"Да вот больного доконали здешние воды". Некоторые уверяли, что на доро-
ге раздавили ребенка. А другие говорили, что с какой-то несчастной жен-
щиной случился припадок падучей.
Андермат протискался сквозь толпу с обычной своей ловкостью, раздви-
гая круглым, как шар, брюшком ряды чужих животов. "Он доказывает, - го-
ворил Гонтран, - преимущество шарообразных тел над остроконечными".
Старик Кловис сидел у придорожной канавы и плакался на свою горькую
участь, рассказывал о своих страданиях, хныкал, а перед ним, загораживая
его от публики, стояли возмущенные Ориоли, грозили ему, ругались и кри-
чали во всю глотку.
- Врет он все, - вопил Великан, - врет! Кто он такой! Обманщик, ло-
дырь, браконьер! Всякую ночь по лесам бегает.
Но старик, нисколько не смущаясь, причитал пронзительным фальцетом,
так что его хорошо было слышно, несмотря на зычную ругань Ориолей.
- Убили они меня, добрые люди, убили своей водой. Прошлый год они ме-
ня силком в ней купали. И вот до чего довели. Куда я теперь гожусь, ку-
да?
Андермат велел всем замолчать и, наклонившись к калеке, сказал, прис-
тально глядя ему в глаза:
- Если вам стало хуже, это ваша вина. Понятно? Но если вы будете меня
слушаться, я ручаюсь, что вылечу вас - двумя десятками ванн, самое
большее. Приходите через час в лечебницу, когда все уйдут, и мы все ула-
дим, дядюшка Кловис. А пока что помолчите.
Старик сразу понял. Он умолк и, сделав паузу, ответил:
- Я, что ж, я не против. Можно еще попробовать. Поглядим.
Андермат подхватил под руки Ориолей и живо увел их, а старик Кловис,
щурясь от солнца, остался сидеть на траве у обочины дороги между своими
костьми.
Вокруг него теснилась заинтересованная толпа зрителей. Хорошо одетые
господа расспрашивали его, но он не отвечал, как будто не слышал или не
понимал их, а в конце концов, когда ему надоело это бесполезное теперь
любопытство, во все горло запел пронзительным и фальшивым голосом беско-
нечную песню на своем непонятном наречии.
Толпа мало-помалу начала расходиться. Лишь несколько ребятишек еще
долго стояли перед Кловисом н, ковыряя в носу, созерцали его.
Христиана очень устала и вернулась в отель отдохнуть. Поль и Гонтран
прогуливались в новом парке среди гостей. Вдруг они заметили компанию
актеров, которые тоже изменили старому казино, связав свою карьеру г на-
рождающейся славой нового курорта.
Мадемуазель Одлен, теперь очень нарядная, прохаживалась под руку с
раздобревшей, важной мамашей. Птипивель из Водевиля увивался около них,
а позади дам шел Лапальм из Большого театра в Бордо, споря о чемто с му-
зыкантами-с неизменным маэстро Сен-Ландри, пианистом Жавелем, флейтистом
Нуаро и мучеником контрабаса Никорди.
Завидев Поля и Гонтрана, Сен-Ландри бросился к ним. Зимой он написал
крошечную музыкальную комедию в одном акте, поставленную в маленьком
второстепенном театре, но газеты отозвались о ней довольно благосклонно,
и теперь маэстро свысока говорил о Масснэ, Рейере и Гуно.
Он по-приятельски протянул обе руки Полю и Гонтрапу и тотчас принялся
пересказывать свой спор с музыкантами оркестра, которым дирижировал:
- Да, дорогой мой, со всеми песенниками старой школы покончено. Крыш-
ка им, крышка! Мелодисты от жили свой век. Вот чего они не желают по-
нять. Музыка - новое искусство. А мелодия - ее младенческий лепет. Не-
развитому, невежественному слуху приятны были ритурнели. Они доставляли
ему детское удовольствие, как ребенку, как дикарю. Добавлю еще, что
простониродью, людям неискушенным, примитивным, всегда будут нравиться
песенки, арии. Мещанские вкусы, вкусы завсегдатаев кафешантанов!
Я прибегну к сравнению, чтобы вы лучше меня поняли. Глаз деревенщины
привлекают резкие краски, аляповатые картины: глаз образованного горожа-
нина, лишенного, однако, художественного вкуса, радуют наивные, слащавые
цвета и трогательные сюжеты; но художник с изощренным глазом любит, по-
нимает и различает неуловимые нюансы, тончайшие переходы одного и того
же тона, таинственные модуляции, аккорды оттенков, которых непосвященные
не видят.
То же самое происходит и в литературе: швейцары любят приключенческие
романы, буржуа - романы умилительные, а утонченные люди любят только та-
кие книги, которые недоступны пониманию толпы.
Когда буржуа говорит со мной о музыке, мне хочется его убить. И если
он заговаривает о музыке в Опере, я его спрашиваю: "Способны вы сказать
мне, сфальшивила или нет третья скрипка в увертюре к третьему акту? Нет?
Ну, так молчите. У вас нет слуха... Раз человек не может одновременно
слушать весь оркестр в целом и каждый инструмент в отдельности, у него
нет слуха, он не музыкант. Вот что! До свидания!"
Он повернулся на одной ножке и опять заговорил:
- Для артиста вся музыка в аккорде. Ах, дорогой, иные аккорды сводят
меня с ума, врываются в самое мое нутро потоком неизъяснимого бла-
женства. Теперь у меня слух настолько изощрен, настолько выработан, нас-
только искушен, что мне уж стали нравиться даже некоторые фальшивые ак-
корды: ведь у знатоков утонченность вкуса иной раз доходит до извращен-
ности. Я уже становлюсь распутником, ищу возбуждающих слуховых ощущений.
Да, да, друзья мои. Иные фальшивые ноты - какое это наслаждение! Наслаж-
дение извращенное и глубокое! Как они волнуют, какая это встряска нер-
вам, как это царапает слух! Ах, как царапает, как царапает!..
Потирая в восторге руки, он запел:
- Вот услышите мою оперу, мою оперу, мою оперу! Вот услышите мою опе-
ру!
Гонтран спросил:
- Вы пишете оперу?
- Да, уже заканчиваю.
Но тут раздался повелительный голос Петрюса Мартеля:
- Все поняли, да? Значит, решено: желтая ракета - и вы начинаете.
Он отдавал распоряжения относительно фейерверка. Гонтран и Поль по-
дошли к нему. Он принялся разъяснять диспозицию и, вытягивая руку, как
будто грозя вражескому флоту, указывал на белые деревянные шесты, расс-
тавленные по склону горы над ущельями, по ту сторону долины.
- Вон оттуда будут пускать. Я приказал своему пиротехнику быть на
месте к половине девятого. Как только спектакль кончится, я подам из
парка сигнал желтой ракетой, и тогда он зажжет первую фигуру.
Появился маркиз.
- Пойду к источнику выпить стакан воды, - сказал он.
Поль и Гонтран проводили его и спустились с холма. Подходя к лечебни-
це, они увидели, как в нее вползает старик Кловис, которого поддерживали
отец и сын Ориоли, а за ними следуют Андермат и доктор Латон; паралитик
еле волочил ноги и при каждом шаге страдальчески охал и корчился.
- Пойдем посмотрим, - сказал Гонтран. - Забавно будет.
Калеку усадили в кресло, потом Андермат сказал ему:
- Вот мое предложение, старый плут: предлагаю вам немедленно выздоро-
веть, принимая по две ванны в день. Как только начнете ходить, получите
двести франков...
Паралитик заохал:
- Да ноги-то у меня, как чугунные, господин хороший.
Андермат прикрикнул на него и продолжал:
- Слушайте хорошенько. Каждый год до самой вашей смерти - слышите? -
до самой смерти вы будете получать по двести франков, если согласитесь
продолжать пользоваться целебным действием наших вод.
Старик был озадачен. Выздоровление на длительный срок шло вразрез с
его планами.
Он спросил неуверенным голосом:
- А зимой... когда ваша лавочка закроется... вдруг меня опять схва-
тит?.. Я-то что же могу поделать... раз у вас закрыто... ванны-то где
брать?
Доктор Латон перебил его и сказал, обращаясь к Андермату:
- Превосходно!.. Превосходно!.. Мы его будем подлечивать каждое ле-
то... Так даже лучше будет: наглядное доказательство необходимости еже-
годно повторять курс лечения во избежание рецидива. Превосходно!.. Воп-
рос решен.
Но старик опять затянул:
- Да где уж там... теперь ничего не выйдет... Ноги-то у меня стали,
как чугунные, как чугунные кувалды...
Доктора Латона осенила новая идея:
- А что, если я назначу ему несколько сеансов сидячей ходьбы?.. Это
усилит действие минеральных вод, ускорит эффект. Надо испробовать.
- Превосходная мысль! - одобрил Андермат и добавил: - А теперь сту-
пайте домой, папаша, и помните наше с вами условие.
Старик потащился по дороге со стонами и охами, и вся администрация
Монт-Ориоля отправилась обедать, так как уже вечерело, а в половине
восьмого назначено было театральное представление.
Спектакль устроили в большом зале нового казино, рассчитанном на ты-
сячу человек.
Зрители, не имевшие нумерованных мест, начали собираться с семи ча-
сов.
К половине восьмого зал был переполнен. Подняли занавес, и начался
водевиль в двух актах; за ним должна была последовать оперетта самого
Сен-Ландри в исполнении певцов, приглашенных для такого торжества из Ви-
ши.
Христиана сидела в первом ряду между отцом и мужем. Она очень страда-
ла от духоты и поминутно жаловалась:
- Не могу больше, право, не могу.
После водевиля, когда уже началась оперетта, ей чуть не стало дурно,
и она сказала мужу:
- Виль, дорогой!.. Я уйду... Не могу больше. Я совсем задыхаюсь.
Банкир был в отчаянии. Ему так хотелось, чтобы праздник с начала до
конца прошел блестяще, без малейшей заминки. Он ответил Христиане:
- Ну, как-нибудь потерпи. Умоляю тебя! Если ты уйдешь, все будет ис-
порчено. Тебе ведь надо пройти через весь зал.
Гонтран, сидевший рядом с Полем, позади их кресел, услышал этот раз-
говор. Он наклонился к сестре.
- Тебе жарко? - спросил он.
- Да, я задыхаюсь.
- Хорошо. Подожди чуточку. Сейчас мы с тобой посмеемся.
Неподалеку было окно. Гонтран пробрался к нему, влез на стул и вып-
рыгнул. Почти никто этого не заметил.
Потом он вошел в совершенно пустую кофейню, сунул руку под конторку,
куда на его глазах Петрюс Мартель спрятал сигнальную ракету, вытащил ее,
побежал в парк, спрятался в кустах и зажег ракету.
Описав дугу, в небо взлетела желтая комета, дождем рассыпая огненные
брызги. Тотчас же на соседней горе раздался оглушительный треск и в ноч-
ном мраке засверкал целый сноп ярких звезд.
В зрительном зале, где трепетали аккорды творения Сен-Ландри, кто-то
крикнул:
- Фейерверк пускают!
В рядах, ближайших к двери, зрители вскочили и, стараясь не шуметь,
отправились взглянуть, верно ли это. Остальные повернулись к окнам, но
ничего не увидели, так как окна выходили на равнину Лимани.
Загудели голоса:
- Правда это? Правда?
Толпа, всегда падкая на несложные развлечения, нетерпеливо волнова-
лась. Из дверей кто-то крикнул:
- Правда! Пускают!
В одно мгновение поднялся весь зал. Все бросились к выходу, толка-
лись, кричали тем, кто застрял в дверях:
- Да скорее вы, скорее! Дайте пройти!
Все высыпали в парк. Маэстро Сен-Ландри в отчаянии продолжал отбивать
такт перед растерянным оркестром. А на горе трещали взрывы, вертелось
одно огненное солнце за другим, взвивались римские свечи.
И вдруг громовой голос трижды огласил воздух неистовым криком:
- Прекратить, черт подери! Прекратить! Прекратить!
В это мгновение заполыхало зарево бенгальского огня, озарив огромные
утесы и деревья фантастическим светом, направо багряным, налево голубым,
и все увидели Петрюса Мартеля, который взобрался на одну из ваз под-
дельного мрамора, украшавших террасу казино, и, стоя на ней с непокрытой
головой, в отчаянии простирал к небесам руки, жестикулировал и орал.
И вдруг зарево угасло, в небе замерцали только настоящие звезды. Но
тотчас же зажглось новое огненное колесо, а Петрюс Мартель спрыгнул на
землю, восклицая:
- Какое несчастье! Какое несчастье! Боже мой, какое несчастье!
С широкими трагическими жестами он прошел сквозь толпу, грозно потря-
сая кулаками, гневно топая ногой, и все выкрикивал:
- Какое несчастье! Боже мой, какое несчастье!
Христиана, взяв под руку Поля, вышла посидеть на свежем воздухе и с
восторгом смотрела на ракеты, взлетавшие в небо.
Вдруг к ней подбежал Гонтран.
- Ну что, удачно вышло? Правда, забавно, а?
Она шепнула:
- Как! Это ты подстроил?
- Конечно, я. Здорово вышло, верно?
Она расхохоталась, находя, что вышло в самом деле забавно. Но тут по-
дошел удрученный, подавленный Андермат. Он не мог догадаться, кто нанес
ему такой удар. Кто мог украсть из-под конторки ракету и подать услов-
ленный сигнал? Подобную гнусность мог совершить только шпион, подослан-
ный старым акционерным обществом, агент доктора Бонфиля.
И он твердил:
- а Какая досада! Это просто возмутительно! Ухлопали на фейерверк две
тысячи триста франков, и все пропало зря. Совершенно зря!
Гонтран сказал:
- Нет, дорогой мой, подсчитайте хорошенько, - убытки не превышают
четвертой, ну, самое большее, третьей части стоимости фейерверка, то
есть семиста шестидесяти шести. Значит, ваши гости насладились ракетами
на тысячу пятьсот тридцать четыре франка. Это не так уж плохо, право.
Гнев банкира обратился на шурина. Он схватил его за плечо:
- Вот что, я должен с вами поговорить самым серьезным образом. Раз вы
уж мне попались, пойдемте-ка походим по аллеям. Впрочем, разговор будет
недолгий, минут через пять я вас отпущу. - И, обернувшись к Христиане,
он сказал: "А вас, дорогая, я поручаю нашему другу, господину Бретиньи.
Только долго не оставайтесь тут, берегите свое здоровье; не дай бог вы
простудитесь... Вам надо быть осторожной, очень осторожной.
Христиана тихо ответила:
- Ничего, друг мой, не бойтесь.
И Андермат увел с собой Гонтрана.
Как только они немного удалились от толпы, банкир остановился.
- Я хотел поговорить с вами о ваших финансовых делах.
- О моих финансовых делах?
- Да, да. Вы знаете, каковы они у вас?
- Нет. Зато вы, конечно, знаете - ведь вы ссужаете меня деньгами.
- Совершенно верно, я-то знаю! Вот почему я и решил поговорить с ва-
ми.
- Ну, мне кажется, момент для этого выбран неудачно... в самый разгар
фейерверка!..
- Напротив, момент выбран очень удачно. Не в разгар фейерверка, а пе-
ред балом.
- Перед балом?.. Что это значит? Не понимаю.
- Ничего, сейчас поймете. Вот каково ваше положение: у вас одни долги
и никогда ничего не будет, кроме долгов...
Гонтран сказал серьезно:
- Вы что-то уж слишком откровенны.
- Ничего не поделаешь, так надо. Слушайте внимательно! Вы промотали
наследство, доставшееся вам после матери. Не будем о нем говорить.
- Не будем.
- У вашего отца тридцать тысяч годового дохода, то есть около восьми-
сот тысяч капитала. Позднее ваша доля в наследстве составит четыреста
тысяч франков. А сколько у вас долгов? Одному мне вы должны сто девянос-
то тысяч. Да еще ростовщикам...
Гонтран бросил высокомерным тоном:
- Скажите лучше - евреям.
- Хорошо, евреям, если отнести к этим самым евреям церковного старос-
ту собора святого Сульпиция, у которого посредником был некий священник,
но к подобным пустякам я придираться не стану. Итак, вы должны различным
ростовщикам, иудеям и католикам, почти столько же, сколько мне. Ну, ски-
нем немного, будем считать - сто пятьдесят тысяч. Итого, долгов у вас на
триста сорок тысяч; с этой суммы вы платите проценты, для чего опять за-
нимаете деньги, за исключением вашего долга мне, по которому вы ничего
не платите.
- Правильно, - подтвердил Гонтран.
- Итак, у вас ничего нет.
- Верно, ничего. Кроме зятя.
- Кроме зятя, которому уже надоело давать вам взаймы.
- Что из этого следует?
- Из этого следует, дорогой мой, что любой крестьянин, живущий в од-
ном из этих вот домишек, богаче вас.
- Прекрасно, а дальше что?
- А дальше... дальше... Если ваш отец завтра умрет, у вас не будет
куска хлеба, понимаете вы это? Вам останется только одно: поступить на
какое-нибудь место в мою контору, да и это будет лишь замаскированной
пенсией, которую мне придется платить вам.
Гонтран заметил раздраженным тоном:
- Дорогой Вильям, мне надоел наш разговор. Я все это знаю не хуже вас
и повторяю: вы неудачно выбрали момент, чтобы напомнить мне о моем поло-
жении так... так... недипломатично.
- Нет, уж позвольте мне докончить. Для вас одно спасение - выгодная
женитьба. Однако вы неважная партия: имя у вас хоть и звучное, но не
прославленное. Оно не из тех имен, за которое богатая наследница, даже
иудейского вероисповедания, согласится заплатить своим состоянием. Итак,
вам надо найти невесту, приемлемую для общества и богатую, а это нелег-
ко...
Гонтран перебил:
- Говорите уж сразу, кто она. Так лучше будет.
- Хорошо. Одна из дочерей старика Ориоля. Любая - на выбор. Вот поче-
му я и решил поговорить с вами перед балом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30