Ты не получаешь и одной десятой
того, что получает Димов.
- А ты откуда знаешь, кто сколько получает? - резко спрашивает
Младенов.
- Сходи в банк, убедишься, - говорю я, с усмешкой глядя на старика.
Тот смотрит на меня и отвечает такой же усмешкой:
- Тебе и невдомек, что я это уже сделал?

Останавливаюсь перед первым попавшимся кафе на улице Лафайет, потому
что только тут нашлось место для стоянки. Ем безвкусный, жилистый бифштекс
с остывшим и мягким картофелем, способным на долгое время вызвать
отвращение ко всякой еде. В виде гарнира к этому отвратительному обеду в
голове у меня копошатся всякие неприятные мысли, с некоторых пор не
покидающие меня ни на минуту.
Поначалу, только еще берясь за поставленные Леконтом задачи, я и в
самом деле видел себя неким господином Никто, неуловимым и неуязвимым,
тайно и ловко следящим за действиями других. А сейчас я двигаюсь с
чувством человека, попавшего под вражеский прожектор, пойманного и
плененного снопом холодного ослепительного света, такого ослепительного и
въедливого, что он проникает в самые сокровенные твои мысли.
Каждое мое движение фиксируется заранее, каждый ход парируется в
зародыше, каждый удар оборачивается против меня самого. Друг, на которого
я рассчитывал, первым от меня отказался. Ожидаемый радушный прием вообще
не состоялся. Вместо того чтоб окружить меня доверием, мне сразу же
подстраивают ловушку. Моя служба у Леконта заончилась, едва успев
начаться. Да и наиновейший мой план идет насмарку, прежде чем я взялся его
исполнять.
Устало пересчитав девяносто две ступени, я возвращаюсь в свою
"студию". Приняв холодный душ, закутываюсь в купальный халат и ложусь в
постель. Мне бы расслабиться, забыться, уснуть. Но это мне не удается,
потому что приходится кое о чем поразмыслить, а ум мой не привык засыпать,
когда есть над чем работать. Поэтому я намечаю ходы, прикидывая в голове,
что может последовать в ответ, и меня все время не оставляет неприятное
чувство, что даже и сейчас не перестают следить за мной, за моими мыслями.
С полной уверенностью я, конечно, не могу утверждать, что и за моими
мыслями установлена слежка. Существуют ли такого рода аппараты, я не знаю.
Но что меня подслушивают в моей собственной квартире, в этом я больше чем
уверен. В двух шагах от кровати, за тонким плинтусом, на паркете толщиной
с волосок тянется проволочка, замеченная мною еще при вселении. Уроки на
вилле в Фонтенбло пригодились. Именно памятуя те уроки, я не стал срывать
проводок, а лишь отметил его наличие. Значит, каждый мой разговор будет
подслушан. Пускай. Я буду крайне удивлен, если они что-нибудь услышат,
потому что если я и говорю порой, то только сам с собой.
Все это немного неприятно, по крайней мере до тех пор, пока не
свыкнешься с мыслью, что иначе и быть не может. У каждой живой твари свои
условия жизни. Карпу не дано разгуливать по саду - ему всю жизнь
приходится мокнуть в болоте. А вот мне не разрешается жить, как живут все
прочие люди, только и всего. В то время как другие, шагая по улице,
разглядывают витрины или женские ноги, мне приходится смотреть за тем, кто
идет впереди меня, кто позади, и соображать, случайно идет или не
случайно. Многие люди сперва говорят, а потом уже обдумывают сказанное,
мне приходится заранее взвешивать каждое свое слово. Любой и каждый может
вообразить себе, что у него есть личная жизнь, мне же доверена горькая
истина, что у меня нет личной жизни.
Самое смешное, что, хотя меня ни на минуту не оставляют одного, я все
время испытываю разъедающее чувство одиночества. Вероятно, нечто подобное
ощущает циркач на трапеции в тот момент, когда он готовится совершить
смертельный прыжок на головы двух тысяч человек.
Увлеченный такими размышлениями, я, вероятно, уснул, потому что
внезапный резкий звонок заставил меня вздрогнуть, и я едва не запустил в
будильник подушкой. Однако будильник тут не виноват. Звон идет от входной
двери. Встав и завернувшись в еще влажный халат, я иду посмотреть, кто там
пришел.
- Мсье Бобев?
За дверью стоит рыжеватый человек с веснушчатым лицом. Говорит он с
неприятным акцентом.
- Что вам угодно?
- Можно войти?
- Зависит...
- Я от полковника Дугласа.
Неохотно посторонившись, впускаю незнакомца. Он проходит ко мне в
"студию" уверенной походкой, как в собственный дом, снимает свой черный
плащ и, небрежно бросив его на стул, садится, не дожидаясь приглашения.
- Вы нас обманули, мсье Бобев.
- Лично с вами я не знаком, - бормочу я в ответ, беря с камина
коробку "житан".
- Вы обманули полковника Дугласа.
- Если следовать порядку, то полковник Дуглас первым обманул меня, -
уточняю я, ища глазами спички.
Рыжеватый достает из кармана зажигалку и четким движением зажигает ее
у меня под носом. Я закуриваю, не предлагая сигареты гостю. Пусть не
воображает, что мы можем тут болтать до вечера.
- Я говорил полковнику Дугласу о своем желании уехать в Париж. Он мне
ответил, что я и на это могу рассчитывать. Но вместо того чтоб сдержать
обещание, меня заперли на вилле и стали готовить к возврату на родину.
Извините, но, как у всякого живого существа, у меня есть инстинкт
самосохранения.
- Вы нас обманули, мсье Бобев, - повторяет незнакомец со своим
неприятным американским акцентом.
- Нет. Я лишь спас себе жизнь.
- Вы пытались сбежать от нас, - продолжает рыжий, не обращая внимания
на мои слова. - Вы, как видно, не понимаете, что от нас сбежать нельзя. У
нас могучая организация, мсье Бобев, и она в состоянии наложить на вас
руку, где бы вы ни находились.
- Ну хорошо. Только не пугайте меня. Вы наложили на меня руку. Что
дальше?
- Дальше? Это зависит от вас: если вы вернетесь к исполнению своих
обязанностей, то пока будем считать инцидент исчерпанным. В противном
случае будем вынуждены совершить нечто нежелательное, но необходимое.
- Только не пугайте меня. Для меня нет ничего страшнее, чем вернуться
назад. Так что, если вы имеете в виду именно это, говоря о моем
возвращении к своим обязанностям, то должен вам сказать, я ни за что не
соглашусь. Любой работник, даже самый скромный, имеет право ставить
определенные условия...
- Вы лишены такого права, мсье Бобев. Условия ставим мы.
- Ставьте их кому-нибудь другому. Я свободный человек.
Рыжий непродолжительно смеется, издавая при этом что-то вроде
рычания.
- Свободным вы можете стать разве что на том свете.
- Что ж, я и на это согласен. Мне ничего не остается, кроме как
пожелать и вам провалиться в тартарары!
- В порядке очередности, - спокойно отвечает рыжий. - Боюсь только,
что ваша очередь где-то совсем близко.
Не считая нужным отвечать, я внимательно слежу за движениями
незнакомца.
- Не бойтесь, - снова смеется он, поймав мой взгляд. - Я не выдаю
паспортов на тот свет. Но у нас есть люди и для этого дела.
Он неторопливо надевает плащ и направляется к выходу, однако у самой
двери останавливается и заявляет:
- Я не вполне убежден, что вы меня правильно поняли. Мы в самом деле
уберем вас, мсье Бобев. Уберем по чисто техническим соображениям: нет
иного способа заставить вас забыть то, что вы узнали от нас.
- Ясно. Я вас прекрасно понял.
- В таком случае запомните следующий телефон. - Человек медленно и
членораздельно произносит три буквы и четыре цифры. - Сегодня у нас
четверг, даю вам срок на размышление до воскресенья. Звоните вечером,
только вечером.
Он кивает мне отрывисто, словно голова его качнулась под влиянием
чего-то постороннего, и исчезает.
Я достаю авторучку и на всякий случай записываю номер телефона на
коробке сигарет, хотя я его и так уже помню.

Сегодня в самом деле четверг, и под вечер мне предстоит выполнить
задачу совершенно частного порядка - уладить отношения с Лидой. Наши с ней
отношения зашли в такой же тупик, как и все остальные мои дела. Все
развивается крайне скверно, хотя случай с Лидой меня особенно не волнует.
Встреча назначена на семь часов в весьма добропорядочном заведении, и
я приезжаю туда на полчаса раньше. Это дает мне возможность немного
проветриться на свежем бензиновом воздухе Елисейских полей и рассеяться
после разговора с рыжеволосым. Усевшись на террасе перед Колизеем, я
заказываю рикар. Анисовый запах желтого напитка пробуждает во мне тоску по
Франсуаз. Я так сейчас сожалею, что мне предстоит встреча с Лидой, а не с
Франсуаз. Просто ненавижу таких женщин, которые воображают, что все на
свете для них, а они постоянно нуждаются в чьей-либо защите. Защищай ее, и
все тут, будто мне делать больше нечего.
Закуриваю сигарету и посматриваю на бульвар, вспоминая террасу с
оранжевым навесом и остроты, которыми мы обменивались с Франсуаз вот в
такую же несколько грустную пору ранних сумерек. Глядя в сторону бульвара,
я неожиданно обнаруживаю Франсуаз. Она идет прямо ко мне, на ней строгий
серый костюм в талию и черная кружевная блузка. Какая женщина! Ей идут
любые цвета.
- Бесценное видение! - бормочу я.
- Только без кривляний, - бросает мне Франсуаз. - Придвинь лучше
стул. Эти туфли ужасно неудобны.
- У тебя нет ни капли человеческого чувства, - вздыхаю я, беря стул у
соседнего стола. - Хотя бы сказала: "Какая неожиданность" - или что-нибудь
в этом роде.
- Какая там неожиданность, когда я пришла за тобой, - отвечает
брюнетка. - Закажи и на мою долю один рикар.
Выполнив распоряжение, я снова впиваюсь глазами в Франсуаз. Какая
женщина! И какие формы! Она тоже несколько мгновений меня пристально
разглядывает.
- Немного пополнел. Ничего, тебе идет полнота. Прежде ты был слишком
утонченным. Утонченность и ты... это, понимаешь, не очень вяжется.
- Понимаю, понимаю. Точно так же, как я и воспитание. Только не надо
держать меня в напряжении.
- Спокойно, - тихо замечает Франсуаз, снимая перчатки. - Дай мне
сигарету. Зачем куришь этот мусор?
- Тебе какие? - спрашиваю я, так как было бы слишком долго объяснять,
почему я курю этот мусор.
Подзываю мальчика с сигаретами, и Франсуаз, как и следовало ожидать,
берет пачку "синих". К этому моменту подоспевает и заказанный рикар.
Закурив, Франсуаз опускает в бокал кубик льда. Прозрачная жидкость
медленно мутнеет.
- Я пришла к тебе от нашего общего знакомого, - тихо говорит
Франсуаз, терпеливо наблюдая за тем, как белеет содержимое бокала. - Твое
предложение принято. Будешь поддерживать связь со мной. И инструкции
будешь получать через меня. Больше никаких контактов. Сентиментальная
связь, и только.
- Сентиментальная связь с тобой! Не смеши меня.
Отпив немного уже окончательно побелевшего напитка, она делает
затяжку и молча посматривает на меня.
- А те знают о том, что ты помогла мне бежать из Афин?
- Ничего они не знают. Да и ты тоже не старайся знать больше, чем
нужно. Хватит тебя какая-нибудь мозговая лихорадка, и что мне тогда с
тобой делать?
- Верно, - киваю я. - Психические заболевания от общения с тобой
вовсе не исключаются. Когда же я получу инструкции?
- Сегодня.
- Слушай, Франсуаз. Через пять минут сюда придет одна девушка. У меня
с нею встреча.
- Тогда плати, и пойдем.
- Франсуаз, прошу тебя: по некоторым соображениям мне не хотелось бы,
чтоб эта встреча сорвалась.
- Соображения вполне понятны, - соглашается Франсуаз. - Я-то считала
тебя более серьезным.
- Нет, в самом деле прошу тебя: если есть какая-то возможность, давай
отложим на более позднее время.
Франсуаз смотрит на меня с сожалением, потом вздыхает с легкой
досадой.
- Интересно, как бы ты стал капризничать, если бы вместо меня
прислали кого-нибудь другого. Но так и быть. Уступлю на сей раз. Куда ты
пойдешь отсюда?
- Да вот поужинаем в "Жур э нюи", потом можем пойти в кино, с
одиннадцати будем в "Крейзи хорст сало" и к трем часам вернусь к себе.
- Какая программа! Ты сам ее придумал? Домой-то, надеюсь, один
вернешься?
- Разумеется. Все обстоит совсем не так, как ты вообразила...
- Меня это не интересует. Ладно. Адрес твой я знаю. Вообще, сумею
тебя найти.
Допив свой рикар, она гасит сигарету и встает. Как раз вовремя,
потому что из-за угла уже показывается Лида. Но я до того пропащий тип,
что смотрю не столько в ее сторону, сколько на удаляющуюся стройную
фигуру, обтянутую изящным серым костюмом.
- Вы давно ждете? - спрашивает девушка и садится на место Франсуаз.
- Довольно давно, только не по вашей вине. Я нарочно пришел пораньше,
чтоб подышать воздухом.
- И это воздух... - морщит нос Лида. - С тех пор как я приехала, у
меня не перестает болеть голова от этого бензина.
- Привыкнете, - успокаиваю я ее. - Я хочу сказать, привыкнете к
головной боли. Что будете брать?
- То, что вы пьете.
Заказываю еще два рикара.
- Ну как, уже нашли себе компанию? - спрашиваю я.
- Где ее найдешь? Мери Ламур - вот и вся моя компания.
- А Кралев?
- Не говорите мне о нем.
- Что, поссорились?
- Мы не ссорились. Я просто не выношу его. Есть, знаете, люди,
которых я просто не выношу. Он из их числа. У меня мурашки ползают по
спине при виде его.
- Я дам вам один совет: не сообщайте ему об этом. Кралев опасный
человек. Значит, только с Мери Ламур ладите?
- В том-то и дело, что и с нею не очень ладим.
- Почему? Она тоже рассыпает мурашки вокруг себя?
- Она не настолько неприятна. Только слишком уж цинична.
- Несет похабщину или...
- Похабщина - пустяки. Просто у нее циничное отношение к жизни.
- Ну, а у кого оно не такое? У всех одинаковое отношение, только одни
скрывают его ради приличия, а другие более непосредственны.
- Это неверно! - возражает она со знакомой уже мне сварливой ноткой.
Я не отвечаю, потому что как раз в этот момент кельнер приносит
напитки. Положив в бокалы лед, я наливаю Лиде воды.
- Вроде мастики [мастика - болгарская анисовая водка], - говорит
девушка, отпив немного. - Только хуже.
- Дело вкуса.
- Нет, хуже! - настаивает Лида.
- Ладно, - бормочу я. - Для вас хуже, а для меня лучше. Дело вкуса.
- И сигареты у них хуже, - говорит девушка, закуривая мои.
- Тогда не курите их.
- Меня просто бесит, когда наши болгары стараются подражать
французам. Отец мой и тот напялил на себя коротенький плащ и гарсоньетку,
как двадцатилетний мальчишка.
- Да и вы в тот день выглядели не столь уж блестяще, - напоминаю я. -
Но сейчас вид у вас куда более сносный.
На ней дешевенькое поплиновое платье, купленное, может быть, час
назад в уцененных товарах, зато без всяких претензий. А поскольку сама
Лида недурно скроена, платье сидит на ней вполне прилично.
- Я вовсе не ради вас меняла свой вид, - вызывающе бросает она.
- Мне и в голову ничего подобного не пришло.
Она, конечно, лжет. А я прикидываюсь, будто верю ей. Губы ее лишь
слегка подкрашены, а черные и синие черточки у глаз совсем исчезли. Она,
как видно, вняла моим советам.
- Что будем делать? - спрашивает Лида, разглядывая через мое плечо
толпу на бульваре.
Я знакомлю ее с программой, делая короткие замечания относительно
заведений, которые нам предстоит посетить.
- Вы решили сегодня взять реванш...
- Нет. Просто-напросто у меня больше денег.
- Тут все говорят только о деньгах. Это ужасно.
- А где говорят о другом?
- Да, но всему должна быть мера.
- Такая у нас профессия, - поясняю. - Мы ведь коммерсанты.
- А я-то думала, что вы боретесь за идеи.
- Идеи? Какие идеи?
- Вам лучше знать. Вы же работаете в эмигрантском Центре.
- А вы бывали в Центре?
- Да вот была на днях. Зашла за папой.
- А вывеску на дверях видели?
- ИМПЕКС или что-то в этом роде.
- Правильно. В этом и состоит наша работа: экспортируем диверсантов и
импортируем секретные сведения. Импорт - экспорт. Торговля.
- Вы ужасный человек.
- Не хуже вашего отца. Разница в том, что я не говорю о национальных
иделах.
- Своим цинизмом вы превосходите и Мери Ламур.
- Приятно слышать это от вас. Возьмем еще по одной?
- Мерси, я не люблю мастики. Особенно такой вот... А может, нам лучше
уйти?
У нее, как видно, и в самом деле испорчено настроение, несмотря на
пышно начертанную программу.
- Погодите, - говорю. - Теперь нас ждет приятный вечер.

Приятный вечер близится к концу. Точнее говоря, нас окутывает
сине-розовый полумрак "Крейзи хорст салон", программа давно исчерпана, и
мы вертимся в ритме старого танго посреди небольшого дансинга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27