- А знаешь, какая у нас новость. Интриган Мадзелли нынче ночью увез
дочку профессора Клоша. Удрали вдвоем Куда - неизвестно. Вот история.
Христиана приподнялась на подушках; глаза у нее расширились от го-
рестного удивления, и она воскликнула:
- А что будет с герцогиней?.. Бедная! Как мне ее жаль!
Она уже давно понимала сердцем муки этой страстной, уязвленной души.
Ведь она сама испытывала те же страдания и плакала теми же слезами.
Но тотчас она вернулась к своей мысли:
- Виль, пожалуйста, прошу тебя, сходи за Влеком. Если он не придет, я
умру. У меня предчувствие.
Андермат схватил ее руки и поцеловал с нежностью.
- Ну что ты, Христиана! Успокойся, дорогая. Будь умницей... пойми...
Увидев, что у нее глаза полны слез, он повернулся к маркизу:
- Знаете что, дорогой тесть, придется вам самому позвать его. Я не
могу: мне неудобно. Блек пользует принцессу Мальдебургскую и ежедневно
приходит в отель в первом часу. Остановите его в вестибюле и приведите
сюда. Христиана, ты ведь можешь подождать часок, правда?
Она согласилась подождать час, но отказалась встать с постели к завт-
раку, и мужчины одни вышли в столовую.
Поль Бретиньи уже ждал их. Завидя его, Андермат крикнул:
- Ага, вот и он. Послушайте, что это мне сегодня рассказывали? Вы
будто бы женитесь на Шарлотте Ориоль? Выдумки, конечно, да?
Бретиньи тревожно взглянул на запертую дверь спальни и ответил впол-
голоса:
- Боже мой, почему выдумки? Женюсь.
Никто из его друзей еще не знал этого, и все трое изумленно смотрели
на него.
- Что это вам взбрело в голову? - воскликнул Андермат. - Зачем? При
вашем-то состоянии? Привязать себя женитьбой к одной женщине, когда они
все в вашем распоряжении! Да и семейство-то незавидное, манеры там дале-
ко не светские. Для Гонтрана такая родня еще куда ни шло, раз у него нет
ни гроша в кармане, но вам!..
Бретиньи рассмеялся?
- Мой отец разбогател, торгуя мукой, - у него были большие мельницы.
И вы, безусловно, нашли бы, что у него тоже не светские манеры. А что
касается Шарлотты...
Андермат перебил его:
- О, она-то прелестна! Очаровательна! Прелесть как мила... и, знаете,
она будет богата... пожалуй, богаче вас. Ручаюсь в том... ручаюсь...
Гонтран процедил сквозь зубы:
- Да, женитьба - удобный выход... Ничему не мешает и прикрывает отс-
тупление. Только напрасно ты нас не предупредил. Как же это дело сдела-
лось, черт побери?
Тогда Поль Бретиньи рассказал историю своего сватовства, несколько
изменив ее. Сгущая краски, он говорил о своих колебаниях, о решении,
возникшем мгновенно, когда девушка обронила слово, которое позволило ему
думать, что она любит его. Особенно красочно он описал неожиданное появ-
ление, дядюшки Ориоля, свою ссору с ним, сомнения жадного крестьянина,
не поверившего в капиталы жениха, и рассказал про гербовую бумагу, изв-
леченную из шкафа.
Андермат хохотал до слез, от восторга стучал кулаком по столу:
- Ха-ха-ха! Гербовая бумага!.. К моему приему прибегнул! Ведь это мое
изобретение:
Поль слегка покраснел и, запинаясь, сказал:
- Прошу вас пока ничего не говорить вашей жене. Мы с ней друзья, она
может обидеться, если не я сам сообщу ей эту новость...
Гонтран смотрел на своего приятеля с какой-то странной и веселой
улыбкой, казалось, говорившей: "Отлично! Право, отлично. Вот как надо
кончать: без шуму, без скандалов, без драм".
Он предложил:
- Если хочешь, дружище, мы пойдем к ней вместе после завтрака, когда
она встанет, и ты ей сообщишь о своем решении.
Они посмотрели друг другу в глаза пристальным, непроницаемым взглядом
и тотчас отвернулись.
Поль ответил равнодушным тоном:
- Хорошо, с удовольствием. Мы еще поговорим об этом.
Вошел коридорный доложить, что доктор Блек уже поднимается к принцес-
се, и г-н де Равенель поспешно вышел из комнаты, чтобы перехватить его
на дороге.
Он сообщил доктору о состоянии своей дочери, разъяснив затрудни-
тельное положение зятя, сказал о желании Христианы, и Блек без всяких
отговорок пошел к ней.
Как только большеголовый карлик переступил порог спальни, Христиана
сказала:
- Папа, оставь нас.
Маркиз удалился. Тогда Христиана перечислила все, чего она боялась,
рассказала о своих страшных снах, мучительных мыслях. Она говорила ти-
хим, кротким голосом, как на исповеди, а доктор слушал ее, точно духов-
ник; иногда он окидывал ее пристальным взглядом своих круглых рачьих
глаз, легкими кивками показывая, что слушает внимательно, бормотал:
"Так, так", - будто хотел сказать: "Да знаю я все это, знаю прекрасно и
без труда вылечу вас, если захочу".
Когда она кончила, он, в свою очередь, чрезвычайно подробно стал
расспрашивать об ее образе жизни, о привычках, о режиме, который ей
предписан, о лекарствах. Выслушивая ответы, он, казалось, то одобрял,
помахивая рукой, то протяжно восклицал: "О-о!" - с какой-то сдержанной
укоризной. Когда она решилась наконец сказать, как ей страшно, что у ре-
бенка, возможно, неправильное положение, он поднялся и с целомудрием ду-
ховного пастыря, деликатно, осторожно исследовал ее сквозь простыню и
решительным тоном сказал:
- Нет, все нормально.
Ей хотелось расцеловать его. Ах, какой он славный человек, этот док-
тор!
Он взял со стола листок бумаги, принялся писать рецепт, подробные
указания и писал долго-долго. Потом он опять сел у постели и завел со
своей пациенткой разговор, но говорил уже совсем другим тоном, словно
желая показать, что свою священную врачебную миссию он уже выполнил.
Голос у этого коренастого карлика был густой и басистый, и в каждой,
даже в самой обычной, фразе сквозило желание что-нибудь выведать. Гово-
рил он обо всем. По-видимому, его очень интересовала женитьба Гонтрана.
Потолковав об этом, он вдруг заметил с гадкой улыбкой злого уродца:
- в О женитьбе господина Бретиньи я, конечно, считаю пока еще неудоб-
ным беседовать с вами, хотя это уже ни для кого не тайна: - дядюшка Ори-
оль рассказывает об этом всякому встречному и поперечному.
Христиана вдруг вся похолодела, холод леденящей струей побежал от
кончиков пальцев по рукам, к плечу, по груди, по животу, по икрам ног.
Она еще не понимала всего смысла этих слов, но ужас охватил ее, что Блек
не договорит, а значит, она ничего не узнает, и она нашла в себе силы
схитрить:
- Ах, вот как! Дядюшка Ориоль рассказывает об этом всякому встречному
и поперечному?
- Да, да. Он и мне рассказывал. Мы только что с ним расстались. Ка-
жется, господин Бретиньи очень богат и любит эту юную Шарлотту уже дав-
но. Впрочем, обе свадьбы устроила супруга доктора Онора. Она любезно
предоставляла влюбленным парочкам и свою помощь, и свой дом для свида-
ний.
Глаза у Христианы закатились, она потеряла сознание.
Доктор стал звать на помощь, прибежала горничная, за нею маркиз, Ан-
дермат и Гонтран, и все бросились доставать уксус, эфир, лед и всякие
другие ненужные тут средства.
Вдруг Христиана дернулась, открыла глаза и, вытягивая над головой ру-
ки, извиваясь всем телом, закричала диким голосом. Она пыталась гово-
рить, но бросала только бессвязные слова:
- Ох, больно!.. Боже мой, как больно!.. Поясница... Все разрывает...
Ох! Боже мой!
И она опять принялась кричать. Вскоре стало ясно, что начались роды.
Андермат помчался к доктору Латону и застал его за завтраком.
- Скорей... идите скорей... С женой плохо! Скорей!
По дороге он придумал уловку, сказал Латону, что, когда начались пер-
вые схватки, в гостинице находился доктор Блек и пришлось его позвать.
Доктор Блек поддержал перед коллегой эту выдумку:
- Я уже вошел в комнату принцессы, как вдруг меня вызвали к госпоже
Андермат, сказали, что ей дурно. Я прибежал и, слава богу, подоспел вов-
ремя.
У Вильяма колотилось сердце, он себя не помнил от волнения и, вдруг
усомнившись в обоих докторах, побежал с непокрытой головой к Ма-Русселю
и стал умолять его прийти. Профессор тотчас же согласился, машинальным
жестом врача, отправляющегося по визитам, застегнул сюртук и двинулся в
путь твердым, быстрым шагом, широким, уверенным шагом знаменитости, одно
появление которого может спасти человеческую жизнь.
Лишь только он вошел, оба доктора, почтительно поздоровавшись, приня-
лись докладывать ему, спрашивать советов.
- Вот как это началось, дорогой профессор. Обратите внимание, дорогой
профессор... Не считаете ли вы нужным, дорогой профессор... Не следует
ли нам, дорогой профессор?.. - И так далее.
Андермат совсем потерял голову от душераздирающих воплей жены, и, за-
сыпая Ма-Русселя вопросами, тоже повторял ежеминутно: "Дорогой профес-
сор".
Христиана лежала почти голая перед всеми этими мужчинами и ничего не
видела, ничего не замечала, ничего не понимала: ее терзали такие мучи-
тельные боли, что в голове не было ни единой мысли. Ей казалось, что жи-
вот, поясницу и таз ей перепиливают тупой пилой, медленно водят ею, дер-
гают рывками, останавливаются на мгновение и снова раздирают стальными
зубьями кости и мышцы.
Иногда пытка, разрывавшая на части ее тело, стихала, но тогда пробуж-
далась мысль, и начиналась другая пытка, еще более жестокая, терзавшая
душу; эта боль была страшнее, чем физические муки: он любит другую, он
женится.
И, чтобы заглушить страшную мысль, сверлившую мозг, она старалась
снова вызвать невыносимые муки тела, выгибалась, напрягала мышцы, опять
начинались схватки, и тогда она хоть ни о чем не думала.
Роды длились пятнадцать часов, и Христиана была так измучена, разби-
та, истерзана физическими и душевными страданиями, что хотела только од-
ного - умереть, умереть поскорее, лишь бы кончились нестерпимые муки. И
вдруг, когда она вся содрогалась от долгой, не отпускавшей ни на секунду
боли, еще более страшной, чем прежде, ей показалось, что все внутреннос-
ти вырвались из ее тела. И все кончилось... Боли стихли, как успокаива-
ются волны. И это прекращение пытки было таким блаженством, что даже го-
ре ее ненадолго замерло. С ней говорили, она отвечала усталым, слабым
голосом.
К ее лицу склонилось лицо Андермата, и он сказал:
- Родилась девочка. Она жива... И почти доношена.
- Боже мой!..
И больше она ничего не могла сказать. Ребенок!.. У нее ребенок! Он
жив, будет жить, будет расти. Ребенок Поля! И ей хотелось кричать, выть
от новой боли, терзавшей сердце. У нее ребенок... Девочка. Нет, не на-
до!.. Никогда ее не видеть... Никогда не притрагиваться к ней...
Ее заботливо уложили, укутали, гладили, целовали. Кто? Наверно, отец
и муж - она никого не замечала. Где он? Что делает? Как она была бы
счастлива сейчас, если б он любил ее!
Время шло, часы сменялись часами, она их не различала, не знала, ночь
это или день, ее огнем жгла неотвязная мысль: он любит другую.
И вдруг забрезжила надежда: "А может быть, это неправда? Как же я ни-
чего не знала, пока этот доктор не сказал мне?"
Но тут же заговорил рассудок: от нее нарочно все скрыли. Поль старал-
ся, чтоб она ничего не узнала.
Она открыла глаза, посмотреть, есть ли кто в комнате. Около постели
сидела в кресле какая-то незнакомая женщина. Должно быть, сиделка. Хрис-
тиана не посмела расспросить ее. У кого же, у кого можно спросить про
это?
Тихо отворилась дверь. В комнату на цыпочках вошел муж. Увидев, что у
нее глаза открыты, он подошел к постели.
- Ну как? Тебе лучше?
- Да, спасибо.
- Как ты нас вчера напугала! Но теперь, слава богу, опасность прошла.
Только вот не знаю, как быть с тобою. Я телеграфировал нашей милой прия-
тельнице - госпоже Икардон, - ведь она обещала приехать к твоим родам; я
сообщил, что роды произошли преждевременно, умолял ее поспешить. Но ока-
зывается, у нее племянник болен скарлатиной, и она ухаживает за ним... А
ведь нельзя тебя оставить одну... И нужна все-таки женщина хоть
сколько-нибудь приличная... И вот одна здешняя дама вызвалась ухаживать
за тобой и развлекать тебя... Я, знаешь ли, согласился. Это госпожа Оно-
ра. Христиане вспомнились слова доктора Блека. Она вздрогнула и просто-
нала:
- Ах, нет... нет... не надо... только не ее, только не ее. Андермат
не понял и принялся уговаривать:
- Ну что ты, детка. Я" конечно, знаю, что она вульгарная особа, но
Гонтран ее хвалит за услужливость, она была ему очень полезна. И к тому
же она, говорят, была прежде повивальной бабкой; Онора и познакомился с
нею у постели роженицы. Если она будет тебе очень уж неприятна, мы ее
живо отставим. Давай все-таки попробуем. Пусть она придет разок-другой.
Христиана молча думала. Ее томила потребность узнать правду, всю
правду; и в надежде на болтливость этой женщины, от которой слово за
словом можно будет выпытать эту страшную правду, истерзать себе сердце,
ей уже хотелось ответить: "Да... приведи ее... сейчас же... сейчас же
приведи".
К непреодолимому желанию все узнать примешивалась какая-то странная
потребность выстрадать до конца свою боль, чтоб она острыми шипами впи-
лась в душу - таинственная, болезненная, неистовая жажда мученичества.
И она тихо сказала:
- Хорошо. Я согласна. Приведи госпожу Онора.
Но тут же она почувствовала, что не в, силах ждать дольше, что ей на-
до немедленно убедиться, твердо убедиться в его предательстве. И она,
едва дыша, почти беззвучно спросила:
- Правда, что господин Бретиньи женится?
Андермат спокойно ответил:
- Да, правда. Мы бы тебе раньше сказали, да ведь с тобой нельзя было
говорить.
И она спросила:
- На Шарлотте?
- На Шарлотте.
Однако у Вильяма тоже была теперь навязчивая мысль, всецело завладев-
шая им, - он думал о своей дочери, еле мерцающем огоньке жизни, и поми-
нутно ходил посмотреть на нее. Его обижало, что, очнувшись, жена не по-
желала сразу же увидеть ребенка, а говорит о чем-то постороннем, и он
сказал с нежным упреком:
- Разве ты не хочешь посмотреть на дочку? Знаешь, она превосходно
чувствует себя.
Христиана вздрогнула, словно он коснулся открытой раны, но ей надо
было пройти весь крестный путь.
- Принеси ее, - сказала она.
Он исчез за опущенным пологом в ногах кровати, затем снова вынырнуло
его сияющее гордостью, счастливое лицо, и он поднес ей неловкими руками
белую запеленатую куклу.
Осторожно положив ребенка на вышитую подушку возле Христианы, зады-
хавшейся от волнения, он сказал:
- А ну, посмотри, какая красавица у нас дочка!
Христиана взглянула.
Он отвел двумя пальцами легкое кружево, и Христиана увидела красное
личико, очень маленькое и красное, с закрытыми глазками и кривившимся
ротиком.
И, склонившись к этому зачатку человеческого существа, она думала:
"Это моя дочь... дочь Поля... И вот из-за этого комочка я столько выст-
радала... Этот комочек - моя дочь, моя дочь"
Сразу исчезло отвращение к ребенку, рождение которого истерзало ее
бедное сердце и ее хрупкое женское тело Она смотрела на него с горестным
и жгучим любопытством, с глубоким изумлением молодого животного, увидав-
шего своего первого детеныша Андермат, ожидавший, что она со страстной
материнской нежностью станет целовать дочь, удивленно и обиженно взгля-
нул на нее.
- Что же ты ее не поцелуешь?
Христиана тихо склонилась к красному лобику, а он как будто звал,
притягивал к себе ее губы; когда же они приблизились, коснулись этого
чуть влажного лобика и мать ощутила живое тепло крошечного существа, ко-
торому она передала часть своей собственной жизни, ей показалось, что
она не в силах будет оторваться от него, что она навсегда прильнула к
нему.
Что то защекотало ей щеку - это муж наклонился, чтобы поцеловать ее.
Он прижал ее к себе в долгом объятии, полном благодарной нежности; потом
ему захотелось приласкать и дочь, и, выпятив губы, он стал целовать ее
носик осторожными мелкими поцелуями.
Христиана смотрела на них, и у нее сжималось сердце - ее ребенок и
он... он...
Потом Андермат заявил, что пора отнести дочь в колыбель.
- Нет, - сказала Христиана, - пусть еще немного побудет тут, хоть ми-
нутку, чтобы я чувствовала, что она рядом со мной. Не говори больше, не
двигайся, оставь нас, подожди немного.
Она охватила рукой запеленатое тельце ребенка, прижалась лбом к его
сморщенному красному личику, закрыла глаза и лежала, не шевелясь, ни о
чем не думая.
Но через несколько минут Вильям осторожно тронул ее за плечо.
- Довольно, дорогая. Будь умницей. Тебе вредно волноваться.
Он взял девочку на руки, а мать следила за ней взглядом, пока она не
исчезла за пологом кровати. Затем Андермат вернулся и сказал:
- Значит, решено?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30