- Раньше мой желудок никогда не болел, - заявил Гай Филипп. - Просто
мне все это отвратительно. Вот и все! Этот тонконогий идиот!..
Сам же "идиот" после встречи с Марком вспомнил о существовании римлян
и не замедлил появиться в лагере. Сфранцез был совсем недурен, когда на
пятнистом жеребце хорошей породы объезжал идущих маршем легионеров.
Панцирь и шлем на нем были позолочены в знак его высокого звания, а
голубой плащ развевался за плечами. Единственным, что портило его
воинственный облик, была книга, которую он все еще держал под мышкой.
Сфранцез заставил лошадь идти в ногу с колонной римлян. Он постоянно
оглядывался на солдат, словно изучая их. Настороженное любопытство Гая
Филиппа вскоре взяло верх над неприязнью.
- Чем могу быть полезен? - заговорил он, и его тон невольно выдал
истинное отношение старого вояки к Сфранцезу.
Ортайяс вздрогнул.
- А? Ах, да. Скажи мне, если можешь, то, что вы несете, - это что,
служит вам вместо знамен? - Он указал на девять высоких сигна, которые
несли знаменосцы. Каждая была увенчана открытой ладонью, окруженной
венком, обозначавшей преданность службе.
- Да. Ну и что из того? - коротко ответил центурион.
Марк понял, почему предмет беспокоит Сфранцеза, и объяснил ему:
- Мы были только частью более крупного подразделения, знаком которого
был орел. У нас нет сейчас орла, и солдатам его очень не хватает.
Это было преуменьшением, но ни один видессианин и не надеялся, что
поймет это чувство римлян преданности легиона своему орлу, священному
символу самого существования легиона. Когда они зимовали в Имбросе,
разговор о том, чтобы сделать нового орла, заходил, но сердца солдат не
лежали к этому. Их аквила осталась в Галлии и была навсегда для них
потеряна; но другой они не хотели.
- Очень интересно, - заметил Ортайяс, и снова спросил: - Собирать под
каждым значком одинаковое количество солдат - это тоже ваш обычай?
- Конечно, - ответил Скаурус, недоумевая.
- А почему бы и нет? - добавил центурион.
- Извините, это займет всего минуту, - сказал Сфранцез. Он отъехал в
сторону от колонны и стал рыться в толстом томе военной тактики. Отыскав
нужное место, он снова приблизился к римлянами. - Я цитирую из Калокиреса,
- сказал он. - Книга первая, глава четвертая, часть шестая: "Необходимо
собрать все отряды в количестве, которое будет различным в каждом отряде,
иначе враг, подсчитав знамена, сможет узнать точное число сражающихся. К
примеру, отряды не должны насчитывать более четырехсот и менее двухсот
человек". Разумеется, ваши подразделения меньше, чем те, о которых говорит
Калокирес, но принцип, я думаю, остается неизменным. До свидания, господа.
- С этим словами он ускакал вперед, оставив обоих римлян безмолвными.
- А знаешь что... это совсем неплохая идея, - сказал наконец Гай
Филипп.
- Ты прав, совсем неплохая, - сказал Марк. - Честно говоря, мы можем
ее использовать. Каким это образом Ортайяс Сфранцез додумался до такого?
- Ну ведь он, в конце концов, не сам это изобрел, - пытаясь скрыть
свое замешательство, сказал центурион. - Этот Кало... как его там? Должно
быть, был неглупый малый.
Несмотря на эту утешительную мысль, он все же выглядел растерянным.
Виридовикс наблюдал за этой сценой с торжествующей усмешкой.
- Ага, вот он и попался! Человек, который всосал солдатскую науку с
молоком матери (а мать его тоже была центурионом, я в этом не сомневаюсь),
- и так посрамлен, так втоптан в грязь самым глупым, самым желторотым
птенцом, который когда-либо вылуплялся из яйца. Все это только лишний раз
доказывает, что кельтский обычай воевать - самый лучший. Надо идти прямо в
бой и просто сражаться. Чем больше ты думаешь, тем хуже для тебя.
Гай Филипп был настолько растерян, что даже не стал огрызаться.
- Да заткнись ты! - пробормотал он. - Где этот Горгидас? У меня опять
живот болит.

Равнина между Видессосом и Гарсаврой, была самой плодородной из всех
земель, встречавшихся римлянам. Жирный чернозем легко крошился в руках, и
от земли поднимался густой пар, обещал хороший урожай. Десятки рек и
ручьев несли свои бурные воды с плато на равнину. Теплый дождь, приносимый
ветром с моря Моряков, орошал те земли, где не было рек.
Мрачные предсказания Виридовикса о плохой погоде, которые он
высказывал несколько месяцев назад, сбылись в полной мере. Было так жарко
и влажно, что земля парила. Бледные халога, привыкшие к прохладному
пасмурному лету севера, страдали больше всех: почти каждый день кто-нибудь
из них терял сознание от жары и приходилось оживлять несчастного, окатив
его ведром холодной воды.
- Красный, как вареный рак, - сказал Виридовикс об одном северянине.
Горгидас взглянул на него.
- Ты тоже не слишком хорошо выглядишь, - заметил он. - Попробуй
носить на марше вместо шлема мягкую шапку.
- Иди отсюда, - огрызнулся кельт. - Меня нескольким солнечным лучикам
не уложить.
Однако Скаурус заметил, что совету врача он все-таки последовал.
Обилие солнца, воды, плодородная почва - неудивительно, что именно
здесь находилась "хлебная корзина" Империи. Вокруг зеленела трава, росли
кусты, деревья. Поля гречихи, ржи, пшеницы и хлопка тянулись на десятки
километров. На некоторых полях выращивали странные растения, которые
Горгидас упорно именовал "растительной шерстью". Немало было и плантаций
фиговых, персиковых, сливовых деревьев, экзотических цитрусовых. Поскольку
эти плоды не были известны в Западном Средиземноморье, Скаурус не мог
отличить один сорт от другого - до того момента, пока не откусил кусок
лимона, полагая, что это апельсин. После этого он быстро научился
разбираться в них.
Виноградники им почти не встречались - почва была слишком
плодородная, и воды здесь хватало в изобилии. Не много видел Скаурус и
оливковых деревьев - до того дня, когда они начали подниматься по дороге к
плато. До Гарсавры тогда оставалось всего два дня пути.
Облик и характер крестьян, которые обрабатывали эти поля, для трибуна
были таким же откровением, как и земля, на которой они трудились. Это были
спокойные, крепкие и умелые люди, самые умелые из всех, каких ему
доводилось встречать. Он привык к бурному, легко вспыхивающему народу
столицы, к шумному и нервному ритму их жизни, к их непомерному себялюбию и
чувству превосходства над всеми остальными, к внезапным сменам настроения,
которым подвержены видессиане. Он удивился тому, что Империи удавалось
процветать столько веков при том, что построена она была на таком зыбком
фундаменте.
Горгидас засмеялся, когда как-то под вечер Марк поделился с ним этими
мыслями. Греческий врач всегда находился в эпицентре нескончаемых бесед у
ночных костров римлян. Когда сгущались сумерки, он редко уходил из лагеря.
Скаурус знал, что у Горгидаса не было девушки. Чтобы не поддаваться
одиночеству, он часто беседовал с солдатами и друзьями. Что же касается
замечания Марка, то он прокомментировал его таким образом:
- Ты с тем же успехом можешь судить об Италии по тому, что происходит
в судебных палатах Рима. В течение всего того времени, что Видессос был
Империей, императоры баловали население столицы, чтобы завоевать его
доверие. Ты не можешь осуждать их за это - вспомни недавний мятеж!
Император может потерять свою голову, если не угодит горожанам! Не забудь,
Империи уже много веков; столица привыкла считать роскошь своим законным
правом.
Трибун вспомнил, как сто лет тому назад, в Риме, Катон сурово осуждал
подобные нравы: красивый мальчик может стоить больше, чем кусок земли, а
кувшин благовоний дороже пахаря. Как там шутили насчет Цезаря? Что он был
мужем каждой жены и женой каждого мужа. Скаурус в недоумении покачал
головой. Интересно, во что превратилась бы его родная столица после
нескольких веков имперского существования?

Армия вошла в Гарсавру на девятый день похода. Этот город был даже
меньше, чем Имброс. Располагаясь у слияния двух рек, он служил торговым
центром для большей части западных территорий. Тем не менее, когда
экспедиционный корпус разбил здесь лагерь, это почти удвоило население
Гарсавры. Что-то странное было в обличье этого города, но Марк никак не
мог понять - что. Гай Филипп заметил это сразу.
- Будь я проклят! - в изумлении воскликнул он. - Этот дурацкий город
не имеет крепостной стены!
Дома, лавки, административные здания Гарсавры были открыты со всех
стороны и совершенно не защищены от нападения врагов. Теперь Марк более,
чем когда-либо, оценил преимущества столицы. Ведь Гарсавра, сама по себе
небольшая столица, должна была бы защищаться от варваров с севера, но
здесь так долго царил мир, что люди даже забыли, как строить
фортификационные сооружения.
Наделенный чутьем хищника, Виридовикс увидел и другую сторону медали.
- Да, Казд сможет отлично провести здесь время, бросившись на этот
обнаженный город. Спины лошадей треснут под тяжестью награбленного.
При мысли о том, что волки Авшара могут выжечь эту мирную плодородную
равнину, комок подкатил к горлу Скауруса. Как пьяница в лавке гончара, они
в несколько минут разрушат то, что создавалось годами.
- Поэтому нам и платят, - сказал Гай Филипп, - чтобы мы умирали, а
они спокойно нагуливали жирок.
Марк подумал, что это все же лучше, чем картина, нарисованная
Виридовиксом. К тому же замечание центуриона было не совсем точным -
видессиане составляли большую часть армии Маврикиоса, и около трех тысяч
местных солдат уже ждали их прибытия в Гарсавре. Но все же в циничных
словах центуриона скрывалось и зерно правды.
Люди, которых собрал Баанес Ономагулос, были скорее крестьянами, чем
солдатами. Они привели с собой целую коллекцию кляч, их вооружение и
доспехи устарели и прохудились, дисциплина и военный опыт вообще
отсутствовали.
Командир их, однако, резко отличался от своих солдат. Это был
военачальник той школы, из которой вышел и Маврикиос Гаврас. Скаурус
внимательно изучал его на приеме, который устроил в честь Баанеса
Император. Направляясь к Маврикиосу, Ономагулос проехал мимо рядов римлян.
Время от времени он вонзал шпоры в бока лошади, поднимая ее на дыбы. Он не
был великаном, но его уверенная посадка и твердый взгляд говорили о том,
что он опытный воин. Ему было далеко за сорок, на макушке у него светилась
лысина, волосы и густые усы серебрились сединой.
По этикету он должен был подъехать к Императору, сойти с коня и
простереться перед ним. Вместо этого он заорал:
- Гаврас, старый ублюдок, как дела?!
Марк ожидал, что сейчас поднимется буря и телохранители-халога
разорвут Ономагулоса на куски. Некоторые из молодых стражников уже взялись
за мечи, но Зеприн Красный внимательно следил за Маврикиосом. Видя, что
Император не сердится, офицер подал сигнал, и его люди остановились.
Гаврас улыбнулся.
- Я занят только тем, что придумываю - чем бы мне заняться? Может
быть, эта работа подошла бы лучше тебе.
Он подъехал совсем близко и хлопнул его по спине. Ономагулос повторил
этот жест, и Император покачнулся. Улыбка его стала еще шире.
Неожиданно трибуну стало ясно очень многое. Для Баанеса Ономагулоса
Маврикиос был не далеким, всевидящим божеством и повелителем, а просто
более удачливым соперником. Он думал о том, давно ли эти два вождя знакомы
друг с другом и через какие испытания прошли вместе, если их дружбе не
помешал даже высокий ранг Маврикиоса.
Баанес взглянул на Туризина.
- А как дела у тебя, малыш?
- Не смею пожаловаться, - ответил Севастократор. Его тон не был таким
теплым, как у брата. Марк заметил также, что он не присоединился к
Маврикиосу и Баанесу.
- "Малыш", а? - прошептал Виридовикс на ухо Марку. - Да, редкой
прямоты человек. Называть Туризина "малышом" с такой легкостью!
- Ономагулос, вероятно, знает его с того дня, как он начал ходить, -
прошептал в ответ Марк.
- Ну что ж, у него есть причины называть Туризина "малышом" и даже
сейчас. А у тебя нет старших братьев?
- Нет, - признался Скаурус.
- Нет ничего хуже, чем друзья твоего старшего брата. Сначала они
знают тебя маленьким карапузом, а потом уже никогда этого не забывают. Для
них ты останешься пацаном, даже если обгонишь их всех в росте.
В голосе кельта звучала нервозность, чего с ним почти никогда не
бывало, и когда он отвернулся, на лице его появилось мрачное выражение,
как будто вспомнил что-то очень обидное и неприятное.

Река Арандос гулким водопадом обрушивалась с плато на равнину. Армия
шла мимо больших каскадов воды, двигаясь на запад. Струи сверкающей
голубой влаги были неиссякаемым источником животворящей силы. Арандос,
сорвавшись с уступа, направлял свое течение по равнине. Днем и ночью в
воздухе висели мириады водяных брызг, и над водопадом, как мост, сияли две
большие радуги. Водяные капли, попадавшие на лица солдат, были
единственным, что облегчало их страдания от палящего зноя. Холмистая
местность, по которой они сейчас шли, совсем не напоминала покрытую
зеленью равнину побережья. Земля здесь была твердая, растрескавшаяся,
коричневая от пыли, иссыхающая за девять месяцев безводья, а после сильных
гроз превращающаяся в непролазную грязь. Пшеница росла и здесь, но по
сравнению с тем изобилием, которое они видели на востоке, неохотно.
Длинные полосы земли были слишком бедны, и их покрывал лишь тонкий налет
травы, чертополох и колючие кустарники. Пастухи перегоняли большие стада
овец, коров и коз. По образу жизни они больше походили на
кочевников-каморов, чем на жителей Видессоса.
В первый раз дали знать трудности с продовольствием, которых так
боялся Марк. Хлеб с равнины все еще продолжал поступать по Арандосу на
баржах. Это помогало, поскольку местные пекарни были малы и
немногочисленны. Но мяса не хватало, и римляне понемногу начали
жаловаться. Впрочем, в походах они предпочитали растительную пищу,
чувствуя, что обилие мяса сделает их тяжелыми, медлительными, к тому же
это усилит вероятность солнечного удара. Большинство видессиан привыкли к
климату, напоминающему климат Италии, и довольствовались тем же, что и
легионеры. Но халога и их родичи намдалени набивали себе животы говядиной,
жареной козлятиной и, как всегда, страдали от жары больше, чем остальные.
Каморы же ели все, что было съедобно, и не жаловались.
Марк все больше и больше проникался благодарностью к Арандосу. С
каждым днем он все больше убеждался в мудрости императора, ведущего их
этим путем. Без Арандоса и его редких притоков плато было бы мертвой
пустыней, где ничто живое не смогло бы существовать. Вода реки была
теплой, иногда мутной, но все же пригодной для питья. Трибун не знал
большего наслаждения, чем набрать в шлем воды под палящим солнцем и
окатить себя с ног до головы. Воздух был таким сухим, что через полчаса
ему приходилось повторять эту процедуру снова.
К середине третьей недели марша армия стала наконец походить на
регулярное боевое подразделение, а не на ту пеструю орду, которая
выступила из Видессоса. Маврикиос ускорил этот процесс целой серией
маневров, затевая учебные бои, перебрасывая отряды с одного фланга на
другой. На такой жаре маневры были утомительны, но зато солдаты стали
ближе друг другу и уже знали, чего могут ожидать во время боя от своих
товарищей - железной стойкости халога, твердости и аккуратности римлян,
неодолимой конной атаки намдалени, дерзких налетов легкой кавалерии
катришей, скорости и ярости орд каморов и убежденности в победе,
свойственной большинству видессиан. Видессиане не проявили специальных
тактических успехов в чем-то одном, как это умели делать их союзники, но
могли принять участие в любом виде боя.
Левое крыло отнюдь не уступало центру и правому крылу, когда речь шла
о маневренности и быстром развертывании сил. Марк начинал думать, что,
возможно, был несправедлив к Ортайясу Сфранцезу. Но однажды он услышал
мощный голос Нефона Комноса, который кричал, перекрывая слабый голосок
Ортайяса, впрочем, неизменно выступая от его имени:
- Вперед, ленивцы, вперед! Слышали, что сказал командир? А теперь...
- И он добавлял то, что было необходимо.
Гай Филипп заметил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44