Он остался доволен своей внешностью Своеобразный костюм
девятого века шел ему. Только борода, выросшая за это время и сильно
изменившая лицо, была ему неприятна.
- Я не хотел бы выходить отсюда в таком виде, - сказал он. - Нет ли у
вас бритвы?
Люций протянул ему какой-то предмет, ничем не напоминавший бритву. Это
была ручка, сделанная как будто из пластмассы На се конце помещался
маленький валик из того же материала.
- Что это такое? - спросил Волгин, с интересом рассматривая совершенно
незнакомую ему вещь.
- То, что вы просили, - ответил Люций - Бритва. Правда, у нас она
носит другое название. Я специально запомнил слово "бритва", предвидя ваш
вопрос.
- В наше время, - сказал Волгин, - такая вещь никак не называлась,
потому что у нас таких не было. Наша бритва имела совершенно другой вид.
Как же пользоваться этой?
- Проведите валиком по тем местам, где хотите удалить волосы.
- И только?.. - сказал Волгин.
Бритье по способу восемьсот шестидесятого года Новой эры заняло не
больше полминуты и очень ему понравилось. От прикосновения валика волосы
исчезали, как по волшебству.
Закончив эту несложную операцию, Волгин внимательным взглядом осмотрел
себя с головы до ног. Он понимал, что его появление привлечет огромное
внимание, и ему хотелось произвести на новое человечество по возможности
хорошее впечатление. Он попросил у Люция гребень и был слегка разочарован,
получив самый обыкновенный привычный предмет.
- Я уже думал, что вы дадите мне опять что-нибудь необычайное для
меня, - улыбаясь сказал он. - Боюсь, Люций, что меня дут слишком большие
перемены. Даже обыкновенная бритва вызывает у меня изумление Что же будет
дальше?
- Вы быстро привыкнете. Если вы готовы, то идем.
Эти простые и естественные слова вызвали неожиданный эффект. Волгин
внезапно почувствовал, что его охватил страх. Что ждет его за этими
стенами? Какой неведомый мир предстанет перед ним? Вместо того, чтобы идти
за Люцием, он сел на постель.
- Подождите немного, - сказал он, - не знаю почему, но я боюсь выйти
отсюда.
Люций положил руку ему на плечо.
- Это пройдет, - сказал он ласково - Я понимаю ваше состояние. Но
сейчас вас не ждет ничего необычного. Этот павильон был выстроен специально
для вас, и место, где он находится, очень уединенно. Выйдя отсюда, вы
увидите только сад и дом, в котором я сейчас живу. В них нет ничего
примечательного. Из людей - Ио, которого вы знаете, моя дочь и больше
никого. Вес это нами предвидено уже давно, и мы приняли все меры, чтобы
облегчить вам переход из вашего мира в наш. Сегодня же я отвезу вас к моему
отцу, а когда вы освоитесь, то увидите вес, что захотите увидеть.
- Я вам очень благодарен, - сказал Волгин, - за заботу обо мне. Но
скажите, где находится это здание? В какой стране и части света?
- На острове Кипр, - ответил Люций.
- На Кипре? - удивился Волгин. - Но вы говорили, что я нахожусь в
Советском Союзе?
- Тогда я не мог ответить иначе. Но я сказал правду. Любое место на
Земле можно назвать бывшим Советским Союзом. Вас перевезли сюда три года
назад. Раньше вы находились в нашей лаборатории, расположенной на
территории бывшей России.
- В каком месте?
- Там, где раньше находился город Малоярославец.
- Находился? Значит, сейчас его уже нет?
- Его не существует уже давно. Я узнал, как он называло опять-таки
предвидя ваш вопрос.
- А город У...? - спросил Волгин. - Он тоже не сущее больше?
- Я не слыхал такого названия, - ответил Люций, - Вы там жили?
- Там умерла моя жена, - ответил Волгин, - И там находилась ее могила.
Он опустил голову на руки и долго сидел так. Чувство тоски и страха с
огромной силой нахлынуло на него. Города исчезли с лица Земли, а он,
Волгин, живет вопреки всем законам природы как будто не прошло бесконечно
долгое время. Прежняя жизнь казавшаяся ему такой близкой, ушла вдруг
куда-то далеко в темную бездну минувшего, и каждой клеточкой своего
существа Волгин ощутил, что оторван от нее силой более непреодолимой, чем
смерть, силой прошедшего времени. Смерть отпустила его обратно, время не
отпустит. Никакие достижения науки не вернут его в привычный любимый мир,
утраченный навсегда.
Волгину вдруг захотелось вскочить и потребовать от Люция, чтобы он
вернул его к прежнему состоянию спокойствия и беспамятства, где нет и не
будет воспоминаний о прошлом и тоски по нему. Но порыв этот мелькнул и
погас. Сильная воля легко справилась с секундным малодушием. Волгин отнял
руки от лица и встал
- Я кажусь вам смешным, должно быть? - сказал он с принужденной
улыбкой. - Но, право, я не могу совладать со своим волнением. Не так просто
выйти к людям прямо из могилы. Ваши дети будут бояться меня, как
привидения.
Люций не улыбнулся этой вымученной шутке. Он сам волновался не меньше
Волгина. С какой-то необычайной ясностью он понял, какой момент они сейчас
переживают. Перед ним стоял человек, вырванный буквально "с того света",
человек, родившийся и живший в далекие, ставшие достоянием истории времена,
живой представитель легендарных людей, заложивших первые камни в здание
современного мира.
Одетый в современный костюм, с чисто выбритым лицом, Волгин показался
Люцию совсем другим. Мелькнуло воспоминание о сморщенном, высохшем теле,
плавающем в стеклянном ящике раствором...
Подчиняясь влечению сердца, Люций стремительно подошел и обнял
Волгина. И тот ответил на это объятие. Люди разных времен, они были дети
одной Земли.
И когда они оторвались друг от друга, то оба поняли, что это объятие
было необходимо им обоим, что они давно уже бессознательно стремились к
нему.
- Мне девяносто лет, - взволнованно сказал Люций. - Я дал тебе,
Дмитрий, вторую жизнь. Позволь же мне считать тебя моим сыном.
- Мне было тридцать девять лет, когда я умер, - ответил Волгин. - И
хотя я родился почти на две тысячи лет раньше тебя, ты имеешь право
называться моим отцом. Если ты этого хочешь, то я с радостью согласен. Мой
первый отец умер, когда я был ребенком, и я его не помню.
Люций вынул из кармана маленькую коробочку.
- По желанию всего человечества, - сказал он, - возвращаю награду,
которая тебе принадлежала. Ее изъяли из музея, чтобы вернуть владельцу.
Он вынул из коробочки Золотую Звезду на красной муаровой ленточке и
прикрепил се к костюму Волгина тем же жестом, каким сделал это давно
умерший полководец на поле Великой Отечественной войны.
И так подействовал на Волгина вид хорошо знакомой звезды, каким-то
чудом сохранившейся в течение веков, что он как-то сразу совсем успокоился.
- Идем! - сказал он. - Войдем в новый для меня мир.
- Постарайся полюбить его, - сказал Люций.
- Я его уже люблю. Это тот мир, к которому мы стремились, за который
боролись и умирали.
Скрытая в стене дверь раздвинулась.
Сразу за ней стоял Ио, протягивая обе руки навстречу Волгину.
- От всей Земли, - сказал он, - приветствую ваш приход к нам.
- Спасибо! - ответил Волгин, обнимая старого ученого. - Спасибо за
все, что вы для меня сделали.
Переход через зал, наполненный машинами и аппаратами, установленными
только для того, чтобы вернуть ему жизнь и здоровье, прошел для Волгина
незамеченным. Он ничего не видел. С непреодолимой силой его влекло вперед -
выйти из-под крыши на простор мира.
И вот беззвучно раздвинулась другая дверь.
Горячей синевой резануло по глазам воскресшего человека.
Впервые после перерыва в тысячу девятьсот лет Волгин увидел небо и
сверкавший на нем диск Солнца.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
СОВРЕМЕННИКИ
Глава первая
1
Земля меняет свое лицо. Море - никогда!
Оно оставалось таким же, каким было во все эпохи и времена.
Неизменное, оно присутствовало при всей истории человечества, населявшего
его берега. Оно видело плоские галеры финикийцев, сменившиеся затем
галерами греков. Оно оставалось таким же во все века владычества Рима,
видело мавританскую культуру и крестовые походы. Оно присутствовало при
падении Византийской империи, качало на своей могучей груди победоносные
турецкие корабли и равнодушно поглощало их в сражении при Лепанто. Оно
видело Абукирский и Трафальгарский бой, похоронив в темной глубине и
французские, и английские корабли. Стальные громады броненосцев двадцатого
века исчезали в волнах с такой же легкостью, как и деревянные корабли
римлян. Из года в год, долгие века, море собирало богатую дань с
человечества - дань кораблями, людьми, кровью...
Но жизнь шла вперед, и человек победил стихию. Прекратилась дань
кровью. Все реже и реже доставались морю и люди Исполинские лайнеры
смеялись над яростью волн.
В третьем веке коммунистической эры люди окончательно покинули морс.
Безграничная и свободная стихия воздуха стала их единственным путем
сообщения.
И полторы тысячи лет море пустынно. Изредка появляются на его
поверхности изящные яхты любителей морских прогулок или какой-нибудь
арелет, повинуясь капризу сидящего в нем человека, опустится на воду и
скользит по ней, напоминая своим видом грозное оружие прошлого - торпеду.
Исчезли огромные корабли, забылась морская профессия само слово
"моряк" стало незнакомо людям.
Но море оставалось все тем же...
Неумолчно шумит извечный прибой. Одна за другой приближаются к берегу
сине-зеленые волны, становятся выше, одеваются гребнем белой пены и, с
замирающим гулом обрушившись на прибрежную гальку откатываются обратно,
уступая место следующим.
Волна за волной!
Годы, века, тысячелетия!
"Так было, есть и будет", - подумал Волгин.
Он сидел в чем-то вроде шезлонга на обширной террасе, увитой зеленью
дикого винограда, и, опустив на колени книгу, задумчиво следил за
неустанной игрой прибоя. Прибой был такой же, как и в двадцатом веке.
Только он, да еще небо над головой оставались прежними. Все остальное
изменилось
Дом и терраса выстроены не из дерева и не из камня. Мебель и все
предметы домашнего обихода сохранили только назначение, но не форму.
Растительность, росшая в саду, вокруг дома, какая-то иная - крупнее и
выглядит более сочной. Книга, которую он читает, по внешнему виду такая же,
как книги его юности, но написана в несуществовавшем раньше языке.
Все изменилось, все стало другим за те тысячу девятьсот лет, которые
он пролежал в своей могиле. Все похоже на прежнее, но все глубоко иное.
Волгин часами смотрел на водную равнину, уносясь мыслями в далекое, а
для него такое близкое, прошлое. Возникали перед ним образы давно умерших
близких, появлялись города и села, дороги и мосты, поезда и пароходы, вся
многообразная техника родного века, пусть примитивная и убогая с
современной точки зрения, но милая и дорогая сердцу. Незаметно Волгиным
овладейте грустное настроение, но он старался не поддаваться ему. Так и
сегодня, почувствовав смутную тоску, он отвернулся от моря и вновь взялся
за книгу.
Он читал историю техники. Талантливо написанная книга была
предназначена для детей, и Волгин, никогда не имевший больших знаний по
технике даже своего века, выбрал ее, так как не без оснований считал, что
не справится с более серьезным сочинением. Произведение неизвестного
автора - в заголовке не стояло никакого имени - в популярной форме
описывало технические средства, которыми пользовались люди начиная с
пятнадцатого века христианской эры и до настоящего времени.
С особым интересом Волгин прочел описание техники двадцатого века,
внимательно следя за критическими замечаниями автора. Они были просты и
легко понятны, становилось даже странным, что все это не пришло в голову
инженерам и ученым его века. Но Волгин понимал, что само собой разумеющееся
в тридцать девятом веке не могло быть известно в двадцатом.
"Но ведь я же понимаю...", - думал он все же.
Двадцать первый век не доставил Волгину особых трудностей, но дальше
дело пошло хуже. Наука и техника развивались стремительно. Чем дальше читал
Волгин, тем больше крепло в нем убеждение, что даже детская книга слишком
трудна для него. И это происходило не по вине автора, а только потому, что
у Волгина было знаний по самым основам излагаемого предмета.
"Как жаль, - думал он, - что я юрист, а не инженер! Видимо придется
взяться за учебники начальной школы".
В языке Волгин не испытывал никаких затруднений. За четыре месяца
пребывания в доме Мунция на берегу Средиземного моря он изучил современный
язык так, что мог свободно говорить и читать на нем. Основу этого языка
составлял русский. Грамматика его была проста и логична. Хорошо зная
немецкий и французский языки, Волгин легко и быстро перешел на современный,
чем вызвал искреннее удивление своего учителя Мунция.
Старому историку представился редкий случай проверить знание им
прежних языков, которые он изучал не в живой речи, а только по книгам. И
они часто разговаривали по-немецки и по-французски.
Волгин знал, что теперь на Земле существует еще один язык - восточных
народов, смесь китайского, японского и индийских наречий. Он был в
употреблении там, где когда-то находились государства Юго-Восточной Азии,
древняя культура которых не могла исчезнуть даже за два тысячелетия. Но и
там все понимали "официальный" язык Земли.
Волгин старался не только говорить, но и думать на новом языке, и это
ему удавалось. Он все реже ловил себя на том, что думает по-русски. Он
знал, что родной язык никогда ему не понадобится.
Против воли, почти бессознательно, Волгин относился ко всему, что его
окружало, с затаенным чувством ревности, но не мог не признать, что по
богатству и выразительности новый язык оставлял далеко позади все старые.
Как только Волгин почувствовал, что достаточно хорошо он. дел языком,
он взялся за историю общества, которая, естественно, интересовала его
больше всего остального. Он узнал, что произошло на Земле после его первой
смерти (Волгин называл свою смерть в Париже первой, потому что рано или
поздно должна была наступить вторая). По этому вопросу ему не пришлось
прочесть почти ни одной книги. Их заменили беседы с Мунцием, который,
рассказывая о прошлом, иллюстрировал эти рассказы историческими и
хроникальными фильмами, получаемыми специально для Волгина из Центрального
архива планеты.
Подавляющее большинство этих фильмов были цветными и объемными, только
самые древние, современные Волгину, - черно-белыми, плоскими картинами его
юности.
Благодаря фильмам Волгин не только слушал, но и мог видеть историю,
как бы оживавшую перед его глазами. Он видел людей, живших после его смерти
и в то же время задолго до настоящего времени, и это создавало странную
путаницу в его представлениях о них. Для современного мира это были люди
прошлого, но для Волгина они оставались людьми будущего.
Техника кино не имела ничего общего с тем, что знал Волгин.
Отсутствовал привычный экран. Фильм демонстрировался в обыкновенной комнате
с обыкновенной мебелью. Аппарат представлял собой небольшой металлический
ящик, который ставился не позади, а впереди зрителей.
Свет не тушился. Демонстрация шла при обычном освещении, исходящем
неизвестно откуда. Казалось, что этот свет испускают сами стены и потолок
комнаты.
Из книги, которую Волгин читал сейчас, он знал, что "век
электричества" закончился вскоре после его первой смерти, сменившись
"атомным веком", за которым последовали другие, со все более и более
непонятными названиями. В восемьсот шестидесятом году Новой эры вся техника
основывалась на энергии неизвестных и совершенно уже непонятных Волгину
"катронов".
Мунций закладывал в аппарат кассеты, напоминавшие Волгину, которые в
его время служили для фотоаппаратов типа "ФЭД". Потом он садился рядом с
Волгиным, и сеанс начинался.
Исчезал, становился невидимым аппарат и сама комната, где они
находились. С полной иллюзией действительности появлялись действующие лица
фильма, окружавшая их обстановка, леса, горы, просторы океана, реки и
озера. Невозможно было отделаться от впечатления, что видишь настоящих
людей и природу, а не их изображения, когда в двух шагах волновалась
людская толпа или открывался широкий простор моря, слышался шум волн и лицо
обвевал морской ветер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48