Она открыла дорожный справочник – это место нетрудно найти. А что теперь? У нее не было никакого определенного плана, она просто хотела узнать, там ли Бен. Послать ему поздравительную открытку к Рождеству? «От любящей Розмари»? Нет, лучше просто – «от Рози». Может быть, это его заинтригует? Заставит набрать ее номер. «Боже мой, – подумала она, – неужели это никогда не кончится? Вся эта глупость». Сама себя ненавидя, она решительно сжала губы и пошла в гримерную. Смех, сплетни, легкая непритязательная болтовня девушек должны отвлечь от этого бессмысленного бреда. «Если бы ты только знала, дорогая моя, – всего несколько дней назад сказала ей Фрэнсис, – насколько ты стала лучше. Имей это в виду».
Она провела программу. Никаких срывов. В десять она начала прощаться.
– Вам понадобится машина? – спросил продюсер.
Прошли те времена, когда со студии увозили в роскошных лимузинах. Появилось много телевизионных компаний, меньше денег тратится на престижную мишуру. Телевидение стало совсем другим.
– Нет, Джордж, спасибо, – улыбнулась она. – Я сегодня на своей машине.
Она вывела с подземной стоянки седан, дала чаевые смотрителю и, не в силах думать ни о чем другом, поехала по направлению к Стоквеллу, положив на сиденье рядом с собой раскрытый дорожный справочник.
Она нашла улицу и многоквартирный дом. Квартира 12а была на первом этаже. В деревянном ящике под окном клонились мертвые герани, к застекленной двери вели несколько ступенек. Она развернула машину, остановилась на противоположной стороне улицы напротив дома, выключила мотор, погасила фары и стала ждать. Было почти одиннадцать – Джоанна, наверное, недоумевает, почему ее так долго нет. Может быть, она решит, что Розмари пригласили куда-нибудь на ужин.
Она ждала, не сводя глаз с квартиры Бетси, гадая, кто там внутри. Окна были освещены. Она представляла себе квартиру – маленькая, тесная. Может быть, Бетси делит ее еще с одной девушкой. Там ли Бен? Часто ли он здесь бывает?
Около полуночи подъехало такси, из которого вышли две девушки. Розмари всматривалась и, несмотря на скудно освещенную улицу, узнала Бетси. Она расплачивалась, а другая уже спускалась по ступенькам. Дверь открылась, изнутри квартиры послышался мужской голос. Бетси радостно взвизгнула, сбежала по ступенькам, дверь закрылась, снова на пустынной улице наступила тишина. Потом из соседнего дома послышалась музыка – громкая, джаз. Вдруг из-за облаков показалась луна, осветив улицу. Там, на другой стороне дороги, у дома Бетси, стояла машина Бена с заляпанными грязью номерами. Она смотрела на нее, вжавшись в сиденье, дрожа, желая, чтобы это была не его машина или чтобы он сейчас появился, крикнув «до свидания», и уехал отсюда, от Бетси, уехал в Уимблдон. «Мне нужна только ты, Рози, только ты».
Луна снова скрылась. Она вышла из своего седана, бросилась через дорогу к «метро». Она стояла у машины, трогала ее, даже сквозь закрытые дверцы ощущая запах Бена. Она всматривалась внутрь, ища какого-нибудь знака, что Бен все еще принадлежит ей… Она дрожала на холодном декабрьском ветру. На другой стороне улицы, в окне дома, сияла огнями рождественская елка. Но венка на дверях, как это принято, не было. Она вспомнила, как они с матерью однажды купили фуксию и повесили кашпо на террасу. Они лишь выпили кофе и налили воды в лейку, а когда вернулись на террасу, чтобы полить новый цветок, он уже исчез, и только хлопнула садовая калитка. Мать была в ярости…
Розмари совсем замерзла, но не смела отойти от машины, ей так хотелось, чтобы он почувствовал ее присутствие и появился на пороге. «Делай со мной что хочешь, Бен, мне теперь все равно. Я согласна делить тебя с кем угодно. Я здесь, неужели ты этого не чувствуешь?» Но никто не вышел из дома, дверь не открылась. Только музыка, фонари, холод и одиночество лондонского пригорода… Был час ночи. Музыку выключили, люди легли спать. Бен и Бетси, вероятно, занимались любовью за этой дверью. Теперь она стояла у перил, стараясь что-нибудь услышать, но внутри дома было тихо. Светилось только одно окно, скорее всего – кухня. Она так надеялась, что они просто едят, разговаривают. Что они не прикасаются друг к другу, что Бетси не извивается под тяжестью его тела, не стонет, как стонет она сама… А может быть, он говорит Бетси, что любит ее, может быть, они целуются, не могут отвести друг от друга глаз, полных страсти.
Она наклонилась через перила и коснулась руками гераней, без труда вырвала холодные мертвые цветы, бесшумно, настороженно ступая, разбросала их по ступенькам, под окнами.
Закрыв перепачканными землей руками лицо, Розмари с удивлением поняла, что плачет. Она побрела обратно к машине. Высокий каблук застрял в водосточной решетке, туфля соскользнула с ноги и там и осталась. Ей часто приходило в голову, какие удивительные эпизоды человеческой судьбы могут стоять за брошенной на улице обувью. Теперь вот здесь остался кусочек ее собственной истории: туфля, которую выбросит в мусорную кучу дворник или, может быть, подберет ребенок по дороге в школу или церковь. «Мам, смотри, что я нашел!» – «Немедленно выбрось. Мало ли кто ее носил».
Потом она вернулась к машине Бена. Какое послание, какой знак могла она ему оставить? «Бен, я была здесь. Я чувствовала тебя с ней, ваши, сплетенные воедино тела. Это я должна была быть на ее месте». И, в одних чулках сидя на корточках на грязной мостовой, Розмари проколола ему все шины. Так ведет себя неразумный подросток, которого недовольство жизнью толкает на злую шалость.
Было два часа. Она поехала домой. Онемевшая от холода, онемевшая от горя.
Джоанна на кухне говорила по телефону с Эллой. Когда появилась Розмари, она застыла с открытым ртом. На другом конце провода Элла испугалась:
– Что случилось, Джо? Почему ты молчишь?
Джоанна, провожая взглядом Розмари, которая плюхнулась на стул, ответила в трубку:
– Это твоя мама. Ничего страшного, но похоже, что она где-то упала… Розмари, это Элла. С вами ничего не случилось?
Розмари взяла трубку.
– Что случилось, ма?
– Ничего. Просто я сломала каблук и упала. Ничего особенного. – Она передала трубку Джоанне.
– Я во всем разберусь, – заговорила Джо. – Позвони мне завтра, ладно? Приеду на уик-энд. Я передам твоей маме, что ты сказала о Бене. – Она повесила трубку.
Розмари нахмурилась.
– О Бене? Что сказала Элла о Бене?
Джоанна включила чайник.
– Приготовлю чай. – Потом, немного погодя, объяснила: – Элла случайно встретила его в Глазго. Он там снимается. Кажется, для Би-би-си. Она вам завтра сама расскажет.
Розмари в изумлении уставилась на нее.
– Бен? В Глазго? Но я думала… – У нее прервался голос.
– Что? – спросила Джоанна.
Розмари замотала головой.
Джоанна, как вежливая девушка, не настаивала. Она приготовила чай, добавила в кружку меду, поставила перед Розмари и стала ждать.
– Нет, хватит, – произнесла наконец Розмари, потом улыбнулась смущенной Джоанне и повторила: – Хватит.
Завтра какой-то неизвестный мужчина или женщина выйдет из дома и попробует уехать на машине с четырьмя спущенными шинами, на чем свет стоит кляня негодяя-подростка. Она отправилась спать, сгорая со стыда и чувствуя себя полной дурой. Бен в Глазго. Элла его там видела. И кто-то другой ездил по Лондону на старом «метро» с заляпанными грязью номерами. Она надеялась, что в один прекрасный день сможет увидеть смешную сторону всей этой истории.
28
Будильник поднял ее в семь. Некоторое время она лежала, глядя в потолок. В спальне было холодно – она подумала, что надо переставить таймер в отопительной системе, чтобы она включалась в шесть. Пожалуй, скоро придется топить весь день, чтобы не замерзнуть. А через несколько месяцев ее ждет неприятное испытание – день рождения. Что может быть приятного, когда исполняется пятьдесят один? Она почувствовала, что радиатор за кроватью начинает нагреваться. На стуле лежала смятая одежда, которая была на ней вчера, туфлю она бросила в корзину для бумаг.
Розмари дотянулась до халата, встала, оделась, включила душ и стала ждать, пока нагреется вода. Почистила зубы, склонившись над раковиной, подняла глаза и увидела себя в зеркале. Остатки вчерашней косметики выглядели как гротескный грим. У нее был изможденный вид, и чувствовала она себя соответственно. Надо было идти к парикмахеру, встречаться с толпой новых участников программы, у которых еще горят глаза от проведенной в трехзвездночном отеле ночи.
Розмари приняла душ, оделась и накрасилась. Спустившись вниз, она застала в кухне Пат, которая окинула ее внимательным взглядом.
– Вам приготовить завтрак? – спросила Пат, берясь за чайник.
– Только чаю, Пат. Съем булочку или что-нибудь еще попозже.
– У вас усталый вид.
– Я очень поздно легла.
Розмари содрогнулась при воспоминании о прошлой ночи и взяла с кухонного стола почту. Из Глазго пришло письмо Джоанне от Эллы. Розмари улыбнулась при виде знакомых торопливых каракулей на конверте.
– Для меня только счета и всякая макулатура, – сказала она и поднесла чашку к губам.
Пат подошла к ней.
– Рождественское дерево смотрится прекрасно, – заметила она.
Розмари улыбнулась.
– Вы говорите это каждый год. Эти украшения у меня с тех времен, когда дети были совсем маленькими. Сама не знаю, почему я из года в год беру на себя все эти хлопоты.
– Если бы не мы, женщины, Рождество бы уже давно никто не справлял, – вздохнула Пат, снова принявшись за уборку.
Розмари опять вспомнила прошлую ночь, и ее замутило. Она позвонила Фрэнсис.
– Это я, – негромко произнесла она, боясь чутких ушей Пат.
– Привет, дорогая. Мы сегодня увидимся, или ты звонишь, чтобы отменить встречу?
– Нет-нет. Приходи в бар. К девяти я освобожусь.
– У тебя усталый голос.
– Фрэнни, мне кажется, ты была права, когда советовала мне обратиться к психиатру.
– А что случилось?
– Слишком стыдно рассказывать. Мне нужен целый день, чтобы набраться храбрости.
Фрэнсис засмеялась, потом спросила серьезным тоном:
– Бен опять появился?
– Нет.
– Звонил?
– Нет. Оказывается, он в Глазго. Элла его видела. Больше я о нем ничего не знаю.
Перед тем, как ехать к парикмахеру, Розмари позвонила психотерапевту и попросила записать ее на прием, но оказалось, что теперь это возможно только после праздников.
– Или у вас что-то неотложное? – безразлично спросила секретарша.
– Нет, – ответила Розмари, на мгновение заколебавшись. – Четвертое января меня устроит.
В ней сейчас не было никаких чувств, кроме стыда. По дороге к Мартину она непрерывно думала о спущенных шинах и выдернутых цветах. Она все еще ощущала землю под ногтями и вспоминала, как отскребала руки перед тем, как лечь спать.
– О Боже! – произнесла она вслух и вдруг резко свернула к киоску на две желтых полосы.
– Здесь нельзя ставить машину. – Дорожный полицейский возник ниоткуда, излучая доброжелательность, подкрепленную авторитетом.
– Только на минутку, – попросила Розмари. – Мне надо купить сигарет.
– Простите, мадам, но если каждый будет так поступать, то что нас ждет? Представляете себе? Проезжайте, пока я не достал свою маленькую книжечку.
– Вот черт, – выругалась она, села в машину и уже в который раз спросила себя, почему ее не узнают на улице, когда это могло бы оказаться полезным.
Потом она снова остановилась у газетного киоска, не в силах бороться с желанием закурить, хотя знала, что на голодный желудок ее затошнит. Она стояла в очереди. От двух стариков сзади исходил запах мокрых сухарей, неистребимый в одежде, которая никогда не видела химчистки.
– Пожалуйста, двадцать «Силк Кат».
Ее окружали неулыбчивые лондонские лица. Хмурые люди без всякого воодушевления, лишь с беспокойством, ожидали Рождества. Правда, праздник сулил короткий перерыв в работе, но одних ожидала малоприятная встреча с дальними родственниками, других – одиночество.
– О, извините, я забыла. И спички, – добавила Розмари и улыбнулась, но на ее улыбку киоскер ответил только вздохом и отвел в сторону глаза.
Она вернулась к машине, закурила, дрожа от нетерпения, и поехала к парикмахеру.
– Извините, Мартин, я опоздала.
– Сейчас все опаздывают, ничего страшного. Рождество есть Рождество. Его надо пережить.
Она подумала, есть ли хоть один человек, которому этот праздник действительно доставляет удовольствие. Кроме детей и верующих. И позавидовала их вере и радостному нетерпению.
Во время ленча перед репетицией Розмари пошла в бар съесть сандвич. Кафетерий она обошла стороной, потому что боялась встретиться с Бетси. Вдруг каким-то немыслимым образом о ее посещении Стоквелла стало известно? «Ты стала совершенной психопаткой, – выругала она себя. – О чем Бетси меньше всего думает, так это о Розмари Дауни». В баре яблоку негде было упасть. Джордж, ее продюсер, полный энтузиазма молодой человек, новичок на телевидении, заказал для нее шерри.
– У вас усталый вид, – сказал он.
Розмари засмеялась.
– Я сегодня с утра только это и слышу. Не беспокойтесь, я еще не гримировалась.
Они болтали о программе, потому что других общих тем у них не было. Розмари уже начала уставать от своей работы и сомневалась, что программа выдержит больше двух серий. Но об этом можно было судить только по результатам рейтинга. А Джордж был непоколебим в своем восхищении и программой, и Розмари. Ей было жаль его огорчать, поэтому она только слушала. Неужели он думает, что подобный старт приведет его на вершины кинематографа?
Он ушел поговорить по телефону с помощником. Возникли непредвиденные обстоятельства: один из участников передачи не явился – то ли опаздывает, то ли простудился и остался дома. Розмари купила сандвич с ветчиной, ветчину съела, а хлеб оставила.
– Привет, Розмари! Не возражаешь, если я к тебе сяду? У нее сердце замерло от ужаса – она сразу же подумала о Бетси и квартирке в Стоквелле, но когда она обернулась, то увидела, что за ее спиной стоит Энн. Энн, которая была занята в ее прошлогодней передаче. Энн, у которой был роман с Дереком. Она стояла со стаканом пива в одной руке и пластмассовым пакетом – в другой и сияла от удовольствия при виде Розмари, которую считала своей приятельницей.
Розмари встала.
– Энн, ужасно рада тебя видеть!
Они поцеловались, прижавшись щекой к щеке и чмокнув губами воздух.
– Садись. Рассказывай, что у тебя происходит. Мы так давно не виделись. – Энн села, а Розмари помахала рукой бармену. – Выпьешь вина?
Энн кивнула.
– Чудесно. Я даже не сразу поняла, что это ты. Ты ведь почти никогда не заглядываешь в бар.
– Да-а, – протянула Розмари. – Обычно я веду себя примерно. – Перед ними поставили два бокала вина, Розмари предложила Энн сигарету. – Не помню, ты куришь?
Энн покачала головой.
– Нет. И не знала, что ты куришь.
– Действительно, я что-то пошла вразнос, – засмеялась Розмари, чувствуя, что ее веселью недостает искренности. Она коснулась руки Энн. – Боюсь спрашивать, но ты видишься с Дереком?
По смущенному виду Энн Розмари поняла, что больше вопросов задавать не следует. Стало быть, этот негодяй Дерек не смог сделаться однолюбом и вернулся к единственному в мире жалкому существу, которое ничего от него не требовало. Ей хотелось сказать: «Господи, но зачем ты приняла его? Зачем после всех этих лет лжи и фальшивых обещаний, после непрерывных унижений и разочарований ты его приняла?»
Но они говорили о другом. За эти полчаса Розмари проявила к Энн больше интереса, чем за все предыдущие десять лет, и наконец почувствовала, что все в ней поняла. Эта женщина, которую никто в грош не ставил, которую когда-то бросали и презирали, сейчас пившая вино и со смехом сплетничавшая об общих знакомых, была прообразом самой Розмари. Такой могла бы стать Розмари лет десять спустя. Энн цеплялась за что-то, что, быть может, давало пищу ее чувствам раз или два в неделю (в лучшем случае). А может быть, теперь она даже и не испытывала горечи, может быть, этот мелкий, потрепанный тиран давно уже убедил ее в том, что она должна быть счастлива, если ей достаются хотя бы эти жалкие крохи.
Прощаясь, Энн с Розмари снова расцеловались и обменялись обещаниями встречаться и перезваниваться, обещаниями, которые никогда не будут выполнены.
Розмари пошла в раздевалку, а потом в студию с ощущением поражения и одновременно обретенной силы. Поражения – потому что она отождествляла себя с Энн, видела, к чему ведет путь, на который ступила. Она узнала выражение в глазах Энн – такое же выражение было и у нее самой, – видела в ней собственную слабость. И от этого в ней росла сила – та самая сила, которую она так давно потеряла. Ее переполняло желание встряхнуть эту молодую женщину и сказать: «Брось его. Брось этого жестокого человека. Пойми наконец: то, на что ты надеешься, – пустые мечты».
Но она только мило болтала и улыбалась, а потом они расстались. Завтра она начнет поиски того, что еще осталось в ней от прежней Розмари Дауни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Она провела программу. Никаких срывов. В десять она начала прощаться.
– Вам понадобится машина? – спросил продюсер.
Прошли те времена, когда со студии увозили в роскошных лимузинах. Появилось много телевизионных компаний, меньше денег тратится на престижную мишуру. Телевидение стало совсем другим.
– Нет, Джордж, спасибо, – улыбнулась она. – Я сегодня на своей машине.
Она вывела с подземной стоянки седан, дала чаевые смотрителю и, не в силах думать ни о чем другом, поехала по направлению к Стоквеллу, положив на сиденье рядом с собой раскрытый дорожный справочник.
Она нашла улицу и многоквартирный дом. Квартира 12а была на первом этаже. В деревянном ящике под окном клонились мертвые герани, к застекленной двери вели несколько ступенек. Она развернула машину, остановилась на противоположной стороне улицы напротив дома, выключила мотор, погасила фары и стала ждать. Было почти одиннадцать – Джоанна, наверное, недоумевает, почему ее так долго нет. Может быть, она решит, что Розмари пригласили куда-нибудь на ужин.
Она ждала, не сводя глаз с квартиры Бетси, гадая, кто там внутри. Окна были освещены. Она представляла себе квартиру – маленькая, тесная. Может быть, Бетси делит ее еще с одной девушкой. Там ли Бен? Часто ли он здесь бывает?
Около полуночи подъехало такси, из которого вышли две девушки. Розмари всматривалась и, несмотря на скудно освещенную улицу, узнала Бетси. Она расплачивалась, а другая уже спускалась по ступенькам. Дверь открылась, изнутри квартиры послышался мужской голос. Бетси радостно взвизгнула, сбежала по ступенькам, дверь закрылась, снова на пустынной улице наступила тишина. Потом из соседнего дома послышалась музыка – громкая, джаз. Вдруг из-за облаков показалась луна, осветив улицу. Там, на другой стороне дороги, у дома Бетси, стояла машина Бена с заляпанными грязью номерами. Она смотрела на нее, вжавшись в сиденье, дрожа, желая, чтобы это была не его машина или чтобы он сейчас появился, крикнув «до свидания», и уехал отсюда, от Бетси, уехал в Уимблдон. «Мне нужна только ты, Рози, только ты».
Луна снова скрылась. Она вышла из своего седана, бросилась через дорогу к «метро». Она стояла у машины, трогала ее, даже сквозь закрытые дверцы ощущая запах Бена. Она всматривалась внутрь, ища какого-нибудь знака, что Бен все еще принадлежит ей… Она дрожала на холодном декабрьском ветру. На другой стороне улицы, в окне дома, сияла огнями рождественская елка. Но венка на дверях, как это принято, не было. Она вспомнила, как они с матерью однажды купили фуксию и повесили кашпо на террасу. Они лишь выпили кофе и налили воды в лейку, а когда вернулись на террасу, чтобы полить новый цветок, он уже исчез, и только хлопнула садовая калитка. Мать была в ярости…
Розмари совсем замерзла, но не смела отойти от машины, ей так хотелось, чтобы он почувствовал ее присутствие и появился на пороге. «Делай со мной что хочешь, Бен, мне теперь все равно. Я согласна делить тебя с кем угодно. Я здесь, неужели ты этого не чувствуешь?» Но никто не вышел из дома, дверь не открылась. Только музыка, фонари, холод и одиночество лондонского пригорода… Был час ночи. Музыку выключили, люди легли спать. Бен и Бетси, вероятно, занимались любовью за этой дверью. Теперь она стояла у перил, стараясь что-нибудь услышать, но внутри дома было тихо. Светилось только одно окно, скорее всего – кухня. Она так надеялась, что они просто едят, разговаривают. Что они не прикасаются друг к другу, что Бетси не извивается под тяжестью его тела, не стонет, как стонет она сама… А может быть, он говорит Бетси, что любит ее, может быть, они целуются, не могут отвести друг от друга глаз, полных страсти.
Она наклонилась через перила и коснулась руками гераней, без труда вырвала холодные мертвые цветы, бесшумно, настороженно ступая, разбросала их по ступенькам, под окнами.
Закрыв перепачканными землей руками лицо, Розмари с удивлением поняла, что плачет. Она побрела обратно к машине. Высокий каблук застрял в водосточной решетке, туфля соскользнула с ноги и там и осталась. Ей часто приходило в голову, какие удивительные эпизоды человеческой судьбы могут стоять за брошенной на улице обувью. Теперь вот здесь остался кусочек ее собственной истории: туфля, которую выбросит в мусорную кучу дворник или, может быть, подберет ребенок по дороге в школу или церковь. «Мам, смотри, что я нашел!» – «Немедленно выбрось. Мало ли кто ее носил».
Потом она вернулась к машине Бена. Какое послание, какой знак могла она ему оставить? «Бен, я была здесь. Я чувствовала тебя с ней, ваши, сплетенные воедино тела. Это я должна была быть на ее месте». И, в одних чулках сидя на корточках на грязной мостовой, Розмари проколола ему все шины. Так ведет себя неразумный подросток, которого недовольство жизнью толкает на злую шалость.
Было два часа. Она поехала домой. Онемевшая от холода, онемевшая от горя.
Джоанна на кухне говорила по телефону с Эллой. Когда появилась Розмари, она застыла с открытым ртом. На другом конце провода Элла испугалась:
– Что случилось, Джо? Почему ты молчишь?
Джоанна, провожая взглядом Розмари, которая плюхнулась на стул, ответила в трубку:
– Это твоя мама. Ничего страшного, но похоже, что она где-то упала… Розмари, это Элла. С вами ничего не случилось?
Розмари взяла трубку.
– Что случилось, ма?
– Ничего. Просто я сломала каблук и упала. Ничего особенного. – Она передала трубку Джоанне.
– Я во всем разберусь, – заговорила Джо. – Позвони мне завтра, ладно? Приеду на уик-энд. Я передам твоей маме, что ты сказала о Бене. – Она повесила трубку.
Розмари нахмурилась.
– О Бене? Что сказала Элла о Бене?
Джоанна включила чайник.
– Приготовлю чай. – Потом, немного погодя, объяснила: – Элла случайно встретила его в Глазго. Он там снимается. Кажется, для Би-би-си. Она вам завтра сама расскажет.
Розмари в изумлении уставилась на нее.
– Бен? В Глазго? Но я думала… – У нее прервался голос.
– Что? – спросила Джоанна.
Розмари замотала головой.
Джоанна, как вежливая девушка, не настаивала. Она приготовила чай, добавила в кружку меду, поставила перед Розмари и стала ждать.
– Нет, хватит, – произнесла наконец Розмари, потом улыбнулась смущенной Джоанне и повторила: – Хватит.
Завтра какой-то неизвестный мужчина или женщина выйдет из дома и попробует уехать на машине с четырьмя спущенными шинами, на чем свет стоит кляня негодяя-подростка. Она отправилась спать, сгорая со стыда и чувствуя себя полной дурой. Бен в Глазго. Элла его там видела. И кто-то другой ездил по Лондону на старом «метро» с заляпанными грязью номерами. Она надеялась, что в один прекрасный день сможет увидеть смешную сторону всей этой истории.
28
Будильник поднял ее в семь. Некоторое время она лежала, глядя в потолок. В спальне было холодно – она подумала, что надо переставить таймер в отопительной системе, чтобы она включалась в шесть. Пожалуй, скоро придется топить весь день, чтобы не замерзнуть. А через несколько месяцев ее ждет неприятное испытание – день рождения. Что может быть приятного, когда исполняется пятьдесят один? Она почувствовала, что радиатор за кроватью начинает нагреваться. На стуле лежала смятая одежда, которая была на ней вчера, туфлю она бросила в корзину для бумаг.
Розмари дотянулась до халата, встала, оделась, включила душ и стала ждать, пока нагреется вода. Почистила зубы, склонившись над раковиной, подняла глаза и увидела себя в зеркале. Остатки вчерашней косметики выглядели как гротескный грим. У нее был изможденный вид, и чувствовала она себя соответственно. Надо было идти к парикмахеру, встречаться с толпой новых участников программы, у которых еще горят глаза от проведенной в трехзвездночном отеле ночи.
Розмари приняла душ, оделась и накрасилась. Спустившись вниз, она застала в кухне Пат, которая окинула ее внимательным взглядом.
– Вам приготовить завтрак? – спросила Пат, берясь за чайник.
– Только чаю, Пат. Съем булочку или что-нибудь еще попозже.
– У вас усталый вид.
– Я очень поздно легла.
Розмари содрогнулась при воспоминании о прошлой ночи и взяла с кухонного стола почту. Из Глазго пришло письмо Джоанне от Эллы. Розмари улыбнулась при виде знакомых торопливых каракулей на конверте.
– Для меня только счета и всякая макулатура, – сказала она и поднесла чашку к губам.
Пат подошла к ней.
– Рождественское дерево смотрится прекрасно, – заметила она.
Розмари улыбнулась.
– Вы говорите это каждый год. Эти украшения у меня с тех времен, когда дети были совсем маленькими. Сама не знаю, почему я из года в год беру на себя все эти хлопоты.
– Если бы не мы, женщины, Рождество бы уже давно никто не справлял, – вздохнула Пат, снова принявшись за уборку.
Розмари опять вспомнила прошлую ночь, и ее замутило. Она позвонила Фрэнсис.
– Это я, – негромко произнесла она, боясь чутких ушей Пат.
– Привет, дорогая. Мы сегодня увидимся, или ты звонишь, чтобы отменить встречу?
– Нет-нет. Приходи в бар. К девяти я освобожусь.
– У тебя усталый голос.
– Фрэнни, мне кажется, ты была права, когда советовала мне обратиться к психиатру.
– А что случилось?
– Слишком стыдно рассказывать. Мне нужен целый день, чтобы набраться храбрости.
Фрэнсис засмеялась, потом спросила серьезным тоном:
– Бен опять появился?
– Нет.
– Звонил?
– Нет. Оказывается, он в Глазго. Элла его видела. Больше я о нем ничего не знаю.
Перед тем, как ехать к парикмахеру, Розмари позвонила психотерапевту и попросила записать ее на прием, но оказалось, что теперь это возможно только после праздников.
– Или у вас что-то неотложное? – безразлично спросила секретарша.
– Нет, – ответила Розмари, на мгновение заколебавшись. – Четвертое января меня устроит.
В ней сейчас не было никаких чувств, кроме стыда. По дороге к Мартину она непрерывно думала о спущенных шинах и выдернутых цветах. Она все еще ощущала землю под ногтями и вспоминала, как отскребала руки перед тем, как лечь спать.
– О Боже! – произнесла она вслух и вдруг резко свернула к киоску на две желтых полосы.
– Здесь нельзя ставить машину. – Дорожный полицейский возник ниоткуда, излучая доброжелательность, подкрепленную авторитетом.
– Только на минутку, – попросила Розмари. – Мне надо купить сигарет.
– Простите, мадам, но если каждый будет так поступать, то что нас ждет? Представляете себе? Проезжайте, пока я не достал свою маленькую книжечку.
– Вот черт, – выругалась она, села в машину и уже в который раз спросила себя, почему ее не узнают на улице, когда это могло бы оказаться полезным.
Потом она снова остановилась у газетного киоска, не в силах бороться с желанием закурить, хотя знала, что на голодный желудок ее затошнит. Она стояла в очереди. От двух стариков сзади исходил запах мокрых сухарей, неистребимый в одежде, которая никогда не видела химчистки.
– Пожалуйста, двадцать «Силк Кат».
Ее окружали неулыбчивые лондонские лица. Хмурые люди без всякого воодушевления, лишь с беспокойством, ожидали Рождества. Правда, праздник сулил короткий перерыв в работе, но одних ожидала малоприятная встреча с дальними родственниками, других – одиночество.
– О, извините, я забыла. И спички, – добавила Розмари и улыбнулась, но на ее улыбку киоскер ответил только вздохом и отвел в сторону глаза.
Она вернулась к машине, закурила, дрожа от нетерпения, и поехала к парикмахеру.
– Извините, Мартин, я опоздала.
– Сейчас все опаздывают, ничего страшного. Рождество есть Рождество. Его надо пережить.
Она подумала, есть ли хоть один человек, которому этот праздник действительно доставляет удовольствие. Кроме детей и верующих. И позавидовала их вере и радостному нетерпению.
Во время ленча перед репетицией Розмари пошла в бар съесть сандвич. Кафетерий она обошла стороной, потому что боялась встретиться с Бетси. Вдруг каким-то немыслимым образом о ее посещении Стоквелла стало известно? «Ты стала совершенной психопаткой, – выругала она себя. – О чем Бетси меньше всего думает, так это о Розмари Дауни». В баре яблоку негде было упасть. Джордж, ее продюсер, полный энтузиазма молодой человек, новичок на телевидении, заказал для нее шерри.
– У вас усталый вид, – сказал он.
Розмари засмеялась.
– Я сегодня с утра только это и слышу. Не беспокойтесь, я еще не гримировалась.
Они болтали о программе, потому что других общих тем у них не было. Розмари уже начала уставать от своей работы и сомневалась, что программа выдержит больше двух серий. Но об этом можно было судить только по результатам рейтинга. А Джордж был непоколебим в своем восхищении и программой, и Розмари. Ей было жаль его огорчать, поэтому она только слушала. Неужели он думает, что подобный старт приведет его на вершины кинематографа?
Он ушел поговорить по телефону с помощником. Возникли непредвиденные обстоятельства: один из участников передачи не явился – то ли опаздывает, то ли простудился и остался дома. Розмари купила сандвич с ветчиной, ветчину съела, а хлеб оставила.
– Привет, Розмари! Не возражаешь, если я к тебе сяду? У нее сердце замерло от ужаса – она сразу же подумала о Бетси и квартирке в Стоквелле, но когда она обернулась, то увидела, что за ее спиной стоит Энн. Энн, которая была занята в ее прошлогодней передаче. Энн, у которой был роман с Дереком. Она стояла со стаканом пива в одной руке и пластмассовым пакетом – в другой и сияла от удовольствия при виде Розмари, которую считала своей приятельницей.
Розмари встала.
– Энн, ужасно рада тебя видеть!
Они поцеловались, прижавшись щекой к щеке и чмокнув губами воздух.
– Садись. Рассказывай, что у тебя происходит. Мы так давно не виделись. – Энн села, а Розмари помахала рукой бармену. – Выпьешь вина?
Энн кивнула.
– Чудесно. Я даже не сразу поняла, что это ты. Ты ведь почти никогда не заглядываешь в бар.
– Да-а, – протянула Розмари. – Обычно я веду себя примерно. – Перед ними поставили два бокала вина, Розмари предложила Энн сигарету. – Не помню, ты куришь?
Энн покачала головой.
– Нет. И не знала, что ты куришь.
– Действительно, я что-то пошла вразнос, – засмеялась Розмари, чувствуя, что ее веселью недостает искренности. Она коснулась руки Энн. – Боюсь спрашивать, но ты видишься с Дереком?
По смущенному виду Энн Розмари поняла, что больше вопросов задавать не следует. Стало быть, этот негодяй Дерек не смог сделаться однолюбом и вернулся к единственному в мире жалкому существу, которое ничего от него не требовало. Ей хотелось сказать: «Господи, но зачем ты приняла его? Зачем после всех этих лет лжи и фальшивых обещаний, после непрерывных унижений и разочарований ты его приняла?»
Но они говорили о другом. За эти полчаса Розмари проявила к Энн больше интереса, чем за все предыдущие десять лет, и наконец почувствовала, что все в ней поняла. Эта женщина, которую никто в грош не ставил, которую когда-то бросали и презирали, сейчас пившая вино и со смехом сплетничавшая об общих знакомых, была прообразом самой Розмари. Такой могла бы стать Розмари лет десять спустя. Энн цеплялась за что-то, что, быть может, давало пищу ее чувствам раз или два в неделю (в лучшем случае). А может быть, теперь она даже и не испытывала горечи, может быть, этот мелкий, потрепанный тиран давно уже убедил ее в том, что она должна быть счастлива, если ей достаются хотя бы эти жалкие крохи.
Прощаясь, Энн с Розмари снова расцеловались и обменялись обещаниями встречаться и перезваниваться, обещаниями, которые никогда не будут выполнены.
Розмари пошла в раздевалку, а потом в студию с ощущением поражения и одновременно обретенной силы. Поражения – потому что она отождествляла себя с Энн, видела, к чему ведет путь, на который ступила. Она узнала выражение в глазах Энн – такое же выражение было и у нее самой, – видела в ней собственную слабость. И от этого в ней росла сила – та самая сила, которую она так давно потеряла. Ее переполняло желание встряхнуть эту молодую женщину и сказать: «Брось его. Брось этого жестокого человека. Пойми наконец: то, на что ты надеешься, – пустые мечты».
Но она только мило болтала и улыбалась, а потом они расстались. Завтра она начнет поиски того, что еще осталось в ней от прежней Розмари Дауни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36