Не женитесь.
- Почему?
- Да вот потому... Я, знаете ли, уже двадцать лет женат и все никак
не могу к этому привыкнуть. Придешь домой вечером и всегда думаешь:
"Как! Эта старуха все еще тут? Что ж, она так никогда и не уйдет?"
Все засмеялись - с таким серьезным, убежденным видом он это сказал.
В отеле зазвонил колокол - сзывали к обеду. Праздник кончился. Луизу
и Шарлотту Ориоль проводили всей компанией до родительского дома и, ког-
да распрощались с девушками, стали говорить о них. Все находили, что они
обе очаровательны. Но Андермату все же больше понравилась старшая. Мар-
киз сказал:
- Сколько гибкости в женской натуре! Одного лишь соседства с отцовс-
ким золотом, которым эти девочки еще и пользоваться-то не умеют, оказа-
лось достаточно, чтобы из крестьянок они стали барышнями.
Христиана спросила у Поля Бретиньи:
- А вам которая больше нравится?
Он ответил:
- Мне? Да я даже и не смотрел на них. Мне нравится другая.
Он сказал это очень тихо; Христиана ничего не ответила.


VI

Для Христианы Андермат настали счастливые дни. На душе у нее всегда
было теперь легко и радостно. Каждое утро начиналось восхитительным удо-
вольствием - ванной, в которой нежилось тело; полчаса, проведенные в
теплой струящейся воде источника, словно подготовляли Христиану к ощуще-
нию счастья, длившемуся весь день, до самого вечера. Да, она была счаст-
лива, все стало радужным - и мысли и желания. Чья-то нежность, облаком
окутывавшая ее, упоение жизнью, молодость, трепетавшая в каждой жилке, а
также новая обстановка, этот чудесный край, словно созданный для покоя и
грез, широкие просторы, благоуханный воздух, ласка природы - все будило
в ней неведомые прежде чувства. Все, что ее окружало, все, с чем она
соприкасалась, поддерживало это ощущение счастья, которое давала утрен-
няя ванна; широкая и теплая волна счастья омывала ее, и вся она, душой и
телом, погружалась в нее.
Андермат, решивший проводить в Анвале только две недели в месяц, уже
уехал в Париж, поручив жене последить за тем, чтобы паралитик не прекра-
щал лечения.
И каждое утро перед завтраком Христиана с отцом, братом и Полем Бре-
тиньи ходила смотреть, как "варится суп из бродяги", по выражению Гонт-
рана. Приходили и другие больные и, обступив яму, где сидел Кловис, раз-
говаривали с ним.
Старик утверждал, что "ходить-то он еще не ходит", но чувствует, как
у него бегают мурашки по ногам. И он рассказывал, как они бегают, эти
мурашки. Вот бегут, бегут по ногам выше колена, потом побежали вниз,
спускаются до пальцев. Даже и ночью бегают, щекочут, кусают и не дают
ему спать.
Приезжие господа и крестьяне, разделившись на два лагеря - маловеров
и верующих, с одинаковым интересом следили за этим новым курсом лечения.
После завтрака Христиана обычно заходила за сестрами Ориоль, и они
вместе отправлялись на прогулку. Из всего женского общества на курорте
только с этими девочками ей было приятно поболтать и провести время,
только к ним она чувствовала дружеское доверие и от них одних могла
ждать теплой женской привязанности. Старшая сестра сразу понравилась ей
своим положительным умом, рассудительностью и спокойным благодушием, а
еще больше понравилась младшая, остроумная, по-детски шаловливая, и те-
перь Христиана искала сближения с ними не столько в угоду мужу, сколько
для собственного удовольствия.
Прогулки совершали то пешком, то в ландо, в старом шестиместном до-
рожном ландо, нанятом в Риоме на извозном дворе.
Самым любопытным местом прогулки была дикая лощинка близ Шатель-Гюйо-
на, которая вела в уединенный грот Сан-Суси.
Шли туда узкой дорожкой, извивавшейся по берегу речки, под высокими
соснами, шли парами и разговаривали. Дорожку то и дело пересекал ручей,
приходилось перебираться через него; тогда Поль и Гонтран, встав на кам-
ни в быстрой воде, протягивали руку дамам, и они одним прыжком переска-
кивали на другой берег. После каждой переправы порядок, в котором шли,
менялся.
Христиана оказывалась то в одной паре, то в другой, но всегда находи-
ла предлог побыть наедине с Полем Бретиньи, уйдя вперед или отстав от
остальных.
Теперь он держал себя с ней иначе, чем в первые дни, меньше смеялся и
шутил, исчезла его резкость, товарищеская непринужденность, появилась
почтительная заботливость.
Разговоры их приняли оттенок интимности, и в них большое место зани-
мали сердечные дела. Поль говорил о них как человек многоопытный, до
конца изведавший женскую любовь, которая дала ему много счастья, но не
меньше принесла и страданий.
Христиана слушала с некоторым смущением, но со жгучим любопытством, и
сама искусно вызывала его на откровенность. Все, что она знала о нем,
пробудило в ней горячее желание узнать еще больше, проникнуть мыслью в
загадочную, лишь смутно знакомую по романам мужскую жизнь, полную бурь и
любовных тайн.
И он охотно шел навстречу этому любопытству, каждый день рассказывал
что-нибудь новое о своей жизни, о своих романах и горестях любви; про-
буждавшиеся в нем воспоминания вносили в слова пламенную страстность, а
желание понравиться - затаенное коварство.
Он открывал перед глазами Христианы неведомый ей мир, он так красно-
речиво умел передать все переходы чувства, томление ожидания, растущую
волну надежды, благоговейное созерцание бережно хранимых мелочей - за-
сохшего цветка, обрывка ленты, боль внезапных сомнений, горечь тревожных
догадок, муки ревности и неизъяснимое, безумное блаженство первого поце-
луя.
Но он рассказывал обо всем этом с большим тактом, не нарушая прили-
чий, накидывая на все прозрачный покров, рассказывал поэтически и увле-
кательно. Как всякий мужчина, обуреваемый неотвязной мыслью о женщине,
он, весь трепеща еще от любовной лихорадки, но с деликатными умолчаниями
говорил о тех, кого любил.
Он вспоминал множество обаятельных черточек, волнующих сердце, мно-
жество трогательных минут, от которых слезы навертываются на глаза, и
все те милые мелочи, которые украшают ухаживание и для людей изысканных
чувств и тонкого ума придают столько прелести любовным отношениям.
Эти волнующие откровенные беседы велись каждый день, с каждым днем
все дольше и западали в сердце Христианы, как семена, брошенные в землю.
И красота необъятных далей, ароматы, разлитые в воздухе, голубая Лимань,
ее просторы, от которых как будто ширилась душа, угасшие вулканы на гор-
ном кряже - былые очаги земли, теперь согревающие лишь воду для больных,
прохлада под тенистыми деревьями, журчание ручьев, бегущих по камням, -
все это тоже проникало в молодую душу и тело, словно тихий теплый дождь,
размягчающий девственную почву, летний теплый дождь, после которого вы-
растают цветы из посеянных в нее семян.
Христиана чувствовала, что этот человек немного ухаживает за ней,
считает ее хорошенькой и даже больше чем хорошенькой, ей приятно было,
что она нравится, возникало желание пленить и покорить его, подсказывав-
шее ей уйму хитрых и вместе с тем простодушных уловок.
Если его глаза выдавали волнение, она внезапно уходила от него; если
чувствовала, что вот-вот начнутся признания в любви, она останавливала
его на полуслове, бросив на него быстрый и глубокий взгляд, один из тех
женских взглядов, которые огнем палят сердце мужчины.
Как тонко, немногими словами или совсем без слов, легким кивком, мни-
мо небрежным жестом или же грустным видом, который быстро сменялся улыб-
кой, она умела показать, что его усилия не пропадают даром.
Но чего же она хотела? Ничего. Чего ждала от этой игры? Ничего. Она
тешилась этой игрой просто потому, что была женщиной, что совсем не соз-
навала опасности, ничего не предчувствовала и только хотела посмотреть,
что же он будет делать.
В ней вдруг вспыхнул огонек врожденного кокетства, тлеющий в крови
всех женщин. Вчера еще наивная девочка, погруженная в дремоту, вдруг
пробудилась и стала гибким и зорким противником в поединке с этим мужчи-
ной, постоянно говорившим ей о любви. Она угадывала все возраставшее его
смятение, когда он был возле нее, видела зарождавшуюся страсть в его
взгляде, понимала все интонации его голоса с той особой чуткостью, кото-
рая развивается у женщины, когда она чувствует, что мужчина ищет ее люб-
ви.
За ней не раз ухаживали в светских гостиных, но ничего не могли до-
биться от нее, кроме насмешек шаловливой школьницы. Пошлые комплименты
поклонников забавляли ее, унылые мины отвергнутых вздыхателей казались
уморительными, на все проявления нежных чувств она отвечала задорными
шутками.
Но теперь она вдруг почувствовала, что перед ней опасный, обольсти-
тельный противник, и превратилась в искусную кокетку, вооруженную при-
родной прозорливостью, смелостью, хладнокровием; в соблазнительницу, ко-
торая, пока в ней не заговорило сердце, подстерегает, захватывает врасп-
лох и накидывает невидимые сети любви.
В первое время она казалась ему глупенькой. Привыкнув к женщинам-хищ-
ницам, искушенным в любовных делах, как старый вояка искушен в боевых
маневрах, женщинам, опытным во всех приемах кокетства и тонкостях страс-
тей, он счел слишком пресной эту сердечную простоту и даже относился к
Христиане с легким презрением.
Но мало-помалу сама эта нетронутость, эта чистота заинтересовали его,
потом пленили, и, следуя своей увлекающейся натуре, он начал окружать
молодую женщину нежным вниманием.
Он знал, что лучшее средство взволновать чистую душу - это беспрес-
танно говорить ей о любви, делая вид, что думаешь при этом о других жен-
щинах; и, ловко пользуясь ее разгоревшимся любопытством, которое сам же
и пробудил в ней, он под предлогом доверчивых излияний души принялся чи-
тать ей в тени лесов настоящий курс любовной страсти.
Для него, так же как и для нее, это была увлекательная забава; все-
возможными маленькими знаками внимания, которые мужчины умеют изобре-
тать, он показывал, что она все больше нравится ему, и разыгрывал роль
влюбленного, еще не подозревая, что скоро влюбится не на шутку.
Для них обоих вести эту игру во время долгих, медлительных прогулок
было также естественно, как естественно для человека, оказавшегося в
знойный день на берегу реки, искупаться в прохладной воде.
Но с того дня, когда в Христиане пробудилось настоящее кокетство,
когда ей вдруг открылись все женские хитрости обольщения и вздумалось
повергнуть к своим стопам этого человека бурных страстей, как захотелось
бы выиграть партию в крокет, наивный искуситель по палея в сети этой
простушки и полюбил ее.
И тогда он стал неловким, беспокойным, нервным; она же играла с ним,
как кошка с мышью.
С другой он не подумал бы стесняться, дал бы волю смелым признаниям,
покорил бы ее захватывающей пылкостью своего темперамента; с нею он не
решался на это: она была так непохожа на других женщин, которых он знал
раньше.
Всех этих женщин уже обожгла жизнь, им можно было все сказать, с ними
он мог осмелиться на самые дерзкие призывы страсти, дрожа, шептать,
склоняясь к их губам, слова, от которых огонь бежит в крови. Он знал се-
бя, знал, что бывает неотразимым, когда может открыться свободно в томя-
щем его бурном желании и взволновать душу, сердце, чувственность той,
которую любит.
Но возле Христианы он робел, словно она была девушка, - такую неопыт-
ность он угадывал в ней, и это сковывало все его искусство обольстителя.
Да и любил он ее по новому, как ребенка и как невесту Он желал ее и бо-
ялся коснуться ее, чтобы не загрязнить, не осквернить ее чистоты. У него
не возникало желания до боли сжать ее в своих объятиях, как других жен-
щин, ему хотелось стать перед ней на колени, коснуться губами края ее
платья, с тихой, бесконечной нежностью целовать завитки волос на ее вис-
ках, уголки губ и глаза, закрывшиеся в неге голубые глаза, чувствовать
под сомкнутыми веками трепетный взгляд Ему хотелось взять ее под свою
защиту, оберегать от всех и от всего на свете, не допускать, чтобы она
соприкасалась с грубыми, пошлыми людьми, видела уродливые лица, проходи-
ла близ неопрятных людей. Ему хотелось убрать всю грязь с улиц, по кото-
рым она проходит, все камешки с дорог, все колючки в лесу, сделать так,
чтобы вокруг нее все было красивым и радостным, носить ее на руках, что-
бы ножки ее никогда, никогда не ступали по земле Его возмущало, что ей
надо разговаривать с соседями в отеле, есть дрянную стряпню за табльдо-
том, переносить всякие неприятные и неизбежные житейские мелочи.
Близ нее он не находил слов, - так он был полон мыслями о ней; и от-
того, что он был бессилен излить свое сердце, не мог осуществить ни од-
ного своего желания и хоть чем-нибудь выразить сжигавшую его властную
потребность всего себя отдать ей, он смотрел на нее взглядом дикого зве-
ря, скованного цепями, и вместе с тем ему почему-то хотелось плакать,
рыдать.
Она все это видела, хотя и не совсем понимала, и потешалась над ним
со злорадством победительницы.
Если они оказывались одни, отстав от других, и она чувствовала, что
вот-вот в нем прорвется что-то опасное для нее, она вдруг пускалась бе-
гом догонять отца и, подбежав к нему, весело кричала:
- Давайте сыграем в четыре угла!
Впрочем, все их путешествия обычно заканчивались игрой в четыре угла
Отыскивали полянку или широкую полосу дороги и играли, как школьники на
загородной прогулке.
Обеим сестрам Ориоль и даже Гонтрану большое удовольствие доставляла
эта забава, удовлетворявшая желанию побегать, свойственному всем молодым
существам. Только Поль Бретиньи хмурился и ворчал, одержимый совсем ины-
ми мыслями, но мало-помалу и его увлекала игра, он принимался догонять и
ловить с еще большим пылом, чем другие, стремясь поймать Христиану, кос-
нуться ее, внезапно положить ей руку на плечо, дотронуться до ее стана.
Маркиз, человек беспечный и равнодушный по природе, покладистый во
всем, лишь бы не нарушали его безмятежного душевного покоя, усаживался
под деревом и смотрел, "как резвится его пансионат". Он находил, что эта
мирная сельская жизнь очень приятна и все на свете превосходно.
Однако поведение Поля вскоре стало внушать Христиане страх. Однажды
она даже по-настоящему испугалась его.
Как-то утром они пошли вместе с Гонтраном на "Край света" - так назы-
вали живописное ущелье, из которого вытекала анвальская речка.
Это извилистое ущелье, все более сужаясь, глубоко врезается в горный
кряж. Надо пробираться между огромными глыбами, переправляться через ру-
чей по крупным булыжникам, а когда обогнешь скалистый выступ горы высо-
тою больше пятидесяти метров, перегородивший всю теснину, вдруг попада-
ешь в какой-то каменный ров с исполинскими стенами, лишь вверху поросши-
ми кустарником и деревьями.
Ручей разливается здесь маленьким, совершенно круглым озерком, и ка-
кой же это дикий, глухой уголок, странный, фантастический, неожиданный;
такой чаще встретишь в книжных описаниях, чем в природе.
И вот в то утро Поль, разглядывая высокий уступ скалы, который всем
преграждал путь на прогулке, заметил на гранитном барьере следы, доказы-
вавшие, что кто то карабкался на него.
Он сказал:
- А ведь можно пройти и дальше!
И, не без труда взобравшись на отвесную стенку, крикнул:
- О-о! Вот прелесть! Рощица в воде! Взбирайтесь!
Он лег ничком на верхушке глыбы, протянул руки и стал подтягивать
Христиану, а Гонтран, поднимаясь вслед за ней, поддерживал ее и ставил
ее ноги на каждый едва заметный выступ.
Позади этой преграды на каменную площадку упала когда-то земля, обва-
лившаяся с вершины горы, и там разросся дикий ветвистый садик, где бежал
между стволами деревьев ручей.
Немного подальше гранитный коридор был перегорожен вторым уступом;
они перелезли и через него, потом через третий и очутились у подножия
непреодолимой кручи, откуда с высоты двадцати метров ручей падал отвес-
ным водопадом в вырытый им глубокий водоем, укрытый сплетениями лиан и
ветвей.
Расщелина стала такой узкой, что два человека, взявшись за руки, мог-
ли бы достать до обеих ее стенок. Вверху, высоко, виднелась полоска не-
ба, в теснине слышался шум водопада, они оказались в одном из тех ска-
зочных тайников природы, которые латинские поэты населяли нимфами антич-
ных мифов Христиане казалось, что они дерзостно ворвались во владения
какой-нибудь феи.
Поль Бретиньи молчал. Гонтран воскликнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30