– Где ты был вчера вечером? – Джонсон снова перевел разговор в иное русло.
– Ездил по вызовам. Я работаю в медицинской фирме, и в эту ночь у меня было дежурство.
– Расскажи подробнее.
– Ну, эта фирма работает как «скорая помощь».
– Значит, ты всю ночь работал? Один или с кем-нибудь еще?
Вид у парня действительно был усталый.
– В четыре часа я лег спать. До этого со мной все время был врач-стажер.
Неожиданно Джонсону пришла в голову мысль.
– Ты работаешь в этой больнице? К вам поступала некая миссис Гудпастчер? У нее вроде бы был удар.
Молодой человек кивнул:
– Да, она была очень плоха.
– В какое время ее привезли?
Но точного времени Мэтью не знал, он мог только предположить, что случилось это где-то около одиннадцати.
– При ней находился муж?
– Да, он был ужасно напуган и нервничал.
– Он остался с женой на всю ночь?
– Да. Все время крутился под ногами, никак было от него не отделаться.
Теперь Джонсон выяснил у Сакса практически все, что мог. Вряд ли имело смысл вызывать его для повторного допроса.
– Где она доставала наркотики?
Молодому человеку не хотелось отвечать на этот вопрос, но прирожденным лжецом он не был, а освоить это искусство в совершенстве еще не успел. Поэтому, после того как Джонсон жестко посмотрел ему в глаза и повторил: «Мэтью!» – он сдался:
– У одного парня по имени Боумен. Он работает помощником куратора в музее.
– Ты молчишь.
Истинность этого замечания не вызывала сомнений, равно как и предвкушение окончательного триумфа в голосе Уортон. Лицо Билрота хранило полное безразличие; он смотрел на улицы, становившиеся все более унылыми по мере того, как полицейская машина приближалась к его дому. Тим Билрот вспотел и заметно дрожал. Уортон, сидевшая рядом с водителем, обернулась, чтобы проверить, все ли с ним в порядке. Она брезгливо наморщила свой щедро напудренный нос, боясь вдохнуть испарения, которые, казалось, исходили от Билрота.
«Очевидно, он замкнулся в себе», – подумала она отстраненно, как врач-клиницист, который констатирует не особенно интересующий его факт.
Она чувствовала, что этот парень виновен. Она почти физически ощущала ту похоть и тот восторг, которые охватили его, когда он насиловал девушку, а затем убил ее и в безумном порыве вывернул наизнанку.
И когда она это докажет, когда она представит миру маньяка, который проделал все это, ее карьера будет обеспечена. Касл останется в этом деле лишь бледной тенью где-то на заднем плане, такой же безучастной, как всегда (возможно, именно из-за этого она и презирала старшего инспектора).
Уортон чувствовала: эта победа докажет, что все те долгие годы, которые она шла к ней, не пропали даром. Наконец-то она достигнет того, что ей до сих пор не удавалось: все эти сделанные шепотом признания, разговоры тайком, ночи на спине, притворный смех в ответ на тупые шутки – теперь все будет оправдано в ее собственных глазах. Господи, даже те несколько отвратительных минут с суперинтендантом Блумом в отеле «Новая Каледония», когда она, прижатая к стене, чувствовала над своим ухом его сиплое дыхание, а между ног – его шершавый член, – даже это теперь станет не таким грязным и отвратительным.
Она закинула ногу на ногу.
А может быть, все совсем и не так…
Автомобиль остановился, но еще несколько мгновений Уортон не могла стряхнуть с себя ощущение облепившей ее грязи.
– Приехали, инспектор.
Водитель хорошо знал Уортон и чувствовал ее теперешнее настроение.
– Знаю, – бросила она и открыла дверь.
Пока Билрота вытаскивали наружу, она, стоя рядом с машиной, огляделась. То, что она видела вокруг, было какой-то иной планетой: не Землей, а штрафной космической колонией, куда ссылали совсем уж пропащих и неисправимых.
Куда бы она ни кинула взгляд, везде царил дух безысходности и покорного подчинения судьбе. Автомобили проржавели, краска на домах осыпалась, и их стены сплошь покрывали надписи и рисунки. Довершали пейзаж огромные кучи неубранного мусора. Всюду одно и то же уничижение, утрата всего человеческого.
Квартира Билрота находилась на верхнем этаже одного из этих однотипных, стоявших в ряд домов. Перед домом, в садике не больше метра длиной, виднелись останки автомашины. Когда-то ее подожгли, и, судя по ближайшей стене, это было проделано здесь же. Входная дверь, изготовленная некогда из прочного дерева, под действием плесени, постоянных пинков и собачьей мочи превратилась в нечто покоробленное и скособоченное, кое-как закрывавшее дверной проем.
– О господи. – Водитель повел носом в сторону дровяного сарая с таким видом, словно учуял там нечто непотребное.
Билрота было не так-то легко выцарапать из недр автомобиля. Когда полицейским это наконец удалось, парень, стоя в наручниках, тупо уставился на собачьи экскременты, щедро покрывшие тротуар. Уилсон так сильно ухватил Билрота за воротник фуфайки, что тот от неожиданности повалился на него.
– У тебя есть ключ, Тим? – обратилась к нему инспектор Уортон как можно более ласковым тоном.
Однако Билрот внезапно обнаружил что-то очень привлекательное в одной из щелей тротуара и не удостоил инспектора ответом.
– Взломать дверь ничего не стоит, – заметил водитель.
– Так как же, Тим? – снова спросила она.
По-прежнему никакой реакции. Тогда Уортон кивнула водителю, и тот открыл багажник, где совершенно случайно оказалась кувалда.
– Тим, в последний раз спрашиваю.
Но Билрот с таким интересом разглядывал кучу собачьего дерьма, в которую наступил кто-то из прохожих, что, казалось, даже не слышал вопроса.
Дверь мужественно выдержала один удар, однако напор полицейских сил многократно превосходил ее прочность.
Ткнув удостоверение в нос старому джентльмену, высунувшемуся было из квартиры на первом этаже, Уортон в сопровождении коллег поднялась по голым деревянным ступеням. Билрота приходилось буквально тащить за собой.
Дверь наверху оказалась всего одна. Лестничная площадка была миниатюрных размеров, однако какому-то неведомому умельцу все-таки удалось отыскать на ней место, где можно было оставить блевотину. Но это было даже к лучшему – она нейтрализовала запах мочи.
– Тим!
На сей раз призыв был услышан, и Билрот полез в карман.
Это произошло в тот момент, когда Уортон взяла ключ. Очевидно, Уилсон ослабил хватку, а внимание полицейских было сосредоточено на замке. Билрота же, как назло, внезапно охватило непреодолимое желание оказаться в каком-то другом месте.
Он толкнул Уилсона, постаравшись, чтобы локоть как можно сильнее врезался полицейскому в живот. С отчаянным и не вполне соответствовавшим действительности возгласом «Дерьмо!» Уилсон шлепнулся в кучу блевотины и выпустил из рук воротник Билрота. Тот, крутанувшись на месте, ринулся вниз, но нога его скользнула, поехала по ступенькам, и парень, сев на шпагат, с жалобным воплем последовал за ней. Несколько раз он пытался ухватиться за стойки перил, и в конце концов ему это почти удалось, но к тому времени водитель уже намертво вцепился в его фуфайку и обеими руками втащил Билрота обратно на площадку. Все это он проделал безо всякого уважения к человеческому достоинству беглеца и его одежде.
Когда Билрота поставили перед Уортон, она улыбнулась:
– В чем дело, Тим? Ты что-то оставил на работе и решил вернуться?
Какое-то время она стояла, глядя на макушку Тима, чтобы убедиться, что никаких эксцессов с его стороны больше не последует, а Уилсон тем временем, извергая проклятия, пытался стереть содержимое чужого желудка с задней стороны своих брюк. Когда он более или менее справился с этой задачей, Уортон опять повернулась к двери.
Ключ без помех вошел в замок, и тот с легким щелчком открылся.
Уортон вошла в квартиру и, оглядевшись, повернулась к Билроту с торжествующим видом.
– О, Тим! – выдохнула она, не находя слов. – Тим! На стене прямо перед ними была прикноплена фотография Никки Экснер.
Помещение, которое увидели полицейские, номинально было жилой комнатой, в действительности же оно представляло собой вонючую дыру. В ней было пусто, сыро и неприбрано – одним словом, там царила мерзость запустения. Запахи канализации, протухшей еды, пота и аммиака заставляли Уортон непрерывно морщить нос. Уилсон обошел квартиру, пиная те или иные предметы мебели и непрерывно чертыхаясь. За ним неотвязно следовал запах блевотины. Водитель, наученный недавним опытом, остался в дверях на случай, если кому-нибудь внезапно захочется покинуть помещение без предупреждения.
Билрота усадили на единственный стул, имевшийся в комнате, который был окружен пустыми смятыми банками из-под пива.
– Ну что, Тим, сам подскажешь, где искать, или предпочитаешь, чтобы мы разнесли в щепки всю квартиру?
Ответа не последовало, так что Уортон, вздохнув, дала Уилсону знак начинать.
Много времени на поиски ему не потребовалось. Впервые за все время, пока шло расследование, на Уилсона нашло вдохновение, и он принялся энергично обшаривать всевозможные полки, ящики, жестянки и укромные уголки. И наконец…
– Что там?
Он вытащил из глубины платяного шкафа жестяную коробку из-под печенья и протянул инспектору. Ознакомившись с ее содержимым, Уортон просияла и, повернувшись к подозреваемому, коротко бросила:
– Ну вот и все.
Насколько быстро музей заполнили поутру исполнители эпизодических ролей, вышедшие на сцену, чтобы произнести свою реплику – кто с чуть ли не оскорбительной фамильярностью, а кто с едва скрытой скукой, – настолько быстро он теперь опустел. Обезображенное тело в сопровождении Сайденхема и бальзамировщиков уже давно было унесено, и, как водится в таких случаях, безо всякого напутственного слова, не то что какой-нибудь оратории. Почти сразу после этого снялись с места судебные медики и пропахший чесноком фотограф, так и не переставший стонать по поводу отвратительных условий, в которых ему приходится работать. Когда вернулся Касл, в музее оставались лишь несколько полицейских во главе с Джонсоном. Тот хотя и удивлялся, где мог так долго отсутствовать старший инспектор, но счел правильным оставить свое удивление при себе.
– А где инспектор Уортон? – поинтересовался Касл.
– Она поехала вместе с Тимом Билротом, помощником куратора, к нему на квартиру.
Интерес Касла угас, едва успев пробудиться, и он не стал больше ни о чем спрашивать, так что Джонсон почувствовал, что обязан сам сообщить кое-какие подробности. – По-видимому, есть основания подозревать его в изнасиловании и распространении наркотиков.
Бросив взгляд на Касла, сержант вдруг заметил, что теперь его шеф выглядит еще более старым, чем несколько часов назад. Похоже, то, что все время мучило старшего инспектора, решило наконец его доконать.
– Интересно, – пробормотал Касл абсолютно индифферентным тоном. Полицейские стояли возле все того же стола со столь необычным покрытием. Из-за спины Касла выглядывала человеческая рука, вскрытая для демонстрации мускулов и сухожилий и снабженная соответствующей биркой.
– Что случилось, Джек?
Джонсон знал старшего инспектора не первый год и никогда прежде не обращался к нему по имени, однако сейчас Касл был настолько погружен в свои мысли, что не выразил никакого удивления. Он поглядел на Джонсона, хотел что-то сказать, но передумал. Помолчав еще несколько секунд, он и с улыбкой произнес:
– Я не очень-то хорошо справляюсь со своими обязанностями, да?
– Да, не очень.
Джонсон подумал, что на этом разговор окончен и Касл не захочет объясняться. Но тот продолжил:
– У меня кое-какие неприятности.
– Что-то с Евой? – Джонсон знал, как Касл предан жене.
Старший инспектор посмотрел на свою руку. Ее пальцы были полусогнуты и слегка вывернуты, как будто их хозяин совсем недавно цеплялся за что-то, выбираясь на свободу.
– Итак, мы придерживаемся версии, что Билрот накачал ее наркотиками, изнасиловал и повесил, да?
Джонсон пожал плечами:
– Что-то вроде того.
– И ты тоже так думаешь?
– Не знаю. Послужной список у этого парня подходящий.
Касл поднял голову и обратил взгляд на стеклянный купол.
– Тогда почему все это выглядит так странно? Что-то тут не стыкуется.
Пока Джонсон подыскивал слова, Касл, снова опустив взгляд на свою руку, произнес:
– Ева умирает.
До Джонсона не сразу дошел смысл этих слов. Он тупо уставился на старшего инспектора.
– Умирает? – механически повторил он.
Касл, не отрывая взгляда от руки, сказал:
– Говорят, несколько недель. Сегодня вечером придет сиделка из больницы.
– О дьявол… Прости…
Касл посмотрел на сержанта:
– За что ты извиняешься? Не ты ведь заразил ее раком.
– Да нет, я просто…
– Ну так и заткнись. – Он посмотрел Джонсону прямо в глаза. – Только не говори никому. Ни одной живой душе. Пусть это останется между нами. Ясно?
– А как же быть с инспектором Уортон?
Выражение лица Касла не изменилось. Все так же глядя в глаза Джонсону, он повторил:
– Никому.
Джонсон кивнул и опустил глаза.
К ним подошел Каплан:
– Я опечатал помещение. Остался только этот выход. – Он указал на двойные двери, что вели в медицинскую школу. – Еще будут какие-нибудь указания?
Касл ничего не ответил, и Джонсон жестом показал Каплану, что тот может быть свободен. Захватив с собой Локвуда, полицейский покинул музей, оставив Касла и Джонсона вдвоем.
Касл глубоко вздохнул и выпрямился.
– Итак, что нам осталось сделать? – спросил он.
«Начать и кончить», – подумал Джонсон, но вслух небрежным тоном произнес:
– Не так уж и много. Может, тебе больше не стоит заниматься сегодня делами? Скоро, видимо, явится Уортон.
Касл несколько долгих минут пристально разглядывал Джонсона, словно стараясь прочитать его мысли, затем медленно произнес «о'кей» и направился к выходу из музея.
Боясь, что другого случая не представится, Джонсон бросил ему вслед:
– Учти, она хочет отделаться от тебя. Чтобы добиться своего, она воткнет тебе в спину нож и спокойно перешагнет через твой труп.
Касл остановился, но не повернулся и не спросил, кого Джонсон имеет в виду. Все, что он сказал, было:
– Моя жена умирает. На остальное мне наплевать.
Он двинулся дальше и лишь у самых дверей, которые вели во двор школы, обернулся к Джонсону:
– На твоем месте я тоже был бы начеку. До тебя ей куда проще дотянуться.
Сказав это, он вышел, оставив за собой две раскачивавшиеся створки дверей.
Весь остаток дня Рассел пребывал в куда более скверном настроении, чем обычно. Его состояние не укрылось от окружающих, и они сделали вывод, что профессора постигли какие-то неприятности, притом весьма серьезные. Работа над поступившими препаратами – изучение образцов под микроскопом, определение их характерных особенностей и описание – всегда протекала в напряженной обстановке, но в этот день испытания, выпавшие на долю двух ординаторов и китайского врача-стажера, превзошли все, пережитое ранее. Доктор-китаец знал английский неважно, но даже он смог понять, что Бэзилу Расселу просто-напросто нравится унижать подчиненных, и тем более иностранцев, недостаточно хорошо говорящих на его языке.
Софи Штернберг-Рид и Белинда Миллер вышли от Рассела с поджатыми губами и покрасневшими глазами, и даже китайский джентльмен, высокий и неизменно корректный, казалось, готов был опровергнуть распространенное мнение о хваленой восточной невозмутимости. Когда Айзенменгер заглянул в секретариат, Софи рванула мимо него в сторону женского туалета столь стремительно, будто бежала от источника слезоточивого газа. Глория разговаривала по телефону, заткнув свободное ухо карандашом. Она прекрасно ладила с миром, отгораживаясь от всего, чего не желала знать.
Айзенменгер обратился к Белинде, скроенной из более прочного материала, чем Софи:
– Как прошел семинар?
Девушка изобразила на лице улыбку, но на вопрос не ответила, сказав вместо этого:
– Я хочу показать вам препарат по гистерэктомии.
Они прошли в кабинет Айзенменгера, оставив Софи в туалете, а китайца за рабочим столом, где тот трясущимися руками пытался заварить себе чай.
– Конфликт с Бэзилом? – спросил Айзенменгер, закрывая дверь своего кабинета за практиканткой.
Белинда была маленькой, плотно сбитой девушкой, с темными волосами и такими же темными глазами. Одной ее внешности было достаточно, чтобы вызвать в человеке невольную симпатию.
– У него сегодня была явно не лучшая ночь, – фыркнула она в ответ.
Рассел имел репутацию бабника или, по крайней мере, человека, пытавшегося прослыть таковым. Поэтому Айзенменгера изумляла непроходимая тупость профессора в его отношениях с женщинами.
– Встал не с той ноги, говорите?
Белинда никак не могла найти подходящих слов, чтобы охарактеризовать поведение Рассела.
– Скорее уж самому дьяволу можно протянуть руку, чем этому человеку! – наконец выпалила она. – Всем от него сегодня досталось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47