Оказывается, Айк нашел примитивный музыкальный инструмент, брошенный каким-то хейдлом. Он был сделан из кости животного и имел три отверстия сверху и одно снизу. Когда все высадились, те, кто умел играть на флейте, по очереди попробовали что-нибудь исполнить. Одному удалось извлечь несколько тактов Бетховена, другому – фрагмент композиции Jethro Tull. Потом они вернули инструмент Айку, и тот сыграл то, для чего флейта и предназначалась, – песню хейдлов с фрагментами мелодии и размеренным ритмом. Слушателей, даже солдат, заворожила чужая музыка. Значит, вот что слушают хейдлы? Синкопы, писки и трели, неожиданное рычание и, наконец, приглушенный вопль: песня земли, в которой и журчание воды, и крики животных, и рокот землетрясений.
Али была зачарована и в то же время в смятении. Эта музыка говорила о плене Айка гораздо красноречивее, чем татуировки и шрамы. Он не просто искусно играл песню, которую хорошо запомнил, он явно любил эту музыку. Она брала его за душу.
Когда Айк доиграл, слушатели неуверенно захлопали. Он посмотрел на флейту, словно видел ее впервые, и бросил в реку. Когда другие ушли, Али пошарила рукой у берега и достала инструмент.
Очень интересной оказалась тропа хейдлов. Там, где коридор сужался и берега пропадали, они разглядели над водой опоры для ног и рук. Потом нашли остатки примитивных цепей, вделанных с двух сторон в стены и почти полностью проржавевших. Однажды ночью, когда некуда было причалить, чтобы разбить лагерь, привязались к цепям и спали на плотах. Возможно, хейдлы пользовались цепями, чтобы подниматься на плотах по течению, а может, просто карабкались по ним. В любом случае, эти цепи раньше висели поперек реки.
Там, где река расширялась, иногда метров до ста, течение как будто останавливалось, и плоты стояли почти без движения. В других местах течение усиливалось. Однако стремнинами такие места назвать было нельзя. Река несла свои воды через перекаты с неспешностью Амазонки. Переволакивать лодки и плоты приходилось редко.
В конце каждого «дня» исследователи отдыхали, собравшись у маленьких «костров», роль которых выполняли поставленные на землю газовые «свечи». Вокруг каждой усаживались по пять-шесть человек. Они рассказывали разные истории или просто погружались в мысли.
Прошлое представало в подробностях, сны становились ярче. Рассказы звучали все увлекательнее. Однажды вечером Али одолели воспоминания. Она вспомнила кухню в доме родителей. На деревянной доске лежат три спелых лимона, солнце обливает светом поры на кожуре. Мама, в облачке муки, месит тесто для пирога и поет. Такие видения стали посещать ее все чаще и становились все более отчетливыми. Куигли, психиатр, считал, что такая глубина воспоминаний может быть формой слабоумия или легкого расстройства психики.
В коридорах и гротах было очень тихо. Раздавался нетерпеливый шелест переворачиваемых страниц: люди читали книги, которые передавались от ученого к ученому, словно слухи. Часами не стихал стук клавиш – все заносили в память ноутбуков данные, писали письма, чтобы передать у следующей шахты. Постепенно свечи тускнели, и лагерь засыпал.
Карта Али становилась какой-то сказочной. Вместо определенных ориентиров восток – запад она прибегла к тому, что художники называют точкой схода. Таким образом, все детали карты имели одну и ту же точку отсчета, даже если она была произвольной. По большому счету, нельзя было сказать, что экспедиция заблудилась. Люди знали, где находятся: милей ниже океанского дна между разломом Клиппертон и Галапагосским разломом и движутся на запад. На морских топографических картах эта область была белым пятном. Пешком экспедиция преодолевала меньше десяти миль в день. За первые две недели плавания они проплывали в десять раз больше, а всего одолели тысячу триста миль. С такой скоростью, если река не кончится, экспедиция достигнет Азии не позднее чем через три месяца.
Темная вода была не совсем темной. Она слегка фосфоресцировала слабым светом пастельного оттенка. Если выключить фонари, река выступала из темноты, словно изумрудно-призрачная змея. Один из геохимиков расстегнул шорты и помочился, демонстрируя светящуюся струю – результат того, что участники экспедиции пили речную воду.
При слабом свете реки самые терпеливые вроде Али могли видеть примерно так же, как на поверхности в глубоких сумерках.
Свет, который раньше казался таким необходимым, теперь причинял глазам боль. Уокер, правда, все равно настаивал на ярком свете – ради безопасности – и тем самым часто срывал эксперименты и наблюдения.
Ученые старались плыть как можно дальше от освещенных плотов с охранниками. О том, что таким образом пропасть между учеными и охраной все больше увеличивается, никто особо не задумывался – до одного вечера.
День был короткий, всего восемнадцать часов, и почти ничем не примечательный. Маленькая флотилия обходила излучину, когда луч от чьего-то фонаря выхватил из темноты одинокую светлую фигуру на берегу. Это мог быть только Айк – он ждал на месте, выбранном им для стоянки. Однако на оклик он не отозвался. Приблизившись, все увидели, что разведчик сидит лицом к стене в классической позе лотоса. Под уступом, на котором он застыл, была подходящая площадка для лагеря.
– Что еще за дерьмо! – заворчал Шоут. – Эй, будда, давай разрешение на высадку!
Все начали высаживаться, торопливо, как захватчики, скатываясь с плотов на землю, стараясь уберечь вещи. Айка позабыли – спешили занять лучшие места для сна, разгружали плоты. Когда суматоха улеглась, вспомнили и о разведчике.
Али подошла к любопытным, столпившимся вокруг Айка. Он по-прежнему сидел к ним спиной, голый. И не двигался.
– Айк! – позвала Али. – Как ты?
Его грудная клетка едва поднималась и опускалась; Али с трудом разглядела, что он дышит. Пальцами одной руки он касался пола.
Айк был намного худее, чем казался в одежде. Тело скорее как у нищего, чем у воина, но зрителей больше потрясло другое. Его когда-то пытали: били кнутом, резали, даже стреляли. Там, где врачи удалили у него из позвоночника то самое кольцо, спину пересекал длинный и тонкий хирургический шрам. И вся эта картина страданий была разукрашена – расписана варварскими татуировками. В подрагивающем свете фонарей геометрические узоры, изображения животных, значки и строчки – все вдруг ожило.
– Ужас какой! – сморщилась одна из женщин.
Выпирающие ребра, разрисованная кожа и шрамы казались страшной летописью его жизни. Али преследовала мысль, что он побывал у дьяволов.
– И долго он так сидит? – спросил кто-то. – Чем он занят?
Все были подавлены: такая сила чувствовалась в этом изгое. Он пережил плен, нищету, такие муки, какие им и не снились. И все же спина его осталась прямой, как тростник, а дух вознесся выше перенесенных страданий. Конечно, сейчас он молится.
Потом все заметили, что на стене, перед которой сидит Айк, начертаны ряды кругов. От света круги стали бледными и бесцветными.
– Хейдлская чепуха, – небрежно заметил кто-то из охраны.
Али подошла ближе. В кругах вились тонкие линии и закорючки – это была своего рода мандала. Али подозревала, что в темноте рисунки светятся. Но пытаться извлечь из них какую-нибудь информацию сейчас, при ярком свете, бессмысленно.
– Крокетт! – рявкнул Уокер. – Возьми себя в руки!
Странное поведение Айка уже кое-кого встревожило. Али подумала, что полковник напуган этим продолжением безмолвных страданий, словно они умаляют его собственный авторитет.
Айк не шевельнулся, и полковник приказал:
– Прикройте его чем-нибудь.
Вперед вышел солдат и начал укутывать Айка его одеждой.
– Полковник, – сказал он, – похоже, он умер. Смотрите – совсем холодный.
В следующие шесть минут врачи установили, что Айк замедлил свой метаболизм почти до полной остановки. Пульс – меньше двадцати ударов, дыхание – три вдоха-выдоха в минуту.
– Я слышал, монахи так умеют, – сказал кто-то. – Такая техника медитации.
Все отправились есть и спать. Позже, ночью, Али пришла посмотреть на Айка. «Простая вежливость, – уверяла она себя. – Если бы кто-то пришел проведать меня, мне бы было приятно». Она вскарабкалась наверх – Айк сидел на месте. Спина прямая, пальцы прижаты к полу. Не зажигая фонаря, Али подошла поднять упавшую рубашку и накрыть Айка. И тогда она обнаружила, что у него по спине течет кровь. Кто-то сюда уже наведался и провел ему по спине ножом – от плеча до плеча.
Али была вне себя.
– Кто же это сделал?! – негодовала она вполголоса.
Кто-то из охранников? Или Шоут? Или несколько человек?
Неожиданно Айк наполнил легкие. Али слышала, как он медленно выдыхает носом воздух. Словно во сне, он произнес:
– Какая разница?
* * *
Когда от группы отделилась женщина и отошла к желобку в стороне, Воин решил, что она хочет облегчиться. Чисто человеческое упрямство – ходить вот так поодиночке.
В момент полнейшей своей беззащитности – на ногах спущенные штаны, все усилия направлены на опорожнение, кругом висит запах, – то есть именно тогда, когда нужно, чтобы вокруг стояли готовые защитить товарищи, люди непременно желают уединения.
Но, к его удивлению, женщина не стала садиться. При свете своего налобного фонаря она терла куском мыла бедра и лобок, пока не появилась пена, а потом начала водить руками по ногам – вверх и вниз. Она была далека от тучных самок, столь ценимых некоторыми племенами, но и не костлявая. Крепкие мышцы на бедрах и ягодицах. Широкий таз – ей легко будет вынашивать детей. Женщина стала поливать себя водой из бутылки, и вода, струясь по коже, обрисовывала контуры тела.
Именно тогда Воин решил – он возьмет ее.
Возможно, рассуждал он, Кора умерла, чтобы появилась другая женщина. Или же она – утешение за смерть Коры, посланное судьбой. А может быть, это и есть Кора, только в другом обличье. Кто знает? Говорят, души, пока не найдут нового обиталища, томятся в камнях и пытаются ускользнуть оттуда через трещины.
Кожа у нее была без изъяна, как у младенца. Стройный торс, длинные ноги – многообещающее тело. Повседневная жизнь сурова, но, судя по ногам, у нее много сил. Воин представил ее тело с кольцами, узорами и шрамами – он и сам это прошел. Если женщина переживет посвящение, он даст ей хейдлское имя – имя, которое можно будет осязать или увидеть, но не произнести. Воин многим так дал имя. И когда-то ему тоже дали имя.
Заполучить ее можно разными способами. Умыкнуть, соблазнить, просто вывихнуть ей ногу и уволочь. Если что-то не заладится, сгодится на мясо.
По своему опыту он знал: лучше всего действовать с помощью приманки. Это он делал мастерски, можно сказать, творчески. И его умение влияло на его положение среди хейдлов. Несколько раз у поверхности ему удавалось даже заманить небольшие группы людей. Поймай одного, а с его – или ее – помощью привлечешь остальных. Если это женщина – на нее часто ловится муж. А на ребенка непременно поймается хотя бы один из родителей. Очень легкие жертвы – паломники. Он справлялся играючи.
Воин неподвижно стоял в темноте, прислушивался – не придут ли сюда другие, люди или еще кто. Убедившись, что никто не помешает, он наконец сделал первый ход. Заговорил по-английски.
– Привет! – сказал он заговорщицким тоном.
Не пытаясь скрыть свое намерение.
Она повернулась за второй бутылкой и при звуке его голоса замерла.
Повернула голову влево, потом вправо. Голос раздался из-за спины, но женщина догадалась, что впечатление могло быть обманчиво. Ему понравилась ее сообразительность, умение анализировать ситуацию и оценивать опасность.
– Что ты там делаешь? – строго спросила женщина.
Она держалась уверенно, не пыталась прикрыться. Она стояла к нему вполоборота, голая, не скрываясь, блистала белизной. Ее красота и нагота были ее оружием.
– Смотрю. На тебя смотрю.
Что-то в ее позе – поворот головы или изгиб спины – говорило, что она не сильно возмущена.
– И чего ты хочешь?
– Чего хочу?
Что она ждет услышать здесь, глубоко под землей? Он вспомнил Кору.
– Весь мир. И жизнь. И тебя.
Она поняла его правильно.
– Так ты из охраны?
Вот и выдала себя. Она знала, что солдаты за ней подглядывают, догадался он. И женщина не осталась равнодушной, хотя ее не влекло к кому-то одному – имени она не спросила, только кто он. Ей нравилась его таинственность. Так гораздо проще. Вполне возможно, что женщина пришла сюда одна именно в надежде кого-нибудь привлечь.
– Да, – ответил Воин и не солгал. – Раньше я был солдатом.
– Так ты мне покажешься?
Воин почувствовал, что ей это не так уж важно. Неизвестность гораздо лучше. Славная девочка.
– Нет. Не сейчас. Вдруг ты проговоришься?
– А если проговорюсь?
Воин почувствовал, как она изменилась. Мощный запах ее желания начал наполнять маленький грот.
– Меня убьют, – сказал он.
Женщина погасила свет.
* * *
Али видела, что ад начинает проникать в людей.
Здесь, подобно Ионе в китовом чреве, можно узреть лишь тьму. Им внушали с детства, что сюда никто не спускается, только проклятые Господом. И вот они здесь, и это их пугает.
Наверное, неудивительно, что они начали обращаться к Али. Мужчины и женщины, ученые и солдаты стали искать ее общества, чтобы покаяться. Напуганные собственными мифами, они хотели сбросить ношу своих грехов. Тоже способ сохранить рассудок. Странно, но Али не была к такому готова.
Люди подходили к ней поодиночке. Кто-то отставал от плота или ловил ее в лагере наедине. «Сестра», – бормотали они. Хотя только что обращались к ней по имени.
Когда говорили «сестра», Али понимала, чего от нее хотят: чтоб она стала для них чужой – безымянной, любящей и прощающей.
– Я ведь не священник, – говорила Али. – Я не могу отпускать грехи.
– Вы монахиня, – отвечали ей, как будто это что-то меняло.
И рассказывали о своих страхах и сожалениях, о слабостях, склонностях и извращениях, о неприязни и ненависти. То, что они не смели сказать друг другу, говорили ей.
Экуменисты называют это «возвращение к Церкви». Такое сильное стремление просто поражало Али. Иногда она не знала, куда деваться от их исповедей. Каждый хотел, чтобы Али защитила его от его собственных чудищ.
Али заметила, в каком состоянии Молли, когда они играли после обеда в покер. Они сидели вдвоем на маленьком плоту. Молли выбросила тузовую пару, и Али увидела ее ладони.
– У тебя кровь!
Улыбка Молли погасла.
– Ерунда. Потечет и перестанет.
– И давно у тебя так?
– Не помню, – уклончиво сказала Молли. – Где-то с месяц.
– А что случилось? На твои руки смотреть страшно.
В ладонях у Молли были ранки. Словно из них вырвали клочки мяса. Не порезы и не нарывы. Казалось, ладони проедены кислотой, но кислота бы прижгла раны.
– Волдыри, – объяснила Молли.
У нее под глазами проступили темные круги. Она по привычке брила голову наголо, но уже не была такой цветущей и здоровой, как раньше.
– Наверное, нужно показать врачу, – сказала Али.
Молли сжала кулаки:
– Ничего страшного нет.
– Я просто волнуюсь, – объяснила Али. – Если не хочешь, не будем об этом.
– Ты подозреваешь что-то плохое.
Потом у Молли потекла из глаз кровь. Не желая рисковать, врачи изолировали обеих женщин. Их плот привязали на длинную веревку, и он плыл в сотне ярдов от остальных.
Али все понимала. Возможность заразиться неведомой болезнью привела участников экспедиции в ужас. Но ее возмущало, что солдаты Уокера подглядывают за ней и Молли через снайперские прицелы. Рации у них на плоту не было – чтобы не надоедали жалобами, сказал Шоут. К утру четвертого дня Али совершенно вымоталась.
В четверти мили ниже по течению от основной флотилии отделилась небольшая лодка и направилась к их плоту. Ежедневный врачебный визит. Врачи надели респираторы, одноразовые медицинские костюмы и латексные перчатки. Вчера Али назвала их трусами и теперь раскаивалась. Они стараются, как могут.
Врачи подплыли ближе и кивком поздоровались с Али. Один направил свет на Молли. Ее красивые губы потрескались, пышные формы пропали, по всему телу пошли язвы. Она отвернулась от света. Врач пересел на плот, а Али перебралась в лодку. Сидевший на веслах отгреб немного в сторону, желая поговорить с Али.
– Мы не можем выяснить, что происходит, – сообщил он. Из-за респиратора голос звучал приглушенно. – Мы еще раз сделали анализ крови. Анализ по-прежнему показывает, что это яд какого-то насекомого или аллергическая реакция. Что бы это ни было, у тебя этого нет. Можешь здесь больше не оставаться.
Али отогнала искушение. Больше никто не захочет, все напуганы. Не оставлять же Молли одну.
– Сделайте переливание, – сказала Али. – Ей опять нужна кровь.
– Мы ей влили уже два с половиной литра. Она как бездонный кувшин. С таким же успехом можно было вылить в воду.
– Так вы ее бросите?
– Нет, конечно, – сказал врач. – Все постараемся сделать, что в наших силах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Али была зачарована и в то же время в смятении. Эта музыка говорила о плене Айка гораздо красноречивее, чем татуировки и шрамы. Он не просто искусно играл песню, которую хорошо запомнил, он явно любил эту музыку. Она брала его за душу.
Когда Айк доиграл, слушатели неуверенно захлопали. Он посмотрел на флейту, словно видел ее впервые, и бросил в реку. Когда другие ушли, Али пошарила рукой у берега и достала инструмент.
Очень интересной оказалась тропа хейдлов. Там, где коридор сужался и берега пропадали, они разглядели над водой опоры для ног и рук. Потом нашли остатки примитивных цепей, вделанных с двух сторон в стены и почти полностью проржавевших. Однажды ночью, когда некуда было причалить, чтобы разбить лагерь, привязались к цепям и спали на плотах. Возможно, хейдлы пользовались цепями, чтобы подниматься на плотах по течению, а может, просто карабкались по ним. В любом случае, эти цепи раньше висели поперек реки.
Там, где река расширялась, иногда метров до ста, течение как будто останавливалось, и плоты стояли почти без движения. В других местах течение усиливалось. Однако стремнинами такие места назвать было нельзя. Река несла свои воды через перекаты с неспешностью Амазонки. Переволакивать лодки и плоты приходилось редко.
В конце каждого «дня» исследователи отдыхали, собравшись у маленьких «костров», роль которых выполняли поставленные на землю газовые «свечи». Вокруг каждой усаживались по пять-шесть человек. Они рассказывали разные истории или просто погружались в мысли.
Прошлое представало в подробностях, сны становились ярче. Рассказы звучали все увлекательнее. Однажды вечером Али одолели воспоминания. Она вспомнила кухню в доме родителей. На деревянной доске лежат три спелых лимона, солнце обливает светом поры на кожуре. Мама, в облачке муки, месит тесто для пирога и поет. Такие видения стали посещать ее все чаще и становились все более отчетливыми. Куигли, психиатр, считал, что такая глубина воспоминаний может быть формой слабоумия или легкого расстройства психики.
В коридорах и гротах было очень тихо. Раздавался нетерпеливый шелест переворачиваемых страниц: люди читали книги, которые передавались от ученого к ученому, словно слухи. Часами не стихал стук клавиш – все заносили в память ноутбуков данные, писали письма, чтобы передать у следующей шахты. Постепенно свечи тускнели, и лагерь засыпал.
Карта Али становилась какой-то сказочной. Вместо определенных ориентиров восток – запад она прибегла к тому, что художники называют точкой схода. Таким образом, все детали карты имели одну и ту же точку отсчета, даже если она была произвольной. По большому счету, нельзя было сказать, что экспедиция заблудилась. Люди знали, где находятся: милей ниже океанского дна между разломом Клиппертон и Галапагосским разломом и движутся на запад. На морских топографических картах эта область была белым пятном. Пешком экспедиция преодолевала меньше десяти миль в день. За первые две недели плавания они проплывали в десять раз больше, а всего одолели тысячу триста миль. С такой скоростью, если река не кончится, экспедиция достигнет Азии не позднее чем через три месяца.
Темная вода была не совсем темной. Она слегка фосфоресцировала слабым светом пастельного оттенка. Если выключить фонари, река выступала из темноты, словно изумрудно-призрачная змея. Один из геохимиков расстегнул шорты и помочился, демонстрируя светящуюся струю – результат того, что участники экспедиции пили речную воду.
При слабом свете реки самые терпеливые вроде Али могли видеть примерно так же, как на поверхности в глубоких сумерках.
Свет, который раньше казался таким необходимым, теперь причинял глазам боль. Уокер, правда, все равно настаивал на ярком свете – ради безопасности – и тем самым часто срывал эксперименты и наблюдения.
Ученые старались плыть как можно дальше от освещенных плотов с охранниками. О том, что таким образом пропасть между учеными и охраной все больше увеличивается, никто особо не задумывался – до одного вечера.
День был короткий, всего восемнадцать часов, и почти ничем не примечательный. Маленькая флотилия обходила излучину, когда луч от чьего-то фонаря выхватил из темноты одинокую светлую фигуру на берегу. Это мог быть только Айк – он ждал на месте, выбранном им для стоянки. Однако на оклик он не отозвался. Приблизившись, все увидели, что разведчик сидит лицом к стене в классической позе лотоса. Под уступом, на котором он застыл, была подходящая площадка для лагеря.
– Что еще за дерьмо! – заворчал Шоут. – Эй, будда, давай разрешение на высадку!
Все начали высаживаться, торопливо, как захватчики, скатываясь с плотов на землю, стараясь уберечь вещи. Айка позабыли – спешили занять лучшие места для сна, разгружали плоты. Когда суматоха улеглась, вспомнили и о разведчике.
Али подошла к любопытным, столпившимся вокруг Айка. Он по-прежнему сидел к ним спиной, голый. И не двигался.
– Айк! – позвала Али. – Как ты?
Его грудная клетка едва поднималась и опускалась; Али с трудом разглядела, что он дышит. Пальцами одной руки он касался пола.
Айк был намного худее, чем казался в одежде. Тело скорее как у нищего, чем у воина, но зрителей больше потрясло другое. Его когда-то пытали: били кнутом, резали, даже стреляли. Там, где врачи удалили у него из позвоночника то самое кольцо, спину пересекал длинный и тонкий хирургический шрам. И вся эта картина страданий была разукрашена – расписана варварскими татуировками. В подрагивающем свете фонарей геометрические узоры, изображения животных, значки и строчки – все вдруг ожило.
– Ужас какой! – сморщилась одна из женщин.
Выпирающие ребра, разрисованная кожа и шрамы казались страшной летописью его жизни. Али преследовала мысль, что он побывал у дьяволов.
– И долго он так сидит? – спросил кто-то. – Чем он занят?
Все были подавлены: такая сила чувствовалась в этом изгое. Он пережил плен, нищету, такие муки, какие им и не снились. И все же спина его осталась прямой, как тростник, а дух вознесся выше перенесенных страданий. Конечно, сейчас он молится.
Потом все заметили, что на стене, перед которой сидит Айк, начертаны ряды кругов. От света круги стали бледными и бесцветными.
– Хейдлская чепуха, – небрежно заметил кто-то из охраны.
Али подошла ближе. В кругах вились тонкие линии и закорючки – это была своего рода мандала. Али подозревала, что в темноте рисунки светятся. Но пытаться извлечь из них какую-нибудь информацию сейчас, при ярком свете, бессмысленно.
– Крокетт! – рявкнул Уокер. – Возьми себя в руки!
Странное поведение Айка уже кое-кого встревожило. Али подумала, что полковник напуган этим продолжением безмолвных страданий, словно они умаляют его собственный авторитет.
Айк не шевельнулся, и полковник приказал:
– Прикройте его чем-нибудь.
Вперед вышел солдат и начал укутывать Айка его одеждой.
– Полковник, – сказал он, – похоже, он умер. Смотрите – совсем холодный.
В следующие шесть минут врачи установили, что Айк замедлил свой метаболизм почти до полной остановки. Пульс – меньше двадцати ударов, дыхание – три вдоха-выдоха в минуту.
– Я слышал, монахи так умеют, – сказал кто-то. – Такая техника медитации.
Все отправились есть и спать. Позже, ночью, Али пришла посмотреть на Айка. «Простая вежливость, – уверяла она себя. – Если бы кто-то пришел проведать меня, мне бы было приятно». Она вскарабкалась наверх – Айк сидел на месте. Спина прямая, пальцы прижаты к полу. Не зажигая фонаря, Али подошла поднять упавшую рубашку и накрыть Айка. И тогда она обнаружила, что у него по спине течет кровь. Кто-то сюда уже наведался и провел ему по спине ножом – от плеча до плеча.
Али была вне себя.
– Кто же это сделал?! – негодовала она вполголоса.
Кто-то из охранников? Или Шоут? Или несколько человек?
Неожиданно Айк наполнил легкие. Али слышала, как он медленно выдыхает носом воздух. Словно во сне, он произнес:
– Какая разница?
* * *
Когда от группы отделилась женщина и отошла к желобку в стороне, Воин решил, что она хочет облегчиться. Чисто человеческое упрямство – ходить вот так поодиночке.
В момент полнейшей своей беззащитности – на ногах спущенные штаны, все усилия направлены на опорожнение, кругом висит запах, – то есть именно тогда, когда нужно, чтобы вокруг стояли готовые защитить товарищи, люди непременно желают уединения.
Но, к его удивлению, женщина не стала садиться. При свете своего налобного фонаря она терла куском мыла бедра и лобок, пока не появилась пена, а потом начала водить руками по ногам – вверх и вниз. Она была далека от тучных самок, столь ценимых некоторыми племенами, но и не костлявая. Крепкие мышцы на бедрах и ягодицах. Широкий таз – ей легко будет вынашивать детей. Женщина стала поливать себя водой из бутылки, и вода, струясь по коже, обрисовывала контуры тела.
Именно тогда Воин решил – он возьмет ее.
Возможно, рассуждал он, Кора умерла, чтобы появилась другая женщина. Или же она – утешение за смерть Коры, посланное судьбой. А может быть, это и есть Кора, только в другом обличье. Кто знает? Говорят, души, пока не найдут нового обиталища, томятся в камнях и пытаются ускользнуть оттуда через трещины.
Кожа у нее была без изъяна, как у младенца. Стройный торс, длинные ноги – многообещающее тело. Повседневная жизнь сурова, но, судя по ногам, у нее много сил. Воин представил ее тело с кольцами, узорами и шрамами – он и сам это прошел. Если женщина переживет посвящение, он даст ей хейдлское имя – имя, которое можно будет осязать или увидеть, но не произнести. Воин многим так дал имя. И когда-то ему тоже дали имя.
Заполучить ее можно разными способами. Умыкнуть, соблазнить, просто вывихнуть ей ногу и уволочь. Если что-то не заладится, сгодится на мясо.
По своему опыту он знал: лучше всего действовать с помощью приманки. Это он делал мастерски, можно сказать, творчески. И его умение влияло на его положение среди хейдлов. Несколько раз у поверхности ему удавалось даже заманить небольшие группы людей. Поймай одного, а с его – или ее – помощью привлечешь остальных. Если это женщина – на нее часто ловится муж. А на ребенка непременно поймается хотя бы один из родителей. Очень легкие жертвы – паломники. Он справлялся играючи.
Воин неподвижно стоял в темноте, прислушивался – не придут ли сюда другие, люди или еще кто. Убедившись, что никто не помешает, он наконец сделал первый ход. Заговорил по-английски.
– Привет! – сказал он заговорщицким тоном.
Не пытаясь скрыть свое намерение.
Она повернулась за второй бутылкой и при звуке его голоса замерла.
Повернула голову влево, потом вправо. Голос раздался из-за спины, но женщина догадалась, что впечатление могло быть обманчиво. Ему понравилась ее сообразительность, умение анализировать ситуацию и оценивать опасность.
– Что ты там делаешь? – строго спросила женщина.
Она держалась уверенно, не пыталась прикрыться. Она стояла к нему вполоборота, голая, не скрываясь, блистала белизной. Ее красота и нагота были ее оружием.
– Смотрю. На тебя смотрю.
Что-то в ее позе – поворот головы или изгиб спины – говорило, что она не сильно возмущена.
– И чего ты хочешь?
– Чего хочу?
Что она ждет услышать здесь, глубоко под землей? Он вспомнил Кору.
– Весь мир. И жизнь. И тебя.
Она поняла его правильно.
– Так ты из охраны?
Вот и выдала себя. Она знала, что солдаты за ней подглядывают, догадался он. И женщина не осталась равнодушной, хотя ее не влекло к кому-то одному – имени она не спросила, только кто он. Ей нравилась его таинственность. Так гораздо проще. Вполне возможно, что женщина пришла сюда одна именно в надежде кого-нибудь привлечь.
– Да, – ответил Воин и не солгал. – Раньше я был солдатом.
– Так ты мне покажешься?
Воин почувствовал, что ей это не так уж важно. Неизвестность гораздо лучше. Славная девочка.
– Нет. Не сейчас. Вдруг ты проговоришься?
– А если проговорюсь?
Воин почувствовал, как она изменилась. Мощный запах ее желания начал наполнять маленький грот.
– Меня убьют, – сказал он.
Женщина погасила свет.
* * *
Али видела, что ад начинает проникать в людей.
Здесь, подобно Ионе в китовом чреве, можно узреть лишь тьму. Им внушали с детства, что сюда никто не спускается, только проклятые Господом. И вот они здесь, и это их пугает.
Наверное, неудивительно, что они начали обращаться к Али. Мужчины и женщины, ученые и солдаты стали искать ее общества, чтобы покаяться. Напуганные собственными мифами, они хотели сбросить ношу своих грехов. Тоже способ сохранить рассудок. Странно, но Али не была к такому готова.
Люди подходили к ней поодиночке. Кто-то отставал от плота или ловил ее в лагере наедине. «Сестра», – бормотали они. Хотя только что обращались к ней по имени.
Когда говорили «сестра», Али понимала, чего от нее хотят: чтоб она стала для них чужой – безымянной, любящей и прощающей.
– Я ведь не священник, – говорила Али. – Я не могу отпускать грехи.
– Вы монахиня, – отвечали ей, как будто это что-то меняло.
И рассказывали о своих страхах и сожалениях, о слабостях, склонностях и извращениях, о неприязни и ненависти. То, что они не смели сказать друг другу, говорили ей.
Экуменисты называют это «возвращение к Церкви». Такое сильное стремление просто поражало Али. Иногда она не знала, куда деваться от их исповедей. Каждый хотел, чтобы Али защитила его от его собственных чудищ.
Али заметила, в каком состоянии Молли, когда они играли после обеда в покер. Они сидели вдвоем на маленьком плоту. Молли выбросила тузовую пару, и Али увидела ее ладони.
– У тебя кровь!
Улыбка Молли погасла.
– Ерунда. Потечет и перестанет.
– И давно у тебя так?
– Не помню, – уклончиво сказала Молли. – Где-то с месяц.
– А что случилось? На твои руки смотреть страшно.
В ладонях у Молли были ранки. Словно из них вырвали клочки мяса. Не порезы и не нарывы. Казалось, ладони проедены кислотой, но кислота бы прижгла раны.
– Волдыри, – объяснила Молли.
У нее под глазами проступили темные круги. Она по привычке брила голову наголо, но уже не была такой цветущей и здоровой, как раньше.
– Наверное, нужно показать врачу, – сказала Али.
Молли сжала кулаки:
– Ничего страшного нет.
– Я просто волнуюсь, – объяснила Али. – Если не хочешь, не будем об этом.
– Ты подозреваешь что-то плохое.
Потом у Молли потекла из глаз кровь. Не желая рисковать, врачи изолировали обеих женщин. Их плот привязали на длинную веревку, и он плыл в сотне ярдов от остальных.
Али все понимала. Возможность заразиться неведомой болезнью привела участников экспедиции в ужас. Но ее возмущало, что солдаты Уокера подглядывают за ней и Молли через снайперские прицелы. Рации у них на плоту не было – чтобы не надоедали жалобами, сказал Шоут. К утру четвертого дня Али совершенно вымоталась.
В четверти мили ниже по течению от основной флотилии отделилась небольшая лодка и направилась к их плоту. Ежедневный врачебный визит. Врачи надели респираторы, одноразовые медицинские костюмы и латексные перчатки. Вчера Али назвала их трусами и теперь раскаивалась. Они стараются, как могут.
Врачи подплыли ближе и кивком поздоровались с Али. Один направил свет на Молли. Ее красивые губы потрескались, пышные формы пропали, по всему телу пошли язвы. Она отвернулась от света. Врач пересел на плот, а Али перебралась в лодку. Сидевший на веслах отгреб немного в сторону, желая поговорить с Али.
– Мы не можем выяснить, что происходит, – сообщил он. Из-за респиратора голос звучал приглушенно. – Мы еще раз сделали анализ крови. Анализ по-прежнему показывает, что это яд какого-то насекомого или аллергическая реакция. Что бы это ни было, у тебя этого нет. Можешь здесь больше не оставаться.
Али отогнала искушение. Больше никто не захочет, все напуганы. Не оставлять же Молли одну.
– Сделайте переливание, – сказала Али. – Ей опять нужна кровь.
– Мы ей влили уже два с половиной литра. Она как бездонный кувшин. С таким же успехом можно было вылить в воду.
– Так вы ее бросите?
– Нет, конечно, – сказал врач. – Все постараемся сделать, что в наших силах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58