- Что, поезда дожидаешься? - трубным голосом спрашивает Кралев, и эхо
гулко разносится в пустом подземном зале в самом деле как от трубы. -
Должен тебе сказать, что с некоторых пор поезда здесь не останавливаются.
Милко молчит и продолжает глядеть на пришельца.
- Ты, может быть, рассчитывал встретить Тони, но ему подвернулось
одно дельце, так что разговор придется вести мне, - продолжает Кралев. -
Дело касается твоего служебного положения.
Милко молчит, потом бросает взгляд на банан, торчащий у него в руке,
и снова принимается медленно есть, с трудом проглатывая куски.
- Вначале я полагал, что ты служишь только нам, - продолжает
черномазый. - Потом мне стало ясно, что ты работаешь и на французов...
- На французов я не работаю, - тихо отвечает Милко, перестав есть.
- Я это понял, когда ты сообщил французам о нашем намерении
ликвидировать Бобева, - продолжает Кралев, как бы не слыша Милко. - К
Бобеву тебя в последний момент позвал Тони, однако ты именно потому и не
пришел, что поспешил их предупредить. Ты единственный, кто знал о встрече,
и не явился... Ты единственный из всех нас, кто мог предупредить
французов...
- Я уже объяснял, почему тогда не пришел, - спокойно возражает Милко
и, по-видимому, машинально достает новый банан. - У меня случилась
небольшая авария с машиной.
- Аварию ты устроил потом, чтоб сфабриковать себе оправдание. Ты
единственный из нас, кто мог предупредить французов...
- Никого я не предупреждал, - тихо отвечает Милко и все так же
машинально начинает очищать банан.
- Значит, работаешь на нас, работаешь на французов, а теперь,
оказывается, еще и на болгар... Я имею в виду болгарскую разведку.
Кралев замолкает и смотрит на Милко в упор. Милко откусывает от
банана и медленно проглатывает.
- Отвечай же! - рявкает черномазый.
- На глупые обвинения не отвечаю, - говорит Милко, перестав есть. -
Мне тоже ничего не стоит бросить тебе обвинение, что ты работаешь на
пять-шесть разведок, но потребуются и доказательства.
- Не бойся: что касается тебя, то все уже доказано. Букинист на
Сен-Жермен - припоминаешь? Томик в черном переплете на верхней левой
полке, третий справа? "Персидские письма" Монтескье... Только вот среди
персидских писем оказалось одно твое... Тайнопись, конечно, но мы тоже не
лыком шиты...
В тоннеле слышится нарастающий гул, однако Кралев не обращает
внимания. Они с Милко отделены от путей штабелем цементных мешков. Гул
переходит в грохот, и мимо проносятся вагоны поезда, освещая на мгновенье
погруженную во мрак пыльную платформу.
- Ты, наверно, захочешь получить и вещественные доказательства, -
насмешливо рычит Кралев, когда грохот затихает. - Так вот они, эти
вещественные доказательства!
Двумя пальцами он вытаскивает из кармашка тоненький листик бумаги и
вскидывает его тем же обвинительным жестом, каким несколько дней назад
помахивал у меня под носом клочком фотобумаги.
- Сам лично его нащупал! - самодовольно объявляет Кралев. - Долго
пришлось следить за тобой, но нащупал-таки. И теперь меня послали
покончить все счеты... Покончить с тобой, если ты ничего не имеешь
против...
Он кладет листочек туда, откуда взял, и засовывает руку в карман
брюк. Следя за движениями Кралева, Милко продолжает держать в руках пакет
и недоеденный банан.
- У тебя, конечно, есть возможность избежать последствий, - поясняет
Кралев, не вынимая руку из кармана. - Но чтобы их избежать, ты должен
раскрыться, и немедленно. Сказать все, до конца, здесь же!
- Значит, все же есть возможность, - бормочет Милко так тихо, что я
еле слышу. - А что я получу взамен?
- Жизнь, что еще! Или тебе этого мало?
- Мало, - все так же тихо отвечает Милко. - Вот если добавишь кое-что
по операции "Незабудка", тогда, может, и договоримся.
- Обязательно! Незабудка, вот она, тут, специально для тебя
приготовлена, - рычит Кралев, шевеля рукой в кармане, - так будешь
говорить или...
Вдали снова нарастает шум приближающегося поезда.
- Давай сперва ты, а потом уж и я что-нибудь скажу, - спокойно
отвечает Милко.
Гул усиливается и переходит в грохот. Двое стоят друг против друга за
цементными мешками, дожидаясь, пока утихнет шум. Мимо пустой платформы
проносится поезд. В освещенных окнах мелькают люди с сетками в руках,
девушка, читающая книгу, старуха с ребенком на коленях.
В этот миг я вижу, что Милко наклоняется вперед, как бы готовясь
стать на колени, потом, бессильно качнувшись из стороны в сторону, роняет
пакет с бананами и падает на бетонный пол. Кралев прячет в карман пистолет
и чуть не бегом устремляется к выходу.
Я выбираюсь из убежища и подхожу к упавшему. У Милко на рубашке уже
проступило широкое кровавое пятно. При тусклом свете лицо человека кажется
до странности бледным, широко раскрытые глаза уставились на выцветшую
афишу Бинг Кроссби. Одна рука неудобно подвернута под спину. Другая еще
сжимает недоеденный банан.

Поздно вечером я прохожу мимо кафе "У болгарина", чтоб забрать свою
машину. В поблескивающем неоновыми огнями и зеркалами помещении пусто, и я
готов пройти мимо, но вдруг за угловым столом, где хозяин обычно принимает
своих гостей, замечаю Тони.
Облокотившись над бокалом мартини, Тони вроде бы глубоко задумался о
чем-то, хотя это маловероятно, потому что он совершенно пьян. Мутные
блуждающие глаза смотрят в стол, а желтые от табака пальцы машинально
ерошат волосы.
- А, наконец-то я вижу друга, - невнятно бормочет он, когда я подхожу
к столу. - Друга, да еще в такой черный вечер.
- Почему в черный? - сухо спрашиваю я.
- А ты не слышал разве? Милко убили... Два часа назад его нашли в
метро... Коммунисты прикончили его... Садись, чего ты...
- Значит, нас и вправду осталось семь, - бормочу я, присаживаясь к
столу.
- Пока да... Семь... плохое число... Но, по всей видимости, скоро
останется шестеро, - мрачно заявляет Тони, едва вороча языком. - Смотри,
браток, как бы нам и тебя не потерять...
Он поднимает свою отяжелевшую голову и кричит дремлющему за стойкой
кельнеру:
- Гарсон, еще два мартини!.. За упокой души!

6
- Какой дьявол тебя сюда принес? - спрашивает Франсуаз, с недовольным
видом останавливая меня в прихожей.
- Дорогая моя, я пришел пригласить тебя обедать.
- Я без тебя могу сходить пообедать. Что как раз я и собиралась
сделать.
И в самом деле я застаю ее готовой к выходу - на ней дорогое платье с
черными и белыми цветами и длинные белые перчатки. Этой женщине любой цвет
идет.
- Я ждала тебя не сегодня, а вчера вечером, - напоминает Франсуаз,
глядя на меня все так же недовольно.
- Не смог. Убили одного из Центра.
- Знаю, - безучастно отвечает она. Потом добавляет: - Ну ладно,
проходи. Раз уж пришел...
Мы входим в студию. Указав мне на кресло, Франсуаз направляется к
драгоценной горке, чтоб приготовить что-нибудь выпить.
- Значит, началось, - говорит она, ставя на столик две рюмки рикара и
ведерко со льдом. - Только не так, как ты предполагал. Впрочем, это меня
не удивляет.
- Не моя вина.
- Откуда я знаю? Вчера я доставила тебе пистолет, а шесть часов
спустя одного твоего коллегу нашли мертвым, сраженным несколькими пулями
того же калибра.
- Милко мне ничего плохого не сделал, зачем бы я стал его убивать?
- Можно подумать, что ты целился в Кралева, а угодил в другого. Когда
человек впервые берет в руки оружие...
- Оставь эти плоские шутки.
- Не возражаю! Как только ты расскажешь что-нибудь стоящее.
Отпив из рюмки, я закуриваю сигарету.
- И долго ты будешь тянуть мне душу? - спрашивает Франсуаз и тоже
закуривает.
- То ли еще будет, - отвечаю я. - Франсуаз, я присутствовал при этом
убийстве.
- Очень интересно, - небрежно замечает брюнетка. - Вот почему ты так
важен! Рассказывай же, чего ждешь!
Я коротко рассказываю о случившемся, опуская один-два момента,
которые мне самому пока не ясны и нуждаются в уточнении. Франсуаз слушает
с безучастным видом и, потягивая сигарету, задумчиво смотрит в сторону
террасы.
- Основываясь на твоих показаниях, мы можем задержать Кралева, -
заявляет женщина, когда я заканчиваю рассказ.
- И все испортить, - добавляю я.
- Вот именно. Но так как мы в судебной палате не работаем, то этого
делать не станем. А почему ты вчера не уведомил меня о подслушанном
разговоре и о своих проектах?
- Потому что не придал этому значения. И потому, что ты и не
требовала уведомлять тебя о всяких мелочах. Если бы я уведомил тебя, ты бы
сказала: хорошо, действуй.
- Вероятно.
- И получилось бы то же самое.
- Вероятно.
- Поэтому было бы куда лучше, если бы ты уведомила меня своевременно.
Я понятия не имел, что Милко работал на вас.
- Не работал он на нас. Оказывал мелкие услуги, как многие другие
эмигранты, но на нас он не работал.
- И не уведомил вас о том, что меня хотят ликвидировать?
- Уведомил. Но это лишь одна из мелких услуг, которые нам оказывают
люди вроде него, чтобы поддерживать хорошие отношения с полицией.
- А есть у вас сведения, что он работал на болгар?
Она отрицательно качает головой.
- Тоже нет. Хотя, как я установила сегодня утром, в свое время
возникали подобные сомнения. Он приехал сюда несколько лет назад для
какой-то специализации, потом попал под влияние эмигрантов и отказался
вернуться на родину. Но так как у него не было серьезных оснований для
того, чтоб оставаться здесь, к нему относились с недоверием.
- Это не столь важно, - говорю я. - Оставим мертвых в покое и
вернемся к живым. Те справки, что я просил, очень нужны мне.
- Не волнуйся, они уже готовы, - отвечает брюнетка и тянется за
сумочкой. - Вот они, твои справки, на официальных бланках, с подписями и
печатями. Димов и в самом деле нещадно доит своих американских шефов.
Выходит, ты зря от них шарахаешься...
- Франсуаз, - прерываю я ее, пряча справки, - необходимо записать
один разговор.
- Какой разговор?
- Любовного характера.
- Обожаю такие разговоры.
- Этот не доставит тебе удовольствия - говорить будут по-болгарски.
- Где?
- В отеле "Сен-Лазер".
- Когда?
- Сегодня, завтра, послезавтра - не знаю точно.
- В котором часу?
- Вероятно, пополудни, где-нибудь между пятью и шестью.
- Ладно. Приготовим комнату сегодня же. Еще что?
- Эмблема "скорпион". В полном комплекте.
- Готова. Ты ее получишь. Еще что?
- Пошли обедать.
- Тебе ни в чем нельзя отказать, - вздыхает она. - Особенно если
учесть, что я с голоду подыхаю.

- Это у нас прогулка или гонки? - недовольно бормочет Младенов,
косясь на спидометр.
Мы летим по авеню генерала Леклера со скоростью, чуть превышающей сто
тридцать километров в час, а политический лидер должен заботиться о
собственной жизни.
- За нами, кажется, следят, - объясняю я, не снимая ноги с педали
газа.
- Не допускаю. За Младеновым не могут устанавливать слежку!
- Могут, - кратко возражаю я. - Так же, как за всяким другим. Эти
типы ничем не пренебрегают.
До этого момента я не был уверен, что за нами следят. Но теперь,
взглянув в зеркало заднего вида, убеждаюсь, что черный "ситроен", набрав
скорость, снова показался далеко позади, на пересечении Алезиа. Перед
бульваром Брюн я несколько замедляю ход, затем, оставиви позади Порт
д'Орлеан, жму на педаль газа до предела.
- Если за нами в самом деле следят, так лучше вернуться, вместо того
чтоб так гнать, - нервно замечает старик.
Но после того как я с таким трудом вытащил его из дому, упустить его
сейчас я никак не могу.
- Не бойся, долго так нестись не будем. Поедем на матч. Потерпи
немного.
Перспектива посмотреть матч не вызывает у Младенова ни малейшего
энтузиазма, однако это все же лучше, чем оказаться изуродованным или
убитым в случае, если у меня хоть чуть дрогнет рука, держащая руль. По
существу, сто сорок километров для "ягуара" не такая уж фантастическая
скорость, но когда ходовая часть у этого "ягуара" разболтана и расшатана,
скорость эта весьма ощутима.
Я снова смотрю в зеркало заднего вида и в тот момент, когда черный
"ситроен" снова показывается вдали, резко сворачиваю к стадиону "Буффало".
А тремя минутами позже ставлю свою колымагу среди множества других машин
и, слегка подталкивая, ввожу Младенова на стадион, сотрясаемый возгласами
продавцов. Кому охота, пускай ищет нас здесь, в обществе двадцати тысяч
человек.
Прогулка со стариком была заранее тщательно продумана, и на случай
погони за нами я взял два билета на "Буффало", крайне заинтересованный в
том, чтоб разговор с Младеновым состоялся сегодня же. Билеты, купленные
предварительно, обеспечили нам места в хорошем секторе - в
непосредственной близости от поля и далеко от входов. Если бы и пришло
кому в голову прилипнуть к нам, мы бы увидели его издалека, да и сотни
зрителей не потерпят, чтоб перед ними кто-то маячил, со всех сторон
осыплют бранью.
Стадион битком набит народом. Десятки продавцов звонко и напевно
нахваливают свои мятные конфеты и шоколадное мороженое. Громкоговорители
изливают на людское сборище какой-то хриплый твист. Где-то рядом ревут и
немилосердно воют опробуемые моторы. А над всем этим столпотворением
огромное женское лицо с ослепительной улыбкой внушает нам, что "препарат
ПЕРСИЛЬ стирает лучше, чем любой другой", как будто все собрались тут для
того, чтобы заняться стиркой.
- Пожалуй, сегодня не футбол, а что-то другое, - говорит Младенов
тоном знатока, когда мы занимаем свои места.
Сознание, что он все же остался жив после такой бешеной езды, вызвало
у старика приятное возбуждение.
- Сток-кар, - коротко объясняю я. - Международное соревнование
Франция - Бельгия.
И чтобы избежать дополнительных объяснений, спрашиваю:
- Лиды как будто не было дома, а?
- Ушла с Кралевым. Никак эта девушка не акклиматизируется. Беда мне с
нею.
- Какая такая беда?
- А как же? Доверил ее тебе - вырвалась... Ну, тут еще куда ни шло: у
тебя своих забот хоть отбавляй, тебе не до женитьбы. Потом вроде бы с
Милко сдружилась, но тот оказался олухом, и хорошо, что оказался олухом и
ничего не вышло. Теперь и от Кралева нос воротит. Что ты там о нем ни
говори, это человек серьезный и намерения у него серьезные, но моя так
держится с ним, будто он не мужчина, а змей стоглавый.
- Так ведь ходят вместе? Чего же тебе еще?
- Ходят... Пока не прикрикнешь на нее, не пойдет. Да и то после слез
и сцен на кухне. Будто всю жизнь собирается сидеть на моем горбу!
Старик умолкает и рассеянно смотрит перед собой. Огромное поле
окружено широкой и удобной беговой дорожкой. Но похоже, что сегодня эта
дорожка не будет использована именно потому, что она слишком удобна и
проходит чересчур близко от зрителей. За нею идет вторая, внутренняя
дорожка, неровная и грязная, с разбросанными тут и там препятствиями -
бочками из-под бензина, автомобильными шинами, кучами земли. В этот момент
на поле двумя длинными колоннами выезжают участники состязаний.
- А, да это же автомобильные гонки готовятся, - бормочет Младенов. -
Гонки таратаек.
- Что-то в этом роде, - коротко отвечаю я, так как не знаю, да и не
особенно интересуюсь тем, что такое "сток-кар".
Выехавшие на стадион машины - это действительно таратайки в полном
смысле слова. Это ветераны всевозможных марок: "пежо", "рено", "ситроен",
"олдсмобиль", "шевроле" и даже огромный допотопный "паккард". Хотя они
обшарпаны и разбиты до невозможности, вид у них праздничный, потому что
недавно, может вчера или сегодня утром, их обрызгали простым малярным
лаком. Машины одной команды небесно-голубые, другой - белые.
- Значит, такие дела, - неопределенно говорю я, пока машины той и
другой команды группируются по обе стороны центральных трибун. - А что
установлено относительно убийства Милко?
- Что тут устанавливать? - поднимает брови Младенов. - Коммунисты его
ухлопали, ясно как день. Решили, по-видимому, приступить к разгрому
Центра. Для этих людей все средства хороши.
- А сам-то ты веришь в это или говоришь просто так, ради пропаганды?
- Мне только этого недоставало - с тобой заняться пропагандой! Неужто
не видишь, какой оборот приняло дело?
- Вижу. Дело приняло такой оборот, что Центру, несомненно, грозит
разгром, только не со стороны коммунистов, а изнутри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27