Амилькар всегда говорил, что моя слабость, проявляющаяся тогда, когда речь заходит о Диего, в один прекрасный день приведет нас к беде… – В голосе Марии прозвучала печаль, заставившая Мелани чувствовать себя еще более неуверенно. Она никогда до конца не верила в доброжелательность и любовь Марии к ней, но это не повод для того, чтобы вспоминать старые обиды сейчас, когда Мелани уже твердо решила уехать. Возможно, ее свекровь почувствовала слабость после смерти своего любимого сына.
– Все это больше не имеет никакого смысла, Мария. Вы же знаете: я уезжаю. Вы больше не увидите меня никогда, если хотите, – ответила Мелани, но Мария одарила ее насмешливым взглядом.
– Я даже мысли не допускала, что ты согласишься с этим особенным вопросом, Мелани, но у меня совсем иное мнение по этому поводу. Мы не потеряли времени даром. Игра заканчивается. Мне только хотелось бы знать, как ты узнала о нас? Тебе рассказал Диего?
– Я не понимаю, о чем вы говорите?
Мария вздохнула.
– Глупо постоянно прикрываться обманом. Однажды другие перестанут верить тебе. Ты была достаточно умна, чтобы заметить, что мы слишком богаты, но сейчас ты разочаровываешь меня. Перестань разыгрывать такое удивление! Диего передавал мне твои вопросы насчет того, откуда берутся наши деньги. Он всегда приходил ко мне, когда что-то беспокоило его. У нас не было секретов, у Диего и меня…
Слова Марии, ее тон вызвали в Мелани отвращение к говорившей и желание заставить ее замолчать.
– …И сейчас я не хочу больше никаких тайн между нами. Говорят, правда лучше. Я всегда думала, что правда – это копание в твоем нижнем белье. Это, наверное, более спокойно, но очень немногие люди предпочитают подобный путь. Ты разочаровалась, когда все узнала?
– Я не понимаю, о чем вы! – ответила Мелани резко. Мария отошла к окну.
– Лучше иметь возможность видеть только небо, – пробормотала она, – окружающий ландшафт всегда вызывал во мне неприятные ощущения, как будто меня поймали в ловушку. Особенно тогда, когда больше некуда было идти… Я рассказывала тебе о Саймоне де ла Форсе? Думаю, нет. Он умер около пятнадцати лет назад. Он был сводным братом моей матери; я ненавидела его, но сейчас я нахожу его интересным, у нас много общего. Жизнь того из нашей семьи, кто сумел выжить, подобна жизни шпиона или еврея: ты узнаешь подобных себе даже на расстоянии… – Она кивнула головой, как бы в подтверждение своих мыслей. – Извини, я отошла от темы, а у нас и так мало времени… Саймон был сыном моего деда от индейской девушки, он родился уже после того, как дед стал вдовцом. От жены слабоумный старик имел только дочерей, поэтому он почти рехнулся от радости, когда появился мальчик, женился на его матери. Он умер вскоре после этого. Его новую жену семья не приняла. Саймон возненавидел нас за это, но я не понимаю, как он мог надеяться, что моя мать, тетки станут называть своим братом индейского бастарда. Он вырос с ненавистью ко всем и заявил, что семья его обманула и что он законный наследник всего. Это не совсем так, он, как и все, получил свою долю. Я допускаю, что его земля оказалась не такой хорошей, как поместья других, но по площади она была намного больше. Затем он стал перонистом, и это было началом всех бед для нас… – Монолог Марии был лихорадочным и возбужденным, казалось, она заставляла себя рассказывать свою историю со всеми подробностями. – Мои родители и их родственники были консерваторами, конечно. Через год или два после выборов и победы перонистов все вокруг были уничтожены. Мои родители и родственники потеряли все.
Мария остановилась и перевела дыхание. Она стояла спиной к Мелани, как будто ее присутствие здесь не имело смысла.
– Вначале не было ничего ужасного, – продолжала она. – Мой отец был адвокатом. Он долго не занимался практикой, в этом не было нужды. И тогда он решил, что его работа сможет возместить потери земель, и открыл свое дело. Если бы он был умнее, то понял бы, что никто не даст работу адвокату даже на выгодных условиях, если у того нет поддержки властей. Мы жили, продавая вещи: сначала городской дом, затем ювелирные изделия. Вскоре не осталось ничего. Мы уехали сюда, в Сан-Матиас, потому что никто не хотел покупать поместье: земля в то время обесценилась и была никому не нужна.
Мария на мгновение остановилась, вспоминая те давно прошедшие времена, но потом продолжила вновь.
– Ты знаешь, что было хуже всего? Это нищета. Голод либо заставляет бороться, мобилизуя все силы, либо убивает тебя, подобно некоему яду, с каждым днем незаметно высасывающему твои сони, – так, что ты замечаешь это с опозданием, как замечаешь утечку газа из нагревательного прибора. Спустя несколько лет мой отец умер: сказали – несчастный случай. Саймон де ла Форсе прислал венок из орхидей величиной с дверь; я уверена, этот ублюдок сделал это нам назло, чтобы цветы напоминали о его подлости. В то время он был самым богатым человеком в Аргентине.
Ненависть искрилась в голосе Марии, как если бы описываемые ею события произошли вчера, а не десятки лет назад.
– В то время мне еще не было и двадцати, – продолжала Мария. – В Сальте тогда работал Фернандо. Он был самым красивым мужчиной из всех, кого я встречала до тех пор. Мы любили друг друга. Мой отец предложил, чтобы мы отсрочили свадьбу: мы были слишком молоды, и притом, мне кажется, он был в ужасе от предстоящих расходов на большую свадьбу, надеясь на лучшие времена. Но потом мы уехали из города. Вскоре после смерти отца я получила письмо, где Фернандо написал, что встретил другую девушку, свою настоящую любовь. И я уверена, что это так, – горько улыбнулась Мария. – Эта девушка унаследовала тысячу гектаров сахарного тростника и пять сотен гектаров табачных плантаций от своей матери, а ее отец был крупнейшим машиностроителем в Тукумане и находился в прекрасных отношениях с перонистами. Люди говорили, что свадьба была решена за считанные месяцы…
Мария слегка покачала головой, как бы изумляясь своим собственным словам.
– Итак, я находилась в этом покинутом Богом месте, дом вокруг нас рушился, моя мать сходила с ума, страдая от отсутствия светской жизни, рассказывая мне о званых вечерах, даваемых нашими родственниками в Буэнос-Айресе, на которых она не могла бывать. И вот в это время я встретила Амилькара. Он был довольно известен в местных кругах и уже имел „понтиак", в то время как другие молодые мужчины ездили на лошадях. Есть такая вещь, как удача, ты знаешь, но есть также умение видеть возможности, которые, например, реализовала ты, когда встретила Диего… За два года до этого я не давала Амилькару ни малейшего шанса даже заговорить со мной. О его прошлом никто ничего не знал, говорили лишь, что он родился в Боливии, где-то недалеко от границы. Полагаю, Сальта показалась ему местом, где можно чего-то добиться, и он, будучи еще совсем молодым, приехал сюда. Амилькар казался довольно удачливым во всех отношениях, но я вначале не придавала этому большого значения. Мне лишь было интересно поговорить с кем-то столь необычным, и мне льстило его внимание. Затем я обнаружила, к моему удивлению, что мне нравится встречаться с ним. И знаешь почему? Да потому, что он обожал меня, для Амилькара я стала богиней, а мне был необходим человек, способный вытащить меня из этой ужасной жизни, и во всем Сан-Матиасе больше никого подходящего не было. Даже если бы был другой, более подходящий мужчина, он мог бы подумать, что завладел мной, как своей собственностью, что я у него в долгу, а это не совсем удачная основа супружеской жизни.
Мария вернулась в свое кресло: спина прямая, ноги элегантно скрещены, руки покоятся на коленях, красные складни пончо плавно спускаются к полу… Она казалась похожей на портрет креольской леди художника Деко.
– Извини, что моя история так затянулась, но я уже подхожу к той части, которая непосредственно касается тебя, – произнесла она. – Итак, я вышла замуж за Амилькара, но он лишь спустя несколько месяцев сказал, что занимается кокаиновым бизнесом. В это время я уже была беременна Диего. Амилькар начал заниматься этим делом, когда ему еще не было и двадцати, затем он создал свою собственную торговую сеть. В те дни кокаин не был таким большим бизнесом, поэтому Амилькар также занимался сигаретами, радиоприемниками – всем понемногу, но все это, с его точки зрения, совмещалось, дополняло друг друга и было довольно прибыльным. Оставаться в Сальте стало невозможным; мир широк, и Амилькару надо было развернуть свое дело. Первым шагом был переезд в Буэнос-Айрес, затем сеть нашего бизнеса растянулась до Уругвая, потом до Южной Бразилии. Не думай, что я не вижу твоего неодобрения, Мелани, у тебя очень выразительное лицо. Полагаю, Диего находил его очень привлекательным, я поняла это по его взгляду, когда мы впервые встретились.
Неодобрение было лишь малым оттенком того необъятного гнева, который охватил Мелани в ответ на это признание. Величие ее свекрови, их дом, мебель – все это было построено на деньгах от продажи наркотиков. Но осуществление желания Мелани разразиться бранью в адрес Марии было бы лишним доказательством ее удивления, того, что она впервые об этом услышала, подтверждением шока, а ее свекровь получила бы максимальное удовольствие от полного контроля над ситуацией и судьбой Мелани, которая хотя бы с опозданием поняла, что ее прежняя неприязнь к родителям мужа не была такой уж необоснованной.
– Ты ничего не хочешь сказать? Я ждала, по крайней мере, что ты будешь кричать о своем презрении ко мне. Ты никогда не была похожа на тех, кто выражает свою ненависть молчанием.
– Вы правы, я презираю вас, – ответила Мелани. – Я знала о вашем бизнесе все это время. – Эта ложь подарила Мелани маленькое удовольствие – увидеть реакцию Марии. – Поэтому-то я и хотела уехать и никогда не видеть вас снова. Если бы вы не были родителями Диего, я обратилась бы в полицию.
– Это не привело бы тебя ни к чему хорошему, – заметила Мария с саркастической улыбкой. – Результат был бы тем же, но сейчас ты, по крайней мере, находишься в более комфортабельных условиях. Это Диего рассказал тебе?
Мелани услышала едва сдерживаемое беспокойство в голосе Марии. Соблазн унизить ее, вселить в нее уверенность, что ее обожаемый сыночек так любил свою жену, что смог нарушить семейный секрет, был непреодолимым. – Лгать свекрови сейчас было бы просто наслаждением, но мысль о лжи Диего отравляла его.
– Я узнала сама, – ответила Мелани. – Однажды вечером в Пунта дель Эсте я подслушала ваш разговор с Амилькаром. Семейные привычки быстро усваиваются, как видите.
– Любопытство имеет свои недостатки, Мелани, – сухо заметила Мария. – Ваш друг Эдуардо понял это на своем опыте. Я слышала ваш телефонный разговор.
– И что я говорила Эдуардо?
– Лучше было бы спросить, что Эдуардо сказал тебе. Я думаю о том, что ты сказала о деле в Сальте. „Ты должна уехать сейчас…" Это были его слова, не так ли? Ты все рассказала ему.
Мелани почувствовала озноб, как будто ее окатили ледяной водой. Она поняла, что случилось с Эдуардо, как поняла и то, почему Ремиго ждал сейчас за дверью.
– Теперь, когда мы поняли друг друга, я могу закончить свою историю, – продолжила Мария. – Я также много занималась укреплением наших позиций в общественной жизни в Буэнос-Айресе. У меня здесь было много родственников, но я чувствовала, как мы далеки от них. Они могли бы еще принять меня, но и пальцем не пошевелили бы, чтобы помочь Амилькару. Он замечательный человек, но никто не прочил ему успеха в обществе. В это время Диего учился в школе, он был очень одаренным ребенком… В конце шестидесятых годов в наших делах произошел скачок. Люди начали эмигрировать из стран Латинской Америки в США. У Амилькара было большое количество контрактов, он поставлял продукцию небольшими партиями. Стюардессы брали в то время для перевозки килограмм или два. Затем потребности стали расти, и я обратила внимание мужа на то, что нельзя упускать такую возможность. С тех пор у нас появились клиенты-оптовики, покупающие готовый порошок из лабораторий в Чили. Это было более выгодно, чем покупать сырье в Боливии и изготавливать продукцию здесь. И это приносило нам прибыль в тысячу долларов с одного килограмма чистого кокаина. Когда наш бизнес проник в Нью-Йорк, мы стали получать по шесть тысяч долларов с двух килограммов кокаина. Чуть позже товар достиг непосредственно покупателя, и стоимость повысилась до одной-двух сотен тысяч долларов, но на улицах торговать было глупо: одних убивают, другие попадают в беду… Семидесятые годы были самыми счастливыми для нас. Неожиданно появился постоянный покупатель в Нью-Йорке. Наши собственные пилоты летали с продуктом в Венесуэлу или на Карибские острова. Это огромный, необъятный бизнес, – заключила с гордостью Мария. – Но это всегда риск. Такой, какой представляешь ты, например.
– Я не риск, Мария. Я только хочу уехать домой и забыть все это. Я никому ничего не скажу, – нервно ответила Мелани.
– Легко желать невозможного, – усмехнулась Мария. – Даже если бы я учла это, ты не сможешь ожидать от меня веры в твою осмотрительность. Вряд ли ты сумеешь держать язык за зубами. Сначала Эдуардо Чакас, потом другие.
– Это не то, что вы подумали… – Мелани рассказала все, что она знала о Диего и Марине.
Мария пристально смотрела на нее.
– Это самая невероятная история из всех, какие я слышала, – прошипела она. – Желала бы я, чтобы это было правдой. Марина была убита после допроса секретными службами, она была сожжена и похоронена в общей могиле. Это все, что мы знаем, а мы приложили немало усилий, чтобы выяснить хоть что-то, поверь мне.
– Но Диего говорил мне, что Марина была здесь вместе с „уродом" под присмотром брата Ремиго, – настаивала она.
– Какой урод? Что ты имеешь в виду?
– Ваш брат…
Мария встала.
– Мы отошли от нашей темы, Мелани. Ты чересчур много фантазируешь. Или Диего, не знаю. Это не имеет значения для меня. – Мария подошла к двери и открыла ее. Мелани увидела Ремиго, одетого во все черное. Мария повернулась к ней.
– Прощай, Мелани, – произнесла она. – Я очень сожалею.
– Вы сумасшедшая! – закричала Мелани. – Вы не можете так уйти. Люди начнут спрашивать, где я.
Мария остановилась у двери.
– Полагаю, ты имеешь в виду наших друзей. Но я не могу представить себе никого, кто бы очень забеспокоился, – ответила она. – Они же все приходили проститься с тобой в пятницу, помнишь? Ты исчезнешь, а я скажу, что тебе было необходимо срочно уехать и мы проводили тебя в аэропорт из Лас-Акесиаса. За пару часов секретарша Амилькара оформит документы для полета в Нью-Йорк. Я уверена, что нетрудно заменить фотографию в твоем паспорте. Официально ты покинешь Аргентину, а я буду с наслаждением давать твой старый адрес в Нью-Йорке всем, кто спросит, и буду утешать их, когда они не получат ответов и твой телефон не будет отвечать. Все слышали, как часто люди в Америке переезжают из одного места в другое…
За последние дни Мелани не раз представляла себе свою будущую жизнь на недели и месяцы вперед, но сейчас она могла думать лишь о следующей минуте.
– Я беременна, Мария, и, если вы убьете меня, вы убьете ребенка Диего! – нервно прокричала она.
После ухода Марии Мелани долго в одиночестве стояла у окна, потрясенная услышанным. Лишь спустя какое-то время она смогла прийти в себя и обдумать то, что узнала. Разоблачение Марии, их наркобизнес оказали на Мелани значительно меньшее воздействие, чем она ожидала; Амилькар и Мария вызывали в ней отвращение, полностью разрушив в ее душе ростки доверия и любви. Мелани никогда не любила родителей мужа, скорее, наоборот. И это откровение свекрови помогло ей – теперь у нее появилась реальная причина, чтобы ненавидеть их. Ведь раньше она вынуждена была умерять свое отвращение к ним до всего лишь недружелюбия, и не более того – ради ее любви к их сыну.
Невероятно, чтобы Мария могла лгать о своей собственной дочери, тем более что, как она считала, Мелани спустя несколько минут будет мертва. Поэтому Мелани решила, что Марина действительно была убита. Диего лгал о своей сестре, о своем дяде, и возможные причины его лжи были столь же мучительны для Мелани, как и доказательства того, что он солгал. Он, вероятно, был неискренен с ней во всем.
Мелани вошла в ванную, пустила холодную воду и ополоснула лицо. Расческа все так же лежала на столике, вряд ли Мария стала бы беспокоиться о том, чтобы у ее невестки была собственная расческа с выгравированными инициалами в то время, как она собиралась ее убить. Между костяными зубчиками расчески Мелани заметила несколько длинных волосков красивого каштанового оттенка и неожиданно вспомнила одну фотографию, которую Диего постоянно носил в бумажнике: у Марины были длинные каштановые волосы. Это были ее инициалы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
– Все это больше не имеет никакого смысла, Мария. Вы же знаете: я уезжаю. Вы больше не увидите меня никогда, если хотите, – ответила Мелани, но Мария одарила ее насмешливым взглядом.
– Я даже мысли не допускала, что ты согласишься с этим особенным вопросом, Мелани, но у меня совсем иное мнение по этому поводу. Мы не потеряли времени даром. Игра заканчивается. Мне только хотелось бы знать, как ты узнала о нас? Тебе рассказал Диего?
– Я не понимаю, о чем вы говорите?
Мария вздохнула.
– Глупо постоянно прикрываться обманом. Однажды другие перестанут верить тебе. Ты была достаточно умна, чтобы заметить, что мы слишком богаты, но сейчас ты разочаровываешь меня. Перестань разыгрывать такое удивление! Диего передавал мне твои вопросы насчет того, откуда берутся наши деньги. Он всегда приходил ко мне, когда что-то беспокоило его. У нас не было секретов, у Диего и меня…
Слова Марии, ее тон вызвали в Мелани отвращение к говорившей и желание заставить ее замолчать.
– …И сейчас я не хочу больше никаких тайн между нами. Говорят, правда лучше. Я всегда думала, что правда – это копание в твоем нижнем белье. Это, наверное, более спокойно, но очень немногие люди предпочитают подобный путь. Ты разочаровалась, когда все узнала?
– Я не понимаю, о чем вы! – ответила Мелани резко. Мария отошла к окну.
– Лучше иметь возможность видеть только небо, – пробормотала она, – окружающий ландшафт всегда вызывал во мне неприятные ощущения, как будто меня поймали в ловушку. Особенно тогда, когда больше некуда было идти… Я рассказывала тебе о Саймоне де ла Форсе? Думаю, нет. Он умер около пятнадцати лет назад. Он был сводным братом моей матери; я ненавидела его, но сейчас я нахожу его интересным, у нас много общего. Жизнь того из нашей семьи, кто сумел выжить, подобна жизни шпиона или еврея: ты узнаешь подобных себе даже на расстоянии… – Она кивнула головой, как бы в подтверждение своих мыслей. – Извини, я отошла от темы, а у нас и так мало времени… Саймон был сыном моего деда от индейской девушки, он родился уже после того, как дед стал вдовцом. От жены слабоумный старик имел только дочерей, поэтому он почти рехнулся от радости, когда появился мальчик, женился на его матери. Он умер вскоре после этого. Его новую жену семья не приняла. Саймон возненавидел нас за это, но я не понимаю, как он мог надеяться, что моя мать, тетки станут называть своим братом индейского бастарда. Он вырос с ненавистью ко всем и заявил, что семья его обманула и что он законный наследник всего. Это не совсем так, он, как и все, получил свою долю. Я допускаю, что его земля оказалась не такой хорошей, как поместья других, но по площади она была намного больше. Затем он стал перонистом, и это было началом всех бед для нас… – Монолог Марии был лихорадочным и возбужденным, казалось, она заставляла себя рассказывать свою историю со всеми подробностями. – Мои родители и их родственники были консерваторами, конечно. Через год или два после выборов и победы перонистов все вокруг были уничтожены. Мои родители и родственники потеряли все.
Мария остановилась и перевела дыхание. Она стояла спиной к Мелани, как будто ее присутствие здесь не имело смысла.
– Вначале не было ничего ужасного, – продолжала она. – Мой отец был адвокатом. Он долго не занимался практикой, в этом не было нужды. И тогда он решил, что его работа сможет возместить потери земель, и открыл свое дело. Если бы он был умнее, то понял бы, что никто не даст работу адвокату даже на выгодных условиях, если у того нет поддержки властей. Мы жили, продавая вещи: сначала городской дом, затем ювелирные изделия. Вскоре не осталось ничего. Мы уехали сюда, в Сан-Матиас, потому что никто не хотел покупать поместье: земля в то время обесценилась и была никому не нужна.
Мария на мгновение остановилась, вспоминая те давно прошедшие времена, но потом продолжила вновь.
– Ты знаешь, что было хуже всего? Это нищета. Голод либо заставляет бороться, мобилизуя все силы, либо убивает тебя, подобно некоему яду, с каждым днем незаметно высасывающему твои сони, – так, что ты замечаешь это с опозданием, как замечаешь утечку газа из нагревательного прибора. Спустя несколько лет мой отец умер: сказали – несчастный случай. Саймон де ла Форсе прислал венок из орхидей величиной с дверь; я уверена, этот ублюдок сделал это нам назло, чтобы цветы напоминали о его подлости. В то время он был самым богатым человеком в Аргентине.
Ненависть искрилась в голосе Марии, как если бы описываемые ею события произошли вчера, а не десятки лет назад.
– В то время мне еще не было и двадцати, – продолжала Мария. – В Сальте тогда работал Фернандо. Он был самым красивым мужчиной из всех, кого я встречала до тех пор. Мы любили друг друга. Мой отец предложил, чтобы мы отсрочили свадьбу: мы были слишком молоды, и притом, мне кажется, он был в ужасе от предстоящих расходов на большую свадьбу, надеясь на лучшие времена. Но потом мы уехали из города. Вскоре после смерти отца я получила письмо, где Фернандо написал, что встретил другую девушку, свою настоящую любовь. И я уверена, что это так, – горько улыбнулась Мария. – Эта девушка унаследовала тысячу гектаров сахарного тростника и пять сотен гектаров табачных плантаций от своей матери, а ее отец был крупнейшим машиностроителем в Тукумане и находился в прекрасных отношениях с перонистами. Люди говорили, что свадьба была решена за считанные месяцы…
Мария слегка покачала головой, как бы изумляясь своим собственным словам.
– Итак, я находилась в этом покинутом Богом месте, дом вокруг нас рушился, моя мать сходила с ума, страдая от отсутствия светской жизни, рассказывая мне о званых вечерах, даваемых нашими родственниками в Буэнос-Айресе, на которых она не могла бывать. И вот в это время я встретила Амилькара. Он был довольно известен в местных кругах и уже имел „понтиак", в то время как другие молодые мужчины ездили на лошадях. Есть такая вещь, как удача, ты знаешь, но есть также умение видеть возможности, которые, например, реализовала ты, когда встретила Диего… За два года до этого я не давала Амилькару ни малейшего шанса даже заговорить со мной. О его прошлом никто ничего не знал, говорили лишь, что он родился в Боливии, где-то недалеко от границы. Полагаю, Сальта показалась ему местом, где можно чего-то добиться, и он, будучи еще совсем молодым, приехал сюда. Амилькар казался довольно удачливым во всех отношениях, но я вначале не придавала этому большого значения. Мне лишь было интересно поговорить с кем-то столь необычным, и мне льстило его внимание. Затем я обнаружила, к моему удивлению, что мне нравится встречаться с ним. И знаешь почему? Да потому, что он обожал меня, для Амилькара я стала богиней, а мне был необходим человек, способный вытащить меня из этой ужасной жизни, и во всем Сан-Матиасе больше никого подходящего не было. Даже если бы был другой, более подходящий мужчина, он мог бы подумать, что завладел мной, как своей собственностью, что я у него в долгу, а это не совсем удачная основа супружеской жизни.
Мария вернулась в свое кресло: спина прямая, ноги элегантно скрещены, руки покоятся на коленях, красные складни пончо плавно спускаются к полу… Она казалась похожей на портрет креольской леди художника Деко.
– Извини, что моя история так затянулась, но я уже подхожу к той части, которая непосредственно касается тебя, – произнесла она. – Итак, я вышла замуж за Амилькара, но он лишь спустя несколько месяцев сказал, что занимается кокаиновым бизнесом. В это время я уже была беременна Диего. Амилькар начал заниматься этим делом, когда ему еще не было и двадцати, затем он создал свою собственную торговую сеть. В те дни кокаин не был таким большим бизнесом, поэтому Амилькар также занимался сигаретами, радиоприемниками – всем понемногу, но все это, с его точки зрения, совмещалось, дополняло друг друга и было довольно прибыльным. Оставаться в Сальте стало невозможным; мир широк, и Амилькару надо было развернуть свое дело. Первым шагом был переезд в Буэнос-Айрес, затем сеть нашего бизнеса растянулась до Уругвая, потом до Южной Бразилии. Не думай, что я не вижу твоего неодобрения, Мелани, у тебя очень выразительное лицо. Полагаю, Диего находил его очень привлекательным, я поняла это по его взгляду, когда мы впервые встретились.
Неодобрение было лишь малым оттенком того необъятного гнева, который охватил Мелани в ответ на это признание. Величие ее свекрови, их дом, мебель – все это было построено на деньгах от продажи наркотиков. Но осуществление желания Мелани разразиться бранью в адрес Марии было бы лишним доказательством ее удивления, того, что она впервые об этом услышала, подтверждением шока, а ее свекровь получила бы максимальное удовольствие от полного контроля над ситуацией и судьбой Мелани, которая хотя бы с опозданием поняла, что ее прежняя неприязнь к родителям мужа не была такой уж необоснованной.
– Ты ничего не хочешь сказать? Я ждала, по крайней мере, что ты будешь кричать о своем презрении ко мне. Ты никогда не была похожа на тех, кто выражает свою ненависть молчанием.
– Вы правы, я презираю вас, – ответила Мелани. – Я знала о вашем бизнесе все это время. – Эта ложь подарила Мелани маленькое удовольствие – увидеть реакцию Марии. – Поэтому-то я и хотела уехать и никогда не видеть вас снова. Если бы вы не были родителями Диего, я обратилась бы в полицию.
– Это не привело бы тебя ни к чему хорошему, – заметила Мария с саркастической улыбкой. – Результат был бы тем же, но сейчас ты, по крайней мере, находишься в более комфортабельных условиях. Это Диего рассказал тебе?
Мелани услышала едва сдерживаемое беспокойство в голосе Марии. Соблазн унизить ее, вселить в нее уверенность, что ее обожаемый сыночек так любил свою жену, что смог нарушить семейный секрет, был непреодолимым. – Лгать свекрови сейчас было бы просто наслаждением, но мысль о лжи Диего отравляла его.
– Я узнала сама, – ответила Мелани. – Однажды вечером в Пунта дель Эсте я подслушала ваш разговор с Амилькаром. Семейные привычки быстро усваиваются, как видите.
– Любопытство имеет свои недостатки, Мелани, – сухо заметила Мария. – Ваш друг Эдуардо понял это на своем опыте. Я слышала ваш телефонный разговор.
– И что я говорила Эдуардо?
– Лучше было бы спросить, что Эдуардо сказал тебе. Я думаю о том, что ты сказала о деле в Сальте. „Ты должна уехать сейчас…" Это были его слова, не так ли? Ты все рассказала ему.
Мелани почувствовала озноб, как будто ее окатили ледяной водой. Она поняла, что случилось с Эдуардо, как поняла и то, почему Ремиго ждал сейчас за дверью.
– Теперь, когда мы поняли друг друга, я могу закончить свою историю, – продолжила Мария. – Я также много занималась укреплением наших позиций в общественной жизни в Буэнос-Айресе. У меня здесь было много родственников, но я чувствовала, как мы далеки от них. Они могли бы еще принять меня, но и пальцем не пошевелили бы, чтобы помочь Амилькару. Он замечательный человек, но никто не прочил ему успеха в обществе. В это время Диего учился в школе, он был очень одаренным ребенком… В конце шестидесятых годов в наших делах произошел скачок. Люди начали эмигрировать из стран Латинской Америки в США. У Амилькара было большое количество контрактов, он поставлял продукцию небольшими партиями. Стюардессы брали в то время для перевозки килограмм или два. Затем потребности стали расти, и я обратила внимание мужа на то, что нельзя упускать такую возможность. С тех пор у нас появились клиенты-оптовики, покупающие готовый порошок из лабораторий в Чили. Это было более выгодно, чем покупать сырье в Боливии и изготавливать продукцию здесь. И это приносило нам прибыль в тысячу долларов с одного килограмма чистого кокаина. Когда наш бизнес проник в Нью-Йорк, мы стали получать по шесть тысяч долларов с двух килограммов кокаина. Чуть позже товар достиг непосредственно покупателя, и стоимость повысилась до одной-двух сотен тысяч долларов, но на улицах торговать было глупо: одних убивают, другие попадают в беду… Семидесятые годы были самыми счастливыми для нас. Неожиданно появился постоянный покупатель в Нью-Йорке. Наши собственные пилоты летали с продуктом в Венесуэлу или на Карибские острова. Это огромный, необъятный бизнес, – заключила с гордостью Мария. – Но это всегда риск. Такой, какой представляешь ты, например.
– Я не риск, Мария. Я только хочу уехать домой и забыть все это. Я никому ничего не скажу, – нервно ответила Мелани.
– Легко желать невозможного, – усмехнулась Мария. – Даже если бы я учла это, ты не сможешь ожидать от меня веры в твою осмотрительность. Вряд ли ты сумеешь держать язык за зубами. Сначала Эдуардо Чакас, потом другие.
– Это не то, что вы подумали… – Мелани рассказала все, что она знала о Диего и Марине.
Мария пристально смотрела на нее.
– Это самая невероятная история из всех, какие я слышала, – прошипела она. – Желала бы я, чтобы это было правдой. Марина была убита после допроса секретными службами, она была сожжена и похоронена в общей могиле. Это все, что мы знаем, а мы приложили немало усилий, чтобы выяснить хоть что-то, поверь мне.
– Но Диего говорил мне, что Марина была здесь вместе с „уродом" под присмотром брата Ремиго, – настаивала она.
– Какой урод? Что ты имеешь в виду?
– Ваш брат…
Мария встала.
– Мы отошли от нашей темы, Мелани. Ты чересчур много фантазируешь. Или Диего, не знаю. Это не имеет значения для меня. – Мария подошла к двери и открыла ее. Мелани увидела Ремиго, одетого во все черное. Мария повернулась к ней.
– Прощай, Мелани, – произнесла она. – Я очень сожалею.
– Вы сумасшедшая! – закричала Мелани. – Вы не можете так уйти. Люди начнут спрашивать, где я.
Мария остановилась у двери.
– Полагаю, ты имеешь в виду наших друзей. Но я не могу представить себе никого, кто бы очень забеспокоился, – ответила она. – Они же все приходили проститься с тобой в пятницу, помнишь? Ты исчезнешь, а я скажу, что тебе было необходимо срочно уехать и мы проводили тебя в аэропорт из Лас-Акесиаса. За пару часов секретарша Амилькара оформит документы для полета в Нью-Йорк. Я уверена, что нетрудно заменить фотографию в твоем паспорте. Официально ты покинешь Аргентину, а я буду с наслаждением давать твой старый адрес в Нью-Йорке всем, кто спросит, и буду утешать их, когда они не получат ответов и твой телефон не будет отвечать. Все слышали, как часто люди в Америке переезжают из одного места в другое…
За последние дни Мелани не раз представляла себе свою будущую жизнь на недели и месяцы вперед, но сейчас она могла думать лишь о следующей минуте.
– Я беременна, Мария, и, если вы убьете меня, вы убьете ребенка Диего! – нервно прокричала она.
После ухода Марии Мелани долго в одиночестве стояла у окна, потрясенная услышанным. Лишь спустя какое-то время она смогла прийти в себя и обдумать то, что узнала. Разоблачение Марии, их наркобизнес оказали на Мелани значительно меньшее воздействие, чем она ожидала; Амилькар и Мария вызывали в ней отвращение, полностью разрушив в ее душе ростки доверия и любви. Мелани никогда не любила родителей мужа, скорее, наоборот. И это откровение свекрови помогло ей – теперь у нее появилась реальная причина, чтобы ненавидеть их. Ведь раньше она вынуждена была умерять свое отвращение к ним до всего лишь недружелюбия, и не более того – ради ее любви к их сыну.
Невероятно, чтобы Мария могла лгать о своей собственной дочери, тем более что, как она считала, Мелани спустя несколько минут будет мертва. Поэтому Мелани решила, что Марина действительно была убита. Диего лгал о своей сестре, о своем дяде, и возможные причины его лжи были столь же мучительны для Мелани, как и доказательства того, что он солгал. Он, вероятно, был неискренен с ней во всем.
Мелани вошла в ванную, пустила холодную воду и ополоснула лицо. Расческа все так же лежала на столике, вряд ли Мария стала бы беспокоиться о том, чтобы у ее невестки была собственная расческа с выгравированными инициалами в то время, как она собиралась ее убить. Между костяными зубчиками расчески Мелани заметила несколько длинных волосков красивого каштанового оттенка и неожиданно вспомнила одну фотографию, которую Диего постоянно носил в бумажнике: у Марины были длинные каштановые волосы. Это были ее инициалы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36