Она
осталась той же, и находиться вне базы можно было только в специальном
шлеме, очевидно, снабженном кислородным прибором.
Он вспомнил слова Люция о том, что на Венере нет больше сплошных
облаков, которые скрывали планету от земных взоров. Значило ли это, что на
Венере произведены работы большего масштаба, чем на Марсе?...
Раздавшийся в комнате незнакомый голос отвлек Волгина от его мыслей.
Говорила Эра:
- Я рада, дорогой Дмитрий, что вы вступили в нашу семью. Спасибо, что
вызвали меня и дали мне возможность увидеть вас. Надеюсь в скором времени
вернуться на Землю и тогда обниму вас, как сына. Думаю, что вернусь вместе
с отцом.
"Мунцием", - понял Волгин.
- Мэри сказала, что вы решили войти в мир. Это хорошо. Советую вам
немного попутешествовать и ознакомиться с жизнью людей Уверена, что вам
понравится у нас. Возьмите с собой Мэри. А теперь попрошу вас уступить ей
место. Я хочу взглянуть на нее.

5
Если взять неграмотного человека, никогда ничему не учившегося,
прожившего всю жизнь в самом глухом уголке земного шара, вдали от
цивилизации, и показать ему телевизор двадцатого века в действии, то людям,
находящимся возле такого человека, очень трудно будет объяснить ему. почему
из деревянного ящика он слышит речь и музыку, а на плоском стекле видит
движение и жизнь. Попытка рассказать о радиоволнах, передающих и приемных
антеннах, о телецентрах с их студиями и генераторами только еще более
запутают такого человека. Чтобы подойти к пониманию телетехники, ему
придется познакомиться прежде всего с азбукой, а позднее с длинным рядом
учебных дисциплин: с электротехникой, оптикой, электроникой, понять смысл и
значение вакуума, основы фотографии и радиотехники. Ему придется начать с
элементарной физики, и только много времени спустя, после трудной и
напряженной работы, принцип действия динамика и кинескопа от постепенно
проясняться для него. Но и тогда он будет обладать всего лишь
поверхностными, общими познаниями.
И так будет происходить всякий раз при встрече с тем, неизвестно
человеку в новом ему мире цивилизации.
В обычных условиях дети сравнительно легко овладеваю основами науки на
том уровне, которого наука достигла ко дню их рождения. Их мозг по своему
качеству как бы подготовлен к бос приятию современных знаний.
По мере того, как человечество движется вперед по пути прогресса, мозг
изменяется и совершенствуется. Это изменение происходит постепенно и
незаметно, но непрерывно. Родители передают детям свои физические качества,
в том числе и качества мозга. Поэтому новому поколению не столь уж много
времени надо затратить, чтобы достигнуть уровня знаний предыдущего
поколения. Преемственность знаний идет естественно и безостановочно. Кривая
эволюции плавно поднимается вверх.
Но произошло бы совсем иное, если бы между поколениями образовался
разрыв во времени.
В нормальных условиях такой разрыв произойти не может. Но для Дмитрия
Волгина это произошло именно так. Он "родился" в тридцать девятом веке с
мозгом человека двадцатого века, способным понять и легко усвоить все то, к
чему пришло человечество за века, предшествующие двадцатому. Но вся сумма
знаний, накопленная за века последующие, оказалась для него закрытой
книгой. Он пытался приступить к чтению этой книги, с большим трудом
разобрался в се первых страницах и... остановился в бессилии. Его мозг не
был подготовлен от рождения к восприятию этих знаний. Степень умственного
развития не соответствовала ступени, на которой находилась наука.
Между днем его "первой смерти" и днем, когда он вторично вошел в
жизнь, миновало девятнадцать веков. Длинный ряд поколений прошел по Земле
за эти столетия.
И какие столетия!
В период младенчества человеческого общества, когда условия жизни не
менялись или менялись медленно, несколько веков не имели значения. Даже в
средние века христианской эры, в так называемом средневековье, разница в
качестве мозга человека, восьмого века и человека шестнадцатого века
оставалась незначительной.
Но когда люди миновали первую, наиболее трудную полос. познания
природы, когда расширился фронт наступления на тайны, когда человечество
вплотную подошло к ступеням бесконечной и крутой лестницы науки и стало
подниматься по ней сперва медленно, а затем вес быстрей и уверенней -
положен корне изменилось.
Новые широкие горизонты раскрылись перед людьми, и с каждой ступенью,
с каждым шагом становились шире и необъятней. Старое оружие уже не
годилось, нужно было новое.
Этим оружием был мозг. И мозг приспособился к темпу движения, перешел
на другую, высшую кривую развития. Из плавной и пологой, какой она была
раньше, эта кривая становилась все более заметно крутой. С каждым веком
умственное развитие дедов и внуков менялось. Между ними явственнее
проступало качественное различие.
Если бы Волгин имел сына и его род не прекратился бы за это время, он
мог бы встретиться со своим отдаленным потомком, и, несмотря на прямое
кровное родство, разница между ними в весе и качестве мозга оказалась бы
огромной. Разрыв во времени выступил бы тогда с полной очевидностью.
Волгин понимал это (или думал, что понимает) и не требовал объяснений,
которых никто не мог дать. Он считал, что дело во времени. Он будет учиться
с самого начала и постепенно все поймет.
Приступать к занятиям сейчас не было времени. Его ждали совсем другие
"уроки" - надо было изучить жизнь современного общества. И эта наука
казалась ему более важной и более нужной.
Было удивительно, что Мунций, несмотря на весь свой богатый жизненный
опыт, до сих пор не понял, что современная наука не доступна Волгину, и
искренне уверял его, что дело во времени и в нем самом. Но для Люция и Ио
все стало давно ясным. И они с тревогой думали о том времени, когда Волгин
поймет свое положение, осознает, что обречен навсегда остаться в стороне,
ограничиться ролью пассивного наблюдателя.
Им самим такое положение было бы непереносимо. Как отнесется к нему
Волгин? Не станет ли это большей трагедией, чем та, которой они опасались
перед оживлением Волгина? Не здесь ли таилась опасность одиночества, о
которой так настойчиво предупреждал их Мунций?
И уже сейчас они обдумывали, чем занять Волгина после его возвращения
из поездки по Земле, куда и как направить его внимание, чтобы отвлечь от
мысли вернуться к книгам. Хотя бы на несколько лет - дальше будет легче.
В глубине души они лелеяли надежду, что Волгин так и останется в
неведении.
Но они ошибались.
Волгин часто думал о своем будущем. От Люция он знал, что проживет
очень долго. Не так долго, как жили сейчас другие люди, Все же значительно
дольше, чем он мог бы прожить в первой жизни. И вопрос - чем заполнить эту
жизнь, беспокоил его постоянно. Он всегда был человеком любознательным и
деятельным и был уверен в том, что эти свойства его характера проявятся
полной мере, когда он освоится и привыкнет ко всему, что его окружало.
Но что он будет делать тогда?
Профессии юриста более не существовало, надо было приобретать новую. А
для этого был один путь - учиться, и Волгин твердо решил приступить к
учению как можно скорее, как только вернется домой из кругосветного
путешествия.
Он хотел посвятить себя творческому труду, еще не представляя себе с
полной ясностью глубину пропасти, которую намеревался преодолеть. Ему еще
казалось, что разница между его прежним веком и нынешним только
количественная - люди теперь больше знают и больше умеют. Изменений
качественных он не принимал во внимание.
В прежней жизни коммунист Волгин изучал труды классиков
марксизма-ленинизма и знал основные черты будущего коммунистического
общества на Земле. Он понимал, что любой труд при коммунизме является
трудом творческим и что человек, чем бы он ни занимался, приносит пользу
людям. Но сложный и длительный процесс постепенного изменения психологии
людей и их отношения к труду прошел мимо него. Его психика оставалась
психикой человека двадцатого века, и понимание ценности того или иного
труда было на уровне его эпохи.
Человек коммунистического общества мог всю жизнь заниматься наиболее
простым трудом, не требующим особых способностей, испытывая творческое
наслаждение и получая полное удовлетворение от сознания приносимой пользы.
Мысль, что один труд более ценен, чем другой, не могла прийти ему в голову.
Каждое дело, которым он занимался, было одинаково ценным и одинаково
полезным.
Люди давно забыли об оплате труда в зависимости от его качества. Уже
полторы тысячи лет на Земле не существовало никаких денег или иных
"эквивалентов" человеческого труда. Чем бы ни занимался человек, он получал
от общества все, что было ему нужно, в неограниченном количестве. Так
происходило из века в век, и люди перестали замечать какую-либо разницу в
исполняемой работе.
И психология людей тридцать девятого века имела мало общего с
психологией людей двадцатого. Труд был их естественной потребностью, а
вопрос, мучивший Волгина, - какую профессию из брать, казался
бессмысленным. Человек должен делать то, что ему нравится, то, что ему по
душе, а что именно - совершенно все равно.
Но Волгин думал иначе. Исполнять почти автоматическую работу. не
требующую от человека творческой (с его точки зрения) мысли, казалось ему
не позорным - он привык уважать любой труд - а несовместимым с его
исключительным положением в мире. Он думал, что достоинство и честь века,
который он представлял здесь, в новом мире, требуют от него чего-то
другого. Подсознательно он хотел доказать, что может делать все, что делали
люди теперь.
И он нисколько не сомневался в конечном успехе. Нужно было много и
настойчиво работать над собой Он был готов к этому.
С легким сердцем готовился Волгин к путешествию, которое должно было
послужить для него своеобразной зарядкой.
О прошлом Волгин думал все реже и реже Тоска по родному веку являлась
только при чтении современных книг, и он был даже доволен, что временно
избавлен от необходимости читать и сравнивать. Правда, он будет сравнивать
настоящее с прошлым на всем пути по Земле, но это вызовет другие ощущения.
Они были знакомы ему по его прежним поездкам из Советского Союза за
границу. Тогда он тоже сравнивал чужую жизнь с жизнью своей страны.
Он знал, что все увиденное будет более совершенно, чем прежнее, но не
боялся этого Психологически он уже подготовил себя к тому, что сравнение
окажется не в пользу старого. Избежать этого было нельзя.
Внешние условия жизни, насколько он был знаком с ними, не смущали
Волгина. За четыре месяца он привык к ним и стал принимать их за факт. В
этом сказывалась свойственная людям способность приноравливаться к любым
условиям. Не понимая, на чем основаны комфорт и удобства окружавшей его
жизни, Волгин пользовался ими как чем-то само собой разумеющимся. Он даже
научился управлять биотоками своего мозга - научился бессознательно, как
учатся дети двигать руками и ходить. И биотехника Новой эры, по крайней
мере в пределах ее применения в доме Мунция, безотказно подчинялась ему,
потому что была очень проста.
В первое время, подходя к двери и желая, чтобы она открылась перед
ним, Волгин каждый раз вздрагивал, когда дверь действительно открывалась,
теперь он не обращал на это внимания. Ему никто не объяснял, как именно
надо приводить в действие невидимый механизм, это пришло само собой и
быстро превратилось в условный рефлекс. Подходя к двери или наклоняясь к
крану, чтобы умыться, он не думал о том, что дверь должна открыться, а вода
потечь. Он просто желал этого, даже не замечая своего желания. И
возникавший в его мозгу соответствующий желанию биоток улавливался скрытым
в стене приемником, преобразовывался в другую энергию способную по своей
мощности произвести нужное действие, и вода текла, а дверь отворялась.
И это уже не казалось ему странным, а, наоборот, естественным хотя
пока и непонятным.
Не достигнув первоначальной цели, Волгин все же был достаточно
подготовлен к тому, чтобы ориентироваться в ожидавшем его мире и не
поражаться на каждом шагу тому, что увидит в нем.

Глава вторая
1
- Ты наметил себе какой-нибудь маршрут? - спросил Владилен.
- Да, - ответил Волгин. - Я не ставлю целью объехать вес континенты
Земли. Это можно будет сделать впоследствии. А сейчас я хочу прежде всего
побывать на моей родине, там, где раньше находилась Россия, - пояснил он. -
Я знаю, что Ленинград и Москва существуют. С них мы и начнем. Затем я хотел
бы посетить место, где находилась моя могила, - Волгин видел, как Мэри
вздрогнула при этом слове. - Потом мы отправимся в Париж, посетим Нью-Йорк,
Сан-Франциско, Японию... - он заметил, что его собеседники переглянулись, и
пояснил: - Была такая страна на востоке Азии. Как она называется сейчас, я
не знаю. И через Сибирь... Ну как же сказать вам? Через Азию, что ли,
отправимся в Египет... И этого слова вы не знаете?
- Нет, почему же? - ответил Владилен - Мы учили древнюю географию
Земли Сибирь, Египет - теперь я вспомнил... Ты так легко произносишь эти
названия. Из тебя мог бы получиться замечательный лектор по древней
географии.
Волгин рассмеялся.
- Я намерен избрать другую профессию, - сказал он. - А после Египта мы
вернемся сюда. Вот и все. Остальное меня пока не так интересует.
- Этот путь займет немного времени, - сказала Мэри. Она помнила
просьбу своего отца - задержать Волгина как можно дольше в его
путешествии. - На Земле много интересных для тебя мест, кроме тех, которые
ты назвал. Ты не учитываешь современных средств передвижения. Арелет будет
переносить нас с большой скоростью.
- Но в каждом новом месте мы будем задерживаться на неопределенное
время, - возразил Волгин. - С теми городами, которые я назвал, я буду
знакомиться основательно. Так что мы вернемся не столь уж скоро.
- Как хочешь, - сказал Владилен.
Он тоже знал о просьбе Люция, который объяснил ему мотивы этой
просьбы. Но что они могли сделать? Волгин высказал свое желание достаточно
определенно. Оставалась надежда, что в пути он передумает.
"Его увлечет путешествие, и он захочет увидеть больше", - думала Мэри.
Отлет был назначен на следующий день утром. Трехместный арелет
красивого темно-вишневого цвета, изящный и отделанный как игрушка, уже
стоял у дома перед верандой. Человек, доставивший его по просьбе Люция,
взял, не спрашивая никого, один из арелетов Мунция и улетел обратно, как
будто не обратив никакого внимания на Волгина. Вероятно, он думал, что
Волгин еще не решил войти в мир.
Бесцеремонность этого человека, без спроса воспользовавшегося чужим
имуществом, удивила Волгина, но он ничего не сказал и не задал
напрашивавшегося вопроса Вероятно, так поступали вес. У Мунция было три
арелета, ему самому мог быть нужен только один, но ведь Мунций жил с
другими людьми, например, с Волгиным. Прилетавший человек не мог знать,
сколько арелетов нужно иметь обитателям дома, он должен был спросить.
Здесь проявлялась одна из черт современной жизни, незнакомая Волгину,
и он долго думал, стараясь разобраться в ней. В конце концов он все понял.
Люций, прося арелет, ничего не сказал о том, каким образом доставивший
вернется обратно. И тот сделал вывод, что может воспользоваться арелетом
хозяина дома, и поступил согласно этому выводу. Не предполагал же Люций,
что человек вернется пешком?
Люди всегда и во всем думали о других, заботились о них, а с только о
себе. И привыкли к вниманию. В том, что любой человек, высказывая ту или
иную просьбу, позаботится об исполнителе, никто не сомневался. Так было
всегда, на протяжении многих веков так поступали все.
Волгин волновался накануне отлета и плохо спал ночью. Не в сферическом
павильоне острова Кипр и не в доме Мунция, где он жил в одиночестве,
начнется его вторая жизнь. Она должна была начаться именно завтра, когда,
ничем не связанный, свободный как птица, он бросится в жизнь мира, подобно
тому, как до этого бросался в волны Средиземного моря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48