Кажется, им удастся убежать. И вдруг Али схватили сзади за руку.
Девушка-пленница. По лицу у нее текла кровь, она была ранена и насмерть перепугана. Девушка мигом поняла, что они затеяли – скрыться, замаскировавшись под хейдлов. Ей достаточно было крикнуть.
Айк достал нож. Девушка посмотрела на черное лезвие, и Али поняла, о чем та думает. Выросшая среди хейдлов, она немедленно заподозрила самые кровожадные намерения.
Но Айк просто протянул ей нож. Девушка переводила взгляд с Айка на Али. Может, она вспомнила что-то хорошее, что они для нее сделали, или как ее пожалели. А может, увидела в чертах Айка что-то родное, увидела свое собственное отражение. Неизвестно, о чем она подумала, но решение приняла.
Девушка на секунду отвела взгляд. Когда она повернулась обратно, варвары уже скрылись.
28
Восхождение
До основания гор я нисшел, земля своими запорами навек заградила меня; но Ты, Господи Боже мой, изведешь душу мою из ада.
Кн. пророка Ионы 2:7
Словно рыба с красивой зеленой чешуей, лежал Томас на каменном полу, лежал с открытым ртом, безмолвный, умирающий. Ему пришел конец. Ниже шеи он ничего не чувствовал и не мог ничем шевельнуть. И это было благо, учитывая, что после пули Шоута там осталось только обгорелое месиво. Агония продолжалась.
С каждым вымученным вдохом Томас чувствовал запах своего горелого мяса. Он открывал глаза, и над ним маячил его помощник. Закрывал – и слышал свой народ, упрямо ждущий великого перевоплощения. Сильнее всего его мучило, что он не может приказать своим людям уйти – огонь сжег ему гортань.
Томас открыл глаза: перед ним на кресте, оскалив зубы, висел Шоут. Хейдлы сделали все как следует – прибили руки гвоздями, для ног и ягодиц сделали небольшие опоры, чтобы он не повис на руках и не задохнулся. Распятие установили в ногах у Томаса, и он мог наслаждаться муками человека.
Шоут проживет несколько недель. На плечо ему повесили клочок мяса, чтобы он мог поесть. Локти вывернули из суставов, гениталии изуродовали; все остальное почти не тронули. На теле вырезали узоры. Искромсали уши и ноздри. Чтоб никто не подумал, что у пленника нет хозяина, на лицо ему поставили тавро «Старше-чем-старый».
Томас отвернулся от мерзкого зрелища. Откуда его людям знать, что вид Шоута не доставляет ему удовольствия, а лишь приводит его в ярость. Этот человек разложил на всем пути экспедиции капсулы с прионом, а Томас не может его допросить и узнать важнейшие подробности. Он не может предотвратить геноцид. Не может предостеречь своих детей, отослать их подальше, в недоступные глубины. И, что вызывало у него самый сильный гнев, он не может покинуть свою изуродованную оболочку и перейти в новое тело. Не может умереть, чтобы возродиться.
Дело не в отсутствии нового вместилища. Уже несколько дней Томаса кольцом окружали женщины на разных сроках беременности и с младенцами разного возраста, в воздухе витал запах надушенных женских тел и молока. На минуту ему показалось, что это не настоящие женщины, а пышнотелые статуэтки каменного века.
По традиции хейдлов женщины-матери были тучными, закормленными. Подобно женщинам любого великого племени, они носили на своих обнаженных телах целое состояние: пластиковые фишки, монетки десятков разных стран, связанные в ожерелья; в волосы вплетали разноцветные ленточки, перья, морские раковины. Некоторые были покрыты высохшей грязью, и, глядя на них, казалось, будто ожила сама земля.
Их ожидание было бдением у смертного одра, но не простой формальностью. Женщины предлагали Томасу содержимое своих утроб. Те, у кого были младенцы, время от времени поднимали их вверх, надеясь привлечь его внимание. Заветная мечта каждой матери – чтобы Мессия нашел воплощение в ее ребенке, пусть даже ценой уничтожения новой зарождающейся души.
Однако Томас не спешил. Он не видел подходящей возможности. Присутствие Шоута постоянно напоминало, что вирус здесь, готовый уничтожать. Попытавшись переселиться в «обитаемое» тело, Томас рискует потерять память. А какой прок оказаться в теле новорожденного, если он будет не в состоянии предупредить людей о надвигающейся чуме? В качестве предосторожности он, а с ним Дженьюэри и Бранч несколько месяцев назад сделали прививки на антарктической военной базе. Это произошло, когда обнаружили, что в подземье заложены капсулы с прионом. Его обожженная и изуродованная оболочка хотя бы защищена от воздействия препарата.
И повелитель лежал в склепе собственного тела, терзаемый необходимостью выбора. Смерть – это мука. Но, как сказал Будда, рождение – тоже мука. Во всем царстве хейдлов шаманы и жрецы не переставали стучать в барабаны и бормотать. Плакали дети. Постоянно хныкал и корчился Шоут. В стороне дочь Исаака никак не могла оторваться от компьютера и зачарованно тыкала пальцем в кнопки, словно обезьяна перед пишущей машинкой.
Томас закрыл глаза, пытаясь избавиться от кошмара, в который он сам превратился.
* * *
Через неделю пути Айк и Али добрались до извилистого озера. Последний из плотов «Гелиоса» лежал недалеко от горловины озера, переходящей в водопад глубиной несколько миль. Плот крутился возле берега в небольшой воронке, словно верный конь, ждущий хозяина. К одному из поплавков было даже привязано весло.
– Влезай! – прошептал Айк, и Али с радостью опустилась на резиновое дно.
С момента их побега Айк почти не давал ей отдыхать. Времени на поиски пищи и охоту не было, и Али ослабела от голода.
Айк оттолкнулся от берега, но грести не стал.
– Ты узнаёшь место? – спросил он.
Али покачала головой.
– Коридоры идут во все стороны. Я потерял дорогу. Не знаю, куда идти.
– Может, вот это пригодится.
Али открыла маленький кожаный футляр, висевший у нее на поясе, и протянула Айку прибор Шоута.
– Так это и вправду ты! – сказал он. – Ты его украла!
– Шоута все время избивали. Я побоялась, что его убьют. А прибор мог еще понадобиться.
– Но код…
– Он в бреду все время повторял какие-то цифры. Не знаю, код или нет, но я запомнила.
Айк присел рядом на корточки:
– Давай попробуем.
Али колебалась. Вдруг не получится? Она осторожно нажала нужные кнопки и стала ждать.
– Ничего.
– Попробуй еще раз.
Теперь на десять секунд загорелся красный индикатор. На крошечном дисплее светилась надпись «Устройство в действии». Затем прибор пикнул, и появилась надпись «Активация выполнена».
– И что теперь? – в отчаянии спросила Али.
– Да ничего, это не конец света, – сказал Айк и швырнул прибор в воду.
Он достал квадратную монетку, найденную где-то в подземных коридорах. Она была старинная, на одной стороне – дракон, на другой – китайский иероглиф.
– Орел – идем направо, решка – налево, – и подбросил монету.
Они поднялись от светящихся вод озера, его ручьев и проток в мертвую зону, разделяющую два мира. Во время спуска от Галапагосского архипелага экспедиция здесь не проходила, но Айк бывал в этих местах раньше. С одной стороны, здесь было слишком глубоко, и фотосинтез не мог обеспечить пищевую цепочку, и в то же время слишком близко к поверхности, чтобы могла выжить глубинная биосфера.
Живые существа почти не проходили между двумя мирами. Только самые отчаянные решались пересечь эти пустынные коридоры.
Айк повернул из мертвой зоны вниз, отыскал для Али безопасную пещеру и отправился на охоту. Через неделю он возвратился, неся с собой длинные полосы сушеного мяса, и Али не спросила, откуда оно.
С запасом провизии они вновь поднялись в мертвую зону. Продвижение замедляли завалы, ловушки хейдлов, идолы. Кроме того, путники поднимались все выше, и по мере приближения к уровню моря воздух делался все более разреженным. С точки зрения физиологии условия не отличались от подъема в гору, и даже чтобы просто шагать вперед, требовались немалые усилия. А когда им приходилось взбираться по стенам трещин или вертикальным коридорам, Али казалось, что ее легкие вот-вот разорвутся.
Однажды ночью она сидела, жадно вдыхая воздух. Айк пользовался старым правилом альпинистов: днем – вверх, вечером – вниз. Весь день они поднимались, а перед сном спускались футов на тысячу или около того. Так им удалось избежать отека мозга. И все же Али мучили головные боли, а иногда случались галлюцинации.
Они не могли следить за временем или каким-то образом записывать пройденный путь, но так Али чувствовала себя даже свободнее. Без календаря и часов она жила настоящим моментом. Ведь за каждым поворотом может появиться солнечный свет! Однако поворотам не было конца, и, пройдя тысячный, Али перестала думать об избавлении.
* * *
Следующее, что услышал Томас, была тишина. Причитания, напевы, барабанный бой, плач детей, женские голоса – все умолкло. Все замерло. Весь его народ уснул, изнуренный долгим бдением и горем. И молчание принесло Томасу облегчение.
«Тихо! – мечтал он крикнуть распятому безумцу. – Ты их разбудишь».
И только потом Томас услышал слабый свист и увидел струйку аэрозоля, выходящего из ноутбука Шоута.
Томас с трудом набрал в обожженные легкие воздуха и с таким же трудом выдохнул, издав то ли стон, то ли свист. Его народ никогда не проснется. В ужасе он смотрел на Шоута. А Шоут, пожирая лоскут мяса, висящий у него на плече, уставился на Томаса.
* * *
У Айка отросла борода. Золотистые волосы Али доходили ей почти до пояса. Путники не то чтобы заблудились – ведь им с самого начала было неизвестно, где они. Али находила утешение в утренних молитвах и еще в растущей близости с Айком. Она думала о нем, даже лежа в его объятиях.
Однажды утром она проснулась и увидела, что Айк сидит лицом к стене в позе лотоса – почти такой, каким она его впервые увидела. Во тьме мертвой зоны Али разглядела слабо светящийся круг, нарисованный на стене. Раньше она решила бы, что это плоды грез какого-нибудь аборигена или доисторическая мандала, но после увиденного в крепости знала, что это карта. Она попыталась погрузиться, как и Айк, в созерцание, и скоро змеящиеся и пересекающиеся линии в круге обрели объем и смысл. В следующие дни путники шли дальше, держа карту в голове.
* * *
Сильно хромая, Бранч вошел в развалины города обреченных. Он уже не надеялся увидеть Айка живым. Жар, лихорадка, яд с хейдлского копья – все это его измучило, и он вообще едва помнил про Айка. Блуждания уводили Бранча все глубже и дальше от цели; земное ядро стало Луной, тянущей его в свою орбиту. Мириады дорог свелись в голове к одной. И вот он здесь.
Все лежали неподвижно. Тысячи неподвижных тел. В смятении Бранч вспомнил ту давнюю ночь в Боснии.
Скелеты замерли в вечном объятии. Многие трупы уже скрылись под наплывами известняка. Все вокруг пропитано гниением. Потоки зловония обтекали углы зданий, словно вопли взбесившихся призраков. Единственным звуком, кроме свиста ветра, было журчание воды, текущей по каналам где-то в недрах города.
Бранч бродил посреди этого светопреставления.
В центре города он увидел холм, покрытый обломками какого-то большого сооружения. Внимательно рассмотрел его в прибор ночного видения. На вершине холма стоял столб, на столбе висел распятый. Крест вызвал в памяти какие-то детские воспоминания, легенды про поиски Грааля.
Больная нога и лежащие вплотную тела затрудняли подъем. Бранчу вспомнилось, с каким восхищением Айк рассказывал о Гималаях.
Он подумал, что Айк может оказаться где угодно, даже на том самом кресте.
Тот, кто висел на кресте, умер гораздо позже, чем остальные, – о нем жестоко позаботились, оставив ему кусок мяса. Внизу валялся ноутбук и разломанная на куски снайперская винтовка. Трудно сказать, был ли распятый ученым или военным. Бранч видел одно – это не Айк. Татуировали его недавно; посмертная гримаса открывала скверные зубы.
Повернувшись, чтобы уйти, Бранч заметил труп хейдла, облаченный в нефритовые доспехи. В отличие от других он отлично сохранился, по крайней мере голова. Это заставило Бранча присмотреться внимательнее. Лицо показалось ему знакомым. Нагнувшись, он узнал иезуита. Как же он сюда попал? Именно он звонил Бранчу, чтобы сообщить о невиновности Айка. Не затем ли он здесь, чтобы спасти Крокетта? Должно быть, преисподняя ввергла священника в шок. Бранч смотрел ему в лицо, пытаясь вспомнить имя этого самоотверженного человека. И вспомнил:
– Томас!
И Томас открыл глаза.
Новая Гвинея
Онемев, стояли они в устье неведомой пещеры, а вокруг простирались джунгли. Почти голая, в полубреду, Али прибегла к единственному средству, какое знала, и хриплым голосом стала возносить благодарственную молитву. Айк, как и она, был ослеплен, потрясен и напуган. Боялся он не солнца, светившего сквозь навес из лиан, не зверей, не того, что могло ждать его в этом мире. Его пугало другое. Он не знал, кто он теперь.
При спуске с любой вершины есть миг, есть черта, пройдя которую оставляешь позади снега и возвращаешься к жизни. Это первый пучок зеленой травы, или дымка над дальними лесами, или тонкие струйки талой воды, свивающиеся в ручей. Раньше каждый раз, когда Айк уходил – на час, на неделю или очень надолго, – сколько бы гор ни осталось позади, миг возвращения он принимал всем своим существом. И сейчас его охватило то же чувство: это не уход, а приход к чему-то новому. Не избавление, но передышка.
Боясь, что голос его выдаст, Айк молча обнял Али.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Девушка-пленница. По лицу у нее текла кровь, она была ранена и насмерть перепугана. Девушка мигом поняла, что они затеяли – скрыться, замаскировавшись под хейдлов. Ей достаточно было крикнуть.
Айк достал нож. Девушка посмотрела на черное лезвие, и Али поняла, о чем та думает. Выросшая среди хейдлов, она немедленно заподозрила самые кровожадные намерения.
Но Айк просто протянул ей нож. Девушка переводила взгляд с Айка на Али. Может, она вспомнила что-то хорошее, что они для нее сделали, или как ее пожалели. А может, увидела в чертах Айка что-то родное, увидела свое собственное отражение. Неизвестно, о чем она подумала, но решение приняла.
Девушка на секунду отвела взгляд. Когда она повернулась обратно, варвары уже скрылись.
28
Восхождение
До основания гор я нисшел, земля своими запорами навек заградила меня; но Ты, Господи Боже мой, изведешь душу мою из ада.
Кн. пророка Ионы 2:7
Словно рыба с красивой зеленой чешуей, лежал Томас на каменном полу, лежал с открытым ртом, безмолвный, умирающий. Ему пришел конец. Ниже шеи он ничего не чувствовал и не мог ничем шевельнуть. И это было благо, учитывая, что после пули Шоута там осталось только обгорелое месиво. Агония продолжалась.
С каждым вымученным вдохом Томас чувствовал запах своего горелого мяса. Он открывал глаза, и над ним маячил его помощник. Закрывал – и слышал свой народ, упрямо ждущий великого перевоплощения. Сильнее всего его мучило, что он не может приказать своим людям уйти – огонь сжег ему гортань.
Томас открыл глаза: перед ним на кресте, оскалив зубы, висел Шоут. Хейдлы сделали все как следует – прибили руки гвоздями, для ног и ягодиц сделали небольшие опоры, чтобы он не повис на руках и не задохнулся. Распятие установили в ногах у Томаса, и он мог наслаждаться муками человека.
Шоут проживет несколько недель. На плечо ему повесили клочок мяса, чтобы он мог поесть. Локти вывернули из суставов, гениталии изуродовали; все остальное почти не тронули. На теле вырезали узоры. Искромсали уши и ноздри. Чтоб никто не подумал, что у пленника нет хозяина, на лицо ему поставили тавро «Старше-чем-старый».
Томас отвернулся от мерзкого зрелища. Откуда его людям знать, что вид Шоута не доставляет ему удовольствия, а лишь приводит его в ярость. Этот человек разложил на всем пути экспедиции капсулы с прионом, а Томас не может его допросить и узнать важнейшие подробности. Он не может предотвратить геноцид. Не может предостеречь своих детей, отослать их подальше, в недоступные глубины. И, что вызывало у него самый сильный гнев, он не может покинуть свою изуродованную оболочку и перейти в новое тело. Не может умереть, чтобы возродиться.
Дело не в отсутствии нового вместилища. Уже несколько дней Томаса кольцом окружали женщины на разных сроках беременности и с младенцами разного возраста, в воздухе витал запах надушенных женских тел и молока. На минуту ему показалось, что это не настоящие женщины, а пышнотелые статуэтки каменного века.
По традиции хейдлов женщины-матери были тучными, закормленными. Подобно женщинам любого великого племени, они носили на своих обнаженных телах целое состояние: пластиковые фишки, монетки десятков разных стран, связанные в ожерелья; в волосы вплетали разноцветные ленточки, перья, морские раковины. Некоторые были покрыты высохшей грязью, и, глядя на них, казалось, будто ожила сама земля.
Их ожидание было бдением у смертного одра, но не простой формальностью. Женщины предлагали Томасу содержимое своих утроб. Те, у кого были младенцы, время от времени поднимали их вверх, надеясь привлечь его внимание. Заветная мечта каждой матери – чтобы Мессия нашел воплощение в ее ребенке, пусть даже ценой уничтожения новой зарождающейся души.
Однако Томас не спешил. Он не видел подходящей возможности. Присутствие Шоута постоянно напоминало, что вирус здесь, готовый уничтожать. Попытавшись переселиться в «обитаемое» тело, Томас рискует потерять память. А какой прок оказаться в теле новорожденного, если он будет не в состоянии предупредить людей о надвигающейся чуме? В качестве предосторожности он, а с ним Дженьюэри и Бранч несколько месяцев назад сделали прививки на антарктической военной базе. Это произошло, когда обнаружили, что в подземье заложены капсулы с прионом. Его обожженная и изуродованная оболочка хотя бы защищена от воздействия препарата.
И повелитель лежал в склепе собственного тела, терзаемый необходимостью выбора. Смерть – это мука. Но, как сказал Будда, рождение – тоже мука. Во всем царстве хейдлов шаманы и жрецы не переставали стучать в барабаны и бормотать. Плакали дети. Постоянно хныкал и корчился Шоут. В стороне дочь Исаака никак не могла оторваться от компьютера и зачарованно тыкала пальцем в кнопки, словно обезьяна перед пишущей машинкой.
Томас закрыл глаза, пытаясь избавиться от кошмара, в который он сам превратился.
* * *
Через неделю пути Айк и Али добрались до извилистого озера. Последний из плотов «Гелиоса» лежал недалеко от горловины озера, переходящей в водопад глубиной несколько миль. Плот крутился возле берега в небольшой воронке, словно верный конь, ждущий хозяина. К одному из поплавков было даже привязано весло.
– Влезай! – прошептал Айк, и Али с радостью опустилась на резиновое дно.
С момента их побега Айк почти не давал ей отдыхать. Времени на поиски пищи и охоту не было, и Али ослабела от голода.
Айк оттолкнулся от берега, но грести не стал.
– Ты узнаёшь место? – спросил он.
Али покачала головой.
– Коридоры идут во все стороны. Я потерял дорогу. Не знаю, куда идти.
– Может, вот это пригодится.
Али открыла маленький кожаный футляр, висевший у нее на поясе, и протянула Айку прибор Шоута.
– Так это и вправду ты! – сказал он. – Ты его украла!
– Шоута все время избивали. Я побоялась, что его убьют. А прибор мог еще понадобиться.
– Но код…
– Он в бреду все время повторял какие-то цифры. Не знаю, код или нет, но я запомнила.
Айк присел рядом на корточки:
– Давай попробуем.
Али колебалась. Вдруг не получится? Она осторожно нажала нужные кнопки и стала ждать.
– Ничего.
– Попробуй еще раз.
Теперь на десять секунд загорелся красный индикатор. На крошечном дисплее светилась надпись «Устройство в действии». Затем прибор пикнул, и появилась надпись «Активация выполнена».
– И что теперь? – в отчаянии спросила Али.
– Да ничего, это не конец света, – сказал Айк и швырнул прибор в воду.
Он достал квадратную монетку, найденную где-то в подземных коридорах. Она была старинная, на одной стороне – дракон, на другой – китайский иероглиф.
– Орел – идем направо, решка – налево, – и подбросил монету.
Они поднялись от светящихся вод озера, его ручьев и проток в мертвую зону, разделяющую два мира. Во время спуска от Галапагосского архипелага экспедиция здесь не проходила, но Айк бывал в этих местах раньше. С одной стороны, здесь было слишком глубоко, и фотосинтез не мог обеспечить пищевую цепочку, и в то же время слишком близко к поверхности, чтобы могла выжить глубинная биосфера.
Живые существа почти не проходили между двумя мирами. Только самые отчаянные решались пересечь эти пустынные коридоры.
Айк повернул из мертвой зоны вниз, отыскал для Али безопасную пещеру и отправился на охоту. Через неделю он возвратился, неся с собой длинные полосы сушеного мяса, и Али не спросила, откуда оно.
С запасом провизии они вновь поднялись в мертвую зону. Продвижение замедляли завалы, ловушки хейдлов, идолы. Кроме того, путники поднимались все выше, и по мере приближения к уровню моря воздух делался все более разреженным. С точки зрения физиологии условия не отличались от подъема в гору, и даже чтобы просто шагать вперед, требовались немалые усилия. А когда им приходилось взбираться по стенам трещин или вертикальным коридорам, Али казалось, что ее легкие вот-вот разорвутся.
Однажды ночью она сидела, жадно вдыхая воздух. Айк пользовался старым правилом альпинистов: днем – вверх, вечером – вниз. Весь день они поднимались, а перед сном спускались футов на тысячу или около того. Так им удалось избежать отека мозга. И все же Али мучили головные боли, а иногда случались галлюцинации.
Они не могли следить за временем или каким-то образом записывать пройденный путь, но так Али чувствовала себя даже свободнее. Без календаря и часов она жила настоящим моментом. Ведь за каждым поворотом может появиться солнечный свет! Однако поворотам не было конца, и, пройдя тысячный, Али перестала думать об избавлении.
* * *
Следующее, что услышал Томас, была тишина. Причитания, напевы, барабанный бой, плач детей, женские голоса – все умолкло. Все замерло. Весь его народ уснул, изнуренный долгим бдением и горем. И молчание принесло Томасу облегчение.
«Тихо! – мечтал он крикнуть распятому безумцу. – Ты их разбудишь».
И только потом Томас услышал слабый свист и увидел струйку аэрозоля, выходящего из ноутбука Шоута.
Томас с трудом набрал в обожженные легкие воздуха и с таким же трудом выдохнул, издав то ли стон, то ли свист. Его народ никогда не проснется. В ужасе он смотрел на Шоута. А Шоут, пожирая лоскут мяса, висящий у него на плече, уставился на Томаса.
* * *
У Айка отросла борода. Золотистые волосы Али доходили ей почти до пояса. Путники не то чтобы заблудились – ведь им с самого начала было неизвестно, где они. Али находила утешение в утренних молитвах и еще в растущей близости с Айком. Она думала о нем, даже лежа в его объятиях.
Однажды утром она проснулась и увидела, что Айк сидит лицом к стене в позе лотоса – почти такой, каким она его впервые увидела. Во тьме мертвой зоны Али разглядела слабо светящийся круг, нарисованный на стене. Раньше она решила бы, что это плоды грез какого-нибудь аборигена или доисторическая мандала, но после увиденного в крепости знала, что это карта. Она попыталась погрузиться, как и Айк, в созерцание, и скоро змеящиеся и пересекающиеся линии в круге обрели объем и смысл. В следующие дни путники шли дальше, держа карту в голове.
* * *
Сильно хромая, Бранч вошел в развалины города обреченных. Он уже не надеялся увидеть Айка живым. Жар, лихорадка, яд с хейдлского копья – все это его измучило, и он вообще едва помнил про Айка. Блуждания уводили Бранча все глубже и дальше от цели; земное ядро стало Луной, тянущей его в свою орбиту. Мириады дорог свелись в голове к одной. И вот он здесь.
Все лежали неподвижно. Тысячи неподвижных тел. В смятении Бранч вспомнил ту давнюю ночь в Боснии.
Скелеты замерли в вечном объятии. Многие трупы уже скрылись под наплывами известняка. Все вокруг пропитано гниением. Потоки зловония обтекали углы зданий, словно вопли взбесившихся призраков. Единственным звуком, кроме свиста ветра, было журчание воды, текущей по каналам где-то в недрах города.
Бранч бродил посреди этого светопреставления.
В центре города он увидел холм, покрытый обломками какого-то большого сооружения. Внимательно рассмотрел его в прибор ночного видения. На вершине холма стоял столб, на столбе висел распятый. Крест вызвал в памяти какие-то детские воспоминания, легенды про поиски Грааля.
Больная нога и лежащие вплотную тела затрудняли подъем. Бранчу вспомнилось, с каким восхищением Айк рассказывал о Гималаях.
Он подумал, что Айк может оказаться где угодно, даже на том самом кресте.
Тот, кто висел на кресте, умер гораздо позже, чем остальные, – о нем жестоко позаботились, оставив ему кусок мяса. Внизу валялся ноутбук и разломанная на куски снайперская винтовка. Трудно сказать, был ли распятый ученым или военным. Бранч видел одно – это не Айк. Татуировали его недавно; посмертная гримаса открывала скверные зубы.
Повернувшись, чтобы уйти, Бранч заметил труп хейдла, облаченный в нефритовые доспехи. В отличие от других он отлично сохранился, по крайней мере голова. Это заставило Бранча присмотреться внимательнее. Лицо показалось ему знакомым. Нагнувшись, он узнал иезуита. Как же он сюда попал? Именно он звонил Бранчу, чтобы сообщить о невиновности Айка. Не затем ли он здесь, чтобы спасти Крокетта? Должно быть, преисподняя ввергла священника в шок. Бранч смотрел ему в лицо, пытаясь вспомнить имя этого самоотверженного человека. И вспомнил:
– Томас!
И Томас открыл глаза.
Новая Гвинея
Онемев, стояли они в устье неведомой пещеры, а вокруг простирались джунгли. Почти голая, в полубреду, Али прибегла к единственному средству, какое знала, и хриплым голосом стала возносить благодарственную молитву. Айк, как и она, был ослеплен, потрясен и напуган. Боялся он не солнца, светившего сквозь навес из лиан, не зверей, не того, что могло ждать его в этом мире. Его пугало другое. Он не знал, кто он теперь.
При спуске с любой вершины есть миг, есть черта, пройдя которую оставляешь позади снега и возвращаешься к жизни. Это первый пучок зеленой травы, или дымка над дальними лесами, или тонкие струйки талой воды, свивающиеся в ручей. Раньше каждый раз, когда Айк уходил – на час, на неделю или очень надолго, – сколько бы гор ни осталось позади, миг возвращения он принимал всем своим существом. И сейчас его охватило то же чувство: это не уход, а приход к чему-то новому. Не избавление, но передышка.
Боясь, что голос его выдаст, Айк молча обнял Али.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58