»
Вернулся жандарм, ходивший в канцелярию.
— Я доложил,— сказал он,—нас вызовут первыми! Шипшак был доволен.
— Ну вот и молодец. Разве должен ждать Суат-агабей, пока люди разводятся? Стыдно и грешно!
Неизвестно, думал ли жандарм о наручниках, когда ходил докладывать, однако он решил их снять и сделал это так величественно, словно дарил поместье. Сняв наручники, он сунул их в карман.
Арестант потер запястье левой руки и глубоко, с облегчением вздохнул. Он весь как-то изменился и теперь не прятал от людей свои умные и грустные голубые глаза. Вынув из кармана пачку сигарет, он предложил Шипшаку, а затем жандармам по сигарете.
Наблюдая за ним, Кямиль-бей заметил, что его движения неестественны и неуверенны, очевидно, это было вызвано сознанием своей беспомощности, а не вины.
Кямиль-бей никак не мог понять, какую пользу может принести государству личная трагедия этого человека. То, что на него надели наручники и насильно изолировали от людей, пытаясь этим унизить в глазах общества, могло
быть обычной грубой местью. Неужели у правительства, столица которого оккупирована армиями почти всего мира,
не было других дел?
«Разве поражение и насилие всегда сопутствуют друг
другу?»—подумал Кямиль-бей.
— Суат-бей! Фахрие-ханым! — крикнул пристав. Сначала Кямиль-бей ничего не понял. Только когда арестант взволнованно поднялся, вспомнил он, что Суат-бей судится из-за долга. Кто же его должник? Неужели женщина?.. Мужчина судится с женщиной из-за денег?.. Какие же у нас странные политические заключенные. Сохрани аллах, если кто-нибудь из них станет премьером!
Толкая друг друга, все бросились к дверям, стараясь быстрее попасть в зал.
В коридоре остались только Кямиль-бей, жандармы, Суат-бей, молодая женщина и ее служанка.
На женщине был модный шелковый чаршаф, дорогие туфли и перчатки. Войдя в зал суда, она приподняла пече, за которым скрывалось невинное личико девочки-подростка.
— Суд уже начался?—спросил Кямиль-бея подошедший адвокат, и они вместе вошли в зал заседания.
Это была небольшая комната. Деревянные скамейки для судей и перегородка, отделяющая их от публики, выкрашены темной коричневой краской. Одна из штор оборвана, и конец ее болтался. Железная труба от печки подвязана к потолку на проволоке. На стенах черные пятна. «Должно быть, печь дымит»,—усмехнувшись, подумал
Кямиль-бей.
Вначале его не интересовало монотонное чтение секретаря суда. Он был занят своими мыслями и, кроме того, полагал, что уже знает сущность дела.
— ...копия свидетельства о браке...
— Что он читает? Какое слушается дело?—спросил Кямиль-бей.
— Дело о разводе...
— Что вы говорите? Не может быть!
Но адвокат нисколько не удивлялся. Прищурившись, Кямиль-бей посмотрел на Суат-бея и Фахрие-ханьм.
— Развода просит женщина?
— Ну да.
— Неужели?
Чтобы поверить этому, достаточно было взглянуть на женщину, которая нисколько не стеснялась и совсем не стыдилась. Наоборот, было похоже, что она гордится своим поступком. Мужчина просто перестал ей нравиться... Надоевший человек... Давно замененный другим...
Судья с жиденькой козлиной бородкой, в белой чалме спрашивал ее о чем-то равнодушным голосом.
Женщина, качая головой, упорствовала. Нет, она обязательно добьется своего — брак будет расторгнут...
Беспомощно разведя руками, судья обратился к Суат-бею:
— А вы что скажете?
— Я не согласен на развод. Развода не дам. У нас двое детей.
— Вот видите, ханым. У вас двое детей. Разве это не грешно?
—Я достаточно богата, чтобы воспитать своих детей... Я настаиваю на разводе.
— Дело не только в воспитании детей... Они ведь станут сиротами,— взволнованно сказал Суат-бей.
Но, видно, эта женщина не привыкла к тому, чтобы ей возражали, и была настолько бездушна и глупа, что мало думала о будущем детей.
— О своих детях я позабочусь сама. Закон на моей стороне.
Суат-бей посмотрел на жену, но она с негодованием отвернулась.
Кямиль-бей подумал, что, вероятно, она считает мужа виновным и поэтому сердится на него.
В зале стало тихо. Слышалось только легкое покашливание судьи.
Поднялся адвокат женщины. Он заговорил тем спокойным голосом, каким говорят опытные адвокаты, заранее знающие, что дело будет выиграно.
— Закон гласит: приговоренные сроком на пять и более лет после окончательного утверждения приговора теряют все права на отцовство и супружество. Опираясь на вышеупомянутый закон, мы и обратились в уважаемый суд. Копия приговора нами представлена. Моя подзащитная из знатной семьи. Она не может состоять в браке с человеком, приговоренным к длительному тюремному
Заключению. Это пятнает ее честь. То, что она передала нам опеку «ад детьми...
— Но, господин судья!..
— Не перебивайте. Что еще?
— Я все сказал и прошу вынести решение о расторжении брачного договора,— заключил адвокат и, уверенный в победе, сел на свое место.
— Вот теперь можете говорить!—сказал судья Суат-бею.
То ли от того что его перебили, то ли потеряв всякую надежду, Суат-бей устало пожал плечами и с трудом нехотя сказал:
— Я не осужден за преступление, которое может запятнать чью-то честь, и также принадлежу к знатной семье. Осужден я только за свои идеи... за любовь к родине.
Судья испуганно прервал его.
— Эта сторона Дела не интересует суд. Можете ли вы что-нибудь ответить адвокату по существу?
— Как не интересует? Развод связан с потерей чести, я же не сделал ничего, что позорило бы мою честь.
— Суд примет во внимание и это. Заседание окончено. Прошу освободить зал заседаний.
Суат-бей вышел в коридор и сел на прежнее место. У Шипшака от возмущения расширились зрачки.
— Ну и мир! —прошептал он.
Все смотрели на Суат-бея с ужасом и состраданием. Кямиль-бей взял адвоката под руку, и они покинули зал суда. И лишь на улице Кямиль-бей с удивлением спросил:
— Что же это такое?
Адвокат принадлежал к англофилам. Чтобы смягчить впечатление, произведенное судом на Кямиль-бея, он хладнокровно сказал:
— А что тут особенного? Женщина права. Разве можно такого человека ждать пять лет? Они, видите ли, говорят, что все это «во имя родины»... И воображают, что, обманывая себя, смогут обмануть и других. Никак не могу понять, почему те, кто губит свое отечество, постоянно козыряют патриотизмом... Женщина не хочет. Вот и все. Разве было бы лучше, если бы она не развелась, а стала развратничать, пока ее муж сидит в тюрьме?
— Бог мой, что вы говорите!
— Я говорю сущую правду. Позор, что муж так настаивал и не соглашался на развод. Понятно?
— Да. Ясно...
Но у Кямиль-бея было скверно на душе. «Станет ли такой моя Айше? — думал он. — Такой женщиной... Помилуй бог, не женщиной, а мерзостью?»
ГЛАВА ВТОРАЯ
Кямиль-бей был единственным сыном Селим-паши, такого богатого человека, что он даже точно не знал размеров своего состояния.
Окончив Галатасарайский лицей, Кямиль-бей изучал философию в Сорбонне и Шекспира в Лондоне. Затем, желая совершенствоваться в живописи, он долго жил в Риме, лишь иногда покидая его для поездок в Египет, Индию, Китай, Канаду, Северную и Южную Америку.
В 1913 году в Стамбуле, в возрасте двадцати семи лет, он женился. Его жена Нермин была дочерью Тад-жеддин-паши, промотавшего все свое состояние в игорных домах и на любовниц. После его скоропостижной смерти семье не осталось ничего, кроме долгов. Нермин прекрасно говорила по-французски и хорошо играла на рояле. Увидев ее впервые, Кямиль-бей был поражен ее красотой. Он смотрел на нее, как завороженный, затаив дыхание. Никакое описание, никакая даже самая верная фотография не смогли бы передать прелесть Нермин. Все в ней было прекрасно — лицо, фигура, походка, каждый жест, каждое движение. Казалось, она излучает красоту.
Кямиль-бей всегда понимал разницу между случайными любовными приключениями и настоящей любовью. До женитьбы он ни одну женщину не принимал всерьез. Поэтому он полюбил жену всей силой неиспорченного сердца и гордился этим чувством.
После свадьбы они отправились в Европу. В этом не было ни презрения к родине, ни преклонения перед Европой. Кямиль-бей с гордостью представлял свою красавицу жену европейской аристократии, с пренебрежением относящейся к далеким восточным странам. Нермин имела ошеломляющий успех. Несмотря на новую, непривыч-
ную обстановку, она никогда не теряла своей обаятельной непосредственности и не смутилась даже при посещении Букингемского дворца, который своей чопорностью и строгим церемониалом мог привести в замешательство и более опытного человека. Благодаря ей высокопоставленные круги Европы получили возможность по достоинству оценить если не всех граждан Османской империи, то хотя бы высшие круги Стамбула и Измира.
Когда разразилась первая мировая война, Кямиль-бей и Нермин находились в Испании, где жили в гостях у друга Кямиль-бея — испанского принца, страстного коллекционера восточных безделушек.
В их кругу войну никто не принял всерьез, поэтому и они сначала не придали ей никакого значения. Похоже было на то, что, следуя примеру Испании, Османская империя в войну не вступит.
В порту Барселоны стояли два немецких военных судна, олицетворявших боевую мощь Германии. Никто, даже такой проницательный дипломат, как турецкий посол в Мадриде, не мог предположить, что, преследуемые английским флотом, эти суда войдут в Дарданеллы и, получив там убежище, тем самым вовлекут в войну и Турцию — государство, уже разоренное двумя войнами и революцией.
Когда Османская империя оказалась внезапно втянутой в войну, молодожены покинули гостеприимный дворец и, сняв виллу, стали ждать ее окончания. Все были уверены в том, что она продлится недолго.
Кямиль-бей поступил на скромную должность переводчика при турецком посольстве, отказавшись от жалованья. Он сделал это не для того, чтобы продемонстрировать свой патриотизм, а потому, что не нуждался в тех нескольких золотых, которые мог ежемесячно получать.
В октябре 1916 года у них родилась дочь. Нермин хотела назвать ее в честь мужа — Кямиле. Но Кямиль-бей предложил имя Нериман, похожее на имя жены. Наконец они решили бросить жребий. Чтобы «отдать божье богу, а кесарево кесарю», выбрали и третье имя: «Айше». Жребий пал на последнее. Целуя жену, Кямиль-бей сказал:. «Что поделаешь, дорогая, видно, так угодно аллаху!»
События приняли такой оборот, что Турция уже не Могла выйти из войны. Танненберг одержал победу на русском фронте, но Германия не смогла сломить Францию. В Кут Эль-Амаре турки взяли в плен английский генералитет, но потеряли Трабзон.
Узнав о победе при Чанаккале, испанская знать обрадовалась больше турок. Она предполагала, что, если России не будет оказана помощь, война затянется, а продолжение войны—это новые барыши...
И хотя священная Медина и Великая Кааба оказались уже под пятой врага, османская армия сражалась в Галиции.Когда Рыфкы-бей, больше интересующийся своей коллекцией мундштуков, чем обязанностями посла, забил наконец тревогу, заявив, что положение ему не нравится, пришла весть о том, что в России вспыхнула революция и царские войска, захватившие большую часть Анатолии, отступили.
Все складывалось в пользу немцев, и казалось, что они уже выигрывают войну, как вдруг выступила Америка. Германия была побеждена, несмотря на то, что заключила сепаратный мир с Россией. Особенно пострадала Османская империя.
Доходы от имений, которые Кямиль-бей получал через Швейцарию и Норвегию путем сложнейших банковских комбинаций, не поступали уже целый год.
Не впадая в панику, он начал подумывать о том, что ему предпринять. Уже не было пользы ни в землях, находящихся в районе Мосула и в Сирии, ни в акциях, приносивших хороший доход до войны. Два года они прожили на деньги, вырученные от продажи земель в Стамбуле и его окрестностях. Кямиль-бей не знал, оставалось ли у него еще что-нибудь. Он не возобновил контракта на виллу, ко-
торую они снимали, и продал мебель, хотя раньше мечтал перевезти ее в Стамбул. Все это он делал обдуманно, не спеша, ничего не говоря жене. Наконец, они сели в поезд и покинули Мадрид, а в Барселоне пересели на шлюп, направляющийся прямо в Стамбул. Кямиль-бей давно мечтал о таком путешествии.
В это время Айше было четыре года. Она знала испанский язык — как четырехлетняя испанка, французский — как французская девочка в этом возрасте и турецкий — как ее стамбульские сверстницы.
Нермин была светлой шатенкой, но Айше, как и ее отец,— брюнеткой. Веселая, умная, живая и даже озорная, она с первого же дня плавания стала любимицей команды старого французского шлюпа, участвовавшего в
войне.Перед отъездом Кямиль-бей заказал дочери матросский костюмчик. В этой одежде, которая уже через час была вся в грязи, Айше походила на маленького юнгу. Не слушая предостережений матери, которая то и дело сдерживала ее: «Ты упадешь в море», она с криком бегала за моряками по ржавой железной палубе и лазила по трапам, как обезьяна.
Во время войны, продолжавшейся четыре с половиной года, капитан, офицеры и матросы служили на многих кораблях, и им не раз приходилось встречаться лицом к лицу со смертью. Они знали много военных историй и рассказывали их равнодушными, безразличными голосами, столь несвойственными экспансивным французам.
В первые дни плавания Кямиль-бей не прислушивался к их рассказам. Франция была победившей страной, и эти моряки — победители. Правда, они как будто не гордились, но это кажущееся равнодушие могло быть особым видом гордости.
Однажды Кямиль-бей заговорил об этом с капитаном. Это был человек с всегда улыбающимся лицом, большим животом и таким красным носом, какой бывает только от чрезмерного потребления алкоголя. Капитан любил рассказывать анекдоты. Другой его страстью были чистые рубашки. Быть всегда в чистой рубашке — вполне естественно для каждого, кто не занимается грязной физической работой, но у капитана было к ним особое пристрастие.
— Как бы вы ни жаловались на войну, вы все же выглядите довольным, капитан!—шутя сказал Кямиль-бей.
— Вы не воевали?—спросил капитан.
— Слава богу, не воевал.
— Нелегко оставаться в стороне, когда другие воюют?
— Может быть, вы и правы, но у меня никогда не было этого чувства. Я не люблю войны ни в каком ее виде. Что способна разрешить война? История знает столько побед и столько поражений... Взять хотя бы то, что происходит между вами и немцами... В 1871 году победили они. Сейчас — вы. То же самое — победы Наполеона. Они не смогли предотвратить Ватерлоо. А Ватерлоо — Вердена...
— Но ведь все-таки что-то меняется. Война — это высшая, самая опасная форма общественной неурядицы.
— Я сторонник того, чтобы события развивались стихийно. Ни победы, ни поражения не вечны. Ведь всегда все кончается так, как должно кончиться. Зачем же воевать? Рим сражался с варварами, в результате пал сам... А варвары приобщились к цивилизации... Ради христианства и мусульманства пролилось много крови. Но какую это принесло пользу? Все идет по предначертаниям судьбы.
— Если на родине товарищ герой, инвалид войны, спросит вас, где вы были?..
— Сейчас я здесь. Все равно мы побеждены, вот что я отвечу. Во всяком случае, никто не скажет, что мы проиграли войну потому, что я не принимал в ней участия. Испания не воевала, но я видел в Испании несчастный, озлобленный нищетой народ. Ведь вы сами говорили: даже одержав победу, войной нельзя гордиться.
— Да, я действительно так говорил. Но, чтобы иметь право так говорить, надо знать войну. Война познается только, когда сам воюешь. Вот если бы вы воевали, но не погибли и не стали инвалидом, мы поняли бы друг друга. Ведь мы оба не любим войны. Чтобы кончились войны, надо договориться всем, кто против них. В этом мы должны быть едины.
Если бы Кямиль-бей ехал со своей семьей на быстроходном судне, с множеством пассажиров, он не задумался бы над словами капитана, не понял бы их и со спокойным сердцем продолжал бы размышлять о своих личных делах Но старый шлюп делал не более пяти миль в час, и казалось, что он неподвижно стоит на гладкой поверхно-
сти Средиземного Моря, Как античная безделушка на хрустальном столе. Времени было достаточно.
Подводные лодки уже не угрожали шлюпу, но все еще приходилось опасаться мин. Поэтому день и ночь на носу стояли вахтенные, и, как только наступала темнота, маленький корабельный прожектор тщательно прощупывал путь.
Капитан и его помощник в покер играли очень плохо. Не получая удовольствия от такой игры, Кямиль-бей интересовался лагом, работой лота, звездами, по которым ориентировались ночью, морскими картами и курсом шлюпа. Иногда он даже стоял у штурвала, порой с увлечением, а порой испытывая невыносимую скуку.
Во время плавания разговор волей-неволей не раз возвращался к войне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36