- Пятизначные числа, - уточняет мистер Гаррис. - Эти пятизначные
числа представляют собой зашифрованный текст. Перед вами шифрограмма,
которой советская разведка предупредила Сталина о предстоящем нападении
гитлеровских армий. Соответствующим образом расшифрованные, эти числа
означают: "Дора директору через Тейлора. Гитлер окончательно определил 22
июня как день "Д" атаки против Советского Союза..."
Я снова разглядываю цифры на листке бумаги, но они кажутся мне
слишком невинными и банальными, чтоб таить в себе столь драматический
смысл.
- В наше время большинство разведок использует для шифровки
пятизначные числа, - продолжает свою лекцию господин Гаррис. - Но каждая
разведка шифрует и дешифрует тексты с помощью специального секретного
ключа. Впрочем, вам самому предстоит овладеть уменьем выполнять обе эти
операции при помощи определенного ключа. Разумеется, мы начнем с
чего-нибудь простого...

Шесть часов вечера. Я лежу в полном изнеможении, с распухшей головой
в холле на кушетке и тупо смотрю в белый потолок. В сущности, белый
потолок для меня вовсе не белый - он сплошь усыпан пятизначными числами,
которые со сводящим с ума упорством мельтешат у меня перед глазами. Чтобы
прогнать их, я опускаю веки, но они и под веками продолжают свой пляс на
красном фоне. Два часа занятий до обеда и четыре после обеда - этого
оказалось вполне достаточно, чтоб вдохнуть в меня ненависть ко всем видам
пятизначных чисел.
Где-то там звонят, но я не обращаю внимания, потому что ждать мне
некого, по крайней мере до завтрашнего утра, когда снова явится господин
Гаррис со своим зловещим портфелем. Дверь холла открывается, слышатся шаги
по ковру, и чуть ли не над самой моей головой звучит мягкий женский голос:
- Спящий красавец... Спите, спите, не смущайтесь.
Открываю глаза. Передо мной стоит брюнетка из "Копакабаны". Заложив
руки за спину, она рассматривает меня с легким любопытством, будто пришла
в зоологический сад. Стройная фигура незнакомки подана в превосходной
оправе: на ней табачного цвета костюм, отделанный по краям бежевым кантом.
Этот приглушенный табачный цвет удивительно идет к ее белому лицу и
плавным черным волнам прически.
- Прошу прощенья, - говорю я. - Единственным извинением мне служит
то, что я видел во сне именно вас.
- Вы лжец по профессии или просто любитель? - спрашивает брюнетка без
тени улыбки.
- Не в моей привычке лгать, - сухо отвечаю я. - Когда правда способна
мне повредить, я лишь умалчиваю ее.
- Ладно, ладно, - успокаивающе кивает гостья. - Пока еще рано
говорить о своем характере. Более уместно признаться, как вас зовут.
- Эмиль.
- Просто Эмиль? - вскидывает она брови (очень красивые и даже не
подрисованные, говоря между нами). Потом продолжает напевно: - "Эмиль, или
О воспитании"... Бедный Руссо! Будь он с вами знаком, едва ли бы объединил
эти две несовместимые вещи в одном заглавии.
- Не будем беспокоить классиков, - предлагаю я. Ваше имя, кажется...
- Франсуаз.
- Чем позволите искупить свою вину? Виски или мартини? - спрашиваю я,
приближаясь к буфету, содержимое котрого изучил заранее.
Все подобного рода реплики - полнейшая глупость, но, если разговор
начался с фальшивой ноты, трудно его изменить, и уйма времени уходит на
пустую болтовню.
- Я предпочту перно, если таковое найдется, - замечает Франсуаз.
Ничего, кроме далеких литературных ассоциаций, это название не
порождает у меня в голове. К счастью, брюнетка сама приходит мне на помощь
и обнаруживает среди запасов бутылку, на этикетке которой написано
"Рикар". Затем, опять же общими усилиями, вытаскиваем из холодильника на
кухне кубики льда в нужном количестве, наполняем водой кувшин и размещаем
свои находки на столике посреди веранды.
Труд сближает людей. Так что, когда мы наконец усаживаемся, каждый
против своего бокала, фальшивый тон спадает до терпимых размеров.
- Ваш приятель оказался на удивление настойчивым человеком, -
доверительно сообщает Франсуаз, закуривая предложенную сигарету и
откидываясь на спинку кресла.
Не знаю, правда ли, что мою гостью зовут Франсуаз, но, судя по ее
произношению, она настоящая француженка. Впрочем, сейчас мое внимание
привлекает не столько произношение, сколько вид ее стройных ножек, которые
она неосторожно скрестила перед моими глазами.
Я пытаюсь отвести взгляд в сторону и неудобно ерзаю в кресле.
- Вас что-то беспокоит? - невинно спрашивает гостья.
- Вот эти ноги...
- Уж не задела ли я вас?
- Фигурально выражаясь, да. К тому же сердечную мышцу.
- Извините. В следующий раз приду в бальном платье. Их, как вы
знаете, по традиции шьют до пят.
- Значит, мой приятель оказался дельным человеком? - спрашиваю я,
чтобы прервать глупости.
- Просто невыносимым. Меня только удивляет, зачем вам понадобилось
действовать через него, а не самостоятельно. Вначале я было подумала, что
вы глухонемой.
- Я стеснительный. Ужасно стеснительный.
- Стеснительные не кичатся своей стеснительностью. Впрочем,
разберемся и в этом, когда придет время.
- А скоро оно придет, это время?
Брюнетка стрельнула в меня своими темными глазами, но сказала только:
- Я умираю от голода.
- Тут есть слуга, хотя не знаю, куда он пропал... - бормочу я в
оправдание.
- Вы, похоже, знакомы с этим домом не больше, чем я...
- Попали в точку, - киваю я. - Я тут едва ли не со вчерашнего вечера.
- И по какому случаю? - спрашивает Франсуаз, беря вторую предложенную
ей сигарету.
Я даю ей закурить, потом закуриваю сам, делаю две глубокие затяжки, и
все это ради того, чтоб выиграть какое-то время. Наконец объясняю:
- Это довольно невероятная история, дорогая Франсуаз. Вчера вечером,
прохладно расставшись с вами, мы решили согреться за покером, и наш общий
знакомый проиграл виллу...
- В которую вы тут же вселились, - завершает брюнетка. - Для
человека, который не любит лгать, неплохо придумано. Неужели это
единственное блюдо, которое мне будет подано на ужин?
- Боюсь, что да, - сокрушенно отвечаю я. - Разве что приготовим
что-нибудь общими усилиями...
- "Эмиль, или О воспитании", - с досадой говорит женщина, гасит в
пепельнице сигарету и встает со вздохом. - Бедный Руссо. Но так уж и быть.
Идите же, чего ждать!
Так что мы снова объединяем наши усилия во имя общего дела. Спустя
полчаса на столе в холле расставляются холодные закуски: колбасы, отварной
цыпленок, рыбные консервы и салат. Недостаток кушаний возмещается
несколькими различными по содержанию бутылками.
Труд, как уже было сказано, сближает людей. За ужином мы ведем
непринужденную беседу. С присущим женщине любопытством вопросы задает
преимущественно Франсуаз, а я довольствуюсь тем, что отвечаю на них. За
шесть месяцев у меня накопился известный опыт в этом деле. Вполне
позволяющий, однако, уловить, что вопросы брюнетки, хоть они и кажутся
невинными и случайными, хоть и задаются безразличным тоном, бьют в
определенном направлении: мое прошлое, настоящее и возможное будущее. Я
последовательно предлагаю ей одну выдумку за другой, импровизируя при этом
со смелостью и легкостью человека, который особенно не домогается, чтоб
непременно верили каждому его слову.
На середине одной такой довольно длинной и сложной нелепицы Франсуаз
усталым жестом останавливает меня:
- Довольно. У меня есть уже представление о вас. Вы, конечно, лжете
без стыда и совести, но вам не мешает помнить, что даже самые заправские
врали и те изредка говорят правду. Так что займитесь-ка лучше кофе.
Я покорно ухожу на кухню. Женщина идет за мною - проследить за моими
действиями. Уместная предосторожность, ибо я в жизни редко пил кофе и
никогда не варил его. Обнаруживаю значительные запасы как обычного кофе,
так и растворимого. Растворимый мне внушает больше доверия своими
солидными этикетками. Я высыпаю в кастрюлю банку кофе, добавляю на глаз
побольше сахару, наливаю, тоже на глаз, холодной воды и все это ставлю
варить на электрическую плитку.
У меня решительный вид, рассчитанный на то, чтоб внушить доверие.
Франсуаз, заложив руки за спину, наблюдает за моей стряпней весьма
скептически.
- Мой бедный друг, вам явно не хватает не только воспитания, но и
здравого рассудка, - говорит она и, взяв с плитки кастрюлю, выливает смесь
в раковину. После этого сама берется за приготовление кофе.
Наконец-то кофе сварен, а чуть позже и выпит. Франсуаз смотрит на
часы.
- Думаю, что пора положить конец этому затянувшемуся визиту, -
замечает она и гасит сигарету.
Эта женщина понятия не имеет о бережливости: она то и дело гасит
недокуренные сигареты.
- Вы шутите? - спрашиваю я, проверяя взглядом, действительно ли она
шутит. - Бал едва начался...
- Ах да, я чуть было не упустила из виду еще одну мелочь, - отвечает
Франсуаз, поднимаясь с кресла.
Выйдя на середину холла, она обеими руками поправляет прическу,
показывая очертания своего пышного бюста, и говорит с легкой досадой:
- Мне самой раздеваться или вы поможете?
Я задерживаю на ней пристальный взгляд, потом отвожу глаза в сторону
и тоже встаю.
- Вы далеконько зашли в своих шутках, - замечаю я безразличным тоном.
- Какие шутки? - вскидывает брови женщина. - Разве не для этого вы
меня позвали? А теперь, когда я говорю: к вашим услугам, - вы заявляете,
что я шучу.
- Вы ошибаетесь, - сухо бросаю в ответ. - Я вас не звал как уличную
женщину.
- Значит, произошло недоразумение. Мне казалось, что вы нуждаетесь
именно в этом.
У меня нет настроения затевать спор. Женщина это понимает и уходит. Я
провожаю ее до выхода. В дверях она оборачивается, окидывает меня беглым
взглядом и говорит своим мягким безучастным голосом:
- Концовку мы чуточку подпортили... Ничего, это послужит вам уроком:
в подобных начинаниях полезно предварительно ознакомиться и с мнением
партнера.
После этого она машет мне красивой белой рукой и ступает в сумрак, в
котором белеет длинная спортивная машина.
Я возвращаюсь в холл с настроением, описывать которое сейчас не
стану.

Если когда-нибудь случай столкнет вас с Гаррисом, советую вам не
строить иллюзий насчет его безобидного вида. История, насколько позволяют
мне судить мои познания, не знала инквизитора более страшного, чем этот
плюгавенький человечек с черным портфелем и в черных очках. Начинив за
несколько дней подряд мою голову пятизначными числами и арифметическими
действиями, он с дьявольской усмешкой переходит к азбуке Морзе. И не
только к самой азбуке, но и к той гимнастике, после которой палец обретает
способность запросто посылать знаки Морзе в эфир.
Если не считать пыток, которым меня подвергает Гаррис, моя жизнь в
вилле течет без всяких потрясений. Садовник и слуга осуществляют надзор
надо мной с таким тактом, что я почти не замечаю их присутствия. Свободные
от пятизначных чисел и морзянки часы проходят в основном под оранжевым
навесом на веранде. Вытянувшись в кресле, я рассеянно гляжу на побелевшую
зелень маслин, густо-зеленую - апельсиновых деревьев, а потом на черную
стену высоких кипарисов и думаю об ожидающей меня неизвестности.
В сущности, эта неизвестность известна достаточно, чтоб вызвать у
меня ощущение тяжести в области живота, какое испытываешь, когда слишком
много съешь или сильно испугаешься.
Об этих вещах я думаю не вообще - ненавижу думать вообще, бесконечно,
без всякой пользы перемалывать в голове одно и то же. Мысль моя
сосредоточена скорее на действиях, которые могут оказаться необходимыми
при возможных изменениях обстановки. Потому что обстановка непременно
изменится, и, по всей вероятности, очень скоро, к тому же не в мою пользу.
В промежутках между подобными размышлениями я часто вспоминаю
Франсуаз. После стольких месяцев одиночества образы, навеянные мне
брюнеткой, далеко не способствуют хорошему сну. Чтоб их прогнать, я внушаю
себе, что влечет меня никакая не Франсуаз, а всего лишь женская плоть. Но
это ложь. И хотя в мире, где мы живем, без лжи не обойтись, очень глупо
лгать самому себе. Если бы дело касалось одной плоти, "Копакабана"
предлагала мне целую серию женских экземпляров. Но после того как я увидел
Франсуаз, эти экземпляры меня уже не привлекали. И все же я доволен, что в
тот день не кинулся помогать брюнетке раздеваться. Пускай знает, что мы
хоть и бедны, но честны или по крайней мере стараемся походить на таковых.
Если кое-какие мои подозрения окажутся основательными, Франсуаз
должна снова появиться на горизонте. Если же нет, наша встреча закончилась
с ничейным результатом.
Проходит целая неделя с момента моего вселения в виллу, пока брюнетка
появляется снова. Это случается под вечер - в ту пору, когда одиночество
угнетает даже того, кто, в сущности, ничего другого и не знает, кроме
одиночества. Едва успеваю сменить пижаму на свежую белую рубашку, как
раздается звонок. В момент, когда Франсуаз входит в холл, мои руки заняты
повязыванием галстука.
- Добрый вечер. Вы что, встаете или собираетесь лечь? - спрашивает
она, разглядывая меня со снисходительным интересом.
- Ни то ни другое. Просто готовился встретить вас, - скромно отвечаю
я.
- Какая интуиция!.. Похоже, что любовь делает людей ясновидцами.
- Ненависть тоже.
- В таком случае мне, я думаю, разумнее всего уйти.
- Позвольте предложить вам хоть чашку кофе.
- Неужели вы до такой степени ненавидите меня? Я бы предпочла
получить от вас пощечину.
- Хорошо, не будем ссориться, - бормочу я примирительно. - Могу
предложить вам бокал перно, а кофе будет за вами.
Надеваю пиджак и направляюсь к буфету. Вообще я стараюсь
ограничиваться чисто деловыми движениями и не смотреть на Франсуаз, потому
что сегодня от ее вида просто дух захватывает. Может быть, мое состояние
объясняется тем, что образ этой женщины всю неделю не выходил у меня из
головы, или всему виной ее умопомрачительный туалет, не знаю, только она
вновь овладела мной, словно навязчивая идея. На Франсуаз светло-синий
костюм, плотно облегающий округлые формы, и поплиновая блузка с синими и
шоколадными цветочками, а уж об очертаниях ее пышного бюста лучше не
говорить. Пастельно-голубой фон придает ее черным волосам, взгляду темных
глаз на белом лице прямо-таки фантастическую эффектность. Этой женщине
идут любые цвета.
- Вы, как видно, собирались выходить? - замечает гостья, пока я
занимаюсь напитками и бокалами.
- Не угадали. Я совсем не выхожу.
- В самом деле? Тогда к чему этот изысканный вид?
- Так, ради настроения.
- Сегодня вы как-то туманно выражаетесь.
- Ничего туманного нет, - отвечаю я, опуская в бокалы лед и разливая
напиток. - В этот час люди обычно выходят из дому в надежде что-нибудь
выпить - либо идут в ресторан, либо встречаются с друзьями. Вот и делаю
вид, будто готовлюсь к прогулке. От этого у меня создается иллюзия, что я
ничем не хуже других.
Женщина со свойственной ей манерой окидывает меня быстрым испытующим
взглядом и говорит:
- Думаю, что вместо такого вот сеанса самовнушения гораздо проще было
бы взять да и выйти, если хочется.
- Совершенно верно, - киваю я. - Вы не поможете мне перенести эту
груду стекла на веранду?
Какое-то время мы сидим под оранжевым навесом, пьем из холодных
запотевших бокалов и пускаем в пространство струи табачного дыма.
- Вы не ответили на мой вопрос, - напоминает Франсуаз.
- Значит, у меня не было желания отвечать.
- Это не учтиво...
- Почему? Вы тоже многое умалчиваете.
- Например?
- Например, что вас приводит сюда? Надеюсь, вы не станете меня
убеждать, что не можете дышать без меня.
- Не беспокойтесь. Я лгу более умеренно, чем вы.
- В таком случае?
- Мой бедный друг! Сколько лет вам еще надо прожить на свете, чтобы
понять такую простую вещь: самое большое удовольствие для женщины -
удовлетворять свое любопытство. Вы разбудили мое любопытство. Ваше
обращение к содействию посредника, чтоб привести меня сюда, отшельничество
в этом доме, который явно вам не принадлежит, не говоря уже о ворохе
небылиц, преподнесенных мне, - все это почти загадочно.
- Никак не предполагал, что во мне есть что-либо загадочное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27