Потом я освобождал нос от понюшки и чистил ею сапоги, — у меня всегда сапоги были начищены, когда я ходил в церковь, — но таким образом я все же нагромождал один порок на другой. Тогда я бросил жевать табак, и у меня не стало ни порока, ни начищенных сапог; так что это было и хорошо и плохо. Но в этом мире все к лучшему, и ты постарайся, чтоб у тебя дела пошли на лад.
Бабушка жаловалась на сильную ломоту в пояснице, и я остался на ночь, чтобы согреть ее в последний раз. Когда я на следующее утро отправился в дорогу, старики стояли у колодца и смотрели мне вслед, щитком приставив к глазам ладони. Мне казалось, будто я отправляюсь в дальний путь, и я весело махал им рукой, оборачивался и махал снова. Я решил из всего извлекать самое лучшее, что только смогу, — но не верил, что все будет хорошо, как в сказке. Курить же старую жвачку я во всяком случае не собирался.
Прежде чем пойти домой, я зашел проститься на хутор, где работал раньше. Хозяина я не застал, старые товарищи обрадовались мне, что было для меня большим утешением, так как я в последнее время начал сомневаться, гожусь ли я вообще на что-нибудь. И коровы в хлеву, узнав меня, лизали мне руки и мотали головами, как будто благодарили за то время, что мы провели вместе. Это также действовало на меня ободряюще. Как-то по-домашнему уютно почувствовал я себя в теплом хлеву, наполненном разнообразными звуками: звоном цепей на шеях коров, жеваньем и пыхтеньем быка от избытка сил. Помнит ли он, как я угощал его вином? Он так смотрел на меня, как будто о чем-то просил, и мотал головой.
Дома было невесело. Отец отправился в город — расстроился, что я не пришел вчера домой; мать была огорчена. А сестры, поддразнивая меня, все время спрашивали, скоро ли я пойду подтирать коровам зады. Тогда я взял свой узелок и отправился на новое место: зеленый сундучок, купленный для меня отцом на аукционе, должен был прибыть следом с первой же оказией.
Я срезал себе суковатую палку и пустился в путь, — ведь я решил извлекать из всего самое лучшее. Я был маленький и хрупкий, но у меня был запас бодрости и мужества, необходимость стать лицом к лицу с неизвестным будущим придала мне сил. От болезней и страха перед темнотой я сумел за эти годы почти совсем отделаться; все это относилось к далекому прошлому в столице. И страх перед адом уступил место зарождавшемуся во мне сознанию серьезности жизни. Но я по-прежнему не отличался хорошим здоровьем, хотя и очень окреп за время пастушества. Холод уже не так сильно донимал меня, и жизнь больше не давила, как тяжелое бремя. Привольное, полное труда и ответственности существование под открытым небом, солнце, воздух и хорошая пища — все вместе способствовало тому, что три лета, проведенные на пастбище, сделали все мое отрочество интересным и содержательным. Можно даже сказать, что на Борнхольме мое детство началось и кончилось. Я как будто впервые родился здесь для жизни, вырвался из мрака и духоты на свет и воздух — на «берег моего детства».


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19