Все его слова были
правильны и необходимы, но Марк все-таки чувствовал себя разочарованным.
Он не видел в этой речи ни силы воли, ни юмора, присущих Бальзамону.
Патриарх выглядел очень усталым. Скаурус терялся в догадках - что же
произошло? Его это очень беспокоило. Но вот Бальзамон немного оживился,
его речь стала горячее и закончилась сильной фразой:
- Единственный проводник человека - его совесть. В правом деле она
защитит его, подобно доспехам, в неправом - ранит, подобно клинку.
Возьмите же щит правды и отразите меч зла, но не склоняйтесь перед
дьявольской волей, и тогда этот меч не сможет причинить вам вреда!
Его слушатели громко зааплодировали, крики: "Хорошо сказано!"
понеслись по храму, и своды его огласились пением хора - триумфальным
гимном Фоса. С голосами сливалась музыка колоколов, которая так
заинтересовала Скауруса прежде. Сейчас он сидел достаточно близко от
звонарей, и его восхищение ими значительно превзошло впечатление от
последней фразы Бальзамона.
За длинным, покрытым бархатом столом стояли два ряда музыкантов.
Перед каждым из них висело полдюжины отполированных колокольчиков
различных размеров и форм. Звонари были одеты в чистые голубые плащи и
перчатки, чтобы не пачкать белый металл колокольчиков. Они играли с
безукоризненной точностью и быстротой, в унисон меняя тональность. Марк
подумал, что их отточенные движения доставляют ему столько же
удовольствия, сколько и сама музыка. Дирижер - колокольный мастер - сам по
себе уже был зрелищем. Низенький, щуплый человечек, он немного театральным
жестом взмахивал своей палочкой, тело его раскачивалось в такт ритму. Лицо
дирижера было отрешенным, закрытые глаза так ни разу не открылись. Прошло
несколько минут, прежде чем Скаурус сообразил, что колокольный мастер
слеп. Похоже, это совсем не мешало ему - чуткий слух ловил гораздо больше,
чем слух обыкновенного человека.
Если на трибуна, не отличавшегося страстной любовью к музыке,
колокольчики произвели неизгладимое впечатление, то для Хелвис это было
настоящим наслаждением.
- Я слышала, что музыка звонарей Великого Храма что-то совершенно
невероятное, но у меня не было возможности услышать их раньше. Это одна из
причин того, почему я так хотела прийти сюда. - Она взглянула на Марка с
легким удивлением. - Если бы я знала, что ты так любишь эту музыку, я
могла бы использовать это как довод, чтобы заставить тебя прийти сюда.
Марк улыбнулся.
- Может быть, к лучшему, что ты этого не сделала.
Ему трудно было представить себе, чтобы кто-то мог уговорить его
пойти куда-либо из-за музыки. И все же, без сомнения, музыканты сделали
вечер гораздо более приятным. Без колокольчиков это был бы просто один из
дней, не больше.

Маврикиос приказал глашатаям кричать на всех улицах, что в этот день
видессианам запрещается выходить из домов. Площади и рынки заполнили
солдаты в полном вооружении. Нервно ржали лошади, брыкались мулы. Крытые
телеги перевозили солдатские семьи, разнообразный домашний скарб, оружие,
доспехи. Длинные ряды солдат, конница и обозы продвигались к пристаням,
где, покачиваясь, стояли транспортные корабли, готовые перевезти их через
Бычий Брод в западные провинции Империи.
Римлянам, как части императорской гвардии, не пришлось долго ждать
своей очереди. Все шло благополучно, пострадал один Виридовикс. Бедняга
кельт все полчаса плавания висел, перегнувшись через борт корабля.
- Каждый раз, когда я сажусь в лодку, со мной это случается, -
простонал он, с трудом отыскав время для слов. Обычно загорелое, его лицо
было сейчас смертельно бледным.
- Поешь хорошо пропеченный хлеб, вымоченный в вине, - порекомендовал
ему Горгидас. - Или, если хочешь, я дам тебе настойку опиума, которая тоже
хорошо поможет.
- Еда... - Одного этого слова было достаточно, чтобы галл снова
перегнулся через канаты. Потом он повернулся к Горгидасу - Благодарю вашу
милость за совет, но боюсь, что сейчас уже поздно. Сухая пыль под ногами,
благодарение богам, поможет мне куда лучше, чем все твои дурацкие
микстуры.
Новая волна усилила его мучения.
Маленькие пригородные порты на западном берегу Бычьего Брода не могли
и надеяться принять такую армаду кораблей. Столица была крупнейшим портом
Империи и весьма ревниво следила за тем, чтобы близлежащие города не
переманили корабли в свои порты. Тем не менее остроносые узкие галеры,
баржи, рыбачьи боты, торговые суда и многочисленные лодки не могли вечно
ожидать разгрузки. Видессианские корабли, подобно римским судам, были
небольших размеров и могли стоять у песчаных пляжей, не подвергаясь
опасности разбиться. Растянувшись на несколько километров вдоль побережья,
они подошли к берегу достаточно близко, чтобы солдаты и животные могли
высадиться. Разгружая трюмы, утомленные моряки ругались. Но разгрузка дала
кораблям возможность подойти к берегу еще ближе. Виридовикс так рвался на
сушу, что прыгнул за борт еще до того, как корабль вошел в мелководье.
Раздался громкий всплеск, и галл оказался по горло в соленой воде. Ругаясь
во всю глотку, он кое-как добрался до песчаного берега и растянулся на
песке, обхватив землю руками, словно свою возлюбленную. Менее измученные и
потому более терпеливые римляне последовали за ним.
Императорская галера подошла к берегу совсем близко. Первыми на берег
сошли стражники-халога. Как и римляне, они пользовались веревочными
лестницами и сходнями. Едва встав на землю, телохранители поспешили занять
позиции на случай неожиданного нападения. Но Императору Видессоса не
пристало карабкаться по веревочной лестнице. Как только его стража
оказалась на суше, длинная широкая доска из позолоченного дерева была
спущена с корабля на берег. Когда Император уже собирался ступить ногой на
песок, он оступился, зацепившись сапогом за край длинного пурпурного
плаща, и упал. Римляне, халога и видессиане ошеломленно уставились на
него. Не могло быть худшего предвестника беды, чем падение вождя перед
началом кампании. Но Маврикиос остался верен себе. Встав на колени, он
взял две горсти песка и громко сказал:
- Видессос, я крепко держусь за тебя!
Затем он невозмутимо встал и пошел по берегу, как будто ничего не
случилось. Через одну-две минуты все уже забыли об этом. Император сумел
превратить дурной знак в хороший. Обсуждая события этого дня, Гай Филипп
дал Маврикиосу самую высокую оценку.
- Цезарь, - провозгласил он, - не смог бы поступить лучше!

Как множество ручейков, сходящихся в одну полноводную реку,
видессианская армия собралась на западном берегу Бычьего Брода. Переправа
из столицы оказалась делом гораздо более простым, чем ожидал Марк. В конце
концов, приверженность бюрократов Империи к мелочам иногда идет на пользу,
подумал он.
Хорошая организация проявилась еще раз, когда начался марш на
Гарсавру. Скаурус сомневался в том, что Рим смог бы обеспечить
продовольствием и фуражом такую большую армию, и солдатам пришлось бы
грабить окрестные фермы и поля. Но в этом случае все было предусмотрено
заранее. Ни один казд не забирался так далеко на восток, и для местных
губернаторов не представляло труда отдать в распоряжение армии (и всех,
кто шел за ней) целые рынки продовольствия. Зерно привозили на быках и на
маленьких судах сплавляли вниз по реке. Вместе с зерном корабли доставили
множество скота - баранов, коров. Охотники добавили к этому мясо диких
оленей и кабанов. Впрочем, Скаурус сомневался в том, что кабаны были
дикими. Свиньи в Видессосе имели густую щетину, сходную комплекцию, цвет
шкуры и дикий нрав. Украв поросенка, охотник получал столько же
удовольствия, сколько после охоты на дикого кабана. Трибун наслаждался
вкусным мясом, обгладывая его до костей, и не слишком беспокоился о том,
откуда оно взялось.
В первый день марша солдаты, привыкшие к мягким тюфякам,
встряхнулись, пришли в себя и начали понимать, что им придется
отрабатывать свою плату. Несмотря на все тренировки, через которые
прогонял их Гай Филипп, они уже не были теми закаленными и голодными
бойцами, которые воевали в Галлии. Они слишком хорошо питались, привыкли к
комфорту, но главное - отвыкли маршировать целыми днями, даже так
медленно. В конце каждого дня легионеры радостно валились на землю.
Горгидас постоянно перевязывал сбитые ноги и обильно смазывал мозоли
смолой и жиром. Повязки делались из мягкой ворсистой шерсти, пропитанной
маслом и вином. Солдаты ругались, когда лекарство жгло их сбитые ноги, но
помогало оно хорошо. Марк весьма равнодушно смотрел на эти беды, обычные
для начала похода. Но он не ожидал, что римляне будут недовольны его
приказом разбить перед сном походный лагерь, что обычно они делали после
каждого марша. Копать земляные насыпи - это занятие отнюдь не прельщало
солдат, особенно после удобной казармы в столице. В первые три ночи на
марше Гай Филипп сумел устрашить легионеров, но полного повиновения он не
добился. На третью ночь центурион был утомлен и разгневан, к тому же впал
в отчаяние.
Наутро к Скаурусу явилась с жалобами делегация легионеров. Если бы
это были лентяи или просто недобросовестные солдаты, он и отнесся бы к ним
соответствующе, наказав их, даже не слушая. Но среди девяти взвинченных
солдат (по одному из каждой манипулы) были его лучшие люди, включая
здоровяка Муниция. Он решил выслушать их.
- Во-первых, - сказали они, - никто в видессианской армии не
устраивает такого лагеря, как легионеры. На территории Видессоса легион в
безопасности. Все вокруг ставят палатки там, где офицерам приходит в
голову разбить лагерь, причем в полном беспорядке. И хуже всего: в римском
лагере не предусмотрено места для женщин, а многие легионеры хотели бы
провести ночь с подругами.
Первую часть их требований трибун выслушал без особого сочувствия.
- То, что делается в других частях армии, нас не касается. Пока дела
идут хорошо, очень легко расслабиться, но потом к порядку вернуться
трудно, и это обойдется нам очень дорого. Большинство из вас служит давно,
вы знаете, что я прав.
Они вынуждены были согласиться. Муниций нерешительно произнес,
стараясь, чтобы его бас звучал не так гулко:
- Ну... Тут дело не в работе. Мы ее не боимся. Просто... Ну, когда
лагерь построен, это уже как тюрьма без выхода. Моя жена ждет ребенка, и я
беспокоюсь за нее.
Его товарищи пробормотали что-то в знак согласия. Оглядев их, Марк
увидел, что почти все парламентеры были семейными. Он и сам уже несколько
ночей не находил себе места, зная, что Хелвис близко, но не желая подавать
своим людям пример нарушения дисциплины. Марк немного подумал. Женщин
имело менее трети римлян. Если каждую ночь отпускать сто человек, то
каждый солдат увидит свою любимую два раза в неделю. Если не ослабить
удила, они могут лопнуть. Он сказал легионерам о своем решении и добавил:
- Увольнительную, разумеется, выдадут только после того, как все
наряды будут выполнены.
- Да, трибун! Спасибо, трибун! - сказали они, улыбаясь, - довольные,
что он не приказал заковать их в железо.
Однако Марк знал, что они должны думать, будто отныне могут нарушать
субординацию, как им вздумается. Скаурус сухо кашлянул и увидел, что их
улыбки исчезли.
- За то, что вы пришли к командиру с жалобами без соответствующего
разрешения, вас на две недели лишат жалования, - сказал он. - И
проследите, чтобы этого не повторялось.
Они приняли это без ворчания, потому что все еще боялись, что он
накажет их строже. По закону он мог распорядиться конфисковать их
имущество, высечь или приговорить к фустуариуму - приказать избить
палками, после чего их собственные товарищи добьют провинившихся камнями.
И когда он рявкнул: "А теперь убирайтесь", они чуть не сбили друг друга с
ног, выскакивая из его палатки.
Иногда римская дисциплина еще брала свое.
Его приказ скоро стал известен солдатам, и недовольство исчезло,
превратившись в обычное брюзжание, сопровождающее любую армию с
незапамятных времен.
- Я полагаю, что ты вынужден был это сделать, - сказал Гай Филипп, -
но мне все-таки не нравится твое решение. Сегодня ты выиграл, но в будущем
это может очень навредить. Все, что ведет к ослаблению дисциплины, -
плохо.
- Я думал об этом, - признался Скаурус. - Но есть дисциплина - и
дисциплина. Чтобы сохранить главное, иногда приходится жертвовать
второстепенным. Солдаты должны думать о себе как о римлянах. Они должны
х_о_т_е_т_ь_ так думать, иначе мы проиграли. Если они вздумают стать
крестьянами и работать в деревне, что мы сможем с ними сделать? Где мы
найдем легионы, Сенат, чтобы удержать их? Или ты думаешь, что видессианам
так нужны наши обычаи? Я не могу заставить их чувствовать, это должно идти
и_з_н_у_т_р_и_.
Гай Филипп смотрел на него, как видессианин, столкнувшийся с ересью.
Центурион старательно игнорировал тот факт, что Рим потерян для них
навсегда. Мир Гая Филиппа покачнулся, когда Скаурус открыто сказал ему о
том, о чем он пытался даже же думать. Помотав головой, он вышел из палатки
трибуна. Через несколько минут Марк услышал, как центурион грозным голосом
распекает какого-то несчастного солдата, обнаружив на его доспехах
пятнышко ржавчины. Скаурус криво усмехнулся. Если бы он только мог
избавиться от своих забот так же просто!

Возможность уходить из лагеря на ночь дала римлянам преимущество, о
котором трибун еще не думал. Теперь Марк был в курсе всех сплетен и
слухов, которые циркулировали в армии так же, как и в столице. Женщины
знали обо всем, и вскоре до Скауруса донесли, что Ортайяс Сфранцез все еще
был с армией. Трибун нашел это почти невозможным, и долго не мог поверить
в истинность сообщения, зная, что трения между Гаврасами и Сфранцезами
были чересчур сильными. Но вскоре, навестив Хелвис, он убедился в том, что
это правда. По дороге в лагерь он столкнулся со спафариосом.
- О, прощу прощения, - произнес юный Сфранцез, уступая ему дорогу.
По своему обыкновению Ортайяс держал под мышкой толстую книгу.
- Да, это снова книга Калокиреса о том, как командовать армией. Я
должен столькому научиться, и у меня так мало времени для этого.
Мысли о том, что Сфранцез может стать военачальником, было достаточно
для того, чтобы трибун онемел. Брови его полезли вверх, и Ортайяс заметил
это.
- Единственное, о чем я сожалею, мой римский (на этот раз он произнес
слово отчетливо) друг, так это о том, что у меня нет вашей великолепной
пехоты.
- Что? О чем вы говорите? - спросил Марк, думая, что Маврикиос дал
юнцу несколько сотен каморов для игры в солдатики. Но он получил ответ,
который ужаснул его.
- Я возглавляю все левое крыло, - гордо ответил Сфранцез. - Император
командует центром, а его брат - на правом фланге. Мы изрубим врага в фарш!
Фарш! Прошу прощения, я должен изучить способы правильного маневрирования
тяжелой кавалерией перед атакой.
И свежеиспеченный стратег исчез в темноте, на ходу читая военные
мемуары.
В эту ночь Хелвис пожаловалась, что Скаурус витает в облаках и не
очень внимателен к ней.
На следующий день трибун сообщил Гаю Филиппу жуткие новости. Старший
центурион сжал голову ладонями.
- Поздравляю, - сказал он. - Ты только что испортил мне завтрак.
- Во всяком случае, он очень старателен, - сказал Марк, пытаясь
отыскать хоть одно светлое пятно.
- Как доктор, который лечит заболевшего чумой. Бедняга все равно
помрет, независимо от того, как за ним ухаживать.
- Не очень хорошее сравнение, - запротестовал Горгидас. - Это верно,
не в моих силах спасти от чумы, но я, по крайней мере, знаю свое дело.
Если бы я прочел одну-единственную книгу по медицине, то не решился бы
лечить и простую изжогу.
- И никто другой бы этого не сделал, если бы думал _г_о_л_о_в_о_й_, -
кивнул Гай Филипп. - Но о Маврикиосе я был лучшего мнения. Дать этому
щенку треть армии!.. - Он отодвинул тарелку с перловой кашей и вновь
заговорил с греком. - Спаси меня от изжоги. Боги знают, как мне нужна твоя
помощь.
Однако Горгидас был настроен серьезно.
- Перловка, после того как ты привык к пшенице, вполне может
расстроить желудок, так, во всяком случае, говорит Гиппократ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44