— Я говорю об этом, потому что мы сейчас должны об этом говорить, — ответил он. — Самое время. Это поможет нам выстоять. На этот раз это не бабские сплетни. Осталось уже недолго. Мы должны… — он запнулся.
— Что «должны»? — спросил Лебенталь.
509-й и сам не знал этого толком.
«Выжить, — подумал он. — И не просто выжить.»
— Это гонки, Лео, — сказал он, наконец. — Гонки с… — »Со смертью», — подумал он про себя, но не произнес этого вслух. Он показал рукой в сторону эсэсовских казарм: — …вот с этими! Нам ни в коем случае нельзя сейчас проиграть. Впереди финиш, Лео! — Он схватил Лебенталя за рукав. — Мы должны все сделать…
— Что мы можем сделать?..
509-й почувствовал головокружение, словно после вина. Он уже отвык много думать и говорить. Ему давно не приходилось думать так много, как сегодня.
— Смотри, — сказал он и достал из кармана коронку. — Это зуб Ломана. Кажется, не зарегистрированный. Мы можем его продать?
Лебенталь взвесил коронку на ладони. Он, казалось, ничуть не удивился.
— Опасно. Это можно сделать только через кого-нибудь, кто выходит из лагеря или имеет связь с городом.
— Плевать — как. Что мы можем за нее получить? Это надо сделать быстро.
— Быстро такие дела не делаются. Тут надо помозговать. В таких вещах требуется осторожность, иначе можно оказаться на виселице или лишиться коронки, не получив за нее ни пфеннинга.
— Ты можешь попробовать прямо сегодня?
Лебенталь опустил руку с коронкой.
— 509-й, — вздохнул он, — еще вчера ты неплохо соображал.
— Вчера было давно.
В долине раздался грохот, а вслед за ним послышался ясный, звучный удар колокола. Огонь сожрал деревянные перекрытия колокольни, и колокол рухнул вниз.
Лебенталь испуганно пригнулся.
— Что это было? — спросил он.
509-й скривил губы:
— Знак, Лео. Это знак, который говорит, что вчера — было давно.
— Это колокол. Откуда в церкви мог взяться колокол? Они же переплавили все колокола на пушки.
— Не знаю. Может, забыли один. Ну так как насчет сегодня вечером? Нам нужна жратва на эти два дня без хлебного пайка.
Лебенталь покачал головой.
— Сегодня не получится. Именно поэтому. Сегодня четверг. Вечер отдыха в казарме СС.
— Ах вот оно что. Сегодня придут шлюхи?
— Откуда ты знаешь? — удивился Лебенталь.
— Какая разница! Я знаю, Бергер знает, Бухер знает и Агасфер тоже.
— А кто еще?
— Никто.
— Так. Вы знаете. Я и не заметил, что вы наблюдали за мной. Теперь буду осторожнее. Хорошо. Так вот, сегодня вечером.
— Лео, попробуй толкнуть коронку сегодня вечером. Это важнее. А здесь я могу тебя заменить. Давай мне деньги, я знаю, что надо делать. Это нетрудно.
— Ты знаешь, как это делать?..
— Да. Из ямы…
Лебенталь задумался.
— Есть один капо, в автоколонне. Завтра он поедет в город. Надо попробовать, может, клюнет. Ладно, хорошо. Может быть, я еще успею вернуться и сам займусь здесь.
Он протянул 509-му коронку.
— Зачем она мне? — удивился тот. — Ты же должен взять ее с собой!
Лебенталь презрительно покачал головой:
— Сразу видно, какой из тебя коммерсант! Ты думаешь, я получу что-нибудь, если она хоть на секунду попадет в лапы этим жуликам? Это делается не так. Если все будет хорошо, я вернусь и заберу ее. Спрячь пока. А теперь слушай сюда…
509-й лежал в ложбинке неподалеку от колючей проволоки, чуть ближе, чем это было разрешено. Здесь палисады делали резкий поворот, и потому этот участок местности плохо просматривался с пулеметных вышек, особенно ночью и в туман. Ветераны уже давно это поняли, но извлечь пользу из этого открытия сумел лишь Лебенталь.
Вся прилегающая к лагерю территория в радиусе нескольких сот метров была запретной зоной, доступ в которую был открыт только лицам, имевшим особое разрешение командования СС. Часть ее — контрольная полоса — была очищена от деревьев и кустарника, после чего к ней пристреляли пулеметы.
Лебенталь, наделенный сверхъестественным чутьем на все, что хоть как-то было связано с пищей, заметил, что уже несколько месяцев, каждый четверг, вечером, по дороге, ведущей мимо лагеря, проходят две девицы. Это были дамы из «Летучей мыши», пригородного увеселительного заведения. Их приглашали на неофициальную часть вечеров отдыха для солдат СС. Эсэсовцы с рыцарской щедростью разрешили им проходить через запретную зону. Это избавляло их от необходимости идти в обход, и они каждый раз экономили около двух часов. На то время, которое им было необходимо, чтобы миновать этот участок, со стороны Малого лагеря на всякий случай отключали ток. Руководство лагеря ничего об этом не знало; эсэсовцы делали это на свой страх и риск. Хотя рисковать им было нечем: никто из Малого лагеря не в состоянии был бежать.
Одна из этих девиц как-то раз, в порыве сиюминутной жалости, бросила Лебенталю через колючую проволоку кусок хлеба. Нескольких слов, которые он успел шепнуть ей в темноте, и предложения в дальнейшем оплачивать подобные услуги оказалось достаточно: с тех пор они время от времени, особенно в дождливую погоду и в туман, приносили что-нибудь съедобное. Они незаметно бросали все это через проволоку, сделав вид, будто поправляют чулки или вытряхивают песок из туфель. Лагерь был полностью затемнен, и часовые с этой стороны частенько спали. Но даже если бы кто-нибудь из них заподозрил неладное, он бы не стал стрелять по девицам, а за те несколько минут, которые бы ему понадобились, чтобы спуститься, можно было спокойно унести ноги.
509-й услышал, как в городе рухнула башня. Столб огня взметнулся ввысь и разлетелся сотней пылающих мотыльков. Вскоре откуда-то издалека донеслись сигналы пожарных.
509-й ждал. Он вряд ли смог бы сказать, сколько времени прошло; время было в лагере пустым понятием. Наконец, из тревожной тьмы послышались голоса, а затем и шаги. Он выбрался из-под лебенталевского пальто, подполз к проволоке и прислушался. Слева приближались чьи-то легкие шаги. Он оглянулся — лагерь уже полностью погрузился во мрак, скрывший от него даже вереницы понуро бредущих мусульман. В то же мгновение он отчетливо услышал обрывок фразы, брошенной часовым:
— …в двенадцать сменяюсь, значит, еще увидимся сегодня, а?
— Конечно, Артур! — ответил ему женский голос.
Шаги приближались. Вскоре 509-й уже мог различить на фоне неба два женских силуэта. Он посмотрел на пулеметные вышки. Вечер был темный и сырой, и он не мог видеть часовых, а значит, и они его — тоже. Он осторожно зашипел. Девицы остановились.
— Эй, ты где? — прошептала одна из них.
509-й поднял руку и помахал ей.
— Ах вон ты где. Деньги с собой?
— Да. Что у вас?
— Сперва гони монету. Три марки.
Деньги лежали в мешочке, к которому была привязана нитка. С помощью длинной палки он просунул их под проволокой на дорожку. Одна из девиц нагнулась, подняла деньги, торопливо пересчитала их и сказала:
— Лови!
Они достали из карманов пальто несколько картофелин и перебросили их через забор. 509-й ловил их, подставляя лебенталевское пальто.
— Теперь хлеб! — сказала вторая, та, что поплотнее.
Сквозь ряды колючей проволоки полетели куски хлеба. 509-й проворно сгребал их в кучу.
— Все! Больше ничего нет. — Девицы тронулись было дальше.
509-й зашипел.
— Ну что тебе? — спросила толстушка.
— Вы можете принести еще?
— Через неделю.
— Нет, сегодня, из казармы, на обратном пути. Они же вам дадут все, что вы захотите.
— Ты тот самый, что и всегда? — спросила толстушка и наклонилась вперед, вглядываясь в темноту.
— Они же все похожи друг на друга, Фритци, — сказала вторая.
— Я могу здесь подождать, — шептал 509-й. — У меня еще есть деньги.
— Сколько?
— Три.
— Нам пора, Фритци, — поторопила ее вторая. Все это время они громко топтались на месте, делая вид, будто продолжают шагать по дорожке, чтобы часовой ничего не заподозрил.
— Я могу ждать всю ночь. Пять марок!
— Ты что — новенький? — спросила Фритци. — А где тот, другой? Умер?
— Заболел. Он прислал меня вместо себя. Пять марок. А может быть, и больше.
— Пошли, Фритци. Нам нельзя здесь так долго торчать.
— Ну ладно. Посмотрим. Жди, если хочешь.
Девицы отправились дальше. 509-й слышал еще несколько секунд, как шуршали их юбки. Он отполз назад, волоча за собой пальто, и в изнеможении опустился на землю. У него было такое чувство, словно он вспотел. Но кожа его была совершенно сухой. Он повернулся и увидел Лебенталя.
— Порядок? — спросил Лео.
— Да. Вот картошка и хлеб.
Лебенталь наклонился к нему.
— Ну и стервы, — проговорил он, закончив осмотр. — Настоящие кровопийцы! Это же цены — еще почище, чем здесь, в лагере! Полторы марки хватило бы за глаза. Три марки! Да за три марки можно было с них и колбасы потребовать! Вот что значит — доверить другому такое ответственное дело!
509-й не слушал его.
— Лео, давай делить, — сказал он.
Они отползли за барак и разложили перед собой хлеб и картошку
— Картошка нужна мне, — заявил Лебенталь, — чтобы мне завтра было чем торговать.
— Нет, сейчас нам все нужно самим.
Лебенталь поднял голову.
— Да? А откуда я возьму деньги на следующий раз?
— У тебя же еще что-то осталось.
— И все-то ты знаешь!
Они стояли на четвереньках и смотрели друг другу в провалившиеся глаза, как два хищника перед схваткой.
— Сегодня ночью, на обратном пути, они принесут еще. Оттуда. Этим товаром торговать легче. Я сказал им, что у нас еще есть пять марок.
— Знаешь что?.. — начал было Лебенталь, но тут же умолк. — В общем, дело твое. Если у тебя есть деньги… — сказал он, выдержав паузу.
509-й не отрываясь смотрел ему в глаза. Наконец, Лебенталь, не выдержав, отвернулся и бессильно опустился на локти.
— Ты меня сведешь в могилу! — запричитал он тихо. — Чего ты хочешь? Зачем ты суешься не в свое дело?
509-й отчаянно боролся с желанием схватить картофелину, засунуть ее в рот, потом еще одну и еще, пока их никто не отнял.
— Как ты себе это представляешь? — бормотал Лебенталь. — Все сожрать, потратить все деньги, как идиоты — а потом?.. Где потом взять деньги?
Картошка. 509-й чувствовал ее запах. Хлеб. Руки не желали больше подчиняться разуму. Желудок свело от нестерпимой жажды пищи. Есть! Есть! Глотать! Быстро! Быстро!
— У нас есть коронка, — проговорил он с трудом и отвернулся. — Как с коронкой? Мы же получим за нее что-нибудь. Ты нашел кого-нибудь?
— Сегодня ничего не получается. Это долгая история. Надо рассчитывать только на то, что держишь в руках.
«Неужели он не хочет есть? — думал 509-й. — Что он болтает? Неужели у него от голода не разрывается желудок на части?»
— Лео, — сказал он, с трудом шевеля тяжелым языком, — подумай о Ломане. Если она доберется и до нас, будет поздно. Теперь каждый день на счету. Нам больше не нужно думать на целые месяцы вперед.
Со стороны женского лагеря донесся крик — тонкий и жалобный, словно зов испуганной птицы. Там какой-то мусульманин стоял на одной ноге, простирая руки к небу. Второй пытался его сдержать. Казалось, будто они танцуют перед темными кулисами неба странно-нелепое «па-де-де». Мгновение спустя они оба рухнули наземь, как два высохших деревца, и крик смолк.
509-й повернулся.
— Если мы станем такими, как эти, нам уже ничто не поможет, — сказал он. — Тогда нам крышка. Навсегда. Мы должны защищаться, Лео.
— Защищаться? Как?
— Защищаться, — уже спокойнее повторил 509-й. Он вновь обрел способность видеть. Запах хлеба уже не ослеплял его. — Чтобы выжить, — шепнул он почти беззвучно на ухо Лебенталю, — и отомстить…
Тот отпрянул:
— Я не хочу даже думать об этом!
509-й усмехнулся:
— Тебя никто и не заставляет. Ты только добывай жратву.
Лебенталь помолчал немного. Потом сунул руку в карман, достал деньги, пересчитал их, держа перед самыми глазами, и протянул 509-му.
— Здесь три марки. Последние. Теперь ты доволен?
509-й молча взял деньги.
Лебенталь разложил на земле хлеб и картошку.
— Чертовски мало — на двенадцать человек. — Он принялся считать.
— На одиннадцать. Ломан уже ничего не хочет. Да ему и не нужно уже ничего.
— Хорошо. Одиннадцать.
— Отнеси все Бергеру, Лео. Они ждут.
— Ладно. Вот твоя порция. Будешь ждать, пока они не вернутся?
— Да.
— Время еще есть. Они пойдут обратно не раньше часа, а то и двух.
— Ничего. Я подожду здесь.
Лебенталь пожал плечами.
— Если они опять принесут столько же, так не стоит и ждать. За такие деньги я могу и в Большом лагере добыть то же самое. Это же надо — такие цены! Ну и стервы!
— Да, Лео. Я попробую в этот раз быть умнее.
509-й опять забрался под пальто. Ему было холодно. Хлеб и две картофелины он держал в руке. «Сегодня ночью я ничего есть не буду, — подумал он и сунул хлеб в карман. — Я подожду до завтра. Если выдержу, значит…» — Он не знал, что это значило бы. Что-то такое… Что-то важное. Он попробовал понять — что, но ничего не получалось; мешали две картофелины в руке, одна большая и одна крохотная. Они были сильнее его. Он не выдержал, сунул в рот маленькую картофелину и проглотил ее в мгновение ока. Потом начал медленно-медленно жевать большую. Он не ожидал, что голод после этого станет еще невыносимей. Ему как ветерану следовало бы давно усвоить это; так было каждый раз, и каждый раз в это не хотелось верить. Он облизал пальцы и в отчаянии укусил себя за руку, чтобы не дать ей выхватить из кармана хлеб. «На этот раз я не позволю себе сразу же проглотить весь хлеб, как раньше! — думал он. — Я подожду до завтра. Сегодня я выиграл поединок с Лебенталем. Ему пришлось отдать мне три марки. Меня еще не сломали. У меня еще есть воля. Если я выдержу и не съем хлеб до завтра, значит… — В голове его шумел тяжелый, черный дождь. — Значит.. — Сжав кулаки, он посмотрел на горящую церковь. — Значит… Вот оно! Наконец-то: значит, я не животное. Не мусульманин. Не просто ходячий желудок, ненасытная утроба. Я ведь уже… это ведь… — Слабость вновь навалилась на него, рассудок грозил уступить искушению. — Я уже говорил это Лебенталю, но тогда у меня еще не лежал в кармане кусок хлеба. Говорить легко… Это ведь… сопротивление… это ведь… попытка снова превратиться в человека… это — начало…»
Глава шестая
Нойбауер сидел за столом в своем кабинете. Его собеседник, капитан медицинской службы Визе, маленький, похожий на обезьяну, с веснушками на лице и растрепанными рыжеватыми усиками, устроился напротив. Нойбауер был не в духе. И в его жизни бывали такие дни, когда все валится из рук и все дела идут наперекосяк. Последние новости в газете были слишком уж уклончивыми; дома Сельма замучила его своим нытьем; Фрейя бесшумно, как привидение, ходила по квартире с подозрительно покрасневшими глазами; два адвоката закрыли свои конторы в его торговой фирме, а тут еще является этот несчастный врачишка и надоедает ему своими просьбами.
— Сколько же вам нужно людей? — буркнул он недовольно.
— Пока хватит шести. С достаточно высокой степенью истощения.
Визе не имел отношения к лагерю. У него была небольшая клиника за городом, и это служило ему основанием считать себя деятелем науки. Он, как и некоторые другие врачи, занимался опытами над живыми людьми. Лагерь уже не раз предоставлял ему для этой цели заключенных. Он был в приятельских отношениях с бывшим гауляйтером, поэтому ему не задавали лишних вопросов. Трупы всегда аккуратно возвращались в лагерь и сдавались по всем правилам в крематорий. Этого было достаточно.
— Значит, вам нужны люди для клинических экспериментов? — спросил Нойбауер.
— Совершенно верно. Исследования для военной медицины. Пока, разумеется, секретные. — Визе улыбнулся, обнажив неожиданно крупные зубы, прятавшиеся под усами.
— Так-так. Секретные… — засопел Нойбауер. Он терпеть не мог этих высокомерных интеллигентов. Суют везде свой нос, корчат из себя неизвестно что и отбивают хлеб у старых бойцов, ветеранов партии. — Людей вы можете брать, сколько захотите. Мы будем только рады, если они еще хоть на что-нибудь сгодятся. От вас требуется только одно — письменное распоряжение.
Визе изумленно вскинул брови:
— Письменное распоряжение?
— Конечно. Письменное распоряжение вышестоящих инстанций.
— Но позвольте!.. Я не понимаю…
Нойбауер с трудом сдержал довольную усмешку. Он заранее предвидел реакцию капитана.
— Я и в самом деле ничего не понимаю, — повторил капитан. — До сих пор я прекрасно обходился без всяких бумаг.
Нойбауер знал это. Визе обходился без бумаг, потому что был приятелем гауляйтера. Но гауляйтера из-за какой-то темной истории отправили на фронт, и это давало Нойбауеру блестящую возможность насолить капитану.
— Да ведь это же чистая формальность, — охотно пояснил он. — Если армейское командование похлопочет за вас, вы без всяких проблем получите людей.
Визе был меньше всего заинтересован в этом. Армию он упомянул лишь для отвода глаз. Нойбауер знал и это. Визе нервно теребил усики.
— Я решительно не понимаю. До сих пор я получал людей без всякой волокиты.
— Для экспериментов?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42