились, Халеф уже пришел в сознание. Он держался за голову обеими руками, жалуясь:
— Ох, сиди! У меня в голове рычит, как тот медведь, что мы убили около дома углежога. Но это меня не тревожит, потому что рычать она перестанет, а вот Месуд! Месуд мертв, да и тебе совсем чуть-чуть до этого не хватило. Тяжко подумать! Я умер бы от горя после твоей смерти, и моя Ханне, лучшая и прекраснейшая из жен, осталась бы вдовой, а Кара, мой многообещающий сын, сиротой. И во всем этом виноват Абд эт Тахира, этот враг, этот мерзавец, этот бандит! Да ввергнет его аллах в ад предателей, где и огонь настолько холодный, что черти его вынуждены подогревать!
— Сам-то я спасся, а вот ружье пропало,— сказал я ему. В момент он забыл про свою боль, вскочил и закричал:
— Ружье, сиди? Которое нам столько раз спасало жизнь? Да возможно ли это?
— К сожалению!
— Ну, тогда пусть аллах не ввергает шейха в ад, а подождет с этим до тех пор, пока я у него это ружье не отберу. А ты? Мы пойдем его искать вместе?
— Разумеется.
— Хорошо, сиди, отлично. Это ружье сопровождало тебя во всех краях, среди всех народов и стран, когда раздавался его рык, все вокруг смолкало, и опасность уходила. Что мы без него? Люди без рук и без ног, птицы без крыльев, трубка без огнива и табака. Мы должны получить его назад, пусть хоть как этот шейх прячется, все равно отберем. А потом я с таким удовольствием врежу шейху по носу, так ударю, как он мне навесил камнем, но после моего удара он так быстро не очухается.
— Почему ты был так невнимателен? Ведь я тебе кричал, чтобы ты опасался его.
— Да ведь этот ублюдок джегенны говорил так медоточиво, что мне даже досадно было, как несправедливо ты его подозреваешь.
— Я знаю. Он завлек в ловушку Месуда, а когда хаддадцы молились, незаметно отправился за тобой. Сразил тебя камнем, чтобы вывести из боя, и хотел еще подстеречь меня. Он не ожидал, что я еще раньше попаду в руки его людям. А сейчас у нас нет лошадей, и мы должны возвращаться в Басру пешком.
— Жаль. А так мы могли бы сразу отправиться по следам злодеев и наверняка догнали бы их.
— Мы и так их найдем. Шейх племени мунтефика не может просто так провалиться сквозь землю. Как только мы доберемся до Басры, зайдем кмутасаррифу, управляющему провинцией, и расскажем ему о том, что случилось. Он должен нам помочь.
— Если аллах захочет, чтобы захотел мутасарриф.
— А ему ничего другого и не останется, так как я укажу ему, что нахожусь под покровительством падишаха. Ты уже в порядке? Идти сможешь?
— Украденное ружье поставило меня на ноги.
— Мертвого мы в любом случае не можем оставить без охраны. Мутасарриф пошлет своих людей, чтобы они выяснили тяжесть преступления и смогли обличить преступников. Только после этого мы сможем похоронить мертвого.
— Месуд был моим шурином,— отозвался Умар ибн Садик,— я подожду рядом с ним, пока вы не возвратитесь.
После этих слов он отошел, не ожидая нашего согласия. Остальные пошли со мной в Басру.
Было уже далеко за полдень, когда мы достигли города. Даже и не подумали об обеде, а сразу направились к жилищу мутасаррифа.
Я знал, что губернатор Басры является второй инстанцией после известного Мидхата-паши, который, как главный губернатор Багдада, сделал много для своей провинции. Оба они старались проводить прогрессивные реформы, поэтому я верил, что мутасарриф не будет смотреть на меня свысока только потому, что я иностранец.
Чиновники мне, согласно сакраментальному обычаю Востока, отказали, велев прийти завтра или послезавтра, а может и вообще через неделю, потому что у господина важный разговор. Я твердо настоял на своем и передал мутасаррифу через чиновника свою официальную сопроводительную бумагу.
Через несколько минут меня с глубокими поклонами пригласили пройти в селамлик, приемную.
Там за чашкой кофе и трубкой табака сидел мутасарриф со смуглым мужчиной в бедуинской одежде. В любом случае это не был обычный кочевник, раз он был удостоен такого почета — сидеть рядом с губернатором.
Повелитель приветствовал меня дружеским кивком, прижав мое сопроводительное письмо с печатью падишаха ко лбу, ко рту и к груди, потом пригласил меня сесть напротив него. При этом он говорил на таком ужасном французском, что я понимал скорее его жесты, чем слова.
Лишь только я уселся, он хлопнул в ладоши, распорядившись принести мне кофе и трубку; потом мы пили кофе, курили и пребывали в глубоком молчании.
Мутасарриф не мог решиться вновь заговорить, так как подозревал, что я его псевдофранцузский не понимаю. Наконец он решился, но я с грехом пополам понимал только каждое пятое слово и в свою очередь отважился сообщить, что вполне понимаю его родной язык.
— Слава аллаху! — облегченно вздохнул мутасарриф.— Языки западных народов — как колеса воловьей упряжки. Слышишь, как они крутятся и скрипят, но не понимаешь ни слова. Падишах, да пошлет ему аллах тысячу лет жизни, гарантировал тебе весьма надежную охрану. Я видел твое имя в письме. Как оно произносится?
— Мое имя звучит по-чужеземному. Лучше будет, если ты будешь звать меня так, как зовут жители этих краев: Кара бен Немси.
Бедуин, сидевший рядом с мутасаррифом, воскликнул и спросил:
— Ты — Кара бен Немси, тот самый, которому Мухаммед Амин подарил своего знаменитого жеребца Риха?
Да, тот самый.
— Машалла! Я слышал о тебе. Он заговорил с губернатором на незнакомом для меня языке, но, очевидно, это не стоило расценивать как невежливость, так как лицо мутасаррифа все более прояснялось, а в конце разговора он смотрел на меня уже с улыбкой?
— Так ты тот чужеземец, что заставил мосульского мутасаррифа сместить собственного махреджа, сборщика податей?
— Да,— сказал я правду, хотя этот вопрос не был для меня приятным.
Но мутасарриф громко рассмеялся и сказал:
— Не беспокойся, мосульский мутасарриф относился к моим противникам. Он доставил мне много неприятностей до того, как впал в немилость. Если у тебя есть какое-то желание, говори, я исполню его, насколько это будет возможно.
— Вообще-то я пришел к тебе с просьбой.
— Сообщи ее!
— Я вынужден прибегнуть к твоей защите.
— От кого?
— От Абд эт Тахиры, шейха мунтефика.
— От Абд эт Тахиры? — изумился губернатор.— От кого? — еще более удивился губернатор.— А что ты имеешь против этого шейха? Он тебе как-то навредил? — спросил он у меня.
— Не как-то, а во многом.
— Говори, говори! Я весь внимание.
— Абд эт Тахира — грабитель и убийца. Я хочу, чтобы он был схвачен и сурово наказан.
— Грабитель!
— Убийца!
Они воскликнули одновременно.
Очевидно, они считали этого мерзавца известным человеком. Поэтому я поспешил лучше объяснить им, рассказав о происшествии от «а» до «я».
Мутасарриф спокойно слушал, но волнение бедуина возрастало по мере того, как я рассказывал. Каждую минуту он перебивал меня возмущенными выкриками.
Когда же я закончил, он яростно проговорил:
— Какая мерзость! Это переходит все границы! Горе
будет этому псу, если я доберусь до него!
На лице губернатора появилась улыбка, на этот раз ироническая.
— У тебя есть свидетели, которые смогут подтвердить
твои слова?
— Есть.
— Я верю, что ты убежден в справедливости того, о чем говоришь. И все-таки ты заблуждаешься. Ты обвинил человека совершенно невинного.
— Если это так,— сказал я спокойно,— значит, мое предчувствие было правильным: этот негодяй вовсе не Абд эт Тахира. Иначе...
— Ты прав. Все совсем иначе. Абд эт Тахира сейчас сидит рядом с тобой.
Это неожиданное сообщение не слишком меня развеселило, но также и не обеспокоило. Я не должен был опасаться гнева шейха.
Абд эт Тахира ограничился тем, что возмущался по поводу негодяя, злоупотребившего его именем. Он бегал по се-ламлику и кричал, кто он такой, этот преступник, и что с ним будет, когда шейх с ним встретится!
Я описал мошенника как можно точнее, упомянув также о двух шрамах на лбу.
— Это не является особой приметой,— возразил шейх.— У некоторых племен такие шрамы служат признаком воина.
— Вот поэтому я и думал, что по этим шрамам можно будет определить хотя бы племя.
— Но ведь шрамы могли остаться и после ранения.
— Нет, мне так не показалось, скорее это украшение.
— Тогда хорошо бы выяснить, какие шрамы имели и сопровождавшие его.
— Хм, вот этого я не заметил, я видел их мельком, да еще и в клубах пыли.
— Может, это заметили хаддадцы из твоего сопровождения?
— Можно мне сходить за ними, чтобы ты их спросил?
— Если позволишь, я сделаю это сам.
Шейх быстро вышел из комнаты, а когда вернулся, сказал:
— У его сообщников были такие же шрамы. Тогда мы имеем дело с отличительным знаком племени. Это два параллельных шрама, идущие справа налево наискосок через весь лоб. Такие отметины имеют некоторые роды племени тамима.
— Где живут эти тамима?
— У караванной дороги отсюда до Мекки,— ответил шейх.
— Ты не мог бы поточнее сообщить мне их местопребывание?
— Это сложно, пока я не знаю, к какой ветви племени тамима относятся эти мерзавцы. Но расплата их не минует, аллах тому свидетель. Такой позор может быть смыт только кровью. Я пойду с отрядом, который ты вышлешь против него, господин!
Мутасарриф пожал плечами и сообщил:
— Мои полномочия достигают лишь Эль Хуфейра, на границе Ирака, а тамима живут за этой границей. Я все же распоряжусь привести купца, с которым этот мнимый шейх вел торг.
Послали за купцом, но тот нам не помог. Он был обманут точно так же, как и мы. Мошенник продавал разные вещи, очевидно, награбленную добычу.
Оставалась только одна маленькая надежда — пуститься по следам убийц. Если бы я мог это сделать тогда, сразу, то, возможно, знал бы сейчас побольше.
Шейх рьяно поддержал идею преследования, а мутасарриф подарил мне коня из собственной конюшни.
Шейх горел желанием покарать преступников и хотел отправиться со мной, но перед этим он должен был известить свою свиту и снабдить лошадьми хаддадцев; те же были обязаны раньше похоронить Месуда.
Но Халеф не хотел с ними дожидаться до завтра и благодаря своей хвастливой болтливости выманил у позабавленного губернатора еще одну лошадь.
Так как мы не знали, куда нас заведут следы, то договорились с остальными, что оставим для них сообщение или знак в селении Мангашанийя.
Лошади уже ожидали нас во дворе. Мы поехали с Хале-фом — без ружей. Нам могли бы одолжить, но я сказал, что лучше никакого оружия, чем плохое.
Мы галопом направились к Старой Басре, где раньше всего хотели повидать Умара, рассказать, какие у нас планы, о чем мы узнали.
Умар сидел рядом с трупом своего молодого шурина. Около него торчал в земле нож, что по бедуинскому обычаю означает неотвратимое решение отомстить за убитого.
Эта решимость была видна и в оцепеневшем лице Умара, во взгляде, которым он встретил нас. Он спокойно выслушал меня, пока я рассказывал ему о том, что мы успели сделать в Басре, а потом сказал:
— Если бы брат моей жены послушался тебя, он был бы жив. И все-таки мой долг — отомстить за его смерть, и я не вернусь в свой шатер до тех пор, пока не достану преступ ников. Ад дам лид дам, кровь за кровь.
— Да, мы должны отомстить за убийство,— подтвердил Халеф.— В противном случае мы не можем показываться на глаза нашим воинам, а Ханне, моя милая жена, ошиблась бы во мне.
Мы расстались с Умаром и направились в северную часть развалин, где очень быстро обнаружились четкие отпечатки следов. Они направлялись на юго-запад. Если не изменят своего направления, то должны довести нас до караванной тропы из Басры в Мекку.
Это было одновременно и приятно, и неприятно. Приятно оттого, что дорога эта относительно оживленная, и мы могли расспрашивать, а неприятно потому, что жители вдоль всех дорог в Мекку крайне нетерпимы, а если еще узнают, что я франк, то это вообще будет иметь для меня плохие последствия.
Когда стемнело, мы остановились на ночлег на открытом пространстве, и с первым проблеском зари снова двинулись дальше.
Рано утром мы достигли селения Мангашанийя, сторожевая башня которого упоминается еще до Мухаммеда. Это убогое поселение, где жили арабы, принадлежащие к одной из ветвей большого племени тамима. Они называли себя бани Мазин. Мне они очень не понравились, и я опасался, что они не передадут правильно мое сообщение дла Абд эт Тахиры.
Мне не понравилось, как на меня смотрели обитатели деревни, а то, что они меня радушно приветствовали, не уменьшало моего подозрения, а еще, наоборот, увеличивало. У меня было такое впечатление, что они заранее знали о нашем приезде.
Меня провели к шейху э л ь бе лед, старосте населенного пункта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Я заколебался. Куда раньше? К Халефу либо туда... Но я не смог дольше раздумывать, потому что стена подо мной с грохотом рухнула, и я свалился как раз между этих мужчин.
Они мгновенно на меня набросились. Смутно помнится мне пыль, душившая меня, что-то твердое, прижимавшее меня к земле, в то время как я дико метался. Потом меня не только окутала пыль, но и «вуаль забытья».
Когда же я вынырнул из мрака, то увидел над собой озабоченное лицо Умара ибн Садика.
— Хамду лиллах! Наконец-то ты открыл глаза, сиди! — воскликнул он.— Хамду лиллах! Ты не умер? Видишь меня? Слышишь? Понимаешь меня?
Я не мог выдавить из себя ни слова. Словно бы вместо головы у меня была пустая бочка, а на языке гиря.
— Соберись, сиди, опомнись! — кричал Умар.— Не понимаешь, что я тебе говорю? Хотя бы промычи! Семеро хаддадцев стояло за его спиной. Они смотрели на меня с тревогой, я же не мог ни говорить, ни шевелиться.
— О аллах! Он умер с открытыми глазами! — закричал Умар.— Но где Халеф? Почему он не пошел с нашим сиди? Халеф! Халеф!
Халеф! Бедный Халеф!
Напоминание о нем возвратило мне память, способность двигаться и речь. Я вскочил с криком:
— Халеф! Наверное, его убили!
Но едва я вскочил, как снова упал. Меня подхватили. Я опять поднялся и опять свалился.
— Где он? — закричали хаддадцы.
— Около лошадей. Бегите туда!
— Бегите! — согласился Умар.— А я останусь с эффен-ди. Он не может идти.
— Я могу идти! Могу! Я пойду с вами!
— Тогда попытайся, сиди! Я тебя поддержу.
Он поднял меня, и я сделал шаг. Сначала я едва тащился, но с каждым шагом мне становилось легче, в голове у меня прояснялось, а ноги двигались все быстрее.
Когда мы дошли до того места, где я оставил Халефа, то увидели, что хаджи лежит на спине. Он был жив, но без сознания. Кони исчезли. Это мне сразу придало живости тела и духа. Я велел одному из хаддадцев:
— Сбегай к северному краю развалин и посмотри, не видно ли там мунтефика на лошадях.
Араб побежал к развалинам.
Я встал на колени рядом с Халефом и осмотрел его рану. Она была не глубокой, хотя и сильно кровоточила, и не показалась мне хоть сколько-то опасной. Мы могли без всякого опасения ожидать, что он выберется из забытья.
И только сейчас я заметил, что мы собрались не все.
— А где Месуд? — спросил я.
— Месуд, брат моей жены, мертв, сиди! — мрачно сказал Умар.— Эти проклятые псы, эти мерзавцы из племени мунтефика зарезали его и ограбили.
— Я об этом и подумал, когда услышал ваш крик. Как это случилось?
— Мы стояли на коленях и молились, взывая к Ибн Ризе, а в это время фальшивый Служитель Добродетели отозвал Месуда под каким-то предлогом в сторону. Внезапно послышались призывы о помощи. Мы побежали на голос, но прошло достаточно времени, прежде чем нашли Месуда. В сердце у него торчал нож, а деньги исчезли. Мы поспешили к тебе и к лошадям. Вот так мы и спугнули врагов, а тебе спасли жизнь. Но этим негодяям удалось удрать.
— Только на какое-то время. Мы не оставим Шатт эль Араб раньше, чем поквитаемся с ними. Где лежит Месуд ибн Хаджи Шукар? Отведите меня к нему.
Несколько хаддадцев приводили в чувство Халефа, остальные пошли со мной к руинам. Когда же мы проходили мимо того места, где меня нашли полуживого, я неожиданно вспомнил о своем оружии и еще больше ужаснулся. Ружья не было: мунтефика с моим волшебным штуцером бесследно исчезли. Что же мне теперь делать?
Я сжал зубы и решил наверняка, что свое ружье я любой ценой должен получить назад.
Мунтефика ничего, кроме ружья, у меня не взяли. Наверное, им слишком рано помешали.
Мы пришли к тому месту, где лежал Месуд. Вот так он поплатился за свое легковерие и самонадеянность. Он был мертв, нож достал до сердца. А деньги пропали.
Умар иб Садик печально смотрел на мертвого шурина. Он приложил пальцы правой руки к ране убитого, потом поднял руку для клятвы.
— Я омою эту руку кровью Абд эт Тахиры так, как сейчас омочил ее кровью убитого. Ты хочешь помочь мне отомстить, эфенди?
— Да,— сказал я.— Шейх должен умереть, потому что он совершил преступление. Я буду искать его до тех пор, пока не найду. Отдам жизнь за ружье, которое он у меня украл.
ЭЛЬ ЛАКИТ
Когда мы возвратились, Халеф уже пришел в сознание. Он держался за голову обеими руками, жалуясь:
— Ох, сиди! У меня в голове рычит, как тот медведь, что мы убили около дома углежога. Но это меня не тревожит, потому что рычать она перестанет, а вот Месуд! Месуд мертв, да и тебе совсем чуть-чуть до этого не хватило. Тяжко подумать! Я умер бы от горя после твоей смерти, и моя Ханне, лучшая и прекраснейшая из жен, осталась бы вдовой, а Кара, мой многообещающий сын, сиротой. И во всем этом виноват Абд эт Тахира, этот враг, этот мерзавец, этот бандит! Да ввергнет его аллах в ад предателей, где и огонь настолько холодный, что черти его вынуждены подогревать!
— Сам-то я спасся, а вот ружье пропало,— сказал я ему. В момент он забыл про свою боль, вскочил и закричал:
— Ружье, сиди? Которое нам столько раз спасало жизнь? Да возможно ли это?
— К сожалению!
— Ну, тогда пусть аллах не ввергает шейха в ад, а подождет с этим до тех пор, пока я у него это ружье не отберу. А ты? Мы пойдем его искать вместе?
— Разумеется.
— Хорошо, сиди, отлично. Это ружье сопровождало тебя во всех краях, среди всех народов и стран, когда раздавался его рык, все вокруг смолкало, и опасность уходила. Что мы без него? Люди без рук и без ног, птицы без крыльев, трубка без огнива и табака. Мы должны получить его назад, пусть хоть как этот шейх прячется, все равно отберем. А потом я с таким удовольствием врежу шейху по носу, так ударю, как он мне навесил камнем, но после моего удара он так быстро не очухается.
— Почему ты был так невнимателен? Ведь я тебе кричал, чтобы ты опасался его.
— Да ведь этот ублюдок джегенны говорил так медоточиво, что мне даже досадно было, как несправедливо ты его подозреваешь.
— Я знаю. Он завлек в ловушку Месуда, а когда хаддадцы молились, незаметно отправился за тобой. Сразил тебя камнем, чтобы вывести из боя, и хотел еще подстеречь меня. Он не ожидал, что я еще раньше попаду в руки его людям. А сейчас у нас нет лошадей, и мы должны возвращаться в Басру пешком.
— Жаль. А так мы могли бы сразу отправиться по следам злодеев и наверняка догнали бы их.
— Мы и так их найдем. Шейх племени мунтефика не может просто так провалиться сквозь землю. Как только мы доберемся до Басры, зайдем кмутасаррифу, управляющему провинцией, и расскажем ему о том, что случилось. Он должен нам помочь.
— Если аллах захочет, чтобы захотел мутасарриф.
— А ему ничего другого и не останется, так как я укажу ему, что нахожусь под покровительством падишаха. Ты уже в порядке? Идти сможешь?
— Украденное ружье поставило меня на ноги.
— Мертвого мы в любом случае не можем оставить без охраны. Мутасарриф пошлет своих людей, чтобы они выяснили тяжесть преступления и смогли обличить преступников. Только после этого мы сможем похоронить мертвого.
— Месуд был моим шурином,— отозвался Умар ибн Садик,— я подожду рядом с ним, пока вы не возвратитесь.
После этих слов он отошел, не ожидая нашего согласия. Остальные пошли со мной в Басру.
Было уже далеко за полдень, когда мы достигли города. Даже и не подумали об обеде, а сразу направились к жилищу мутасаррифа.
Я знал, что губернатор Басры является второй инстанцией после известного Мидхата-паши, который, как главный губернатор Багдада, сделал много для своей провинции. Оба они старались проводить прогрессивные реформы, поэтому я верил, что мутасарриф не будет смотреть на меня свысока только потому, что я иностранец.
Чиновники мне, согласно сакраментальному обычаю Востока, отказали, велев прийти завтра или послезавтра, а может и вообще через неделю, потому что у господина важный разговор. Я твердо настоял на своем и передал мутасаррифу через чиновника свою официальную сопроводительную бумагу.
Через несколько минут меня с глубокими поклонами пригласили пройти в селамлик, приемную.
Там за чашкой кофе и трубкой табака сидел мутасарриф со смуглым мужчиной в бедуинской одежде. В любом случае это не был обычный кочевник, раз он был удостоен такого почета — сидеть рядом с губернатором.
Повелитель приветствовал меня дружеским кивком, прижав мое сопроводительное письмо с печатью падишаха ко лбу, ко рту и к груди, потом пригласил меня сесть напротив него. При этом он говорил на таком ужасном французском, что я понимал скорее его жесты, чем слова.
Лишь только я уселся, он хлопнул в ладоши, распорядившись принести мне кофе и трубку; потом мы пили кофе, курили и пребывали в глубоком молчании.
Мутасарриф не мог решиться вновь заговорить, так как подозревал, что я его псевдофранцузский не понимаю. Наконец он решился, но я с грехом пополам понимал только каждое пятое слово и в свою очередь отважился сообщить, что вполне понимаю его родной язык.
— Слава аллаху! — облегченно вздохнул мутасарриф.— Языки западных народов — как колеса воловьей упряжки. Слышишь, как они крутятся и скрипят, но не понимаешь ни слова. Падишах, да пошлет ему аллах тысячу лет жизни, гарантировал тебе весьма надежную охрану. Я видел твое имя в письме. Как оно произносится?
— Мое имя звучит по-чужеземному. Лучше будет, если ты будешь звать меня так, как зовут жители этих краев: Кара бен Немси.
Бедуин, сидевший рядом с мутасаррифом, воскликнул и спросил:
— Ты — Кара бен Немси, тот самый, которому Мухаммед Амин подарил своего знаменитого жеребца Риха?
Да, тот самый.
— Машалла! Я слышал о тебе. Он заговорил с губернатором на незнакомом для меня языке, но, очевидно, это не стоило расценивать как невежливость, так как лицо мутасаррифа все более прояснялось, а в конце разговора он смотрел на меня уже с улыбкой?
— Так ты тот чужеземец, что заставил мосульского мутасаррифа сместить собственного махреджа, сборщика податей?
— Да,— сказал я правду, хотя этот вопрос не был для меня приятным.
Но мутасарриф громко рассмеялся и сказал:
— Не беспокойся, мосульский мутасарриф относился к моим противникам. Он доставил мне много неприятностей до того, как впал в немилость. Если у тебя есть какое-то желание, говори, я исполню его, насколько это будет возможно.
— Вообще-то я пришел к тебе с просьбой.
— Сообщи ее!
— Я вынужден прибегнуть к твоей защите.
— От кого?
— От Абд эт Тахиры, шейха мунтефика.
— От Абд эт Тахиры? — изумился губернатор.— От кого? — еще более удивился губернатор.— А что ты имеешь против этого шейха? Он тебе как-то навредил? — спросил он у меня.
— Не как-то, а во многом.
— Говори, говори! Я весь внимание.
— Абд эт Тахира — грабитель и убийца. Я хочу, чтобы он был схвачен и сурово наказан.
— Грабитель!
— Убийца!
Они воскликнули одновременно.
Очевидно, они считали этого мерзавца известным человеком. Поэтому я поспешил лучше объяснить им, рассказав о происшествии от «а» до «я».
Мутасарриф спокойно слушал, но волнение бедуина возрастало по мере того, как я рассказывал. Каждую минуту он перебивал меня возмущенными выкриками.
Когда же я закончил, он яростно проговорил:
— Какая мерзость! Это переходит все границы! Горе
будет этому псу, если я доберусь до него!
На лице губернатора появилась улыбка, на этот раз ироническая.
— У тебя есть свидетели, которые смогут подтвердить
твои слова?
— Есть.
— Я верю, что ты убежден в справедливости того, о чем говоришь. И все-таки ты заблуждаешься. Ты обвинил человека совершенно невинного.
— Если это так,— сказал я спокойно,— значит, мое предчувствие было правильным: этот негодяй вовсе не Абд эт Тахира. Иначе...
— Ты прав. Все совсем иначе. Абд эт Тахира сейчас сидит рядом с тобой.
Это неожиданное сообщение не слишком меня развеселило, но также и не обеспокоило. Я не должен был опасаться гнева шейха.
Абд эт Тахира ограничился тем, что возмущался по поводу негодяя, злоупотребившего его именем. Он бегал по се-ламлику и кричал, кто он такой, этот преступник, и что с ним будет, когда шейх с ним встретится!
Я описал мошенника как можно точнее, упомянув также о двух шрамах на лбу.
— Это не является особой приметой,— возразил шейх.— У некоторых племен такие шрамы служат признаком воина.
— Вот поэтому я и думал, что по этим шрамам можно будет определить хотя бы племя.
— Но ведь шрамы могли остаться и после ранения.
— Нет, мне так не показалось, скорее это украшение.
— Тогда хорошо бы выяснить, какие шрамы имели и сопровождавшие его.
— Хм, вот этого я не заметил, я видел их мельком, да еще и в клубах пыли.
— Может, это заметили хаддадцы из твоего сопровождения?
— Можно мне сходить за ними, чтобы ты их спросил?
— Если позволишь, я сделаю это сам.
Шейх быстро вышел из комнаты, а когда вернулся, сказал:
— У его сообщников были такие же шрамы. Тогда мы имеем дело с отличительным знаком племени. Это два параллельных шрама, идущие справа налево наискосок через весь лоб. Такие отметины имеют некоторые роды племени тамима.
— Где живут эти тамима?
— У караванной дороги отсюда до Мекки,— ответил шейх.
— Ты не мог бы поточнее сообщить мне их местопребывание?
— Это сложно, пока я не знаю, к какой ветви племени тамима относятся эти мерзавцы. Но расплата их не минует, аллах тому свидетель. Такой позор может быть смыт только кровью. Я пойду с отрядом, который ты вышлешь против него, господин!
Мутасарриф пожал плечами и сообщил:
— Мои полномочия достигают лишь Эль Хуфейра, на границе Ирака, а тамима живут за этой границей. Я все же распоряжусь привести купца, с которым этот мнимый шейх вел торг.
Послали за купцом, но тот нам не помог. Он был обманут точно так же, как и мы. Мошенник продавал разные вещи, очевидно, награбленную добычу.
Оставалась только одна маленькая надежда — пуститься по следам убийц. Если бы я мог это сделать тогда, сразу, то, возможно, знал бы сейчас побольше.
Шейх рьяно поддержал идею преследования, а мутасарриф подарил мне коня из собственной конюшни.
Шейх горел желанием покарать преступников и хотел отправиться со мной, но перед этим он должен был известить свою свиту и снабдить лошадьми хаддадцев; те же были обязаны раньше похоронить Месуда.
Но Халеф не хотел с ними дожидаться до завтра и благодаря своей хвастливой болтливости выманил у позабавленного губернатора еще одну лошадь.
Так как мы не знали, куда нас заведут следы, то договорились с остальными, что оставим для них сообщение или знак в селении Мангашанийя.
Лошади уже ожидали нас во дворе. Мы поехали с Хале-фом — без ружей. Нам могли бы одолжить, но я сказал, что лучше никакого оружия, чем плохое.
Мы галопом направились к Старой Басре, где раньше всего хотели повидать Умара, рассказать, какие у нас планы, о чем мы узнали.
Умар сидел рядом с трупом своего молодого шурина. Около него торчал в земле нож, что по бедуинскому обычаю означает неотвратимое решение отомстить за убитого.
Эта решимость была видна и в оцепеневшем лице Умара, во взгляде, которым он встретил нас. Он спокойно выслушал меня, пока я рассказывал ему о том, что мы успели сделать в Басре, а потом сказал:
— Если бы брат моей жены послушался тебя, он был бы жив. И все-таки мой долг — отомстить за его смерть, и я не вернусь в свой шатер до тех пор, пока не достану преступ ников. Ад дам лид дам, кровь за кровь.
— Да, мы должны отомстить за убийство,— подтвердил Халеф.— В противном случае мы не можем показываться на глаза нашим воинам, а Ханне, моя милая жена, ошиблась бы во мне.
Мы расстались с Умаром и направились в северную часть развалин, где очень быстро обнаружились четкие отпечатки следов. Они направлялись на юго-запад. Если не изменят своего направления, то должны довести нас до караванной тропы из Басры в Мекку.
Это было одновременно и приятно, и неприятно. Приятно оттого, что дорога эта относительно оживленная, и мы могли расспрашивать, а неприятно потому, что жители вдоль всех дорог в Мекку крайне нетерпимы, а если еще узнают, что я франк, то это вообще будет иметь для меня плохие последствия.
Когда стемнело, мы остановились на ночлег на открытом пространстве, и с первым проблеском зари снова двинулись дальше.
Рано утром мы достигли селения Мангашанийя, сторожевая башня которого упоминается еще до Мухаммеда. Это убогое поселение, где жили арабы, принадлежащие к одной из ветвей большого племени тамима. Они называли себя бани Мазин. Мне они очень не понравились, и я опасался, что они не передадут правильно мое сообщение дла Абд эт Тахиры.
Мне не понравилось, как на меня смотрели обитатели деревни, а то, что они меня радушно приветствовали, не уменьшало моего подозрения, а еще, наоборот, увеличивало. У меня было такое впечатление, что они заранее знали о нашем приезде.
Меня провели к шейху э л ь бе лед, старосте населенного пункта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25