"Съешь, переваришь - добрым бываешь"
Старая и очень худая дама, фамилии которой никто не знал, авторитет-
ным тоном сказала:
- Я думаю, что анвальские воды всем помогали бы, если бы повар в гос-
тинице хоть немного помнил, что он готовит не для здоровых, а для
больных. Ну разве возможно переварить кушанья, которыми нас тут угощают?
И сразу же все пришли к согласию, всех объединило негодование против
содержателя гостиницы, который подавал к столу лангусту, колбасы, угря
по-татарски, капусту - да, да, капусту и сосиски, - словом, самые неудо-
боваримые блюда, и кому же? Людям, которым три доктора - Бонфиль, Латон
и Онора - предписали есть только легкие кушанья: нежное нежирное белое
мясо, свежие овощи и молочные продукты.
Рикье весь дрожал от гнева:
- А разве на водах врачи не обязаны наблюдать за питанием больных!
Как они смеют оставлять этот важнейший вопрос на усмотрение какой-нибудь
тупой скотины? Вот, например, нам каждый день подают в качестве закуски
крутые яйца, анчоусы и ветчину...
- Нет, простите, - перебил его г-н Монекю, - у моей дочери желудок
переваривает только ветчину, и позвольте вам сказать, что Ма-Руссель и
Ремюзо специально предписали ей ветчину.
Рикье завопил:
- Ветчина! Ветчина! Да ведь это отрава, сударь!
И сразу стол разделился на два лагеря: одни переваривали, другие не
переваривали ветчину.
Пошел бесконечный, ежедневно возобновлявшийся спор о пользе и вреде
тех или иных продуктов.
Даже молоко вызвало "ожесточенные прения. Рикье заявлял, что стоит
ему выпить хоть маленький, лафитный стаканчик молока, как у него начина-
ется ужаснейшее несварение.
Обри-Пастер, рассердившись, что порочат его любимые молочные продук-
ты, воскликнул раздраженным тоном.
- Черт возьми, послушайте, сударь, если у вас диспепсия, а у меня
гастрит, то для нас с вами нужен совершенно различный пищевой режим, так
же как различны должны быть стекла очков, прописываемые близоруким и
дальнозорким, хотя у тех и других зрение испорчено. - И он добавил: - А
я вот нахожу, что самое вредное на свете - это вино. Стоит мне выпить
стакан столового красного вина, и я уже задыхаюсь. Кто не пьет вина,
проживет до ста лет, а мы...
Гонтран, смеясь, прервал его:
- Пощадите! Ей-богу, без вина и без... брака жизнь была бы скучна.
Обе вдовицы Пай потупили глаза. Они в изобилии употребляли бордоское
вино лучшей марки и пили его без малейшей примеси воды, а их раннее
вдовство вызывало мысль, что и в браке они применяли ту же систему, -
дочери было двадцать два года, а матери не больше сорока.
Андермат, обычно весьма говорливый, сидел молча, погрузившись в за-
думчивость. Вдруг он спросил у Гонтрана:
- Вы знаете, где живут Ориоли?
- Знаю. Мне сегодня показывали их дом.
- Можете проводить меня к ним после обеда?
- Ну конечно, и даже с удовольствием. Я не прочь взглянуть еще разок
на обеих дочек.
Как только кончился обед, они отправились в деревню, а Христиана,
чувствовавшая себя утомленной, маркиз и Поль Бретиньи поднялись в гости-
ную, чтобы скоротать там вечер.
Было еще совсем светло, - на курортах обедают рано.
Андермат взял шурина под руку.
- Ну-с, дорогой мой. Если мне удастся столковаться с этим стариком и
если результаты анализа оправдают надежды доктора Латона, я, вероятно,
затею здесь большое дело - создам курорт. Прекраснейший курорт.
Он остановился посреди улицы и, ухватив своего спутника за лацканы
пиджака, заговорил в каком-то вдохновении:
- Эх, вам всем не понять, как это увлекательно - ворочать делами, не
какими-нибудь торгашескими, купеческими делами, а настоящими, крупными,
предпринимательскими, - словом, теми делами, какими занимаюсь я! Да, до-
рогой мой, когда понимаешь в этом толк, в них находишь как бы сгусток
всех видов деятельности, которые во все времена захватывали и влекли лю-
дей, тут и политика, и война, и дипломатия. Все, все" И дремать тут
нельзя: надо всегда, всегда искать, находить, изобретать, угадывать,
предвидеть, комбинировать и дерзать! Великие битвы нашего времени - это
битвы, в которых сражаются деньгами. И вот я вижу перед собой свои войс-
ка: монеты по сто су - это рядовые в красных штанах, золотые по двадцать
франков - блестящие молодые лейтенанты, стофранковые кредитки - капита-
ны, а тысячные билеты - генералы. И я сражаюсь Да еще как, черт возьми!
Каждый день, с утра до вечера, дерусь со всеми и против всех!
Вот это, по-моему, жизнь! Широкий размах, не хуже, чем у властелинов
давних веков А что ж - мы и есть властелины нового времени! Подлинные,
единственные властелины. Вот поглядите на эту деревню, на эту убогую де-
ревушку. Я превращу ее в город. Да, да, именно я. Здесь будет город, ве-
ликолепный город с белыми домами, здесь вырастут шикарные, переполненные
приезжими отели, с лифтами, с целой армией лакеев, с экипажами; толпу
богачей будет обслуживать толпа бедняков - и все это только потому, что
в один тихий летний вечер мне захотелось сразиться с Руайя, что находит-
ся справа отсюда, с Шатель-Гюйоном, который прячется слева, с МонДором,
Бурбулем, Шатонефом, Сен-Нектером, расположенным позади, и с Виши, кото-
рый стоит прямо перед нами! И я одержу победу, потому что у меня в руках
средство к успеху, единственное верное средство Я сразу его увидел, как
великий полководец видит слабую сторону неприятеля. Ведь и в нашем деле
надо уметь командовать людьми, увлекать их за собою, покорять своей во-
ле. Ах, как весело жить, когда можешь ворочать такими делами Мне теперь
на три года будет потехи с этим городом! И скажите пожалуйста, какая
удача: попался мне этот инженер. Интереснейшие вещи он рассказывал. Ин-
тереснейшие. Его рассуждения ясны, как день Благодаря ему я разорю ста-
рое акционерное общество, мне даже не понадобится покупать их заведение.
Они двинулись дальше и стали не спеша подниматься по дороге, повора-
чивавшей влево, к Шатель-Гюйону.
Гонтран не раз говорил: "Когда я иду рядом со своим зятем, я слышу,
ну, право же, ясно слышу, как в голове его звякают золотые монеты, точно
в Монте Карло: так вот и кажется - бросают их, подбирают, рассыпают,
сгребают, выигрывают, проигрывают."
Андермат и в самом деле производил странное впечатление человека-ав-
томата, предназначенного для подсчетов, расчетов и всяких денежных мани-
пуляций. Но сам он весьма гордился своей житейской практичностью и любил
похвастать, что с первого взгляда может определить точную цену любой ве-
щи. Где бы он ни был, он поминутно брал в руки то один, то другой пред-
мет, внимательно его рассматривал, поворачивал во все стороны и заявлял:
"Стоит столько-то". Его жену и шурина забавляла эта привычка, они для
потехи подсовывали ему какую-нибудь диковинную вещицу и просили оценить
ее, а когда их невероятные находки ставили его в тупик, оба хохотали как
сумасшедшие. Иной раз Гонтран останавливал его на какой-нибудь парижской
улице перед витриной первого попавшегося магазина и просил определить
общую сумму стоимости всех выставленных в ней товаров, а то предлагал
оценить проезжающий мимо потрепанный извозчичий фиакр с хромоногой кля-
чей или же огромный фургон вместе с нагруженной в него мебелью.
Однажды на званом обеде у Андерматов он попросил зятя сказать,
сколько приблизительно стоит Обелиск, и когда банкир назвал какую-то
сумму, Гонтран осведомился о стоимости моста Сольферино и Триумфальной
арки на площади Звезды; в заключение он сказал с самым серьезным видом:
- Вы могли бы внести весьма ценный вклад в науку, произведя оценку
главнейших монументов земного шара.
Андермат никогда не сердился на эти шутки и выслушивал их как чело-
век, знающий себе цену, уверенный в своем превосходстве.
Как-то раз Гонтран спросил:
- А я сколько стою?
Вильям Андермат уклонился от ответа, но шурин пристал к нему:
- Ну, скажите. Допустим, что меня поймали разбойники и держат в пле-
ну, какой бы выкуп вы дали за меня?
Тогда Андермат ответил:
- Ну что ж... Я бы выдал вексель, дорогой мой.
И его улыбка была так красноречива, что Гонтран обиделся и больше не
настаивал.
Впрочем, Андермат любил и художественные безделушки, - тут он отли-
чался тонким вкусом, был большим знатоком и, коллекционируя их, проявлял
чутье ищейки, как и в своих коммерческих операциях.
Они подошли к дому солидной постройки, - похожему на городской. Гонт-
ран остановил зятя и сказал:
- Вот и пришли.
У тяжелой дубовой двери висел чугунный молоток. Они постучались, им
открыла тощая служанка.
Банкир спросил:
- Господин Ориоль дома?
Служанка ответила:
- Входите.
Они вошли в кухню, просторную, как всюду на фермах; в очаге под кот-
лом еще тлел слабый огонь, из кухни их провели в комнату, где собралась
вся семья Ориолей. Отец спал, откинувшись на спинку стула и вытянув ноги
на другой стул Сын, навалившись локтями на стол, читал Пти журналь, ше-
веля губами и, видимо, напрягая весь свой скудный ум, чтобы уловить
смысл напечатанных слов, а обе дочери сидели в нише окна за вышиванием,
начатым с двух концов.
Девушки встали первыми, обе разом, и изумленно глядели на нежданных
гостей; потом поднял голову долговязый Жак, весь красный от напряжения,
утомившего его мозг; наконец проснулся старик Ориоль и подобрал сначала
одну свою длинную ногу, потом другую.
Стены в комнате были голые, выбеленные известкой, пол выложен плитка-
ми, все убранство состояло излетела, стульев с плетенными из соломы си-
деньями, комода красного дерева, четырех лубочных картин под стеклом и
широких белых занавесок на окнах.
Хозяева смотрели на гостей, гости - на хозяев, а служанка в подоткну-
той до колен юбке, сгорая от любопытства, смотрела с порога на них на
всех.
Андермат представился, назвал себя и своего шурина, графа де Раве-
нель, и отвесил глубокий поклон девушкам, склонившись в самой изящной
светской манере; потом преспокойно уселся и сказал:
- Господин Ориоль, я пришел к вам с деловым предложением. Не стану
говорить обиняками, а объяснюсь откровенно. Вот в чем дело. Вы у себя на
винограднике открыли источник. Через несколько дней будут известны ре-
зультаты анализа. Если эта вода ничего не стоит, я, разумеется, отступ-
люсь, но если анализ оправдает мои ожидания, я предлагаю следующее: про-
дайте мне этот клочок земли и прилегающие к нему участки.
Имейте в виду, что, кроме меня, никто не сделает вам такого предложе-
ния, никто! Старое акционерное общество не сегодня-завтра вылетит в тру-
бу, где уж ему помышлять о новых затеях, а его банкротство отобьет и у
других предпринимателей всякую охоту к новым попыткам.
Не давайте мне сегодня ответа, подумайте, посоветуйтесь со своей
семьей. Когда результаты анализа будут известны, вы назначите цену. Если
она подойдет мне, я скажу "да", не подойдет, скажу "нет" и распрощусь с
вами. Я никогда не торгуюсь.
Дядюшка Ориоль, человек на свой лад деловой, а хитростью способный
заткнуть за пояс кого угодно, учтиво ответил, что он подумает, посмот-
рит, что ему все это очень лестно, и предложил выпить по стаканчику ви-
на.
Андермат согласился, и так как уже смеркалось, старик Ориоль сказал
дочерям, которые снова принялись за вышивание и не отрывали от него
глаз:
- Засветите-ка огоньку, дочки.
Они встали обе разом, вышли в соседнюю комнату и вскоре вернулись:
одна принесла две зажженные свечи в подсвечниках, а другая - четыре ста-
кана, грубые деревенские стаканы из толстого стекла. Свечи были разубра-
ны розовыми бумажными розетками и зажжены, несомненно, в первый раз, -
должно быть, они стояли в виде украшения на камине в комнате девушек.
Ориоль-младший поднялся со стула: в подвал, где хранилось вино, всег-
да ходили только мужчины.
Андермата осенила удачная мысль:
- Я бы с удовольствием взглянул на ваш винный погреб. Вероятно, он у
вас превосходный: ведь вы лучший винодел во всем крае.
Банкир задел самую чувствительную струнку старика Ориоля, тот засуе-
тился и сам повел парижан, захватив одну из свечей. Прошли через кухню,
спустились по ступенькам крылечка на широкий двор, где в сгущавшихся су-
мерках смутно виднелись поставленные стоймя пустые винные бочки; огром-
ные гранитные жернова, которые откатили в угол, напоминавшие колеса ка-
кой-то исполинской античной колесницы; разобранный пресс для винограда с
деревянными винтами, с темно-коричневой станиной, залоснившейся от дол-
гого употребления, заигравшей вдруг бликами света; мотыги, плуги, у ко-
торых лемеха, отшлифованные землей, засверкали от огонька свечи, как
сталь оружия. Все это одно за другим выступало из темноты, когда старик
проходил мимо, держа свечу в одной руке и заслоняя ее другой рукой.
Уже и во дворе пахло виноградным вином, виноградными выжимками, суше-
ным виноградом. Подошли к двери, запертой на два замка. Ориоль отпер ее
и, войдя, поднял свечу над головой; огонек слабо осветил длинные ряды
пузатых бочек и стоявшие на них бочонки размером поменьше. Сначала Ори-
оль обратил внимание Андермата на то, что подвал глубоко уходит в гору,
потом рассказал, какие вина налиты в бочках, сколько лет они выдержаны,
из каких сортов винограда сделаны, каковы их качества, и, наконец, под-
вел к семейной бочке и, похлопав ее ладонью по широкому боку, словно лю-
бимую лошадь, горделиво сказал:
- Ну-ка, отведайте этого винца. Никакое вино бутылочного разлива с
ним не сравнится, никакое! Хоть бордо возьмите, хоть любое другое.
Как и все крестьяне-виноделы, он считал, что разлив по бутылкам -
только порча вина и баловство.
Великан, следовавший за ним с кувшином в руке, наклонился, отвернул
кран у бочки; отец старательно светил ему, как будто сын выполнял слож-
ную и деликатную работу.
Свеча ярко освещала их лица, и старик был похож на прокурора давних
времен, а сын на солдата-землепашца.
Андермат шепнул на ухо Гонтрану:
- Посмотрите, великолепный Тенирс!
Молодой парижанин ответил:
- Дочки мне больше по вкусу.
Потом все вернулись в дом. Пришлось пить вино, пить много, в угоду
Ориолям.
Обе девушки сели поближе к столу, но не отрывались от вышивания, как
будто в комнате никого посторонних не было Гонтран поминутно на них пог-
лядывал, сравнивал и думал "Не близнецы ли они, уж очень похожи друг на
друга". Впрочем, одна была немного полнее и меньше ростом, другая более
изящна Волосы у обеих были не черные, как ему сперва показалось, а тем-
но-каштановые, густые, гладко причесанные на прямой пробор, и отливали
шелком при каждом движении головы Подбородок у обеих был тяжеловат, лоб
слишком крутой, как у большинства жителей Оверни, скулы слегка выдава-
лись, но рот был очаровательный, глаза дивные, тонкие брови на редкость
красивого рисунка и восхитительно свежий цвет лица Глядя на них, сразу
чувствовалось, что они воспитывались не в деревенском доме, а в какомни-
будь монастырском пансионе для девиц, куда овернские богачи и знать по-
сылают своих дочерей, и что там они приобрели сдержанные манеры благо-
воспитанных барышень.
Однако Гонтрану противно было красное вино, стоявшее перед ним в ста-
кане, он толкал ногой Андермата, торопя его уйти поскорее. Тот наконец
поднялся, и они энергично пожали руки обоим крестьянам, потом снова от-
весили церемонный поклон девушкам, и обе в ответ, не вставая, грациозно
склонили головки.
На улице Андермат сказал:
- Что, дорогой, любопытная семейка, а? Как здесь ясно ощущается пере-
ход от народа к образованному обществу! Сын был нужен в крестьянском хо-
зяйстве, и его оставили дома обрабатывать виноградники, чтобы сберечь
деньги и не нанимать лишнего батрака, - дурацкая экономия! Но как бы то
ни было, он остался крестьянином, а дочери почти уже светские барышни А
там, глядишь, они сделают хорошие партии и будут нисколько не хуже наших
дам, даже лучше большинства из них Одно удовольствие видеть таких людей:
для меня это не менее приятная находка, чем для геолога какое-нибудь ис-
копаемое животное третичного периода.
Гонтран спросил:
- Вам которая больше понравилась?
- Как это "которая"? Вы про кого говорите?
- Про дочек.
- Ах, вот что Право, не могу сказать. Я не приглядывался к ним, не
сравнивал Да вам-то не все ли равно? Надеюсь, вы не собираетесь похитить
одну из них?
Гонтран засмеялся.
- О нет! Я просто любуюсь, я в восторге: хоть раз в жизни встретил
такую юную девическую свежесть, настоящую, неподдельную свежесть, у на-
ших светских барышень такой не бывает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30