Сводчатое фойе дома, английский парк, границы которого были четко обозначены стальной оградой…
Диего вышел из машины, подал Мелани руку и, открыв парадные стеклянные двери, торжественно произнес:
– Добро пожаловать!
Мелани вошла. Каменные стены и сводчатый каменный потолок образовывали огромное пространство для взмывающей вверх парадной лестницы белого мрамора, покрытой толстым мягким ковром, в котором ноги утопали, как во мху. Наверху ступеньки грациозно разбегались в две стороны. Мягкий свет, проходя через цветную стеклянную крышу, скапливался на старом длинном, как театральный занавес, бархате, висевшем вдоль стен. Звук шагов, эхом отражающийся на паркетном полу, смешивался с глухим отдаленным шумом, обычно царящим в домах, где хозяева составляют изнеженное меньшинство среди прислуги.
– Мама должна быть здесь, – сказал Диего, открывая одну из дверей.
Мелани увидела огромные окна с богатыми занавесками, стены, украшенные резьбой по дереву с изящными золотыми линиями на белом фоне, в центре комнаты, на полу, персидский ковер с причудливым геометрическим узором и блеск меди на сделанной из дорогого дерева антикварной мебели. Это было лишь первое впечатление от мимолетного взгляда, а потом Мелани заметила в дальнем углу комнаты возле камина Марию Сантос.
Миссис Сантос была, как всегда, в дорогом наряде от Шанель: костюм из тяжелой голубой шерсти, шелковая блузка, только на этот раз бледно-розового цвета, жемчуг, ее обычная прическа и все та же холодная улыбка, которой она награждала Мелани в Нью-Йорке. Миссис Сантос величественно сидела в кресле эпохи Людовика XIV, ее рука лежала на коленях элегантно сложенных ног. Огонь камина красным светом отражался в массивной золотой цепи, охватывающей ее запястье.
– Я так рада видеть вас снова, Мелани, – проговорила она сладким голосом, завладев рукой гостьи.
Если бы Мелани была больше посвящена во все существующие в мире Диего мудрости общения, ей должен был бы польстить этот ласковый жест и простой светский поцелуй. Мелани предполагала, что их взаимные приветствия ограничатся легким рукопожатием и что поцелуи свидетельствуют об определенном уровне близости. Но эти утонченные светские игры были не знакомы ей до сих пор, и поэтому Мелани никак не могла понять, что ей делать с протянутой к ней рукой миссис Сантос, которая еще некоторое время находилась в этом неловком подвешенном состоянии, а затем медленно возвратилась на прежнее место.
– Вы хорошо долетели? – спросила она.
– Да, полет был прекрасный. Благодарю вас.
– Это великолепно – быть молодой, вы изумительно выглядите после ночи, проведенной в самолете, – продолжала светскую беседу миссис Сантос. Настало время для лести, и Мелани поняла, что теперь ее черед делать комплименты миссис Сантос; эта задача усложнялась еще и тем, что надо было сказать несколько восторженных слов по поводу дома, в котором она оказалась. Мелани окончательно растерялась и, остановив свой рассеянный взгляд на огромной картине, сказала:
– Это по-настоящему прекрасная работа.
С большого холста в позолоченной раме на Мелани смотрела изображенная в полный рост девушка примерно двадцати лет в изысканном вечернем платье с бриллиантовым ожерельем на шее.
– О, это тетя Мими. Флеминг нарисовал ее портрет в Париже. Она построила этот дом, – небрежно бросила миссис Сантос.
В холле послышались голоса.
– Это, должно быть, мой муж. Он любит приходить на ленч домой, когда позволяет работа, – объяснила миссис Сантос, вежливо подавляя всякую возможность думать, что такой чести могла быть удостоена гостья, подобная Мелани.
Дверь открылась, и на пороге появился Амилькар Сантос.
Он вошел в комнату, как человек, ожидающий полного внимания к своей персоне; и непонятно было, откуда такая уверенность и присутствие духа, ибо отнюдь не внешние данные являлись тому причиной: он был невысок ростом и совершенно не красив. И, хотя он был смугл и черноволос, это нисколько не украшало его, а даже наоборот – создавало вокруг него мрачную ауру гнетущей враждебности, вселяющей ужас, и, казалось, недоброжелательность, крайняя озлобленность – единственные чувства, присущие ему. Трудно было представить этого человека улыбающимся, но если все-таки допустить такую возможность, то его улыбка должна была быть не более чем заученным движением губ. И казалось, ничто не может озарить эти глаза, непроницаемые, как темное матовое стекло. У него был цвет лица богатого мужчины с нежной кожей, которую бреют по утрам другие и успокаивают после этого теплым полотенцем, и, конечно же, одежда соответствовала его положению в обществе. Но, несмотря на все это, Мелани показалось, что мистер Сантос не очень вписывается в окружающую обстановку, что, скорее, миссис Сантос можно было считать полноправным членом этого высшего света, скорее, миссис Сантос принадлежала к элите общества, а мистер Сантос был лишь ее отражением.
Амилькар устремил на Мелани свой пристальный взгляд.
– Вы хорошо долетели? – Его английский не был столь хорош, как у жены или сына, но не это поразило Мелани в приветственных словах хозяина дома, а голос – хриплый, гнусавый, который становился еще неприятнее, оттого что был слишком низким. Никогда в жизни не слышала Мелани ничего подобного.
– Да, спасибо. Я так взволнована, оказавшись здесь. У вас великолепный дом… – начала Мелани, но вдруг резко замолчала, поняв, что ее слова отлетают от мистера Сантоса, как от стенки горох.
Амилькар повернулся к Марии.
– Ленч готов? – спросил он.
– Ты думаешь, она заставит нас поволноваться?
Мария Сантос на мгновение застыла, перестав втирать в лицо ночной крем, и наградила своего мужа насмешливым взглядом.
– Она уже начала нас волновать с того самого момента, как Диего бросил из-за нее Веронику, – ответила Мария.
– Ты должна предложить ей деньги, – не унимался Амилькар.
– Это твой способ все улаживать, – вздохнула Мария. – У меня есть ощущение, что деньги здесь не помогут, и именно поэтому она опасна. Но мы можем выиграть время.
– Ты ошибаешься. Чем дольше это тянется, тем сложнее нам будет разрушить их связь.
Мария закрыла баночку с кремом и стала промокать салфеткой избыток крема на лице.
– Это не дело, Амилькар. Мы не должны слишком сильно давить на Диего. Она может выкинуть что-нибудь, что заставит его жениться на ней.
Амилькар мерил шагами комнату.
– Мы должны избавиться от нее. И я собираюсь сделать это завтра, – вынес он свое решение после недолгого раздумья.
– Ты что, рехнулся? Диего не круглый идиот, и к тому же ты забываешь, что он обожает ее. Он может стать очень опасным, если настроить его против нас, – резко возразила Мария.
– Что бы я ни сказал, тебе все не нравится, – зло прошипел Амилькар.
Мария ничего не ответила, а лишь продолжала терпеливо втирать крем в кожу лица.
На протяжении следующих дней Мелани не раз слышала о связях, существующих между старинным креслом и гобеленом, висевшим в одной из комнат дома, с одним или другим родственником многочисленной семьи Сантос. Кровь могущественных Сантосов текла в жилах удивительного множества людей, и не было ничего необычного в том, что для характеристики огромной сети родственных отношений, кажущихся постороннему человеку такими далекими, в разговорах часто использовали слова „дядя" и „тетя". И если еще две недели назад в Нью-Йорке родственный вопрос не казался Мелани столь важным, то сейчас, проведя несколько дней в Буэнос-Айресе, она поняла, что он неизбежен. И еще деньги, эта проблема постоянно преследовала ее: кому они принадлежат, кто сделал их, кто вложил их… В разговорах об этом все отдавали должное какому-то Джо и его команде. Мелани знала, что „двойной цикл" – это процесс, когда деньги вкладывают сроком на несколько дней или недель сначала в одну компанию, а затем перекладывают в другую, с целью получить наибольшую выгоду. Мужчину со странным прозвищем Американец все считали богом экономики, он был современным Мерлином в вопросах бизнеса и стал великим архитектором экономического бума. Благосостояние выставляли напоказ, как рельефную мускулатуру во время пляжного сезона, и, неизменно рассказывая о новом приобретении – особняке, яхте или самолете, – говорили о цене. Только доллары. Эти люди бросались в разговорах фантастическими суммами, измерявшимися в миллионах, часто прибегая к небрежному выражению „зеленая бумажка".
Мелани нравилось ее маленькое путешествие. Она заинтриговала всех. Она была белокурой, зеленоглазой и к тому же американкой, что делало ее втройне экзотичной в этой стране, плюс ко всему благодаря Диего она была красиво и со вкусом одета. Но полностью обезоруживало и делало всех слабыми и ничтожными перед ней то обстоятельство, что она была девушкой Диего Сантоса, или даже более того – его будущей женой. Сама Мелани не могла чувствовать себя частью этого изысканного общества, но еще больше ее беспокоило то, что она не была его частью. Мелани понимала, что, несмотря ни на что, она осталась все той же секретаршей из Нью-Йорка, живущей в однокомнатной квартирке и владеющей всего лишь четырьмя парами обуви и несколькими дешевыми платьями. Диего поощрял ее старания полностью войти в его жизнь, стать частью того общества, к которому сам принадлежал, но Мелани, открывая для себя этот мир, все больше и больше мучительно осознавала, почему их женитьба так нежелательна для его близких.
Постепенно Мелани качала привыкать к семье Сантосов. Она стала понимать их лучше и со временем научилась разбираться в запутанной сети их родственных отношений. Амилькар считался только с мнением Марии, он гордился своей женой так, как будто она была его редкой антикварной мебелью; но гордости за сына он, казалось, не испытывал абсолютно никакой. В лучшем случае он удостаивал Диего снисходительными поучениями, но, как правило, это была лишь его манера общения. Что касается Марии Сантос, то она, как истинная мать, постоянно беспокоилась об аппетите любимого сыночка и о его несуществующей бледности.
Неожиданно для себя Мелани обнаружила, что она не единственная, в кого Амилькар вселял такой панический ужас. Это чувство испытывал каждый, начиная от слуг и заканчивая друзьями, часто бывавшими в доме. Каждый, кто хоть раз в жизни встречался с этим человеком, попадал под власть его гнетущих чар; и Мелани, которую мистер Сантос редко удостаивал словом, не была исключением. Его враждебность по отношению к ней лишала ее последней надежды, но, с другой стороны, она была благодарна судьбе за такое невнимание. Это избавляло ее от необходимости слышать лишний раз скрипучий голос этого человека, от которого пробирала дрожь.
Диего объяснил Мелани, что столь неприятный голос отца – это результат запущенного им в юности хронического свища, который со временем привел к полипу голосовых связок. Это доставляло Амилькару Сантосу мучительные боли, и именно из-за этого Диего вынужден был вести дела отца в Нью-Йорке. „Если бы не его ужасный голос, мы бы никогда не встретились", – часто шутил Диего.
И, сидя сейчас после роскошного обеда в гостиной вместе с другими гостями, Мелани почувствовала, что сразу после того, как Амилькар принес свои извинения и ушел спать, напряжение, царившее в комнате, слало.
Мелани была счастлива – это ее последний вечер в городе и завтра вместе с Диего они уедут в деревню, одни.
– Этот комод великолепен, Мария, – сказал один из гостей, энергичный мужчина лет пятидесяти. – В следующий раз, когда вы будете в Мадриде, я покажу вам пару других. Они принадлежат моему хорошему другу де ла Монтесу. Он может продать их вам.
Мария, перебирая тонкими пальцами жемчужное ожерелье, украшавшее ее шею, мельком взглянула на комод эпохи Людовика XV и сладко улыбнулась.
– Это так мило с твоей стороны, Панчо. Он принадлежал тете Жозефине, – томно ответила она, как если бы данный вопрос действительно интересовал ее. – Я слышала, у вас здесь много работы, – продолжала она голосом, вернувшим свою обычную оживленность.
– О, мелочи, всего лишь маленькие благотворительные акции. Я строю здесь новый детский приют…
– Это удивительно, встретить в наши дни человека, занимающегося таким делом, сохранившего уверенность после этих ужасных времен перонизма, – восторженно заметила Мария. – Многим мы обязаны нашему правительству. Нам нужны были законы и порядок, которые нам дали военные. Мы должны благодарить Бога за такую милость.
– А еще они принесли нам смерть тысяч ни в чем не повинных людей и смерть моей сестры, – резко бросила девушка, сидевшая рядом с Диего.
Холодный ужас обрушился на комнату после ее слов.
– Ты повторяешь чистейшую чушь, Инес, – спокойно проговорила Мария, но в ее голосе чувствовалось настойчивое нежелание продолжать тему. – Никто не был убит. Это все лживая пропаганда. Распространили слух, что людей убивают в тюрьмах, а на самом деле они либо скрываются, либо спокойно живут в другой стране.
Когда Инес говорила, в ее голосе и выражении лица чувствовалась неподдельная злость, но Мелани не смогла понять ни слова из ее речи, так как девушка говорила на испанском. Мелани показалось, что она пару раз слышала в разговоре имя „Марина" и что-то вроде слова „убийцы", и тогда она неожиданно вспомнила маленькую статью в нью-йоркской газете о зверствах, творившихся в Аргентине. Тогда Мелани лишь мельком пробежала глазами это сообщение, а может быть, лишь прочитала заголовок, и сейчас, слушая этот непонятный разговор, жалела о том, что в свое время не обратила большего внимания на статью. Спор продолжался. Мария была абсолютно спокойна, чего нельзя было сказать об Инес. Голос девушки уже почти перешел на крик, ее щеки пылали, а руки были плотно сжаты в кулаки, и в конце концов она внезапно встала и, сказав всем „спокойной ночи", резко вышла из комнаты.
– О, дорогая, посмотри, как поздно, а мне завтра вставать ни свет ни заря, – простонал Панчо, поднимаясь с кресла под дружный гул согласия остальных гостей. Все присутствующие собрались вокруг Марии, чтобы сказать ей „до свидания" и „спасибо за прекрасный вечер". После нескольких минут взаимных комплиментов гости в сопровождении Диего покинули гостиную. Мелани не нравилась перспектива остаться с миссис Сантос наедине после только что разгоревшегося спора, но, последуй она за Диего, это могли воспринять как излишнее усердие в исполнении роли хозяйки дома. И, не желая давать Марии лишний повод для расстройства, Мелани решила остаться на месте.
– Итак, завтра вы уезжаете за город, – сказала Мария, а Мелани продолжала восхищаться самообладанием этой женщины, ни в голосе, ни в лице которой не отразилось никакого беспокойства по поводу сцены, произошедшей минуту назад.
– Я нахожусь в предвкушении этого события. Диего говорит, что там замечательно.
Мелани хотелось сказать что-нибудь приятное и, вспомнив слова из разговора с Диего об усадьбе, который они вели в машине по дороге из аэропорта, Мелани произнесла:
– Мне было очень жаль услышать, что вы не можете поехать с нами. Диего сказал, что вы не любите это место, потому что оно напоминает вам о вашем детстве.
На мгновение взгляд миссис Сантос стал свирепым, похожим на взгляд ее мужа, отчего Мелани пришла в тихий ужас, но уже через секунду ее лицо обрело обычное стеклянное, безжизненное спокойствие.
Диего на цыпочках возвращался из комнаты Мелани, как вдруг услышал звук открывающейся двери в другом конце коридора.
– Диего, подойди сюда, – властным громким шепотом позвала его мать.
Послушный сын проследовал в комнату родителей, где у изголовья кровати Амилькара сидела Мария. Она уже была в пеньюаре, но Амилькар оставался все еще при полном параде.
– Мне не очень нравится ждать полночи, пока ты закончишь наслаждаться любовными играми, – резким тоном начал разговор с сыном Амилькар. – Ты знаешь, что нам не нравится эта девочка, но ты притащил ее сюда, несмотря ни на что, и еще имеешь наглость заниматься с ней любовью под крышей дома твоей матери… – Он уже почти кричал.
– Амилькар, пожалуйста, не будь столь грубым, – вмешалась Мария, нервно растирая виски кончиками пальцев. – Неужели мы не можем поговорить спокойно. Я пыталась найти тебя раньше, Диего, но тебя не было в твоей комнате. Я не хотела поверить, что ты можешь быть столь безрассудным, чтобы вести свою подругу в Сан-Матиас. И, конечно , я поделилась этим с твоим отцом.
– Мы едем в Лас-Акесиас, а не в Сан-Матиас. Как ты могла подумать, что я настолько глуп.
– Потому что у нас есть жизненный опыт и он нам подсказывает, что ты можешь быть слишком глуп, если мы с матерью не следим за тобой, – проворчал Амилькар.
– Сегодня вечером она заявила, что вы собираетесь туда, – настаивала на своем Мария.
– Мелани даже не знает, что существует Селта, не говоря уже о Сан-Матиасе, – пытался оправдаться Диего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Диего вышел из машины, подал Мелани руку и, открыв парадные стеклянные двери, торжественно произнес:
– Добро пожаловать!
Мелани вошла. Каменные стены и сводчатый каменный потолок образовывали огромное пространство для взмывающей вверх парадной лестницы белого мрамора, покрытой толстым мягким ковром, в котором ноги утопали, как во мху. Наверху ступеньки грациозно разбегались в две стороны. Мягкий свет, проходя через цветную стеклянную крышу, скапливался на старом длинном, как театральный занавес, бархате, висевшем вдоль стен. Звук шагов, эхом отражающийся на паркетном полу, смешивался с глухим отдаленным шумом, обычно царящим в домах, где хозяева составляют изнеженное меньшинство среди прислуги.
– Мама должна быть здесь, – сказал Диего, открывая одну из дверей.
Мелани увидела огромные окна с богатыми занавесками, стены, украшенные резьбой по дереву с изящными золотыми линиями на белом фоне, в центре комнаты, на полу, персидский ковер с причудливым геометрическим узором и блеск меди на сделанной из дорогого дерева антикварной мебели. Это было лишь первое впечатление от мимолетного взгляда, а потом Мелани заметила в дальнем углу комнаты возле камина Марию Сантос.
Миссис Сантос была, как всегда, в дорогом наряде от Шанель: костюм из тяжелой голубой шерсти, шелковая блузка, только на этот раз бледно-розового цвета, жемчуг, ее обычная прическа и все та же холодная улыбка, которой она награждала Мелани в Нью-Йорке. Миссис Сантос величественно сидела в кресле эпохи Людовика XIV, ее рука лежала на коленях элегантно сложенных ног. Огонь камина красным светом отражался в массивной золотой цепи, охватывающей ее запястье.
– Я так рада видеть вас снова, Мелани, – проговорила она сладким голосом, завладев рукой гостьи.
Если бы Мелани была больше посвящена во все существующие в мире Диего мудрости общения, ей должен был бы польстить этот ласковый жест и простой светский поцелуй. Мелани предполагала, что их взаимные приветствия ограничатся легким рукопожатием и что поцелуи свидетельствуют об определенном уровне близости. Но эти утонченные светские игры были не знакомы ей до сих пор, и поэтому Мелани никак не могла понять, что ей делать с протянутой к ней рукой миссис Сантос, которая еще некоторое время находилась в этом неловком подвешенном состоянии, а затем медленно возвратилась на прежнее место.
– Вы хорошо долетели? – спросила она.
– Да, полет был прекрасный. Благодарю вас.
– Это великолепно – быть молодой, вы изумительно выглядите после ночи, проведенной в самолете, – продолжала светскую беседу миссис Сантос. Настало время для лести, и Мелани поняла, что теперь ее черед делать комплименты миссис Сантос; эта задача усложнялась еще и тем, что надо было сказать несколько восторженных слов по поводу дома, в котором она оказалась. Мелани окончательно растерялась и, остановив свой рассеянный взгляд на огромной картине, сказала:
– Это по-настоящему прекрасная работа.
С большого холста в позолоченной раме на Мелани смотрела изображенная в полный рост девушка примерно двадцати лет в изысканном вечернем платье с бриллиантовым ожерельем на шее.
– О, это тетя Мими. Флеминг нарисовал ее портрет в Париже. Она построила этот дом, – небрежно бросила миссис Сантос.
В холле послышались голоса.
– Это, должно быть, мой муж. Он любит приходить на ленч домой, когда позволяет работа, – объяснила миссис Сантос, вежливо подавляя всякую возможность думать, что такой чести могла быть удостоена гостья, подобная Мелани.
Дверь открылась, и на пороге появился Амилькар Сантос.
Он вошел в комнату, как человек, ожидающий полного внимания к своей персоне; и непонятно было, откуда такая уверенность и присутствие духа, ибо отнюдь не внешние данные являлись тому причиной: он был невысок ростом и совершенно не красив. И, хотя он был смугл и черноволос, это нисколько не украшало его, а даже наоборот – создавало вокруг него мрачную ауру гнетущей враждебности, вселяющей ужас, и, казалось, недоброжелательность, крайняя озлобленность – единственные чувства, присущие ему. Трудно было представить этого человека улыбающимся, но если все-таки допустить такую возможность, то его улыбка должна была быть не более чем заученным движением губ. И казалось, ничто не может озарить эти глаза, непроницаемые, как темное матовое стекло. У него был цвет лица богатого мужчины с нежной кожей, которую бреют по утрам другие и успокаивают после этого теплым полотенцем, и, конечно же, одежда соответствовала его положению в обществе. Но, несмотря на все это, Мелани показалось, что мистер Сантос не очень вписывается в окружающую обстановку, что, скорее, миссис Сантос можно было считать полноправным членом этого высшего света, скорее, миссис Сантос принадлежала к элите общества, а мистер Сантос был лишь ее отражением.
Амилькар устремил на Мелани свой пристальный взгляд.
– Вы хорошо долетели? – Его английский не был столь хорош, как у жены или сына, но не это поразило Мелани в приветственных словах хозяина дома, а голос – хриплый, гнусавый, который становился еще неприятнее, оттого что был слишком низким. Никогда в жизни не слышала Мелани ничего подобного.
– Да, спасибо. Я так взволнована, оказавшись здесь. У вас великолепный дом… – начала Мелани, но вдруг резко замолчала, поняв, что ее слова отлетают от мистера Сантоса, как от стенки горох.
Амилькар повернулся к Марии.
– Ленч готов? – спросил он.
– Ты думаешь, она заставит нас поволноваться?
Мария Сантос на мгновение застыла, перестав втирать в лицо ночной крем, и наградила своего мужа насмешливым взглядом.
– Она уже начала нас волновать с того самого момента, как Диего бросил из-за нее Веронику, – ответила Мария.
– Ты должна предложить ей деньги, – не унимался Амилькар.
– Это твой способ все улаживать, – вздохнула Мария. – У меня есть ощущение, что деньги здесь не помогут, и именно поэтому она опасна. Но мы можем выиграть время.
– Ты ошибаешься. Чем дольше это тянется, тем сложнее нам будет разрушить их связь.
Мария закрыла баночку с кремом и стала промокать салфеткой избыток крема на лице.
– Это не дело, Амилькар. Мы не должны слишком сильно давить на Диего. Она может выкинуть что-нибудь, что заставит его жениться на ней.
Амилькар мерил шагами комнату.
– Мы должны избавиться от нее. И я собираюсь сделать это завтра, – вынес он свое решение после недолгого раздумья.
– Ты что, рехнулся? Диего не круглый идиот, и к тому же ты забываешь, что он обожает ее. Он может стать очень опасным, если настроить его против нас, – резко возразила Мария.
– Что бы я ни сказал, тебе все не нравится, – зло прошипел Амилькар.
Мария ничего не ответила, а лишь продолжала терпеливо втирать крем в кожу лица.
На протяжении следующих дней Мелани не раз слышала о связях, существующих между старинным креслом и гобеленом, висевшим в одной из комнат дома, с одним или другим родственником многочисленной семьи Сантос. Кровь могущественных Сантосов текла в жилах удивительного множества людей, и не было ничего необычного в том, что для характеристики огромной сети родственных отношений, кажущихся постороннему человеку такими далекими, в разговорах часто использовали слова „дядя" и „тетя". И если еще две недели назад в Нью-Йорке родственный вопрос не казался Мелани столь важным, то сейчас, проведя несколько дней в Буэнос-Айресе, она поняла, что он неизбежен. И еще деньги, эта проблема постоянно преследовала ее: кому они принадлежат, кто сделал их, кто вложил их… В разговорах об этом все отдавали должное какому-то Джо и его команде. Мелани знала, что „двойной цикл" – это процесс, когда деньги вкладывают сроком на несколько дней или недель сначала в одну компанию, а затем перекладывают в другую, с целью получить наибольшую выгоду. Мужчину со странным прозвищем Американец все считали богом экономики, он был современным Мерлином в вопросах бизнеса и стал великим архитектором экономического бума. Благосостояние выставляли напоказ, как рельефную мускулатуру во время пляжного сезона, и, неизменно рассказывая о новом приобретении – особняке, яхте или самолете, – говорили о цене. Только доллары. Эти люди бросались в разговорах фантастическими суммами, измерявшимися в миллионах, часто прибегая к небрежному выражению „зеленая бумажка".
Мелани нравилось ее маленькое путешествие. Она заинтриговала всех. Она была белокурой, зеленоглазой и к тому же американкой, что делало ее втройне экзотичной в этой стране, плюс ко всему благодаря Диего она была красиво и со вкусом одета. Но полностью обезоруживало и делало всех слабыми и ничтожными перед ней то обстоятельство, что она была девушкой Диего Сантоса, или даже более того – его будущей женой. Сама Мелани не могла чувствовать себя частью этого изысканного общества, но еще больше ее беспокоило то, что она не была его частью. Мелани понимала, что, несмотря ни на что, она осталась все той же секретаршей из Нью-Йорка, живущей в однокомнатной квартирке и владеющей всего лишь четырьмя парами обуви и несколькими дешевыми платьями. Диего поощрял ее старания полностью войти в его жизнь, стать частью того общества, к которому сам принадлежал, но Мелани, открывая для себя этот мир, все больше и больше мучительно осознавала, почему их женитьба так нежелательна для его близких.
Постепенно Мелани качала привыкать к семье Сантосов. Она стала понимать их лучше и со временем научилась разбираться в запутанной сети их родственных отношений. Амилькар считался только с мнением Марии, он гордился своей женой так, как будто она была его редкой антикварной мебелью; но гордости за сына он, казалось, не испытывал абсолютно никакой. В лучшем случае он удостаивал Диего снисходительными поучениями, но, как правило, это была лишь его манера общения. Что касается Марии Сантос, то она, как истинная мать, постоянно беспокоилась об аппетите любимого сыночка и о его несуществующей бледности.
Неожиданно для себя Мелани обнаружила, что она не единственная, в кого Амилькар вселял такой панический ужас. Это чувство испытывал каждый, начиная от слуг и заканчивая друзьями, часто бывавшими в доме. Каждый, кто хоть раз в жизни встречался с этим человеком, попадал под власть его гнетущих чар; и Мелани, которую мистер Сантос редко удостаивал словом, не была исключением. Его враждебность по отношению к ней лишала ее последней надежды, но, с другой стороны, она была благодарна судьбе за такое невнимание. Это избавляло ее от необходимости слышать лишний раз скрипучий голос этого человека, от которого пробирала дрожь.
Диего объяснил Мелани, что столь неприятный голос отца – это результат запущенного им в юности хронического свища, который со временем привел к полипу голосовых связок. Это доставляло Амилькару Сантосу мучительные боли, и именно из-за этого Диего вынужден был вести дела отца в Нью-Йорке. „Если бы не его ужасный голос, мы бы никогда не встретились", – часто шутил Диего.
И, сидя сейчас после роскошного обеда в гостиной вместе с другими гостями, Мелани почувствовала, что сразу после того, как Амилькар принес свои извинения и ушел спать, напряжение, царившее в комнате, слало.
Мелани была счастлива – это ее последний вечер в городе и завтра вместе с Диего они уедут в деревню, одни.
– Этот комод великолепен, Мария, – сказал один из гостей, энергичный мужчина лет пятидесяти. – В следующий раз, когда вы будете в Мадриде, я покажу вам пару других. Они принадлежат моему хорошему другу де ла Монтесу. Он может продать их вам.
Мария, перебирая тонкими пальцами жемчужное ожерелье, украшавшее ее шею, мельком взглянула на комод эпохи Людовика XV и сладко улыбнулась.
– Это так мило с твоей стороны, Панчо. Он принадлежал тете Жозефине, – томно ответила она, как если бы данный вопрос действительно интересовал ее. – Я слышала, у вас здесь много работы, – продолжала она голосом, вернувшим свою обычную оживленность.
– О, мелочи, всего лишь маленькие благотворительные акции. Я строю здесь новый детский приют…
– Это удивительно, встретить в наши дни человека, занимающегося таким делом, сохранившего уверенность после этих ужасных времен перонизма, – восторженно заметила Мария. – Многим мы обязаны нашему правительству. Нам нужны были законы и порядок, которые нам дали военные. Мы должны благодарить Бога за такую милость.
– А еще они принесли нам смерть тысяч ни в чем не повинных людей и смерть моей сестры, – резко бросила девушка, сидевшая рядом с Диего.
Холодный ужас обрушился на комнату после ее слов.
– Ты повторяешь чистейшую чушь, Инес, – спокойно проговорила Мария, но в ее голосе чувствовалось настойчивое нежелание продолжать тему. – Никто не был убит. Это все лживая пропаганда. Распространили слух, что людей убивают в тюрьмах, а на самом деле они либо скрываются, либо спокойно живут в другой стране.
Когда Инес говорила, в ее голосе и выражении лица чувствовалась неподдельная злость, но Мелани не смогла понять ни слова из ее речи, так как девушка говорила на испанском. Мелани показалось, что она пару раз слышала в разговоре имя „Марина" и что-то вроде слова „убийцы", и тогда она неожиданно вспомнила маленькую статью в нью-йоркской газете о зверствах, творившихся в Аргентине. Тогда Мелани лишь мельком пробежала глазами это сообщение, а может быть, лишь прочитала заголовок, и сейчас, слушая этот непонятный разговор, жалела о том, что в свое время не обратила большего внимания на статью. Спор продолжался. Мария была абсолютно спокойна, чего нельзя было сказать об Инес. Голос девушки уже почти перешел на крик, ее щеки пылали, а руки были плотно сжаты в кулаки, и в конце концов она внезапно встала и, сказав всем „спокойной ночи", резко вышла из комнаты.
– О, дорогая, посмотри, как поздно, а мне завтра вставать ни свет ни заря, – простонал Панчо, поднимаясь с кресла под дружный гул согласия остальных гостей. Все присутствующие собрались вокруг Марии, чтобы сказать ей „до свидания" и „спасибо за прекрасный вечер". После нескольких минут взаимных комплиментов гости в сопровождении Диего покинули гостиную. Мелани не нравилась перспектива остаться с миссис Сантос наедине после только что разгоревшегося спора, но, последуй она за Диего, это могли воспринять как излишнее усердие в исполнении роли хозяйки дома. И, не желая давать Марии лишний повод для расстройства, Мелани решила остаться на месте.
– Итак, завтра вы уезжаете за город, – сказала Мария, а Мелани продолжала восхищаться самообладанием этой женщины, ни в голосе, ни в лице которой не отразилось никакого беспокойства по поводу сцены, произошедшей минуту назад.
– Я нахожусь в предвкушении этого события. Диего говорит, что там замечательно.
Мелани хотелось сказать что-нибудь приятное и, вспомнив слова из разговора с Диего об усадьбе, который они вели в машине по дороге из аэропорта, Мелани произнесла:
– Мне было очень жаль услышать, что вы не можете поехать с нами. Диего сказал, что вы не любите это место, потому что оно напоминает вам о вашем детстве.
На мгновение взгляд миссис Сантос стал свирепым, похожим на взгляд ее мужа, отчего Мелани пришла в тихий ужас, но уже через секунду ее лицо обрело обычное стеклянное, безжизненное спокойствие.
Диего на цыпочках возвращался из комнаты Мелани, как вдруг услышал звук открывающейся двери в другом конце коридора.
– Диего, подойди сюда, – властным громким шепотом позвала его мать.
Послушный сын проследовал в комнату родителей, где у изголовья кровати Амилькара сидела Мария. Она уже была в пеньюаре, но Амилькар оставался все еще при полном параде.
– Мне не очень нравится ждать полночи, пока ты закончишь наслаждаться любовными играми, – резким тоном начал разговор с сыном Амилькар. – Ты знаешь, что нам не нравится эта девочка, но ты притащил ее сюда, несмотря ни на что, и еще имеешь наглость заниматься с ней любовью под крышей дома твоей матери… – Он уже почти кричал.
– Амилькар, пожалуйста, не будь столь грубым, – вмешалась Мария, нервно растирая виски кончиками пальцев. – Неужели мы не можем поговорить спокойно. Я пыталась найти тебя раньше, Диего, но тебя не было в твоей комнате. Я не хотела поверить, что ты можешь быть столь безрассудным, чтобы вести свою подругу в Сан-Матиас. И, конечно , я поделилась этим с твоим отцом.
– Мы едем в Лас-Акесиас, а не в Сан-Матиас. Как ты могла подумать, что я настолько глуп.
– Потому что у нас есть жизненный опыт и он нам подсказывает, что ты можешь быть слишком глуп, если мы с матерью не следим за тобой, – проворчал Амилькар.
– Сегодня вечером она заявила, что вы собираетесь туда, – настаивала на своем Мария.
– Мелани даже не знает, что существует Селта, не говоря уже о Сан-Матиасе, – пытался оправдаться Диего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36