Почки на ветках набухли, и даже расцвел одинокий нарцисс, храбро опередив своих собратьев по меньшей мере на неделю. Весна, затаив дыхание, ждала, готовая вот-вот расцвести на еще холодной мартовской земле.
В атмосфере дома было нечто напоминавшее полузабытые переживания детства, та же внешняя упорядоченность, гармония, благодушно любующаяся собой, напрашивающаяся, чтобы ее разрушили. И это показалось ему опасно соблазнительным. Слабый запах тостов, приглушенная музыка, звук воды, наполняющей ванну наверху… В семейном доме начинается день.
Стоя у окна неподвижно, боясь спугнуть окружавшую его тишину, он наблюдал за птицами на террасе. За кроликом, который выбрался откуда-то снизу и, явно оказавшись ближе к дому, чем намеревался, быстро отступил, а за ним погнался черный кот, который перед этим пытался поймать золотую рыбку в небольшом декоративном пруду.
– Это ваш котище? – спросил он у Розмари, когда та вернулась в кухню.
– Да. Его зовут Бен.
Оба рассмеялись, как смеются люди, которым, в сущности, не смешно.
– Когда мой сын был маленьким, он очень любил фильм про крысу по имени Бен, – продолжала Розмари, – а поскольку я наотрез отказалась покупать крысу, мы завели в утешение кота. – Она помолчала, вспоминая. – И он его назвал Беном.
– Элла никогда не рассказывает о брате, – заметил Бен. – Я только знаю, что у нее есть брат. Он старше?
– Они не очень дружны. Ему почти тридцать, и, боюсь, он воплощает собою все то, что Элла презирает.
Бен разглядывал лицо Розмари, пока она стирала крошки с кухонного стола.
– А что он делает? Тоже актер?
– О, Боже, нет. – Розмари рассмеялась при одной мысли об этом. – Он занимается страхованием. Вполне успешно. Женат. Малышка дочь. Аккуратистка жена.
Трудно было не услышать разочарования в ее голосе, когда речь шла о сыне.
– Значит, вы бабушка?
Она снова рассмеялась и с ужасом почувствовала, что краснеет, словно мысли о молодом человеке, которые приходили ей в голову, несовместимы с этим ее рангом.
– Да, бабушка. Но я редко вижусь с ними. Они живут в Бирмингеме. Мы все встречаемся на Рождество. И я всегда жду этого со страхом.
Бен улыбнулся и отвернулся к окну. Розмари принялась составлять посуду в посудомоечную машину. Что это ее потянуло откровенничать с незнакомым человеком? Обычно она гораздо сдержанней. Это единственная черта, роднившая ее с сыном. Она чуть не рассказала Бену о том, каким трудным подростком был Джон, в отличие от Эллы.
Джону исполнилось пятнадцать, когда отец ушел, оставив дом, который, казалось, был полон плачущих женщин. Он походил на своего отца во всех отношениях: Розмари давно поняла это. Как ни жаль, она никогда не чувствовала себя с ним хорошо, как только он начал подрастать. Из балованного, но милого мальчугана он превратился в подростка, совершенно не принимавшего мать: он считал ее виноватой в разводе, потому что она такая скучная, что ни один мужчина не выдержит. Годы спустя он был удивлен ее успехом на телевидении, ее целеустремленностью и силой. Но им уже не могло быть легко вместе. Розмари вспоминала только белокурого мальчика, которого когда-то усаживала к себе на колени, пока писала поздравления ко дню рождения или рождественские открытки.
– Вы не откажетесь от чашки кофе? – спросила она Бена. – Я как раз собираюсь сделать кофе для Пат.
– Нет… то есть да… с удовольствием. – Бен отошел от окна. – Мне нравится ваш дом, Розмари, – неуклюже похвалил он.
– Нам тут хорошо.
– Это заметно.
Она посмотрела на него, и выражение его глаз поразило ее. В них было неприкрытое желание, какого она даже не могла себе представить. Оно исчезло так же быстро, как и появилось, но не раньше, чем он понял, что это перестало быть для нее тайной. Как если бы его поймали с чем-то не принадлежащим ему: с чужим чувством. Нарушив тишину, закипел чайник. Бен снова повернулся к окну, плечи поникли, он показался Розмари меньше ростом и не таким уж дерзким. Она сделала кофе, машинально извинившись за то, что может предложить только растворимый. Неизвестно зачем, помимо воли, просто чтобы поддержать разговор, спросила, дожидается ли он Эллу, и не успел он ответить, как она уже подошла к двери, распахнула ее и позвала:
– Элла! Пат! Кофе готов!
Пылесос замолк. Сверху не донеслось ни звука. Розмари было не по себе, но она мимолетно улыбнулась Бену. Он пил кофе.
– Элла, наверное, еще в ванной, – произнесла она. – Скоро придет.
Появилась Пат, бодрая, как всегда, и принялась сетовать на обилие переполненных пепельниц, а когда Розмари представила ей Бена, сообщила, что уже познакомились.
Они уселись за стол, завязалась ничего не значащая беседа.
Элла наконец спустилась к ним, с еще влажными после душа волосами, и субботнее утро приобрело более или менее обычный вид. Бен Моррисон остался. Элла предложила Бену провести день с ними, если он, разумеется, не планировал ничего более интересного. Он не планировал и согласился. Кроме того, он предложил сходить в паб на ленч.
– Давай сходим, ма. Тебе понравится.
– Меня будут узнавать.
Но она уже знала, что пойдет. Манил субботний базарчик неподалеку от дома, хотелось, как обычно, совершить еженедельные покупки в их любимых «Деликатесах».
Бен поразительно легко освоился в доме. Он паясничал и смешил их. Розмари искренне веселилась. Они составили список покупок, к которому Бен добавил несколько наименований. Казалось, он уже давно вместе с ними, так легко и они сами, и дом приняли его. Так быстро и непринужденно он вписался в их образ жизни. Розмари подумала: удивительно, что у молодого человека нет никаких других развлечений в субботу. Он никому не звонил и не сообщал, где он. Но она подавила любопытство и не задала ни одного вопроса. Он был здесь, вместе с ними, не связанный в этот момент с другой своей жизнью, какой бы она ни была.
Они взяли машину Розмари. Элла села сзади, Бен – на переднее сиденье, рядом с Розмари. Он спросил, стоит ли пристегиваться, а сам уже перетягивал грудь ремнем, не дожидаясь, пока она ответит «да». Пробежав пальцами по аккуратному ряду кассет, вытащил Майлса Девиса.
Испытывая желание поправить кассеты, она улыбнулась с признательностью – им нравилась одна и та же музыка.
Розмари, полностью сознавая, с какой легкостью Бен, развлекая их, манипулирует ею и Эллой, испытывала вместе с тем какое-то беспокойство и возбуждение. Все это даже не оформилось в слова, а отодвинулось в дремлющее воображение, в те его области, куда, казалось, давно была забыта дорога.
Они поставили машину и вошли в магазин «Деликатесы». Пили капуччино из пластиковых стаканчиков и покупали на пробу разную экзотическую еду. Он, по мнению Розмари, всегда утоляет нечто большее, чем просто голод.
Элле довольно скоро наскучило это времяпровождение.
– Мне надо забежать в библиотеку. Встретимся в час в пабе, ладно? – И она ушла.
Нагрузив продуктами две полные тележки, купив свежий, еще теплый итальянский батон (Бен разломил его и попробовал), Розмари расплатилась, а Бен взял пакеты в одну руку и направился к выходу из магазина. Он открыл перед Розмари дверь, пропустил ее вперед; ремешок сумочки соскользнул с ее плеча, но его рука твердо, заботливо и привычно, как будто они знали друг друга много лет, вернула ремешок на место. Они взглянули друг на друга и тут же отвели глаза, в которых читалось неожиданное и неприкрытое волнение. Его рука так и оставалась лежать на ее плече, пока они шли к машине. И, к своему глубочайшему изумлению, она ощутила, как внутри все сжалось – знакомое, но давно забытое чувство.
Сердце у нее упало от ощущения дурного предчувствия. БОЖЕ, ТОЛЬКО БЫ НЕ ЭТО. НЕ В МОИ ГОДЫ И НЕ С ТАКИМ МОЛОДЫМ.
День клонился к вечеру. Бен остался пить чай. А потом ужинать. Они ели купленную еду прямо с бумаги, в которую та была завернута. Розмари открыла вино. Они сидели до позднего вечера вокруг кухонного стола. Им не хотелось расходиться из боязни, что чувство, от которого у них дух захватывало, исчезнет и не вернется никогда.
И вот снова полночь, снова Бен слишком много выпил, чтобы сесть за руль, и Элла, как и вчера, предлагает ему остаться.
– Устрой себе уик-энд. У нас нет никаких планов.
У Розмари опять мелькнула мысль, с которой начался день. Происходит ли что-то между ним и Эллой? Что-то, чего она за собственным волнением не хочет замечать? Она поднялась на ноги, ватные от долгого сидения и выпитого вина, с одним желанием – оказаться в одиночестве и попытаться кое-как собрать себя.
– Ну что, ребятишки, я надеюсь, вы сумеете развлечь друг друга. Пожилым дамам вроде меня следует много спать, и я собираюсь не откладывая отправляться бай-бай.
Элла, задетая словом «ребятишки», повернулась и с удивлением посмотрела на мать, которая наклонилась поцеловать ее. Краем глаза Розмари заметила смущение во взгляде Бена, вызванное ее покровительственным тоном. Она поступила так намеренно.
«Давай прекратим все это сейчас и сразу, – ясно говорил ее беглый взгляд. – Что бы это ни было, чего бы ты ни хотел, ты замечательно флиртовал с нами обеими. Всем было приятно, но теперь все кончилось».
Когда она направилась к двери, Бен встал. Огромный в неубранной кухне.
– Если вы уже уйдете утром, – сказала она («Боже мой, как бы мне этого хотелось»), – надеюсь, мы скоро увидимся. Для Эллиных друзей дом всегда открыт.
И Розмари вышла из кухни, подавив желание обернуться, зная, что он продолжает стоять у стола как вежливый ребенок. Она подумала: «Можно было поцеловать его на ночь как маленького мальчика». Но она боялась оказаться рядом с ним или коснуться его. Завтра она снова придет в норму, завтра, надо надеяться, он исчезнет вместе со всем своим очарованием, заполнившим ее дом и ее день. Завтра ей не будет важно, где он спал в предыдущую ночь и куда собирается вечером. Завтра. И, поднимаясь по ступенькам, она предчувствовала завтрашнее воскресенье с удовольствием. Почти с таким же, как дожидалась субботы. Почти.
2
Когда Розмари на следующее утро сошла вниз, было десять часов, и, к ее удивлению, Бен и Элла уже исчезли. На столе осталась немытая посуда, хлебные крошки и пролитый чай, а также записка, второпях нацарапанная Эллой – Бен собирается на Петтикоут-лейн, она поедет с ним, и не надо беспокоиться, если она не вернется сегодня, потому что идет в гости к друзьям в Степни и может остаться у них ночевать. В понедельник с утра у нее проба. Была еще приписка, несомненно, рукой Бена: «Спасибо за все. Надеюсь, что скоро увидимся».
Она перемыла посуду и убралась в кухне, вполуха слушая радио, занятая собственными мыслями. Ее тревожили Бен и Элла. Часы шли, тревога становилась все сильнее. Розмари сердилась, что никак не может отделаться от навязчивых картин, порожденных собственным воображением, и старалась чем-нибудь занять себя. В это воскресенье она оказалась совсем одна и была бы рада даже визиту матери к чаю, только бы не оставаться наедине с тишиной, изводившей ее. Розмари набрала номер матери и, стоя у себя в холле, глядя, как за стеклами двери бушует внезапно налетевший град с дождем, слушала, как ровно двадцать четыре раза прозвучал и остался без ответа звонок в маленьком стерильно-чистом домике с террасой в Стритхеме.
Розмари разожгла огонь в камине, заварила чай. Ей хотелось чем-то побаловать себя, и она сделала тосты и так густо намазала их маслом, что оно сочилось на пальцы.
Она уселась на софу и попыталась просмотреть воскресные газеты. Дождь превратился в мокрый снег, который постепенно заносил газон. Она нашла любимую запись и включила магнитофон. Но музыка лишь усилила ее печаль, напоминая о давно ушедших днях.
Не в силах сосредоточиться на чтении, она включила телевизор. По четвертому каналу шел черно-белый фильм «Женщина» с Джоан Кроуфорд, и некоторое время она пыталась его смотреть. Но все бесполезно. Каждая самая маленькая клеточка ее мозга была заполнена Беном Моррисоном. Он смутил ее спокойствие – и она негодовала на его вторжение.
Розмари посмотрела свою собственную передачу, которую записала в прошлый четверг, и позавидовала себе самой – сорокадевятилетней и еще не испытавшей вторжения мужчины в избранное по собственной воле уединение. Но теперь здесь был Бен, от обаяния которого невозможно избавиться.
Телефон по-прежнему молчал. Розмари смотрела на снег с дождем и встала с места только для того, чтобы отнести поднос в кухню, а затем остановилась у широкого французского окна, не в силах отвести взгляд от лужиц на неровной каменной террасе. Когда к вечеру снег перестал, она отыскала в холодильнике полбутылки вина и уселась на полу перед камином. Телевизор продолжал работать, негромкие голоса актеров, казалось, понемногу разогнали охватившее ее одиночество. Вино помогло Розмари расслабиться, избавиться от излишней стыдливости, и на нее нахлынули воспоминания двух прошедших дней: его рука на ее плече; взгляд, который он не сводил с нее – она встречалась с ним глазами, когда бы ни повернулась в его сторону; улыбка, постоянно появлявшаяся – стоило ей взглянуть на него; намек в его глазах; обещание в его руках; легкость, с которой ему удавалось рассмешить ее; простота, с которой он оказался неотъемлемой частью ее уик-энда. Розмари вновь и вновь испытывала ощущения, о которых, как ей казалось, давно забыла.
Сколько раз она твердила своей подруге Фрэнсис:
– Cлава Богу, мое либидо исчезло навсегда.
– Не верь этому, – возражала Фрэнсис. – Появится, никуда не денется. Когда меньше всего ждешь. И доставит массу неприятностей. А чем ты старше и чувствительнее, тем они ощутимее.
Розмари смеялась, не веря ей. И вот теперь, черт возьми, вот оно, пожалуйста, после Бог знает скольких лет.
И если не остановиться вовремя, это может плохо кончиться. Сколько ему? Тридцать два, тридцать три? Он актер. Они с Эллой были любовниками. Одно хуже другого! И это все, что она о нем знает. Но, может быть, она все придумала, все это – лишь ее воображение. Может быть, они больше никогда не увидятся. Но в глубине души она знала, что это не так. Ни один мужчина так не завладевал ее воображением, во всяком случае в последние двадцать лет. Вот в этом и беда.
За шестнадцать лет супружеской жизни Розмари однажды позволила себе роман. Муж ничего не знал, и никто не знал, кроме Фрэнсис. Джон, за исключением первых нескольких лет совместной жизни, мало интересовался ею, а после рождения Эллы, – пожалуй, вовсе перестал. Роман длился всего полгода, и Розмари чувствовала себя чудесно, несмотря на угрызения совести. Но, очевидно, она наскучила любовнику, и он исчез без всяких объяснений. Она потихоньку выплакалась и успокоилась. Неверность была не в ее характере, и эта история способствовала распаду их брака. Они неизвестно зачем прожили вместе еще несколько лет и в конце концов разошлись. Развод проходил тяжело, но жизнь обоих вскоре наладилась. В конечном итоге отношения между ними сохранились вполне дружеские, хотя виделись они редко.
Но это было уже лет четырнадцать назад. Если говорить о серьезных романах. Время от времени случались «недолгие встречи», как их именовала Фрэнсис, и даже как-то, после вечеринки, на которой все страшно перепились, когда неважно, что и с кем, она позволила себе «секс нараспашку», как выражается Эрика Джонг. А сейчас ощущение мира и безопасности, которые она нашла в одинокой жизни, было слишком драгоценным, чтобы позволить себе влюбиться или вновь впустить в свою жизнь мужчину. С неполных сорока лет она приучила себя к одиночеству и по мере того, как уходили годы, все больше ощущала прелесть такой жизни.
– Ничего, все пройдет, – говаривала неунывающая Фрэнсис, когда у нее бурно, со слезами и переживаниями, кончался очередной роман.
Но Розмари это не прельщало. Ей нравилась ее собственная жизнь. В ней проснулось честолюбие, и работа, которой она начала заниматься, чтобы не зависеть от выплаты алиментов, оказалась делом жизни. Сначала она работала журналисткой на телевидении, не появляясь на экране, затем вела радиопрограмму и, наконец, стала ведущей телевизионной передачи. Добилась успеха. Свидетельством тому была улыбка, которой неизменно приветствовал ее управляющий банка, ее давний и надежный друг, покупка собственного нового дома и полнейшее отсутствие времени и энергии на то, чтобы заводить романы. У нее не было желания впускать в свою жизнь мужчину, который, как она думала, несет разрушительное начало, Розмари была уверена, что женщины могут заполнить свою жизнь чем-то другим, например работой, легче, чем это принято думать.
– Но ведь без мужчин так скучно, – не переставала уверять ее Фрэнсис.
– Как заскучаю, я тут же скажу тебе, Фрэнсис.
– Ты не догадаешься, что дело в этом. Ты ведешь слишком размеренную жизнь.
Но Розмари только улыбалась, мужчины были для нее лишь добрыми знакомыми, она пребывала в мире с собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36