Доктор отвез Али обратно на плот. Она словно одеревенела. Молли умрет.
На обратном пути врачи поснимали свое облачение. Сдернули перчатки, халаты и бросили в воду. Те поплыли по течению, как сброшенная оболочка.
Раны у Молли делались все глубже. Сквозь кожные поры проступал зловонный пот. Ее держали на антибиотиках, но они не помогали. Началась лихорадка. Наклоняясь над Молли, Али чувствовала ее жар.
Когда Али в следующий раз открыла глаза, она увидела Айка в байдарке. Байдарка плыла рядом с плотом – черно-серая, словно касатка, покачиваемая медленным течением. На нем не было ни халата, ни респиратора, и эта его небрежность показалась Али маленьким чудом. Айк привязал байдарку и соскользнул на плот.
– Пришел вас проведать, – сказал он Али.
Молли, лежа в ногах у Али, дремала.
– У нее легкие не в порядке, – объяснила Али. – Она задыхается от грибка.
Айк просунул руку под стриженую голову девушки, приподнял ее и осторожно опустил. Али показалось, что он собирается ее поцеловать, но он понюхал ее приоткрытые губы. Зубы у Молли были красные от крови.
– Уже недолго. – Он как будто утешал. – Молись за нее.
– Айк, – вздохнула Али. Ей вдруг захотелось, чтобы он ее обнял, но попросить об этом она не осмелилась. – Она совсем молодая. Да еще место такое. Молли спрашивала, что будет с ее телом.
– Я все сделаю, – ответил Айк, но пояснять не стал. – Она рассказала, что с ней случилось?
– Никто не знает, – ответила Али.
– Она-то знает.
Позже Молли во всем призналась Али. Но сестрой ее не называла.
Сначала это казалось шуткой.
– Али, – заговорила Молли, – хочешь, расскажу кое-что занятное?
Ее стройное тело дергалось в судорогах. Девушка напрягалась, пытаясь с ними справиться, удержать хотя бы голову.
– Если хорошее, хочу, – пошутила Али.
С Молли иначе нельзя. Али держала подругу за руки.
– Значит, так, – сказала Молли. На губах появилась и тут же погасла улыбка. – Все началось примерно с месяц назад.
– Что началось?
– Это – может, слышала – называется «секс».
– Я слушаю.
Али ждала продолжения. Но глаза Молли выражали отчаяние.
– Да, – прошептала она.
Теперь Али поняла.
– Я думала – он солдат, – сказала Молли. – Сначала.
Али не мешала Молли рассказывать. Грех – это как похороны, а спасение – наоборот. Али не против поработать лопатой ради Молли.
– Было темно, – продолжала Молли. – Ты ведь знаешь – полковник запрещает солдатам путаться с нами, презренными. Я понятия не имела, кто он. Не знаю, что на меня нашло. Пожалела его, наверное. Не стала включать свет, не стала спрашивать, кто он такой. Отдалась ему.
Али не поразилась. Отдаться неизвестному охраннику – как раз в духе Молли. О ее отчаянности ходили легенды.
– И вы занимались любовью, – сказала Али.
– Мы трахались, – поправила Молли. – Изо всех сил. Понятно?
Али ждала. В чем тут преступление?
– И не один раз. Ночь за ночью я уходила в темное место, а он меня там дожидался.
– Понятно, – ответила Али, хотя ничего не поняла. Особого греха она тут не видела. Не о чем и говорить.
– В конце концов любопытство сгубило кошку. Мне захотелось узнать, кто же мой Прекрасный Принц. – Молли сделала паузу. – И однажды я включила свет.
– И?
– Лучше бы не включала.
Али нахмурилась.
– Это оказался не охранник.
– Значит, кто-то из ученых.
– Нет.
– Как? Кто же тогда?
У Молли свело челюсти. Ее затрясло. Через минуту она открыла глаза.
– Не знаю. Я его раньше не видела.
Али решила, что Молли просто не хочет отвечать. Если Молли не хочет раскрывать своего возлюбленного, то, наверное, Али как исповедник обязана выяснить, кто этот инкуб.
– Ты же понимаешь, что это невозможно, – сказала она. – Кого в группе ты можешь не знать? Ведь прошло четыре месяца.
– Я понимаю. Но я правду говорю.
Али видела, что Молли перепугана.
– Опиши его. Опиши, какой он в темноте.
Они вдвоем составят описание, а потом включат свет.
– Он… пах по-другому. Его кожа. Когда его целовала, у него… другой вкус. Понимаешь, у человека есть свой вкус. Не важно, черный он или белый. Его язык, дыхание. Все имеет свой… привкус.
Али слушала. Совершенно бесстрастно.
– А у него – не было. У моего полночного дружка. Он был никакой. И в то же время – другой. Как будто у него в крови – земля… тьма… Не знаю.
Не густо.
– А его тело? Было ли в нем что-нибудь особенное? Волосы или, может быть, мускулы?
– Когда он меня обнимал? – уточнила Молли. – Да. Я чувствовала его шрамы. Его как будто пропустили через мясорубку. Старые раны. Сломанные кости. И какие-то узоры на спине и на руках.
Под такое описание подходил только один человек. Али поняла, что Молли не хотела называть его именно ей.
– А когда ты включила свет…
– Первой мыслью было – зверь! У него были пятна и полосы. И картинки и буквы.
– Татуировки, – сказала Али.
Можно не продолжать. Но ведь Молли исповедуется. Молли согласно моргнула.
– Все произошло очень быстро. Он выбил фонарь у меня из рук. И исчез.
– Испугался света?
– Я тоже так считала. Потом кое-что вспомнила. В тот самый момент я назвала его вслух по имени. И теперь думаю, он потому и убежал. Но не испугался.
– Какое имя, Молли?
– Я ошибалась, Али. Это не он. Просто похож.
– Айк, – заключила Али. – Ты назвала его имя, потому что это был он.
– Нет. – Молли сделала паузу.
– Он, конечно.
– Не он. Хотя лучше бы он. Разве ты не поняла?
– Нет. Ты думала, что это он. Тебе так хотелось.
– Да, – прошептала Молли. – Потому что если не он, то кто?
Али молчала.
– О чем я и говорю, – простонала Молли. – Что такое лежало на мне? – Она сморщилась. – Кто-то… – откуда?
Али вскинула голову:
– Хейдл! Но почему ты нам раньше не говорила?
Молли улыбнулась:
– Чтобы вы сказали Айку и он отправился на охоту?
– Но посмотри! – Али погладила изуродованную руку Молли. – Посмотри, что он с тобой сделал!
– Тебе не понять, детка.
– И не говори. Ты влюбилась.
– А почему бы и нет? Ты же влюбилась. – Молли закрыла глаза. – В любом случае он уже ушел. Он в безопасности. А ты никому не рассказывай, хорошо, сестра?
Айк был с ними до конца.
Молли дышала, как умирающая птица. Из пор сочился жирный пот. Али черпала из реки воду и омывала Молли.
– Тебе нужно отдохнуть, – сказал Айк. – Ты и так много сделала.
– Не хочу я отдыхать.
Он забрал у нее чашку и велел:
– Ложись и спи.
Когда через час она проснулась, Молли на плоту не было. Али от слабости шаталась.
– Ее забрали врачи? – с надеждой спросила она.
– Нет.
– Как так?
– Ее больше нет. Мне жаль.
Али успокоилась.
– Где она, Айк? Что ты с ней сделал?
– Я опустил ее в реку.
– Молли? Не может быть!
– Я знаю, что делаю.
На минуту Али почувствовала себя ужасно одинокой. Все было неправильно. Бедная Молли! Обречена плыть и плыть куда-то. Ни молитвы, ни похорон. Никто даже не успел с ней попрощаться.
– Кто тебе дал на это право?
– Я хотел, чтобы тебе было легче.
– Скажи мне только одно, – холодно произнесла Али. – Когда ты ее сбросил в воду, она была мертва?
Ей хотелось его только уколоть, но вопрос ранил его по-настоящему.
– Ты думаешь, я ее утопил?
Казалось, Айк на глазах отдаляется от нее. В глазах его появился страх, ужас урода, увидевшего свое отражение.
– Я не то хотела сказать.
– Ты устала, – сказал он. – Тебе нелегко пришлось.
Он сел в байдарку, взял весло и двинулся по реке. И его поглотила тьма. Али подумала – наверное, вот так и сходят с ума.
– Не бросай меня одну, – попросила она.
Через минуту Али почувствовала толчок. Веревка натянулась, и плот задвигался быстрее. Айк вез ее обратно к людям.
Происшествие в Ред-Клауд
Небраска
Ведьмы начали лапать его третий раз. Эван не сопротивлялся. Он старался лежать неподвижно и не вдыхать их запах. Одна обхватила его сзади за грудь, а другие тем временем по очереди над ним трудились. Первая все время шептала ему в ухо. Какую-то тарабарщину. Он вспомнил старую мисс Сэндс, что выращивала розы. Но у этой изо рта пахло, как от дохлой кошки.
Эван уставился на звезды, раскинувшиеся над полем. Между созвездиями летали светлячки. Изо всех сил он сосредоточился на Полярной звезде. Когда его наконец отпустят, она приведет его домой. Эван представил себе черный ход, лестницу, дверь в свою комнату, лоскутное одеяло на кровати. Утром он проснется и все забудет – словно плохой сон.
Ночь была черна, как нефть. Луна не светила, огни поселка были далеко – не меньше мили, и Эван едва видел их сквозь кукурузные стебли. Первые полчаса он различал только силуэты своих похитителей, темные очертания на фоне звезд, чувствовал их прикосновения, запах. Они были голые. У них болтались длинные груди – Эвану вспомнились свернутые в трубочку журналы в сарае. Грязные космы извивались на фоне звезд, похожие на черных змей.
Эван не сомневался, что они – не американки. И не мексиканки. От сезонных рабочих он немного знал испанский, а старуха бормотала по-другому. Он решил, что это ведьмы – выполняют какой-то культ. Дело известное. Это немного даже утешало. Эван никогда особенно о ведьмах не думал. О вампирах – да. Или о крылатых обезьянах страны Оз, или оборотнях, или зомби-людоедах. И конечно, о хейдлах, хоть тут, в Небраске, все спокойно, даже народное ополчение распустили. Но ведьмы? С чего вдруг думать о ведьмах?
И все же Эван боялся. Боялся самого себя. За свои одиннадцать лет он не испытывал там таких ощущений. Это было приятно. Но – неприлично. Если мама или папа узнают, будет ему тогда.
В глубине души он считал и себя виноватым. Нельзя было ехать домой так поздно. И все равно не его ведь вина, что эти скакали по дороге. Он изо всех сил крутил педали, но они его догнали безо всякого велосипеда. И он не виноват, что его притащили на поле и стали вытворять с ним всякие штуки.
Слишком уж сознательным его воспитали. Эван получал удовольствие, но это было нехорошо. Одно дело – поболтать с ребятами про то, какие у кого груди и попки. А тут – совсем другое. Он сам виноват, задержался после матча. И уж точно виноват, что ему приятно. Родители просто рассвирепеют.
В самом начале, когда его стали раздевать, ведьмы содрали с него рубашку, разорвали на клочки. Это не давало Эвану покоя. Рубашка была новая, и то, что ее испортили, испугало мальчика даже больше, чем то, с какой звериной силой и нетерпением ведьмы на него набросились. Мама и сестры и так все время чинят и стирают одежду. Они никогда не порвут рубашку в клочки и не бросят ее в грязь. И такого тоже не станут делать. Никогда.
Эван не знал, что с ним делают. Ясное дело – это все неприлично, о таких вещах не говорят. Секс. Хотя что именно творится, он так и не понимал. Если бы все происходило днем, он бы посмотрел. А так получается вроде борьбы с завязанными глазами. Он только чувствовал прикосновения, запахи, слышал звуки. Его обескуражила новизна и сила ощущения. И было стыдно, что он перепугался и кричал перед женщинами, когда они стали трогать его приборчик.
Они сделали это уже два раза – словно подоили корову. В первый раз Эван испугался. Ему не удалось избежать физической разрядки. Как будто из спины выстрелило горячее, а потом у него на животе и груди оказалось что-то густое и теплое, как кровь.
Испугавшись, что им станет противно, Эван принялся извиняться. Но вся орава сгрудилась вокруг него, запустив пальцы в жидкость. Словно в святую воду в церкви. Только вместо того, чтобы осенить себя крестом, они мазали жидкостью у себя промеж ног. Вот, значит, как это делается. Такое совсем выходило за пределы его понимания.
Эван почему-то вспомнил, как в школе смотрел документальный фильм, в котором самка богомола после спаривания поедала своего партнера. Так происходит размножение. До сих пор его удивляло, что у простого акта – такие ужасные последствия. Теперь-то он понял: это и есть наказание за грех. Неудивительно, что люди занимаются таким делом в темноте.
Эвану хотелось, чтобы они перестали, но в то же время и не хотелось. А ночные ведьмы явно хотели еще. После первого раза, думая, что уже все, он попросил: «Отпустите, меня, пожалуйста, домой». Его слова их явно разволновали. Если бы жуки или кузнечики могли говорить, они бы, наверное, говорили именно так – прищелкивали, стрекотали и причмокивали. Эван ничего не понимал, но понял главное – его не отпустят. Ведьмы хотят еще. И еще.
В третий раз никак не получалось. Прошел, может быть, час.
Они его гладили, терли, плевали, но ничего не помогало. Эван чувствовал их разочарование.
Та, что держала Эвана за плечи, продолжала певуче бормотать и покачивать его. «Я буду стараться», – пообещал он еле слышным шепотом. Ведьма похлопала его по щеке мозолистой ладонью. Все равно как если бы тебя погладили палкой.
Эван старался. Они-то ведь не знают, что завтра утром у него контрольная по математике. Ему нужно готовиться.
Постепенно глаза привыкали к темноте. Бледная кожа ведьм слегка светилась. Он уже мог их разглядеть. Эван и его приятели видели всякие телешоу с девицами в бикини, а у некоторых были старшие братья, которые выписывали «Плейбой». Нельзя сказать, чтоб Эван не знал, как выглядит женское тело. Только эти женщины были какие-то угрюмые – никакой радости, словно на работе. Эван чувствовал себя чем-то вроде животного, над которым усердно трудится фермер. Например, свиньи – его отец каждую зиму закалывал борова. Или коровы. Ведьмы усердствовали над ним уже несколько часов.
Ведьм, наверное, было пятеро, а может, несколько десятков. Они то появлялись, то исчезали. Двигались с плавной грацией, пригнувшись к земле, словно на них давило небо. Трещали кукурузные стебли. А ведьмы кружили, как белые луны. Их вонь то отдалялась, то приближалась.
Они по очереди спорили-стрекотали над ним. У каждой было свое мнение – как с ним обращаться. Эван уже привык к той, что его держала. Она выглядела старше других. Ее грудь, к которой было прижато его ухо, напоминала стиральную доску. Он ей подчинился, и ее хватка немного ослабла. Наверное, она не злая, просто строгая. Ее морщинистая рука была такая необычная – несколько жил, обтянутых кожей, – но крепкая, как проволока. Когда другие шлепали его или толкали, старая сердито на них стрекотала.
Одна, поменьше прочих, видно, училась у остальных. Эван решил, что она младше всех, может быть, его ровесница. Ее пытались усадить верхом на Эвана, но она была такая неловкая, да и Эван не понимал, что от него требуется. Девочка казалась напуганной не меньше его. Эван мысленно ей посочувствовал.
Лиц он не различал, да и не хотел. Так он мог представлять, что его окружили соседские девушки и одноклассницы. И симпатичная официантка из кафе. Мысленно он надел маски на скрытые тьмой лица и чуть-чуть успокоился. Так Эван как будто знал их имена.
Однако было нечто, мешавшее ему фантазировать.
Запах.
Даже миссис Петерсон, полоумная, сидевшая весь день в парке, и та никогда так себя не запустит. Эти же просто смердели. Застарелая вонь немытого тела – хуже, чем в свинарнике. Засохший кал на боках благоухал, словно коровий навоз. Когда они склонялись и бормотали, Эван чувствовал вонь из глоток.
Он был весь мокрый от их слюны и выделений. Его поразило, что у них между ног так мокро. На журнальных фотках этого не видно. И что они такие жадные. Иногда одна наклоняла голову, и у него внизу становилось мокро и тепло, как от компрессов, которые ставит бабушка.
Их руки и пальцы были сухими, как кожа ящерицы. Ведьмы истерли его до ссадин, но от изнеможения боль притупилась. Он лежал, а над ним по огромному кругу плыли звезды.
Запели сверчки. Пролетела сова. Эван вдруг подумал: а не ведьмы ли причиной, что в этом месяце начали пропадать кошки и собаки? Наверное, они боятся ведьм. Тут же ему в голову пришла и другая мысль: что, если их съели? По стеблям кукурузы прошелестел ветер. Эван дрожал.
Ведьмы стали двигаться в некоем ритме. Это напоминало танец, хотя они стояли на коленях или сидели на корточках. Он отдался на волю их движений, пения, их рук и ртов. Их одобрительное бормотание немного его обнадежило. Эван почувствовал, что сейчас опять потеряет над собой контроль. И старался не стонать, но удержаться уже не мог.
На грудь опять брызнула теплая, как кровь, струя. Эван поморщился от брызг и почувствовал соленый вкус. Теперь это действительно была кровь.
И сразу же тишину разорвал выстрел. Что-то, то есть кто-то тяжело шлепнулся Эвану на колени.
– Эван, сынок! – раздался голос. Это отец! – Не вставай!
Небо раскололось. Резкий залп охотничьих винтовок, ружей, обрезов, старых револьверов сотряс звезды. Сквозь листья кукурузы просвистели пули. Выстрелы трещали, как попкорн.
Эван неподвижно лежал на спине. Он словно плыл на плоту. Смотрел на Млечный Путь. Больше всего ему запомнятся не выстрелы, не крики людей, не то, как ведьмы бросились врассыпную. Не фонари, покачивающиеся среди кукурузных стеблей, не то, как девочку-хейдла подняли на вилах к дико освещенному охряному небу, не маленький пенек хвоста у нее на крестце, не белая личиночья кожа, не обезьянья морда и желтые зубы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58