После этого Арш Ахан отказался от крупных стычек с Круглым, да и у
нас поняли, что Круглое Херуту не по зубам.
Я, кстати, помню это. В тот момент на бербазе шел спор, вступать ли в
дело нам, и решено было выждать до предела, но не отказываться. А перед
глазами уже уменьшенная до размеров "экрана" знакомая комната у короля. В
ней - Он сам, Анлен, злобнющий урх, несколько незнакомых эльфов, хотя нет,
хозяина эльфийского леса я знаю. Анлен передает содержание разговора:
- Здесь было решено уничтожить Круглое царство. Вон тот эльф в
красном - это воплощение... имя, конечно, я не скажу, а зовут его все не
иначе как Суровый Брат. Он сказал так... - Анлен замолкает, и я слышу
чистый и решительный голос: "Для того, чтобы не было в Средиземье того,
чего не должно быть, мне придется создать свой инструмент. И да простит
мне Единый то, что я воспользуюсь способом его врага, его припасами и
местом работы!" Снова смена картины. Глубокое ущелье, стены и дно покрыты
примерзшим снегом, остальной покров сдут ветром. В скалах темные щели. Из
них медленно выходят полубесплотные призраки и собираются в толпу на дне.
Движутся медленно, словно во сне.
- Это Дальний Север, там в подземельях, где когда-то хозяйничал Бог
Черного Ветра, Суровый создал тысячные отряды существ, что в сотню раз
страшнее гоблинов и троллей. Их он наделил душами никогда не живших
поколений, которые могли появиться, но не появились в этой жизни.
Другое ущелье. Эти самые "страшные", уже вполне материальные,
одновременно и резко то ли делают какие-то упражнения, то ли танцуют.
Между ними расхлябанной походкой бродит дохловатого вида орк и что-то то
одному, то другому подправляет.
- А это У Хан, единственный гоблин в этом войске. Он сам плохой боец,
но умело действует фигурами дальнего подчинения.
Ингельс не понял:
- Что делает?
- Ах, ну это когда ты своими мыслями, даже настроением направляешь
действия кого-либо. Обычно эти "кто-либо" такие же "нерожденные".
Я замечаю:
- А мне этот У Хан, кажется, знаком. Это никто иной как Паханенок, и
первые уроки он получил у Друга, а дальше его судьба мне неизвестна до сих
пор была.
Я говорю и отвлекаюсь от картин. Возвратить взгляд заставляет очень
тихий и очень испуганный вскрик Ингельса. Заснеженная равнина, вдали
чернеют горные хребты. Опять те же фигуры, хотя нет, кроме "людей" еще
какие-то белого цвета вроде собак появились, и птицы вороноподобные тоже
здесь. Стоят и сидят концентрическими кругами, а в центре - кучка
мальчиков в драных белых рубашках с остатками золотого шитья и
темно-красных штанах. Такую одежду я на Ингельсе когда-то видел. Они
связаны по отдельности, а один просто лежит, снег вокруг него
ярко-красный, похоже, он истекает кровью, если уже не истек. От толпы
зрителей отделяется одна нелюдь и, медленно подойдя к следующему мальчику,
резко бьет его открытой ладонью в нос, а другой быстро втыкает в бок
что-то вроде короткого ножа. Жертва валится на снег, а убивец стоит и
созерцает. Милым голоском Анлен комментирует:
- Это они учатся смерти. Учатся чувствовать разницу между живым и
мертвым. Каждый живой народ они отличают - не только глазами.
Ингельс:
- И так они... учились над всеми?
- Да, а иначе не получилось бы. Кроме уртазов - их достать сложно.
Кстати, тебя, Алек, и друга твоего ждала бы та же участь, не реши Эльмирэн
по-своему.
Картина гаснет. Теперь только голос Анлен звучит в темноте:
- Сейчас это войско сплавлялось по Великой Реке. Оно должно было, не
останавливаясь, за месяц дойти от места посадки в лодки до Круглого
царства. Но оно остановилось здесь, на берегу Эльфийского леса, и начало
высаживаться. Почему - я не знаю, могу только догадываться. Во всей массе
только трое обладают своей волей. Это два эльфа и этот У Хан. Эльфы -
последние из одного исчезнувшего рода, больше всех потерпевшего от всех
усобиц. Итак, я повторяю: войско высадилось на берегу и сейчас начинает
движение вглубь леса.
Первым понимает смысл этого Ингельс:
- Это значит, вместо Круглого царства будет разрушено последнее
эльфийское государство?
- Да, и я не знаю, почему вдруг так случилось.
Я заявляю:
- Ну, а мы тут при чем? Сами заварили кашу, сами расхлебывайте. Нам
домой надо, пусть этот ваш Суровый Брат сам обуздывает своих детищ, если
эльфов спасти хочет!
Студент цедит:
- Не торопись, не все еще сказано.
Анлен:
- Видишь ли, Алек... Суровый слишком много своей силы вложил в
создание и, как бы у вас сказали, в настройку этого войска. И получилось
так, что им сейчас реально управляют эти трое, а Суровый сам не может им
противостоять - получилось бы, что он борется сам с собою. Поэтому надо
лишить его командиров, а без них это будет просто сборище убийц, без цели
и без единства. Они ведь даже не могут разговаривать друг с другом! И есть
только один способ: отрезать голову гадюке может только тот, кого нелюди
не могут почуять как врага, вернее, как жертву. Это вы - ты, Алек, и ты,
Студент. Вы сможете пройти через них и сделать это.
Студент:
- Я пойду.
Я:
- Тоже пойду, чего уж там. Дважды героем буду - но: Анлен, где этот
Суровый Брат сейчас?
- Я не знаю. Боги не так уж часто появляются в этом мире.
- А ты можешь его привести сюда? Ведь должна же существовать у вас
какая-то связь?
Она колеблется и наконец признается:
- Да, есть, но я не могу вот так просто...
- Сможешь. Это мое условие. Ты поняла?
- Хорошо, я постараюсь, - говорит она холодно.
Я отвечаю в тон:
- Я тоже, - пауза, - постараюсь. Но учти, я тебе сейчас плохо верю.
Ты должна дать клятву.
Анлен досадливо машет головой, но говорит торжественно:
- Клянусь этой землей и этим небом, что сделаю все возможное для
встречи Алека с Суровым!
Теперь можно быть спокойным. Слабое место этих магов и вертящихся
вокруг них личностей - это их привязки ко всякого рода клятвам и прочим
узловым воздействиям.
- Ну что, Студент? Пойдем выручать наших гостеприимных хозяев?
- Да, и не надо над этим издеваться. Лучше узнай, что и как мы должны
сделать.
Анлен пускается в разъяснения. Чтобы нелюди не узрели в нас "объект,
подлежащий уничтожению", нельзя ни мыслями, ни даже настроением выдавать
свою натуру. То есть - если я буду спать и видеть во сне себя трухлявым
пнем с соответствующими переживаниями, то они пройдут мимо даже не
споткнувшись. А чем больше я буду их бояться или злиться, тем больше буду
похож на тех, кого надо убивать. Инструктаж оканчивается быстро, и вся
наша компания покидает верхний этаж башни - теперь уже навсегда, по
крайней мере я так надеюсь. Площадка перед башней по-прежнему залита
светом, идущим из продолговатых булыжников, вделанных в ее камень
браслетным кругом на высоте метра в два. А Ингельса, оказывается, мучают
другие вопросы, на фига ему нелюди.
- Анлен, скажи честно: Херут-Гоблин действительно управляется из
Объединенного королевства?
- Да, мой милый рыцарь. И то, что унглинги так легко одерживают
победы в своих первых боях - следствие этого. Король знает, кому какого
противника дать. И вообще, Ингельс, - Херут ничто по сравнению с...
- Значит, правда. Хорошо, я это запомню твердо.
Все, хватит. Наш путь лежит на запад, в ту сторону, где с башни было
видно зарево. Ведет Анлен - и такое впечатление, что то ли под ее ногами
дорога образуется, то ли она просто по тропинке без корней и ухабов идет.
Да и несмотря на темноту, вроде бы и окружающую обстановку можно
различить. Через полчаса ходьбы нас встречает эльф в хоть и зеленом, но
никак не маскировочном одеянии и без разговоров пристраивается сбоку нашей
цепочки. Лицо у него мрачное, лук в руках, и стрела наложена. Он то
озирается по сторонам, то тянет ноздрями воздух, и выглядит это
непривычно. Студенту даже смешно, но ухмылка пропадает, когда в один из
моментов стрела уходит вверх, и с неба, хрустя по веткам, падает все та же
малосимпатичная пичуга. Не знаю, долго ли и далеко ли мы так продвигались
(хотя обычно я четко определяю время-расстояние), но когда наконец
останавливаемся, усталости почти нету.
- Дальше нам идти нельзя, - говорит Анлен. - С этого места начинается
ваш путь, да будет удача с вами!
И звонкий хор эльфийских голосов повторяет:
- Да будет удача с вами!
Я Студенту выдаю комментарий:
- Вот так, не будь этой ошибочной высадки, эти светлые ребята только
руки бы потирали, глядя, как наших режут, а теперь союзники - не разлить
водой.
- Оставь, Алек. То, что нагромоздили сильные, вина не эльфов и не
кого бы то ни было.
- Ладно, философ. У меня есть один планчик, но я его прокручу чуть
попозже. А сейчас - вперед.
Итак, задача нам предстоит веселая. Не думать ни о том, что эти
нелюди враги смертельные, ни о том, что ты себя человеком считаешь. Даже
правильней сказать, думать можно, но как можно спокойней и холодней, и все
нормально будет. Эти гады нас хоть и увидят, но не почувствуют. Сложно это
понять, а Студенту объяснить еще сложнее. Всякие слова из спецтеории
приходится припоминать: тут тебе и сведенное психополе, и спектр
А-диапазона в сдвинутом масштабе, и комплексное восприятие объектов
субъектом низшего порядка материальности. Словом, все, что для здешнего
любого жителя, да и в какой-то мере для меня само собой ясно, приходится
называть зубодробительными словами. Но парнишка ничего, понял и уже начал
настраиваться. Я ему помогаю, а он мне. Уже светает, когда мы вновь
трогаемся вперед, лес в росе и туманной мути, на коричнево-серых ветках
чуть поблескивают капельки. Идем не прячась по невесть кем натоптанной
тропинке сквозь остатки кустов бессмертника и еще каких-то трав, решивших
зимовать в стоячем положении. Тишина стоит вокруг удушающая, наверно,
дождь недавно был, и все, что вокруг есть, набухло водою. Где-то через час
происходит и первая встреча - мимо тяжелой поступью пробегает пара собак -
каких-то бесцветных, но крупных и зубастых. Их взгляд проскальзывает по
нам как по чему-то неживому - и хорошо. Я так вообще запретил себе любые
мысли по поводу себя типа "нога болит" или "дышать трудно". Только сухой,
спокойный анализ увиденного, и не дай боже эмоций. Совсем светло. Мы со
Студентом идем по широкой тропке. Прямо над головой с ветвей деревьев
свисают тела эльфов, то ли закинутых туда, то ли сверху сброшенных. Они
уже мертвые, и черные вороны сыто каркают на соседних деревьях. Все чаще и
чаще попадаются нелюди - то спокойные, то взвинченные, готовые кинуться
хоть на белку, если мелькнет близко. Вот к примеру - идут навстречу трое.
Одежда вроде как у людей с верховьев, лица тусклые, глаза серые. Быстро
идут, пружинисто, копья наготове. Остановились, средний достает из-за
пазухи берестяной туесок и осторожно что-то высыпает под ближайшим
деревом. Снова идут, снова что-то сыплют. Уже за спиной, удаляются, а нас
тропка выводит на поляну, на ней как в муравейнике кишат и двуногие, и
четвероногие, и крылатые. Перекрикиваются громкими, протяжными голосами,
каждый занят своим, но общее движение направлено к краям поляны. Сзади нас
из лесу выволакивают троих изрубленных "двуногих". Волокут за руки по
земле, безо всякой гигиены. Бросили, подозвали еще одну нелюдь, вроде
никаких отличий нет. Она (или он - кто разберет) начинает быстро сучить
руками, и вот уже первый полутруп поднимается на ноги - в прямом смысле
слова. Поднялся, встал и стоит, словно и не он только что переломанной
куклой валялся на земле. Постепенно я начинаю замечать закономерности в
этой каше. Время от времени на восток проходят вооруженные семерки и
девятки - пять "человек" и две-четыре "собаки". Вбок, на нашу тропиночку
идут по трое, со всякого рода мешочками, корзинками и узелками. А вот на
запад я проглянуть не могу, стоит то ли туман, то ли дымка. Я тихо и ровно
говорю Студенту:
- Надо идти на ту сторону. И искать начальников.
Он медленно кивает. Ох, неприятен путь через поляну! Мимо этих...
Трудно сохранять спокойную физию, что внутри, что снаружи, когда знаешь,
что в любую секунду можешь стать мишенью, и дернуться не успеешь. Студент,
пожалуй, хуже меня держится. Вот одна "собака" вдруг к нему подошла и
смотрит с интересом. Я резко выдаю в окружающее пространство отработанную
уже картинку орка, и "собака" кидается ко мне, а я уже закрылся, и она
мимо проскакивает, а потом одураченно принимается нюхать путаницу жухлой
травы у себя под ногами.
- Уходим, Стьюди, уходим.
"Собака" остается сзади. Под стеной тумана, оказывается, скрывался
другой край поляны. Только деревья как-то странно выглядят, словно каждое
уже лет десять гниет стоя. А туманчик-то от них и поднимается, гнилой,
сырой да горячий. Идем, и чем глубже в лес, тем деревья трухлявей, а потом
только и слышно - то там треск да шорох, то тут. Один из стволов прямо
рядом упал и расползся в труху. Чем дальше, тем свободней вокруг, а туман
реже. И наконец, когда выбираемся из него, открывается такая картина:
голый склон - как я понимаю, недавно бывший лесом - спускается полого
вниз, километрах в двух на воде танцуют солнечные зайчики, а само солнце
неярко светит в спину. У реки длинная вереница вытащенных на берег лодок,
больших и малых, а сверху по течению спускаются еще и еще новые. Пристают
ниже уже прибывших, экипажи выгружаются и тянут свой транспорт на сушу.
Затем собираются в толпу и следуют вверх по склону. Птицы делают виражи в
воздухе и по одной - по две исчезают из виду. Студент сообщает голосом
оживающего покойника:
- Я не знаю, где их начальство, но думаю, здесь, подальше от
опасности. Надо посмотреть на кораблях.
- Все осматривать не будем. Посмотри вправо - там к берегу тащат
кабана. А нелюди пока что не ели при нас. Возможно, свинина для главных.
Кабан - это, конечно, преувеличение. Тощий поросенок с тупым
выражением морды, висящий на жерди между двумя "человеками", такого
прозвища не заслуживает. Итак, трупик поросенка несут к одному из больших
челнов, а мы со Студентом шествуем сзади с крайне незаинтересованным
видом. Ноги время от времени вязнут в когда-то древесной крошке, и хотя
ветерок задувает неплохо, запах гнилья вокруг очень ощущается. Вместе с
продотрядом мы беспрепятственно проходим весь путь до кораблика, который
оказывается не так уж и мал - борта высятся над головами еще на полроста.
Носильщики цепляют тушку к веревочной петле, а сами по свисающему с борта
канату залезают наверх, а меня привлекает другое судно. В его борту, почти
на уровне земли, сделана натуральная дверь, она полуоткрыта; по краям еще
свежие следы обмазки жиром. Дверка явно не сейчас появилась, а значит,
весь корабль был заранее рассчитан на использование на земле. Студент
нежно шепчет:
- Это, наверное, командный пункт. Может быть, зайдем?
Вместо ответа я подаюсь назад, чтоб из двери сразу не быть увиденным.
Легкие шаги, и в проеме появляется добрый молодец, не в пример всему
виденному красочный и яркий. И одежда, и даже лицо сияют разнообразными
оттенками. Он зевает и обращается в глубь судна на всеобщем языке:
- Эгей, хватит сидеть на этом месте. Сюда уже никто из дураков не
забредет, а до мест работы далеко.
Из двери голос:
- Ну и займись этим. А у меня тут дело есть.
Толстяк делает еще пару шагов из двери и оглядывается. Сначала он
проводит глазами по нам спокойно и ведет взор дальше, но вдруг вздергивает
головой и вперяется в Студента крайне ошеломленный.
- А это еще кто? - пытается удивиться он, но нет, дядя! Свое ты уже
отудивлялся. Я выхватываю свою пушку и не целясь - благо расстояние
детское - вгоняю ему пулю в рот, очень некрасиво получается. Студент с
винтовкой наготове кидается в проем, а я напоследок луплю зажигательными
по соседним лодкам - пусть разбираются, что за гром при ясном небе. За
дверью короткий коридор, тупиковая переборка. Куда? А, вот люк, и я влезаю
в просторную каюту, и прижавшийся было к переборке Студент кидается назад
и судя по звуку, запирает и защемляет чем-то дверь. А у меня в каюте стол
с полусъеденным завтраком, другой - с простыней карты, около него худой и
длинный явно человек из Северного Королевства ошеломленно поднимает
тяжелый табурет, собираясь швырнуть в меня, но не как во врага, а скорее
как во вдруг появившегося неизвестного мелкого, но противного зверька.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44