ведь для этого он и пришел.
Ахмет спросил, который час, и, не дожидаясь ответа, наклонился к Кямиль-бею.
— Завтра утром нам необходимо иметь тридцать девять тысяч,— выпалил он. — А у меня нет и тридцати девяти лир.
Они подумали, что он шутит.
— Сейчас по европейскому времени час, дорогой мой,— улыбнувшись, сказал Кямиль-бей. — До завтрашнего утра в нашем распоряжении восемнадцать часов. К сожалению, в нашей стране еще не создана такая типография, которая успела бы напечатать за это время столько банкнот. Да и почему именно тридцать девять, а, ну скажем, не сорок тысяч!
В ответ на эту шутку Ахмет прищурил глаза:
— А потому, генеральский сынок, что одиннадцать тысяч уже есть.
— Значит, всего нужно пятьдесят тысяч?
— А вы как думали? Вы увозите ваши деньги в Европу и проматываете там все до последнего... До последнего... — повторил он и замолчал. Через мгновение, словно очнувшись, он широко открыл глаза. — О чем мы говорим, о аллах!
Слуга пришел за пустыми стаканами.
— Выпьем еще?—предложил Кямиль-бей.
— Не надо. У меня кружится голова. Со вчерашнего вечера я ничего не ел. Брожу с двумя бубликами в кармане. Если мы этих денег не раздобудем, я обесчещен. Я покончу с собой.— Он вздохнул.— Где застрял этот Ниязи? Какой тяжелый, какой бесчувственный человек!.. Он обещал прийти в половине второго, а опаздывает, словно задержался на аудиенции у Гарривгтона...
— Перестаньте! Я не позволю клеветать на моего брата Ниязи.
— На вашего брата Ниязи! Вы понимаете, дорогая моя, что значит тысяча тонн боеприпасов, погруженных на пароход для отправки в Инеболу?
Недиме и Кямиль-бей в один голос воскликнули:
— Тысяча тонн боеприпасов будет отправлена в Инеболу? Вот это новость! Да благословит вас аллах!
— Э, оставьте! Пусть лучше аллах покарает меня. Разве я этого не предвидел? Во всем виноват я... Дело провалилось из-за моего невезения...
— Как это провалилось? Такое дело не может провалиться! Ведь вы сказали, что боеприпасы уже погружены на пароход!—воскликнула Недиме-ханьш.
Ахмет грустно улыбнулся.
— Мы провалили дело, Недиме-ханым! Если Ниязи не найдет выхода... Но вряд ли он достанет такие деньги... Остается одно — пойти и броситься в море.
— Расскажите же, наконец, все толком! Закурив, Ахмет начал рассказывать:
— В Золотом Роге мы спрятали тысячу тонн боеприпасов, но до сих пор не имели никакой возможности их отправить— не было транспорта. Наконец Ниязи-эфенди нашел пароход. Сторговались за одиннадцать тысяч лир. Половина денег вперед, а остальные выплачиваются в Инеболу. Пароход «Арарат» под предлогом покраски вошел в Золотой Рог и пришвартовался к барже, стоявшей между Касымпашой и Фенером. Что я пережил за последнюю неделю, знают только аллах и я. Закончить погрузку в течение одной ночи не представлялось возможным, так как на нашей стороне была только часть грузчиков, другая часть была на стороне стамбульского правительства. Встретившись с бригадирами Салихом и Османом, я договорился с ними обо всем. Погрузку нужно было произвести так, чтобы не вызвать подозрения у охраны и старосты Шабана, верных стамбульскому правительству. Поэтому решили, что ни один из грузчиков не покинет судно до полного окончания погрузки. Каждая из сторон следила друг за другом, стараясь все испортить. Наконец, 'столковавшись о цене, я позвонил Салиху. Назвал ему цифру. Это был пароль. Салих должен был подготовить бригаду из самых надежных, самых работоспособных людей и послать их по одному на место погрузки. Группа национальной обороны отправила в наш товарный склад несколько своих товарищей. Капитан Биляль, капитан Хакки, лейтенант Кайюм,
лейтенант Ахмет, капитан Тахсин, Шахмет из Хемшина, Большевик Мустафа, плотник Адиль-уста—все пришли. Грузить решили без лебедки, передавая ящики из рук в руки, и по настилу спускать в трюм. За три ночи нам удалось погрузить только шестьсот пятьдесят тонн. На четвертую ночь, то есть вчера, нам сообщили, что оставаться в Золотом Роге пароходу опасно, больше ждать нельзя. Он должен был подойти к набережной Сиркеджи. Если б вы только знали, что я вчера перенес. Мне казалось, что весь Стамбул, от мала до велика, женщины, мужчины, дети — все превратились в сыщиков и следят за мной. Мне надо было попасть на пароход, чтобы сообщить о сложившейся обстановке. Но, чтобы подъехать к пароходу, необходимо взять лодку. Дважды я подходил к лодочной пристани в Эминёню и оба раза не решался сесть в лодку. Продавец халвы — албанец — и тот казался мне агентом тайной полиции. В лысом торговце бубликами я тоже заподозрил шпиона. Я пошел к пристани Емиш. Там мне показался подозрительным лодочник, и я опять не решился... Короче говоря, я послал известие на пароход другим способом.
— Надо было сделать все возможное и погрузить остальные боеприпасы.
— Кто мог думать об этом, Недиме-ханым! Я удивляюсь, как не сошел с ума, как пережил вчерашнюю ночь. Если у них возникнет подозрение, пароходу не пройти мимо Ункапаны! Достаточно самого поверхностного обыска. Только подумайте, одних патронов для маузера сорок тысяч штук. Не считая снарядов. Когда я пришел сегодня утром в Каракёй, мост был разведен. Я посмотрел на набережную Сиркеджи, но не смог различить парохода «Арарат», забыл — черная у него труба или красная? Может быть, съездить в Касымпаша? — подумал я. Потом сообразил. Зачем ждать, пока сведут мост!—и прыгнул в лодку. Смотрю, «Арарат» давно уже пришвартовался к причалу Сиркеджи. Ну, думаю, слава богу! Сейчас возьмет пассажиров и отчалит. Я даже заплакал от радости... Ох, как нужен анатолийцам этот подарок после победы под Инё-ню! А ваша радость от такой вести? Я решил, что, как только пароход тронется, побегу к вам. Пошел на склад, попросил нашего грузчика принести чаю и пару бубликов,
наелся, растянулся на диване и попробовал уснуть. Но не успел я закрыть глаза, как передо мной вырос Ниязи-эфен-ди. Призрак? Сон? А он говорит: «Вставай, братец, сейчас не время спать. Положение серьезное». — Обыск на пароходе?
— Нет, мы наняли пароход у одного человека, по имени Розальти. Ему зачем-то понадобилось еще раз переговорить с нами. Прийти на склад он отказался, но сказал, что в девять часов будет ждать нас у себя дома.
— Зачем? Вы ходили к нему?
— Еще не было и семи часов, когда мы узнали об этом. Целых два часа мы терялись в догадках. Его желание видеть нас не предвещало ничего хорошего, но не хотелось верить, что пришла беда. Наконец мы решили, что англичане что-то заподозрили и Розальти хочет посоветовать нам, как спасти груз. К половине девятого мы доехали на трамвае до Агаджами. Месье Розальти живет в темной, сырой квартире на третьем этаже. Это высокий человек с длинной бородой и живыми блестящими глазами. Уже с первого взгляда мне не понравились его глаза... Он велел принести нам по чашке кофе и, пока мы его пили, молчал. Я очень волновался, ведь если бы он собирался сказать нам что-нибудь хорошее, то не тянул бы так долго. Наконец, я не выдержал и спросил, зачем он хотел нас видеть? Вот вкратце его ответ: «Ради успеха в таких серьезных делах не надо жалеть денег. Все сложилось иначе, чем мы предполагали. Для спасения парохода нужно дать англичанам крупную, взятку. Короче говоря, пароход сможет выйти в путь, только если у меня будет пятьдесят тысяч лир. Я жду до восьми часов вечера. Если до тех пор не получу ответа, я считаю себя свободным от всех обязательств. Пароходу угрожает опасность, мне нужно его спасти. Мы тоже в опасности. Вы знаете капризы судьбы. Кто заверит меня в том, что завтра я не вынужден буду оставить эти места? А я живу в Стамбуле уже двадцать лет. К тому же требуемая сумма не составляет даже половины стоимости товара, который мы посылаем воюющей армии. Тысяча тонн боеприпасов — ведь это вопрос жизни и смерти. Переговорите со своим начальством и дайте мне ответ. Извините, что побеспокоил вас. А сейчас нам надо расстаться. У меня важное свидание в гостинице «Крокер».
— Какая наглость!—Недиме-ханым прижала руки к груди.
Ахмет продолжал, но уже более кратко, — Я сообщил обо всем группе, объяснил положение. Мне сказали, что деньги достать невозможно. Я был уверен, что получу такой ответ.
— А где же Ниязи-агабей?
— Выйдя из дома Розальти, мы вместе Прошли пешком до площади Таксим. Мы пытались найти выход. Я сказал, что сообщу об этом кому следует. Хотя и трудно найти пятьдесят тысяч лир, но и ждать невозможно, раз дело приняло такой оборот. Ниязи сказал, что поищет деньги в других местах. Мы расстались и договорились встретиться здесь в половине второго или в два.
Все молчали. Ахмет прошептал:
— Подумать только! Пятьдесят тысяч лир. Пятьдесят грязных банкнот —стопка бумаги вот такой толщины. Если все их бросить в жаровню, то на этом нельзя было бы сварить даже чашку кофе. Можно сойти с ума...
Кямиль-бей опустил голову.
Деньги, когда-то оставшиеся после отца, лежали в золотых лирах на его счету в Османском банке и на несколько тысяч превышали эту сумму. О аллах! Сила денег, страшная сила, способная спасти столько жизней честных граждан или уничтожить такое же количество врагов. Может быть, эта сила могла спасти родину? О аллах! Как глупо, как бессовестно превратил он эти деньги в грязь, думая, что это его собственное достояние, не подозревая, что, проматывая его, он причинял зло тысячам людей. О аллах!
Кямиль-бей испуганно взглянул на друзей, боясь, что они поняли его мысли. Они опустили глаза.
Неожиданно открылась дверь и на пороге появился Ниязи. Он был очень бледен.
— Наконец-то вы пришли, Ниязи-агабей, наконец... — сказала Недиме-ханым.
— Лучше было бы.не приходить.
Ниязи, не снимая пальто, в полном изнеможении опустился на стул и, горько улыбнувшись, посмотрел на Ахме-та.
— Что нового?—спросил он и, не дожидаясь ответа, сказал:
— Конечно, не достали, не смогли достать, иначе вы не сидели бы здесь.
— Достанем. Не достать нельзя, немыслимо, — неуверенно сказал Ахмет.
— Да, нечего сказать, красиво получается! - воскликнул Ниязи. — Вот уже в течение четырех часов мы не можем найти такую ничтожную сумму. Огромный город... Пятисотлетняя столица... Кого тут только нет— генералы, купцы, аристократия, хозяева крупных предприятий, наследники больших состояний, а мы... Сейчас я узнал еще одну неприятную новость. Оккупационные власти обещают большое вознаграждение за сообщение о контрабанде, подобно нашей.
— Неужели?
— Кто сказал?
— Я узнал от одного товарища, — ответил Ниязи. — В опасности не только те боеприпасы, что на пароходе, но и оставшиеся на складе... Гяурам известно, что «Арарат» грузили между Фенером и Касымпашой. В течение ближайшего часа все может быть обнаружено.— И словно стыдясь открыто посмотреть в лицо Недиме-ханым, он спросил:
— Осталось ли у вас что-нибудь из благотворительных средств?
— Нет, ничего.
— Хоть несколько тысяч лир! Мы бы их отдали сейчас же. Я, кажется, сойду с ума. Меня всегда убивает безвыходность положения. Почему мы так беспомощны? У нас есть сила, смелость, ум. Ведь мы же не из тех, кто боится за свою шкуру. Я был всюду. Заходил к Кираз Хамди-паше, к полковнику Рефик-бею. Это передовые люди «Общества военного надзора». Обратился в общество «Кара-кол» . Все жалуются на плохие дела. Людей, которые могли бы нам помочь, мы по неосторожности обидели. Я всегда говорил: у каждого народа свои методы борьбы. Наш народ уважает только силу. Разве можно работать европейскими методами в стране, которая не знала другой оппозиции, кроме разбойничьей? Иттихадистам удалось свер-
гнуть Кровавого Султана исключительно благодаря комитетам 2. Разве не глупо забывать эту положительную сторону недавней истории?
Его слушали, не прерывая. Обычно Ниязи говорил мало, но сегодня у него, видимо, все кипело в душе. Он привык время от времени делиться своими огорчениями с Ах-метом. Но, жалуясь, почему-то старался не произносить имени Мустафы Кемаля, а обвинял других, говоря: «Приближенные обманули пашу, они заставили его избрать неверный путь».
— Члены «Общества военного надзора» и члены общества «Каракол» обижены на нас, а ведь сейчас нам дорог каждый патриот,—вздохнув, продолжал Ниязи.—Мы стараемся использовать даже хромых и слепых. А тут нет-нет, да и приходит из Анатолии приказ, вынуждающий бездействовать целые организации. Разве вы не знаете нашего брата? Если нам сверху скажут: «Ударь его», мы убьем этого человека, а труп изрубим на куски. Вот поэтому многие офицеры, имеющие рекомендации от «Общества военного надзора», запятнаны грязной клеветой. Выдумали, что полковник генерального штаба Рефик-бей был уволен из армии за воровство... Кое-что наклеветали и на других. Что касается общества «Каракол», то его ни в коем случае нельзя было игнорировать. Не будем говорить об Анатолии, но для Стамбула пригодны только методы общества «Каракол». Конспирация придает силу и значение. Имена членов, руководящего комитета, их количество, места сбора, избирательная система, методы работы должны оставаться в тайне. Этого нельзя раскрывать. Комитет должен немедленно казнить заподозренного в разоблачении. Вот что я называю правильной организацией. Соблюдение строжайшей тайны—дело далеко не простое. Поскольку «Каракол»— организация Национальной армии, были избраны и назначены: верховный главнокомандующий, начальник генерального штаба, командующие армиями, корпусами, дивизиями и их штабы. Они должны работать в полной тайне. Если вы узнаете, какой приказ прислан из Анатолии стамбульскому «Обществу защиты прав», вы ужаснетесь. Он тормозит всю деятельность общества. Устав «Каракола» вы-
зывает у некоторых ужас своей прямолинейностью и твердостью, но, по-моему, он заслуживает только одобрения. Конечно, мы должны быть непримиримы и не бояться насильственных мер. Подумайте, какое теперь время! Наш народ никогда не станет на правильный путь, если не поймет этого. Разве наши противники не прибегают к террору? Если приговор Ихсан-бея к десяти годам не террор, то что же это? Уже целый год, как в Стамбуле создана и все расширяется организация, деятельность которой основывается на уставе «Общества защиты прав». Анатолия считает, что основная задача в Стамбуле — объединение всех идеологических течений. Как же эти объединенные идеологические течения образумят чернобородого гяура? Уж не этот ли комитет достанет необходимые нам деньги? Даже вооруженная организация, предназначенная для оперативных действий и особых мероприятий, будет создана согласно уставу «Общества защиты прав». Но не возлагайте на это больших надежд. Если руководящий комитет Стамбула и исполнительные комитеты подчиненных ему ячеек на местах из опасения преследований и разгрома нельзя будет сделать легальными, лица, входящие в эти комитеты, уйдут в подполье. Они и сейчас уже так законспирированы, что мы не можем получить в кассе этих тайных патриотов небольшую сумму, которая необходима для спасения парохода с боеприпасами, а ведь от этого зависит судьба родины. Ну как тут не сойти с ума?
— Успокойтесь, Ниязи-агабей, мы найдем выход. Мы не будем сидеть сложа руки.
— Вся надежда на вас, Недиме. Я обращался к товарищам из «Каракола», умолял каждого, кого только смог поймать, но все очень осторожны. «Если нас никто не знает, то знаешь ты, — отвечали они. —Мы не сорок, а четыреста тысяч можем достать за полчаса. Шесть добровольцев нападут на Османский банк— вот и все. Но ведь тебе же известны наши разногласия с «Обществом защиты прав». Если нас еще обвинят в грабеже, это будет ударом для единства национальных сил. Поэтому мы пока выжидаем. Анкарцы, конечно, поймут свою ошибку, снимут запреты, и тогда мы найдем столько боеприпасов, что для их вывоза понадобится не один пароход, а десять». Мне кажется, что они даже довольны тем, что мы оказались в таком
затруднительном положений с пароходом «Арарат», полагая, что это поможет Анкаре скорее понять свою ошибку. А пока обе стороны обвиняют друг друга, боеприпасы выскользнут у нас из рук. Да и не только боеприпасы! Пропадут и одиннадцать тысяч лир...
До сих пор никто не подумал об этом. Ахмет выругался, но тотчас же извинился перед Недиме-ханым.
— Не взыщите, Недиме! Я забыл об этих одиннадцати тысячах, ведь мы уже передали их Розальти. Если бы я сразу вспомнил об этом, возможно, начальник группы нашел бы какой-нибудь выход! У меня голова не на месте! Ускользают из рук боеприпасы и уносят с собой одиннадцать тысяч, взятые у нищего народа. Кроме того, мы упускаем блестящую возможность: ведь с этой фирмой мы могли бы делать большие дела. Ниязи прав. Нетрудно и с ума сойти...
— Ненавижу тыл. На фронте можно хоть умереть, если больше ни на что не годен!
Никакой надежды больше не было, и Недиме-ханым, понимая, что говорит неправду, повторила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36