Он все еще держал запястье убийцы; из его раны на ребрах потекла кровь. Он изумленно переводил взгляд с одного лица на другое. И вдруг издал страшный пронзительный крик.
Али такого не ожидала.
– Айк! – позвала она из толпы.
Никто не смел к нему приблизиться.
Али вышла вперед и подошла к Айку.
– Перестань, – попросила она.
Люди так привыкли полагаться на его силу, что его слабость ставит под угрозу и остальных. А он потерял самообладание на глазах у всех.
Айк взглянул на Али, вскочил и убежал.
– Что же это такое? – пробормотал кто-то.
* * *
Лопат не было, поэтому тела просто опустили в реку. Много часов спустя через шахту доставили еще два контейнера с грузом. Люди поели. «Гелиос» устроил настоящий пир на сто персон: копченая радужная форель, баранина в коньяке, сырное фондю, десятки сортов хлеба, колбас, разные мучные блюда, фрукты.
Свежий латук в салате исторг у пирующих слезы радости. Все это, говорилось в записке, в честь дня рождения К. К. Купера. Но Али подозревала, что тут кроется другое. Главное было – убить Айка, а банкет – на десерт.
Покушение на жизнь Айка было совершенно несправедливым и бессмысленным. Больше всего разгневало людей то, что выбрали самого незаменимого члена экспедиции. Так считали даже охранники. С таким разведчиком все чувствовали себя словно избранный народ, ведомый из пустыни своим татуированным Моисеем. А его вдруг заклеймили именем предателя и непонятно почему приговорили к смерти.
Кабель связи расплавился в зоне магмы, и членам экспедиции оставалось либо строить догадки, либо слепо верить «Гелиосу». Все чувствовали себя как под прицелом, потому что по опыту знали: Айк самый честный человек, а его собираются наказать за какие-то неведомые грехи. Над всеми словно разразилась буря. Внешне люди выказали некоторое беспокойство, потом повозмущались и наконец попытались напустить на себя храбрость.
– Вопрос времени, – говорил Сперриер. – Рано или поздно Крокетт себя показал бы. Сразу было видно. Я удивляюсь, как он еще столько продержался.
– И какое это имеет отношение к чему бы то ни было? – оборвала его Али.
– Я не говорю, что он сам того хотел. Но парень явно мучается. У него за душой покойников больше, чем на кладбище.
– Что же нужно натворить, чтобы тобой армия занялась? – удивлялся Куигли, психиатр. – Их же послали на смерть. А ведь людьми просто так не бросаются.
– А это самое «Иуда»? Я думал, раз трибунал прошел, то все кончено. Тут не просто невезение. Да ему на роду написано быть изгоем!
– Как будто весь свет на него ополчился.
– Ты не беспокойся, Али, – сказала Пиа, к которой любовь пришла в образе Сперриера. – Он вернется.
– А я не уверена, – ответила Али.
Она хотела было обвинить Шоута или Уокера, но они, казалось, и сами совершенно сбиты с толку. Если «Гелиосу» понадобилось убить Айка, почему не прибегнуть к помощи своих агентов? Зачем привлекать армию? И для чего военным связываться с делами «Гелиоса»? Полная бессмыслица.
Пока все спали, Али побрела в сторону от огней лагеря. Айк оставил и байдарку, и обрез, поэтому она пошла пешком, взяв с собой фонарь. Следы Айка вели вдоль полосы прибрежного ила.
Самодовольство остальных рассердило Али. Столько времени они во всем полагались на Айка. Без него они бы давно погибли и заблудились. Айк честно им помогал, а теперь, когда помощь нужна ему, все отвернулись.
Это мы его погубили, поняла вдруг Али. Своей зависимостью. Он был бы отсюда за тысячу миль, если бы не наша слабость, невежество и гордыня. Вот что приковало его к нам. Так и ангелы-хранители скованы собственным состраданием.
Но обвинять всех, призналась себе Али, – не более чем уловка. Потому что именно ее слабость, ее невежество и гордыня связали Айка. Не всех вообще – а ее. Благополучие группы лишь сопутствующее обстоятельство. Неудобная правда заключается в том, что он отдал себя ей.
Шагая вдоль реки, Али продолжала перебирать мысли. Сначала преданность Айка была для нее обузой. Она пыталась замаскировать его к ней отношение своими домыслами, убедить себя, что Айк спустился в подземье по собственным причинам – ради погибшей возлюбленной или ради мести. Раньше, может, так и было, но теперь все изменилось. И Али это понимала. Теперь он здесь ради нее.
Она нашла Айка сидящим в темноте, без оружия. Он застыл в позе лотоса лицом к реке, подставив врагам беззащитную спину. Положился на милость суровой пустыни.
– Айк! – позвала Али.
Лохматая голова осталась неподвижной. От света фонаря его фигура бросала на реку тень, которую вода тут же поглощала. Ну и место, подумала Али. Тьма пожирает тьму.
Она подошла ближе и сняла рюкзак.
– Ты пропустил собственные похороны. Нам устроили пиршество.
Никакой реакции. Даже легкие неподвижны. Он уходил в себя, ускользал от Али.
– Айк, я знаю, что ты меня слышишь.
Одна рука Айка лежала на колене, другой он опирался на землю – всем своим ничтожным весом.
Али почувствовала себя лишней. Но ведь она собирается помешать не медитации, а началу безумия. В одиночку ему не справиться.
Али подошла сбоку. Сзади могло показаться, что он спокоен, однако лицо его исказилось.
– Не понимаю, что происходит, – сказала она.
Айк молча сопротивлялся – своей неподвижностью статуи. Челюсти у него были сжаты.
– Ну, хватит. – Али открыла рюкзак и вынула аптечку. – Промою тебе раны.
Она, не церемонясь, начала промокать рану дезинфицирующей губкой, но тут же прекратила. Ее остановил вид его тела. Она провела пальцами по спине. Тут все поражало – кости, мышцы, рубцы и узоры, мозоли от лямок рюкзака. Это тело раба. Его истязали. Каждая отметина – свидетельство о рабстве. Али была в замешательстве. Ей приходилось встречать проклятых в разных воплощениях – узников, проституток, убийц и прокаженных. Только не рабов. Такого в наши дни быть не может!
Она удивилась – его плечо как раз поместилось в ее руке. Чтобы прийти в себя, Али похлопала по лицу влажной салфеткой.
– Жить будешь, – сказала она Айку.
Потом отошла чуть поодаль и села. Остаток ночи она провела в обнимку с обрезом – охраняла Айка, пока тот не вернулся к жизни.
18
Доброе утро!
Я – тоже муха:
Мой краток век.
А чем ты, муха,
Не человек?
Уильям Блейк. Муха
Медицинский научный центр,
Университет штата Колорадо, Денвер
Доктор Ямомото, улыбаясь, вышла из лифта.
– Доброе утро, – поздоровалась она с уборщиком, вытирающим натекшую с потолка лужу.
– Что-то солнца не видно, – проворчал он.
Снаружи бушевала настоящая буря: метровые сугробы, температура – минус девять. Они тут, в университете, как в осаде. Сегодня в лабораторию больше никто не придет.
Ночной охранник все еще был на месте, дремал. Доктор отправила его в комнату отдыха – перекусить и отдохнуть.
– До обеда можете не приходить, – сказала доктор. – Я и сама справлюсь. Сегодня больше никого не будет.
В последнее время она ко всем проявляла материнскую заботу. Волосы у молодой женщины стали гуще, на щеках играл румянец. «Вся ушла в утробу», – говорил ее муж. Еще три месяца.
Проект «Цифровой Сатана» близился к завершению. Лабораторию усеивали пакеты от еды, двухлитровые пластиковые бутылки от газировки – из них получаются удобные стаканчики для карандашей, окаменевшие остатки угощений от дней рождения. Доска объявлений была покрыта приколотыми кое-как снимками сотрудников лаборатории, вырезками из статей и в последние дни объявлениями о найме – здесь и за границей.
Ямомото вошла, не надев ни перчаток, ни маски. Все привычные обряды – побоку. Еще один признак того, что проект скоро закончится. В коробках из-под фаст-фуда валялись всякие пузырьки. Из компьютерных чипов, сгоревших за последние месяцы, кто-то соорудил крутящуюся подвеску.
Второй криомикротом продолжал выдавать нескончаемое убаюкивающее «ш-шш, ш-шш, ш-шш».
Если не считать головы, молодая самка хейдла уже не существовала. Зато теперь ее оживят с помощью мыши, на компьютере. Ее ждет электронное бессмертие. Везде, где только есть компьютер, можно будет воссоздать физический облик Доун. В каком-то смысле ее душа обретается в машине.
Последние недели Ямомото мучили кошмары. Ей снилась Доун. Девочка падала с утеса или тонула в море, а доктор пыталась до нее дотянуться и спасти. Другим сотрудникам снились похожие сны. Синдром долгой изоляции – определили коллеги. А Доун стала частью их компании. Им будет ее не хватать.
От хейдла оставались только верхние две трети черепа. Процесс шел медленно. Второй криомикротом был откалиброван для выполнения самых тонких срезов. Мозг – наиболее интересная часть исследования. Ученые надеялись, что смогут понять процессы восприятия и познания – то есть, по сути, заставить заговорить мертвое сознание. Следующие десять недель им только и остается нянчиться с этой колбасорезкой. Нужно запастись терпением – то есть диетической колой и солеными шуточками.
Ямомото подошла к металлическому столу. В кубе замороженного голубого геля верхняя часть черепа Доун казалась совершенно белой. Как луна в куске неба. От верхней и боковых сторон куба отходили электроды. Внизу работало лезвие; камера все фиксировала. Лезвие уже срезало нижнюю челюсть и теперь двигалось взад-вперед в районе верхних зубов, продвигаясь к носовой полости. Большей части носа и изрезанных мочек уже не было. Что же касается внутренних органов, то удалили большую часть продолговатого мозга, идущего вверх от спинного. Почти весь мозжечок, отвечающий за двигательные функции, уже переведен в биты и байты. Пока никаких повреждений или отклонений не обнаружили. Для мертвого мозга все ткани были в отличном состоянии, практически жизнеспособные. Ученые не переставали удивляться. «Мне бы так сохраниться после смерти», – сострил кто-то.
Становилось все интереснее. Нейрохирурги, специалисты по мозгу, ученые, изучающие когнитивные процессы, звонили или писали по электронной почте со всей страны, желая быть в курсе событий.
Некоторые части мозга – уже пройденные, как, например, мозжечок, – были вполне типичны для млекопитающих. Можно понять, что делает зверя зверем, но нельзя понять, что делает хейдла хейдлом.
Доун больше не будет трупом подземного животного. Начиная со структур головного мозга она снова станет сама собой. Можно будет воссоздать ее личность, процессы мышления, речевую деятельность, эмоции, привычки, инстинкты. Говоря кратко, люди посмотрят на мир глазами Доун. Это как сажать звездолет на чужой планете. Более того, это как впервые взять интервью у инопланетянки и расспросить, о чем та думает.
Ямомото взялась за электроды; она перебирала те, что выходили справа, и аккуратно складывала их на стол. До сих пор оставалось загадкой, почему мозг Доун генерирует слабые электрические импульсы. На диаграмме должна была быть ровная линия, но время от времени на ней появлялись небольшие зубцы. Так продолжалось несколько месяцев. Что ж, если подождать достаточно долго, то, наверное, электроды зафиксируют такой сигнал и у порции фруктового желе.
Ямомото стала разбирать электроды с чувством, будто расплетает косички ребенку. Она остановилась, всматриваясь через голубой гель в то, что осталось от лица хейдла.
– Доброе утро, – сказала доктор.
Голова открыла глаза.
* * *
Pay и Бад Персивел отыскали Веру в международном аэропорту Денвера. Она примеряла шляпу в магазине ковбойской одежды. Трудно придумать лучшее противоядие против тьмы, охватившей разум. У каждого свое мнение, свой страх, свое решение. И никто не знает, что происходит там, внизу, что окажется там и в каком мире будут потом расти дети. Здесь, в огромном помещении, похожем на шатер, наполненный светом и простором, можно обо всем забыть и просто есть мороженое. Или примерять ковбойскую шляпу.
– Мне идет? – поинтересовалась Вера.
Pay поднял свой портфель и изобразил аплодисменты. Персивел сказал:
– Я убит!
– Вы прилетели вместе? – спросила она.
– Из Лондона через Цинциннати, – сообщил Персивел.
– Из Мехико, – ответил Pay. – Столкнулись в вестибюле.
– Я боялась, что никто не явится, – сказала Вера. – Впрочем, наверное, уже поздно.
– Ты позвала, и мы явились, – отозвался Персивел. – Мы же команда.
Его брюшко и ненавистные ему очки только подчеркивали галантность бывшего астронавта. Pay взглянул на часы:
– Томас будет не позже чем через час. А остальные?
– По-разному, – ответила Вера. – Кто в дороге, кто занят, до кого-то не дозвонилась. О Бранче вы, думаю, слышали.
– Он, наверное, рассудок потерял, – заметил Персивел. – Вот так взять и рвануть вниз, да еще в одиночку. Уж ему-то лучше других известно, на что способны хейдлы.
– Сейчас меня не они беспокоят.
– Только не начинай, пожалуйста, про то, что «враг – в нас».
– Вы слышали про приказ стрелять на поражение? – спросила Вера. – Такой приказ у всех воинских частей. И у Интерпола.
Персивел прищурился:
– То есть? Стрелять в Бранча?
– Дженьюэри сделала все, что могла, чтобы приказ отозвали. Но есть такой генерал Сэндвелл – очень злопамятный тип. Просто исключительно. Сенатор пытается выяснить о нем как можно больше.
– Томас в ярости, – вставил Pay. – Бранч ведь был в армии нашими глазами и ушами. Теперь остается только гадать, какие у них планы.
– И кто раскладывает капсулы с прионом.
– Грязное дельце, – пробормотал Персивел.
Они встретили Томаса у выхода в зал, прямо с гонконгского рейса.
На угловатые черты его лица легли скорбные тени, добавляя ему сходства с президентом Линкольном. Однако для человека, которого только что выслали из Китая, он выглядел на удивление бодрым. Томас оглядел встречающих.
– А почему в ковбойской шляпе? – спросил он Pay.
– Как хозяева, так и гости, – пожал тот плечами.
И, окружив кресло Веры, все двинулись к выходу, обсуждая по дороге новости.
– А как там Мустафа и Фоули? – спросила Вера. – Нормально?
– Устали, – ответил Томас. – В Каши – это провинция Синьцзян – нас несколько дней продержали под арестом. Конфисковали камеры, дневники, отозвали наши визы. Официально мы – персона нон грата.
– Томас, чего ради тебя вообще понесло в Китай?
– Хотел исследовать тамошние европейские мумии и надписи. Им четыре тысячи лет. На тохарском языке. В Азии!
– Мумии в китайской глуши, – фыркнул Персивел. – Загадочные письмена. И зачем они вам понадобились?
– Сейчас я согласна с Персивелом, – призналась Вера. – По-моему, это далеко от нашей задачи. Иногда я сама не знаю, чем занимаюсь. Последние три месяца я по твоему заданию составляю обзоры по митохондриальной ДНК и эволюции человека. Скажи, пожалуйста, каким образом информация по образцам плаценты из Новой Гвинеи приблизит нас к обнаружению первобытного деспота?
– В настоящее время мумии и индоевропейские надписи доказывают, что четыре тысячи лет назад на китайскую цивилизацию оказали влияние европейские кочевые народы, – сказал Томас.
– И потому вас выслали? – спросил Персивел. Он подышал на очки и нарисовал крест. – Или «товарищи» застукали вас за воздаянием мумии почестей?
– Подозреваю, все гораздо серьезнее, – сказал Pay. – Если я правильно понимаю, вы, Томас, пытались доказать, что китайская цивилизация вовсе не развивалась изолированно от других. Заявить, что европейцы, возможно, принимали участие в зарождении китайской культуры, – прямое покушение на основы. Они гордый народ, сыны Поднебесной.
– Но опять же, какое это имеет отношение к нам? – спросила Вера.
– Думаю, самое прямое, – решился Pay. – Допущение, что великая цивилизация могла быть изменена или даже порождена врагом, низшей расой или варварами, – очень даже важно.
– А можно попроще, Pay? – проворчал Персивел.
Томас молчал. Казалось, их рассуждения его развлекают.
– А что, если и человечество развивалось не в изоляции? Если у нас были учителя?
– О чем ты вообще, Pay? – удивился Персивел. – О марсианах?
– Зачем далеко ходить, – улыбнулся Pay. – Я о хейдлах.
– Хейдлы? – поразился Персивел. – Нас учили хейдлы?
– А вдруг на протяжении веков они помогали создавать нашу цивилизацию? Может, это они взрастили наших темных предков и помогли зарождению человеческого разума?
– То есть нас вынянчили дикари?
– Поосторожнее, – сказал Pay. – А то ты говоришь, как китайцы о варварах.
– Это правда? – обратилась Вера к Томасу. – Вы проводите аналог между Китаем и ранней человеческой цивилизацией?
– Вроде того, – признал Томас.
– И чтобы доказать свою правоту, проехали тысячу миль, сидели в тюрьме?
– Не только за этим. Было у меня подозрение – и оно подтвердилось, – что европейские письмена в провинции Синьцзян не на тохарском языке. И не на каком-либо другом известном. Все сообщения о них неверны. Нам хватило одного взгляда. Представляете, на мумиях были хейдлские татуировки. Эти европейские кочевники действовали как агенты или посланцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Али такого не ожидала.
– Айк! – позвала она из толпы.
Никто не смел к нему приблизиться.
Али вышла вперед и подошла к Айку.
– Перестань, – попросила она.
Люди так привыкли полагаться на его силу, что его слабость ставит под угрозу и остальных. А он потерял самообладание на глазах у всех.
Айк взглянул на Али, вскочил и убежал.
– Что же это такое? – пробормотал кто-то.
* * *
Лопат не было, поэтому тела просто опустили в реку. Много часов спустя через шахту доставили еще два контейнера с грузом. Люди поели. «Гелиос» устроил настоящий пир на сто персон: копченая радужная форель, баранина в коньяке, сырное фондю, десятки сортов хлеба, колбас, разные мучные блюда, фрукты.
Свежий латук в салате исторг у пирующих слезы радости. Все это, говорилось в записке, в честь дня рождения К. К. Купера. Но Али подозревала, что тут кроется другое. Главное было – убить Айка, а банкет – на десерт.
Покушение на жизнь Айка было совершенно несправедливым и бессмысленным. Больше всего разгневало людей то, что выбрали самого незаменимого члена экспедиции. Так считали даже охранники. С таким разведчиком все чувствовали себя словно избранный народ, ведомый из пустыни своим татуированным Моисеем. А его вдруг заклеймили именем предателя и непонятно почему приговорили к смерти.
Кабель связи расплавился в зоне магмы, и членам экспедиции оставалось либо строить догадки, либо слепо верить «Гелиосу». Все чувствовали себя как под прицелом, потому что по опыту знали: Айк самый честный человек, а его собираются наказать за какие-то неведомые грехи. Над всеми словно разразилась буря. Внешне люди выказали некоторое беспокойство, потом повозмущались и наконец попытались напустить на себя храбрость.
– Вопрос времени, – говорил Сперриер. – Рано или поздно Крокетт себя показал бы. Сразу было видно. Я удивляюсь, как он еще столько продержался.
– И какое это имеет отношение к чему бы то ни было? – оборвала его Али.
– Я не говорю, что он сам того хотел. Но парень явно мучается. У него за душой покойников больше, чем на кладбище.
– Что же нужно натворить, чтобы тобой армия занялась? – удивлялся Куигли, психиатр. – Их же послали на смерть. А ведь людьми просто так не бросаются.
– А это самое «Иуда»? Я думал, раз трибунал прошел, то все кончено. Тут не просто невезение. Да ему на роду написано быть изгоем!
– Как будто весь свет на него ополчился.
– Ты не беспокойся, Али, – сказала Пиа, к которой любовь пришла в образе Сперриера. – Он вернется.
– А я не уверена, – ответила Али.
Она хотела было обвинить Шоута или Уокера, но они, казалось, и сами совершенно сбиты с толку. Если «Гелиосу» понадобилось убить Айка, почему не прибегнуть к помощи своих агентов? Зачем привлекать армию? И для чего военным связываться с делами «Гелиоса»? Полная бессмыслица.
Пока все спали, Али побрела в сторону от огней лагеря. Айк оставил и байдарку, и обрез, поэтому она пошла пешком, взяв с собой фонарь. Следы Айка вели вдоль полосы прибрежного ила.
Самодовольство остальных рассердило Али. Столько времени они во всем полагались на Айка. Без него они бы давно погибли и заблудились. Айк честно им помогал, а теперь, когда помощь нужна ему, все отвернулись.
Это мы его погубили, поняла вдруг Али. Своей зависимостью. Он был бы отсюда за тысячу миль, если бы не наша слабость, невежество и гордыня. Вот что приковало его к нам. Так и ангелы-хранители скованы собственным состраданием.
Но обвинять всех, призналась себе Али, – не более чем уловка. Потому что именно ее слабость, ее невежество и гордыня связали Айка. Не всех вообще – а ее. Благополучие группы лишь сопутствующее обстоятельство. Неудобная правда заключается в том, что он отдал себя ей.
Шагая вдоль реки, Али продолжала перебирать мысли. Сначала преданность Айка была для нее обузой. Она пыталась замаскировать его к ней отношение своими домыслами, убедить себя, что Айк спустился в подземье по собственным причинам – ради погибшей возлюбленной или ради мести. Раньше, может, так и было, но теперь все изменилось. И Али это понимала. Теперь он здесь ради нее.
Она нашла Айка сидящим в темноте, без оружия. Он застыл в позе лотоса лицом к реке, подставив врагам беззащитную спину. Положился на милость суровой пустыни.
– Айк! – позвала Али.
Лохматая голова осталась неподвижной. От света фонаря его фигура бросала на реку тень, которую вода тут же поглощала. Ну и место, подумала Али. Тьма пожирает тьму.
Она подошла ближе и сняла рюкзак.
– Ты пропустил собственные похороны. Нам устроили пиршество.
Никакой реакции. Даже легкие неподвижны. Он уходил в себя, ускользал от Али.
– Айк, я знаю, что ты меня слышишь.
Одна рука Айка лежала на колене, другой он опирался на землю – всем своим ничтожным весом.
Али почувствовала себя лишней. Но ведь она собирается помешать не медитации, а началу безумия. В одиночку ему не справиться.
Али подошла сбоку. Сзади могло показаться, что он спокоен, однако лицо его исказилось.
– Не понимаю, что происходит, – сказала она.
Айк молча сопротивлялся – своей неподвижностью статуи. Челюсти у него были сжаты.
– Ну, хватит. – Али открыла рюкзак и вынула аптечку. – Промою тебе раны.
Она, не церемонясь, начала промокать рану дезинфицирующей губкой, но тут же прекратила. Ее остановил вид его тела. Она провела пальцами по спине. Тут все поражало – кости, мышцы, рубцы и узоры, мозоли от лямок рюкзака. Это тело раба. Его истязали. Каждая отметина – свидетельство о рабстве. Али была в замешательстве. Ей приходилось встречать проклятых в разных воплощениях – узников, проституток, убийц и прокаженных. Только не рабов. Такого в наши дни быть не может!
Она удивилась – его плечо как раз поместилось в ее руке. Чтобы прийти в себя, Али похлопала по лицу влажной салфеткой.
– Жить будешь, – сказала она Айку.
Потом отошла чуть поодаль и села. Остаток ночи она провела в обнимку с обрезом – охраняла Айка, пока тот не вернулся к жизни.
18
Доброе утро!
Я – тоже муха:
Мой краток век.
А чем ты, муха,
Не человек?
Уильям Блейк. Муха
Медицинский научный центр,
Университет штата Колорадо, Денвер
Доктор Ямомото, улыбаясь, вышла из лифта.
– Доброе утро, – поздоровалась она с уборщиком, вытирающим натекшую с потолка лужу.
– Что-то солнца не видно, – проворчал он.
Снаружи бушевала настоящая буря: метровые сугробы, температура – минус девять. Они тут, в университете, как в осаде. Сегодня в лабораторию больше никто не придет.
Ночной охранник все еще был на месте, дремал. Доктор отправила его в комнату отдыха – перекусить и отдохнуть.
– До обеда можете не приходить, – сказала доктор. – Я и сама справлюсь. Сегодня больше никого не будет.
В последнее время она ко всем проявляла материнскую заботу. Волосы у молодой женщины стали гуще, на щеках играл румянец. «Вся ушла в утробу», – говорил ее муж. Еще три месяца.
Проект «Цифровой Сатана» близился к завершению. Лабораторию усеивали пакеты от еды, двухлитровые пластиковые бутылки от газировки – из них получаются удобные стаканчики для карандашей, окаменевшие остатки угощений от дней рождения. Доска объявлений была покрыта приколотыми кое-как снимками сотрудников лаборатории, вырезками из статей и в последние дни объявлениями о найме – здесь и за границей.
Ямомото вошла, не надев ни перчаток, ни маски. Все привычные обряды – побоку. Еще один признак того, что проект скоро закончится. В коробках из-под фаст-фуда валялись всякие пузырьки. Из компьютерных чипов, сгоревших за последние месяцы, кто-то соорудил крутящуюся подвеску.
Второй криомикротом продолжал выдавать нескончаемое убаюкивающее «ш-шш, ш-шш, ш-шш».
Если не считать головы, молодая самка хейдла уже не существовала. Зато теперь ее оживят с помощью мыши, на компьютере. Ее ждет электронное бессмертие. Везде, где только есть компьютер, можно будет воссоздать физический облик Доун. В каком-то смысле ее душа обретается в машине.
Последние недели Ямомото мучили кошмары. Ей снилась Доун. Девочка падала с утеса или тонула в море, а доктор пыталась до нее дотянуться и спасти. Другим сотрудникам снились похожие сны. Синдром долгой изоляции – определили коллеги. А Доун стала частью их компании. Им будет ее не хватать.
От хейдла оставались только верхние две трети черепа. Процесс шел медленно. Второй криомикротом был откалиброван для выполнения самых тонких срезов. Мозг – наиболее интересная часть исследования. Ученые надеялись, что смогут понять процессы восприятия и познания – то есть, по сути, заставить заговорить мертвое сознание. Следующие десять недель им только и остается нянчиться с этой колбасорезкой. Нужно запастись терпением – то есть диетической колой и солеными шуточками.
Ямомото подошла к металлическому столу. В кубе замороженного голубого геля верхняя часть черепа Доун казалась совершенно белой. Как луна в куске неба. От верхней и боковых сторон куба отходили электроды. Внизу работало лезвие; камера все фиксировала. Лезвие уже срезало нижнюю челюсть и теперь двигалось взад-вперед в районе верхних зубов, продвигаясь к носовой полости. Большей части носа и изрезанных мочек уже не было. Что же касается внутренних органов, то удалили большую часть продолговатого мозга, идущего вверх от спинного. Почти весь мозжечок, отвечающий за двигательные функции, уже переведен в биты и байты. Пока никаких повреждений или отклонений не обнаружили. Для мертвого мозга все ткани были в отличном состоянии, практически жизнеспособные. Ученые не переставали удивляться. «Мне бы так сохраниться после смерти», – сострил кто-то.
Становилось все интереснее. Нейрохирурги, специалисты по мозгу, ученые, изучающие когнитивные процессы, звонили или писали по электронной почте со всей страны, желая быть в курсе событий.
Некоторые части мозга – уже пройденные, как, например, мозжечок, – были вполне типичны для млекопитающих. Можно понять, что делает зверя зверем, но нельзя понять, что делает хейдла хейдлом.
Доун больше не будет трупом подземного животного. Начиная со структур головного мозга она снова станет сама собой. Можно будет воссоздать ее личность, процессы мышления, речевую деятельность, эмоции, привычки, инстинкты. Говоря кратко, люди посмотрят на мир глазами Доун. Это как сажать звездолет на чужой планете. Более того, это как впервые взять интервью у инопланетянки и расспросить, о чем та думает.
Ямомото взялась за электроды; она перебирала те, что выходили справа, и аккуратно складывала их на стол. До сих пор оставалось загадкой, почему мозг Доун генерирует слабые электрические импульсы. На диаграмме должна была быть ровная линия, но время от времени на ней появлялись небольшие зубцы. Так продолжалось несколько месяцев. Что ж, если подождать достаточно долго, то, наверное, электроды зафиксируют такой сигнал и у порции фруктового желе.
Ямомото стала разбирать электроды с чувством, будто расплетает косички ребенку. Она остановилась, всматриваясь через голубой гель в то, что осталось от лица хейдла.
– Доброе утро, – сказала доктор.
Голова открыла глаза.
* * *
Pay и Бад Персивел отыскали Веру в международном аэропорту Денвера. Она примеряла шляпу в магазине ковбойской одежды. Трудно придумать лучшее противоядие против тьмы, охватившей разум. У каждого свое мнение, свой страх, свое решение. И никто не знает, что происходит там, внизу, что окажется там и в каком мире будут потом расти дети. Здесь, в огромном помещении, похожем на шатер, наполненный светом и простором, можно обо всем забыть и просто есть мороженое. Или примерять ковбойскую шляпу.
– Мне идет? – поинтересовалась Вера.
Pay поднял свой портфель и изобразил аплодисменты. Персивел сказал:
– Я убит!
– Вы прилетели вместе? – спросила она.
– Из Лондона через Цинциннати, – сообщил Персивел.
– Из Мехико, – ответил Pay. – Столкнулись в вестибюле.
– Я боялась, что никто не явится, – сказала Вера. – Впрочем, наверное, уже поздно.
– Ты позвала, и мы явились, – отозвался Персивел. – Мы же команда.
Его брюшко и ненавистные ему очки только подчеркивали галантность бывшего астронавта. Pay взглянул на часы:
– Томас будет не позже чем через час. А остальные?
– По-разному, – ответила Вера. – Кто в дороге, кто занят, до кого-то не дозвонилась. О Бранче вы, думаю, слышали.
– Он, наверное, рассудок потерял, – заметил Персивел. – Вот так взять и рвануть вниз, да еще в одиночку. Уж ему-то лучше других известно, на что способны хейдлы.
– Сейчас меня не они беспокоят.
– Только не начинай, пожалуйста, про то, что «враг – в нас».
– Вы слышали про приказ стрелять на поражение? – спросила Вера. – Такой приказ у всех воинских частей. И у Интерпола.
Персивел прищурился:
– То есть? Стрелять в Бранча?
– Дженьюэри сделала все, что могла, чтобы приказ отозвали. Но есть такой генерал Сэндвелл – очень злопамятный тип. Просто исключительно. Сенатор пытается выяснить о нем как можно больше.
– Томас в ярости, – вставил Pay. – Бранч ведь был в армии нашими глазами и ушами. Теперь остается только гадать, какие у них планы.
– И кто раскладывает капсулы с прионом.
– Грязное дельце, – пробормотал Персивел.
Они встретили Томаса у выхода в зал, прямо с гонконгского рейса.
На угловатые черты его лица легли скорбные тени, добавляя ему сходства с президентом Линкольном. Однако для человека, которого только что выслали из Китая, он выглядел на удивление бодрым. Томас оглядел встречающих.
– А почему в ковбойской шляпе? – спросил он Pay.
– Как хозяева, так и гости, – пожал тот плечами.
И, окружив кресло Веры, все двинулись к выходу, обсуждая по дороге новости.
– А как там Мустафа и Фоули? – спросила Вера. – Нормально?
– Устали, – ответил Томас. – В Каши – это провинция Синьцзян – нас несколько дней продержали под арестом. Конфисковали камеры, дневники, отозвали наши визы. Официально мы – персона нон грата.
– Томас, чего ради тебя вообще понесло в Китай?
– Хотел исследовать тамошние европейские мумии и надписи. Им четыре тысячи лет. На тохарском языке. В Азии!
– Мумии в китайской глуши, – фыркнул Персивел. – Загадочные письмена. И зачем они вам понадобились?
– Сейчас я согласна с Персивелом, – призналась Вера. – По-моему, это далеко от нашей задачи. Иногда я сама не знаю, чем занимаюсь. Последние три месяца я по твоему заданию составляю обзоры по митохондриальной ДНК и эволюции человека. Скажи, пожалуйста, каким образом информация по образцам плаценты из Новой Гвинеи приблизит нас к обнаружению первобытного деспота?
– В настоящее время мумии и индоевропейские надписи доказывают, что четыре тысячи лет назад на китайскую цивилизацию оказали влияние европейские кочевые народы, – сказал Томас.
– И потому вас выслали? – спросил Персивел. Он подышал на очки и нарисовал крест. – Или «товарищи» застукали вас за воздаянием мумии почестей?
– Подозреваю, все гораздо серьезнее, – сказал Pay. – Если я правильно понимаю, вы, Томас, пытались доказать, что китайская цивилизация вовсе не развивалась изолированно от других. Заявить, что европейцы, возможно, принимали участие в зарождении китайской культуры, – прямое покушение на основы. Они гордый народ, сыны Поднебесной.
– Но опять же, какое это имеет отношение к нам? – спросила Вера.
– Думаю, самое прямое, – решился Pay. – Допущение, что великая цивилизация могла быть изменена или даже порождена врагом, низшей расой или варварами, – очень даже важно.
– А можно попроще, Pay? – проворчал Персивел.
Томас молчал. Казалось, их рассуждения его развлекают.
– А что, если и человечество развивалось не в изоляции? Если у нас были учителя?
– О чем ты вообще, Pay? – удивился Персивел. – О марсианах?
– Зачем далеко ходить, – улыбнулся Pay. – Я о хейдлах.
– Хейдлы? – поразился Персивел. – Нас учили хейдлы?
– А вдруг на протяжении веков они помогали создавать нашу цивилизацию? Может, это они взрастили наших темных предков и помогли зарождению человеческого разума?
– То есть нас вынянчили дикари?
– Поосторожнее, – сказал Pay. – А то ты говоришь, как китайцы о варварах.
– Это правда? – обратилась Вера к Томасу. – Вы проводите аналог между Китаем и ранней человеческой цивилизацией?
– Вроде того, – признал Томас.
– И чтобы доказать свою правоту, проехали тысячу миль, сидели в тюрьме?
– Не только за этим. Было у меня подозрение – и оно подтвердилось, – что европейские письмена в провинции Синьцзян не на тохарском языке. И не на каком-либо другом известном. Все сообщения о них неверны. Нам хватило одного взгляда. Представляете, на мумиях были хейдлские татуировки. Эти европейские кочевники действовали как агенты или посланцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58