Кто-то плакал фальцетом.
— Пищит, как мышь, — заметил Штайнбреннер, не отрывая глаз от секундной стрелки. — Еще пятнадцать секунд!
Раздался новый выстрел. На этот раз стреляли не в воздух. Заключенный, неподвижно лежавший ничком, вздрогнул, вытянулся и, казалось, еще сильнее прижался к земле. Вокруг головы его расплылась, словно нимб, черная лужа. Молившийся рядом с ним заключенный попытался вскочить на ноги. Ему удалось встать на одно колено, но он тут же потерял равновесие, упал набок и перевалился на спину. Судорожно зажмурив глаза, он продолжал шевелить руками и ногами, словно не замечал, что месит воздух, как младенец в люльке. Это зрелище вызвало взрыв хохота.
— Как ты его собираешь сделать, Роберт? — спросил один из эсэсовцев шарфюрера, который только что застрелил первого. — Сзади через грудь или сбоку через нос?
Роберт не спеша обошел вокруг барахтавшейся жертвы. Задумчиво посмотрел на нее несколько секунд, остановившись сзади, и выстрелил сбоку в голову. Тело, лежащее перед ним, вздрогнуло, выгнулось и обмякло, несколько раз тяжело ударив башмаками по асфальту. Одна нога слегка согнулась в колене, медленно выпрямилась, еще раз согнулась и выпрямилась…
— Этот у тебя не получился, Роберт.
— Получился, — равнодушно возразил Роберт, даже не взглянув на своего критика. — Это просто мышца сокращается. Нерв.
— Все! — объявил Штайнбреннер. — Ваше время истекло! Ворота закрываются!
Часовые и в самом деле начали медленно закрывать ворота. Раздался вопль ужаса.
— Ну, ну, ну! Не все сразу, господа! — покрикивал Штайнбреннер с сияющими глазами. — Прошу вас, соблюдайте порядок, не толкайтесь! А еще говорят, что нас здесь не любят!
Трое так и не добрались до ворот. Они лежали на дороге в нескольких метрах друг от друга. Двоих Роберт спокойно прикончил выстрелами в затылок. С третьим пришлось повозиться. Он не спускал с Роберта глаз, и как только тот заходил сзади, он поворачивался и смотрел на него снизу вверх, стараясь хоть на несколько секунд отсрочить выстрел. Дважды Роберт терпеливо менял позицию, и каждый раз он в отчаянном рывке успевал повернуться настолько, чтобы видеть его.
— Как хочешь, — пожав плечами, сказал наконец Роберт и выстрелил ему в лицо.
— Это будет сорок, — прибавил он, пряча пистолет в кобуру.
— Сорок, которых ты уложил? — поинтересовался Штайнбреннер.
Роберт кивнул:
— В этот раз.
— Черт возьми, да ты, оказывается, парень не промах! — воскликнул Штайнбреннер, с восхищением и завистью глядя на него, словно он только что установил спортивный рекорд. Роберт был всего на два-три года старше его. — Вот это я понимаю!..
К ним подошел эсэсовец постарше, обершарфюрер.
— Вы все никак не настреляетесь! — заворчал он. — Вам, конечно, наплевать, что нам опять устроят театр из-за этих проклятых бумаг. Они тут выкобениваются, как будто им пригнали одних королей и принцев!..
Регистрация вновь прибывших заключенных длилась уже три часа. За это время тридцать шесть человек потеряли сознание. Четверо из них тут же скончались. За целый день эсэсовцы не дали своим подконвойным ни капли воды. Двое из шестого блока попытались незаметно подобраться к новеньким с ведром воды, но были схвачены и теперь висели с вывернутыми плечевыми суставами на крестах рядом с крематорием.
Регистрация продолжалась. Еще через два часа мертвых было уже семеро, потерявших сознание около восьмидесяти. С шести часов люди стали падать один за другим. К семи часам на земле, вокруг строя, валялось около ста двадцати человек, и теперь уже трудно было сказать, кто из них мертв, а кто без сознания. И те и другие не шевелились.
В восемь часов регистрация тех, кто еще мог стоять, закончилась. Стемнело. Небо было покрыто серебряными кудрявыми облачками. Вернулись рабочие команды. Сегодня их заставили работать сверхурочно, чтобы успеть до их возвращения разобраться с вновь прибывшими. Те, кто был на расчистке, опять нашли оружие. Уже в пятый раз. И на том же самом месте. Там же они обнаружили записку: «Мы думаем о вас». Они уже знали, что это рабочие военного завода прячут для них по ночам оружие.
— Сегодня мы наверняка проскочим. Посмотри, что здесь творится! — прошептал Вернер.
— Жаль, что мы сегодня так мало несем! — ответил ему Левинский. Под мышкой у него был зажат плоский пакет. — У нас еще есть два дня, не больше. А потом расчистка кончится, и…
— Развести команды по баракам! — скомандовал Вебер. — Поверка будет позже.
— Ах ты ж мать честная! И почему у нас сегодня нет с собой целого пулемета или пушки? — пробормотал Гольдштейн. — Такое везение!..
Они зашагали к баракам.
— Вновь прибывших — на дезинфекцию! — объявил Вебер. — Нам здесь не нужна чесотка. Или тиф. Где капо вещевого склада?
Капо подскочил к нему.
— Вещи этих людей продезинфицировать и подвергнуть дезинсекционной обработке! Хватит у нас подменных комплектов?
— Так точно, господин штурмфюрер. Месяц назад поступило еще две тысячи.
— Верно, — вспомнил Вебер. Одежду прислали из Освенцима. В лагерях смерти этого добра всегда было в избытке, и они делились им с другими лагерями. — А ну-ка живо всех в корыто!
— Раздеться! — понеслась во все концы плаца команда. — Приготовиться к дезинфекции! Личные вещи положить перед собой, одежду и белье — сзади!
Строй чуть заметно колыхнулся. Команда и вправду могла означать, что их поведут мыться. Однако такая же команда дается и перед газовыми камерами. В лагерях смерти узников загоняют в эти камеры голыми, объявив им, что они должны вымыться. Но вместо воды из отверстий, проделанных в потолке, вдруг начинает струиться невидимая, неосязаемая смерть.
— Что делать? — шепнул заключенный Зульцбахер, раздеваясь, своему соседу Розену, — Может упасть в обморок?..
Им опять — уже в который раз — нужно было за каких-нибудь несколько секунд принять решение, от которого зависела их жизнь. Что это за лагерь?.. Если лагерь смерти с газовыми камерами, то лучше изобразить обморок и обрести крохотный шанс прожить чуть дольше: до тех, кто лежит на земле без сознания, очередь обычно доходит позже. Шанс этот, если очень повезет, может обернуться спасением; даже в лагерях смерти убивают не всех. Но если это обычный лагерь, то падать в обморок опасно — могут как нетрудоспособному сразу же влепить «обезболивающий» укол.
Розен покосился на тех, что лежали без сознания. Он заметил, что их даже не пытались привести в чувство. «Кажется, все-таки не газовые камеры, — подумал он, — иначе бы они постарались затолкнуть туда как можно больше».
— Нет, — ответил он шепотом. — Рано.
Темные шеренги словно выкрасили вдруг в грязно-белый цвет: заключенные стояли в строю голыми. Каждый из них был человеком. Но они давно забыли об этом.
Всех вновь прибывших прогнали через огромный чан с концентрированным дезинфицирующим раствором. На вещевом складе каждому из них швырнули по паре одежек, и вот они снова стояли на плацу.
Торопливо одеваясь, они не могли насладиться своим счастьем, если это можно назвать счастьем, — они попали не в лагерь смерти. Вещи, которые им выдали на складе, — снятые с мертвых и наспех выстиранные — болтались, как на вешалке, или трещали по швам. Зульцбахеру достались среди прочих тряпок женские трусы с красной оторочкой, Розену — простреленный стихарь священника. Вокруг отверстия, оставленного пулей, причудливо расплылось желтоватое кровавое пятно. Многие получили деревянные башмаки с острыми краями, присланные сюда из какого-то расформированного голландского лагеря. Для непривычных, и к тому же еще сбитых до крови ног это были настоящие орудия пыток.
Началось распределение по блокам. И тут завыли городские сирены. Все устремили глаза на лагерфюрера.
— Продолжать! — прокричал Вебер сквозь шум.
Эсэсовцы и капо нервно забегали взад-вперед, путаясь друг у друга под ногами. Шеренги заключенных по-прежнему оставались неподвижными. Только головы чуть заметно приподнялись, и лица смутно белели в лунном свете.
— Головы вниз! — скомандовал Вебер.
Эсэсовцы и капо понеслись вдоль строя, дублируя команду. Время от времени они и сами поглядывали вверх. Голоса их тонули в шуме сирен, и они пустили в ход дубинки.
Вебер, засунув руки в карманы, неторопливо похаживал по краю плаца. Он больше не давал никаких указаний. К нему подлетел Нойбауер.
— В чем дело, Вебер? Почему люди до сих пор не в бараках?
— Их еще не распределили по блокам, — флегматично ответил Вебер.
— Плевать! Здесь им все равно нельзя оставаться. Их могут принять за воинские подразделения.
Сирены завывали уже на другой ноте.
— Теперь уже поздно, — сказал Вебер. — В движении они станут еще заметнее.
Он остановился и посмотрел на Нойбауера. Нойбауер заметил это. Он знал: Вебер только и ждет того, чтобы он побежал в укрытие. Хочешь, не хочешь — придется торчать здесь вместе с ним.
— Что за идиотизм!.. — проворчал он сквозь зубы. — Посылать нам этот сброд!.. То хотят, чтобы мы избавлялись от своих собственных, а то вдруг подсовывают целую партию чужих! Не понимаю! Почему бы всю эту ораву сразу не отправить в лагерь смерти?
— Лагеря смерти расположены слишком далеко на востоке.
— Что вы хотите этим сказать? — насторожился Нойбауер.
— Слишком далеко на востоке. А дороги и железнодорожные линии теперь нужны для других целей.
Страх вдруг опять сдавил Нойбауеру желудок ледяными лапами.
— А-а. Ну конечно. Для переброски крупных сил на фронт. Мы им еще покажем! — сказал он, чтобы подбодрить себя.
Вебер промолчал. Нойбауер мрачно покосился на него.
— Дайте команду «лечь». Может, так они будут меньше похожи на армейскую часть.
— Слушаюсь. — Вебер лениво сделал несколько шагов вперед. — Ложи-ись!
— Ложи-и-сь! — подхватили команду эсэсовцы.
Шеренги повалились наземь, словно скошенные. Вебер вернулся обратно. Нойбауер собрался было уйти, но что-то в поведении Вебера не нравилось ему. Он остался. «Вот еще одна неблагодарная тварь, — подумал он. — Не успел получить из моих рук орден, как уже опять обнаглел. Тоже мне герой! Что ему терять? Две-три побрякушки на своей дурацкой груди, больше ничего! Наемник несчастный!..»
Тревога оказалась ложной. Вскоре раздались сигналы отбоя. Нойбауер повернулся:
— Как можно меньше света! Заканчивайте поскорее. В темноте все равно ничего не видно. Теми, с кем не успели разобраться, пусть с утра займутся старосты блоков и кто-нибудь из канцелярии.
— Слушаюсь.
Нойбауер постоял еще немного, глядя, как вновь прибывших разводят по баракам. Люди с трудом поднимались на ноги. Многие, измучившись за день, сразу же уснули, как мертвые, и теперь товарищи не могли их добудиться. У других просто не было больше сил еще куда-то идти.
— Мертвых — во двор крематория. Всех, кто без сознания, — брать с собой.
— Слушаюсь.
Колонна была наконец кое-как построена и медленно двинулась вниз, по дороге, ведущей к баракам.
— Бруно! Бруно!
Нойбауер обернулся, как ошпаренный кипятком. Через плац, со стороны ворот, шла его жена. Она была близка к истерике.
— Бруно! Где ты? Что случилось? Ты…
Она увидела его и остановилась. Следом за ней шла Фрейя.
— Что вам здесь нужно? — спросил он сдавленным от злости голосом, стараясь, чтобы его не слышал стоявший поблизости Вебер. — Кто вас сюда пустил?
— Часовой… Он же нас знает! Тебя долго не было, и я подумала, может, с тобой что-нибудь случилось. Все эти люди… — Сельма с удивлением смотрела по сторонам, словно только что проснулась.
— Я же вам велел ждать в моей служебной квартире!.. — продолжал Нойбауер по-прежнему тихо. — Я же вам запретил приходить сюда!..
— Папа, — ответила Фрейя, — мама страшно испугалась. Эта огромная сирена, так близко от…
В эту минуту колонна повернула на главную дорожку и пошла мимо них, совсем рядом.
— Что это?.. — прошептала Сельма.
— Это? Ничего! Новая партия заключенных, которые только сегодня прибыли.
— Но…
— Никаких «но»! Вам здесь не место! Уходите! — Нойбауер увлек жену и дочь в сторону. — Быстрее! Вперед!
— Как они выглядят!.. — Сельма с ужасом смотрела на плывущие мимо лица.
— Выглядят? Это заключенные! Враги отечества! Как они, по-твоему, должны выглядеть? Как коммерсанты?
— А те, которых они несут, они…
— Ну хватит! — рявкнул Нойбауер. — С меня довольно! Этого мне еще не хватало! Что за сюсюканье? Они прибыли в лагерь сегодня. Мы никакого отношения к тому, как они выглядят, не имеем. Наоборот — здесь их будут откармливать. Я правильно говорю, Вебер?
— Так точно, оберштурмбаннфюрер. — Вебер скользнул по Фрейе чуть ироничным взглядом и отправился дальше.
— Ну вот, видите! А теперь — уходите! Здесь вам оставаться нельзя. Запрещено. Это не зоопарк!
Нойбауер подталкивал женщин в сторону ворот. Он боялся, как бы Сельма не сказала чего-нибудь лишнего. Нужно было постоянно быть начеку. Положиться нельзя ни на кого. Даже на Вебера. Будь оно все проклято! И принесла же их сюда нелегкая именно сегодня, когда здесь эти вновь прибывшие оборванцы! Он забыл сказать Сельме, чтобы они остались в городе. Хотя они все равно не осталась бы там. Услышав сирены, сразу же примчалась бы сюда. Черт ее знает, что у нее с нервами. Вроде такая солидная женщина. А тут услышала сирену — и ведет себя, как сопливая девчонка.
— А с часовым я еще разберусь! Это же надо — просто так взять и впустить вас сюда!.. Так они скоро начнут пускать сюда всех подряд!
Фрейя обернулась:
— Я думаю, желающих попасть сюда будет не так уж много.
У Нойбауера на секунду перехватило дыхание. Что это? Фрейя! Его родная дочь, его плоть и кровь! Бунт! Он посмотрел на невозмутимое лицо дочери. Нет, она сказала это просто так, без всякой задней мысли. Он вдруг рассмеялся.
— Не знаю, не знаю. Вот эти вот, которые прибыли сегодня, — эти просили, чтобы их оставили здесь. И не просто просили, а клянчили. Клянчили! И плакали! Ты не представляешь себе, как они будут выглядеть через пару недель. Их будет не узнать! Этим наш лагерь и знаменит. Лучший во всей Германии. Настоящий санаторий!
В Малом лагере оставались неоприходованными еще двести человек. Это были самые слабые из вновь прибывших. Они, как могли, поддерживали друг друга. Зульцбахер и Розен тоже оказались в их числе. Заключенные Малого лагеря построились перед своими бараками. Они уже знали, что Вебер сегодня сам участвует в распределении по блокам. Бергер, опасаясь, как бы 509-й и Бухер не попались лагерфюреру на глаза, послал их вместо дежурных на кухню, за едой. Однако они вскоре вернулись ни с чем: начальство распорядилось выдавать ужин только после того, как все будут распределены по блокам.
Света нигде не было. Лишь время от времени вспыхивали на несколько секунд карманные фонарики Вебера и шарфюрера Шульте. Старосты блоков поочередно рапортовали Веберу.
— Остальных можно сунуть сюда, — сказал он второму старосте лагеря.
Тот принялся отсчитывать людей. Вебер не спеша двинулся дальше.
— Почему здесь меньше народу, чем там? — спросил он, поравнявшись с секцией «Г» 22-го блока.
Староста Хандке вытянулся в струну:
— Это помещение меньше, чем другие, господин штурмфюрер.
Вебер включил фонарик. Кружок света медленно пополз по застывшим лицам. 509-й и Бухер стояли в задней шеренге. Луч скользнул по лицу 509-го, ослепив его, пополз дальше и вдруг прыгнул обратно.
— Знакомая рожа. Откуда я тебя знаю?
— Я уже давно в лагере, господин штурмфюрер.
Кружок света опустился ниже и высветил номер на груди.
— Пора бы тебе уже и подохнуть!
— Это один из тех, которых недавно вызывали в канцелярию, господин штурмфюрер, — доложил Хандке.
— Ах да, точно. — Кружок света еще раз скользнул вниз, к номеру, и пополз дальше. — Запишите-ка этот номер, Шульте.
— Слушаюсь! — ответил ему молодой, по-мальчишески звонкий голос шарфюрера Шульте. — Сколько человек сюда?
— Двадцать. Нет, тридцать. Пусть потеснятся.
Шульте и лагерный староста отсчитали людей и записали номера. Ветераны, не сводившие глаз с Шульте, не заметили, чтобы он записывал номер 509-го. Вебер не произнес его вслух, а фонарь он почти сразу же выключил.
— Готово? — спросил Вебер.
— Так точно.
— Писанину оставьте на завтра. Пусть писари займутся этим с утра. А ну марш в строй! И поскорее подыхайте! А не то мы вам поможем.
Вебер широко и уверенно зашагал обратно, в сторону Большого лагеря. Шарфюрер поспешил вслед за ним. Хандке потоптался еще немного на месте и рявкнул:
— Дежурные! Выйти из строя!
— Останьтесь! — шепнул Бергер 509-му и Бухеру. — На кухню сходят и без вас. Не хватало вам еще раз нарваться на Вебера!
— Шульте записал мой номер?
— Я не заметил.
— Нет, — сказал Лебенталь. — Я стоял впереди и все видел. Он в спешке так и забыл записать.
Тридцать новеньких еще некоторое время почти неподвижно стояли в колышущейся от ветра тьме.
— В бараке еще есть место?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42