Он поднял руку, и смех оборвался. – Где остальные кассеты? Должно быть сорок часов, а здесь только на час. Я хочу услышать, что там дальше говорится о Киппи.
– Это все, что мы нашли, – сказал Джо-Джо, его помощник.
– Кассеты, вероятно, в каком-нибудь банковском сейфе на хранении. Разыщи этого сладкоежку Сирила Рэтбоуна. Припугни это дерьмо как следует, – сказал Арни.
* * *
– Это мистер Рэтбоун. Меня ожидают, – сказал Сирил, как никогда на английский манер растягивая слова и глядя прямо в камеру кругового обзора у ворот «Облаков». Дадли, взглянув на его лицо на мониторе в дворецкой, не почувствовал расположения к писателю из «Малхоллэнда», который, по его мнению, написал постыдную и предательскую статью о Жюле Мендельсоне и женщине по имени Фло Марч, статью, вызвавшую, как он знал, кривотолки и сдавленные смешки в дворецких знатных домов города. Дадли даже позволил себе высказать хозяйке дома неодобрение, когда она сообщила, что ожидает прихода Сирила Рэтбоуна. Но Паулина Мендельсон на его замечание лишь пожала плечами и не ответила, показывая, что данное обстоятельство не зависит от нее.
Проехав по длинной подъездной дороге и повернув направо, Сирил оказался в той части поместья, которая была скрыта от глаз за воротами. Ему показалось, что он попал в волшебную страну, и его сердце сильно забилось. Его редактор Люсия Борсоди всегда испытывала разочарование, что его не допускали в этот знатный дом. Для нее не имел значения тот факт, что и другие репортеры светской хроники из городских изданий никогда не приглашались сюда, равно как и то, что Жюль Мендельсон в свое время всячески избегал общений с прессой. Люсия Борсоди не раз твердила ему, что в Нью-Йорке Долли Де Лонгпре, прославленную старейшину репортеров светской хроники, принимали в лучших домах старого и нового общества и даже во время ее приездов в Лос-Анджелес, что случалось раз в году, приглашали и на обед к Мендельсонам. Сирил каждый ее приезд воспринимал как свое фиаско. Но наконец-то и он сподобился посетить недоступное и роскошное поместье, в которое он мечтал попасть столько лет.
Въехав во двор, Сирил удовлетворенно улыбнулся. Огромный дом оказался именно таким, как он себе представлял. Не успел он подойти к двери, как она распахнулась, и он прошел в холл, даже не взглянув на Дадли, прикованный видом ажурной лестницы и шести картин Моне, как магнитом.
– О, замечательно, великолепно! – воскликнул он, поворачивая голову то вправо, то влево и разглядывая окружавшие его сокровища. Мысленно он подбирал слова, которыми опишет увиденное. Взглянув на свое отражение в зеркале в стиле «Чиппендейл», остался доволен: хорошо сшитый костюм из легкой полосатой ткани, голубая рубашка, розовый галстук.
Дадли, не сказав ни слова, провел его по коридору в холодный полумрак библиотеки. На улице было очень жарко, но полосатые бело-голубые занавеси предохраняли красивую комнату от лучей солнца. Сирил сразу почувствовал себя уютно среди роскоши комнаты. Направо, над камином, висела картина Ван Гога «Белые розы». Он хотел остановиться и рассмотреть ее, но дворецкий открыл дверь на террасу и вышел. «Миссис Мендельсон срезает розы в саду, – сказал он и жестом указал на большую скульптуру спящей женщины. – Сад находится за Генри Муром, налево». Он повернулся и вошел в дом.
Сирил растерялся и почувствовал разочарование. Он избегал солнца. Под лучами жаркого солнца его белая кожа быстро обгорала и покрывалась волдырями. Он бы предпочел провести встречу с Паулиной в прохладной библиотеке, сидя в удобном кресле под прекрасной картиной, попивая холодное вино из красивого бокала. Ему хотелось, чтобы она провела его по дому, показывая комнату за комнатой, картину за картиной, одно произведение античного искусства за другим, как того удостаивались почетные гости, если проявляли интерес к сокровищам дома, о чем он нередко слышал от Гектора Парадизо.
Провести встречу в саду было идеей Паулины. Она не хотела, чтобы до ушей Дадли или других слуг дошло то, что хотел ей поведать этот неприятный человек. Сирил, пересекая лужайку, пожалел, что не захватил соломенную шляпу, чтобы предохранить свою чувствительную кожу от сильных лучей солнца. Но как бы он ни был озабочен этим, он замечал и запоминал необыкновенные скульптуры, собранные Жюлем Мендельсоном. «За Генри Муром», – сказал дворецкий. Он запомнит это.
Паулина стояла к нему спиной, когда он наконец ее увидел. Она наклонилась, срезая огромную розовую розу, поднесла к носу и понюхала. На ней были садовые перчатки и большая соломенная шляпа. У ее ног стояла корзина, полная роз различных оттенков красного и розового цвета. Наблюдая за ней, он увидел, как она отгоняет осу, кружащую вокруг нее. Не замечая, что за ней наблюдают, она сохраняла элегантность, и ее вид был приятен взгляду Сирила.
– Паулина! – взволнованно окликнул он, словно гость, прибывший на пикник в саду и приветствующий хозяйку, а не автор непристойной книги о се умершем муже и его любовнице. Он знал, что она слышит его, так как расстояние между ними было незначительным, но не повернулась, и он снова крикнул: «Паулина!».
Паулина не повернулась, потому что ей не понравилось, что коварный итонец, который в действительности никогда не учился в Итоне, называет ее по имени. Она почувствовала, что не сдержится и ответит на его наглость, но промолчала и не поправила его.
– Здравствуйте, мистер Рэтбоун, – сказала она, одаривая его чересчур вежливой улыбкой, которую люди ее круга приберегают для мелкой сошки, вздумавшей перейти границы дозволенного. Он понял ее взгляд и удержался от предложения называть его Сирилом. Удержался и от попытки поцеловать ее в щеку, как сделал это на приеме у Каспера Стиглица, когда она, отпрянув, сослалась на то, что простужена. У садового павильона стояли плетеные стулья, и она жестом пригласила его пройти к ним и сесть.
– Как здесь красиво, Паулина, – сказал он, оглядываясь.
– Спасибо, – ответила она.
– Скульптура Майоля очень хороша.
Она кивнула на это замечание, но сдержалась от упоминания, что эта скульптура была самой любимой у ее мужа, так же как не сделала попытки завязать обычный разговор хозяйки с гостем, потому что именно он настоял на необходимости встречи для важного разговора. Чтобы показать, что их свидание ограничено во времени, она не сняла садовые перчатки и лишь присела на краешек стула.
Сирил понял ее намеки и стал еще больше нервничать, но тем не мене поудобней устроился на стуле, словно для него были привычны подобные тет-а-тет в розовом саду в «Облаках».
– Какой жаркий день, – сказал он и приставил руку козырьком ко лбу, чтобы защитить глаза от солнца, подумав при этом, что зонтик здесь не помешал бы.
– Да, – согласилась она.
– Я давно хотел посмотреть ваши знаменитые желтые фаленопсии.
– Мистер Рэтбоун, пожалуйста, – сказала она, прикрыв глаза и помахав рукой. – Сегодня не до экскурсий по саду. На улице вы говорили о каком-то срочном деле. Давайте перейдем к нему и забудем о моих желтых фаленопсиях.
Несмотря на все козыри, которые были у него, он готов был пожертвовать ими, чтобы стать ее верным спутником, каким был в свое время Гектор Парадизо, но при этом понимал, что ее доверие не завоюет своими комплиментами и обаянием. Получив отпор, он лишь улыбнулся в ответ.
– Как я писал в своей колонке, Паулина, никого нет неуступчивей светской дамы, – сказал он.
– Вы правы, – согласилась она.
– Вы никогда не любили меня, Паулина, не так ли?
– На то есть веские причины, мистер Рэтбоун. Но опять повторяю, давайте перейдем к вашему срочному делу. – Она отвернула край перчатки и посмотрела на часы, не скрывая смысла этого жеста.
Он сделал вид, что не заметил се жеста.
– Еще минуту. Вначале мне кое-что хотелось бы уточнить. Не потому ли, что я не нравлюсь вам, мне не предложили произнести надгробное слово на похоронах Гектора в прошлом году?
– О, ради Бога, – ответила она нетерпеливо.
– Вы же прекрасно понимаете, что именно я должен был сделать это, – сказал он и в подтверждение своих слов ткнул пальцем в грудь. – В конце концов, я был его лучшим другом.
Паулина не ответила, но без слов, по выражению ее лица, можно было прочесть ответ.
– После вас, я хотел сказать, – быстро поправился Сирил. – Посол, который произнес надгробную речь, был почти незнаком с Гектором. Я чувствовал, что именно вы помешали мне.
– А не обвинения ли в безнравственности, которые против вас тогда выдвигали, включая избиения и тому подобное? – спросила Паулина.
Сирил, пораженный, густо покраснел и ничего не сказал.
Паулина продолжала:
– Я припоминаю, что мой муж был информирован об этом. Архиепископ Кунинг тогда не знал, на что решиться: совершать или нет заупокойную мессу, несмотря на то, что Роуз Кливеден пожертвовала сотни тысяч долларов на ремонт резиденции архиепископа в Хэнкок-Парк. В этих обстоятельствах ваша кандидатура для произнесения надгробного слова устроителями похорон, в числе которых была и я, была признана неподобающей. Думаю, именно это слово они тогда употребили. Неподобающая.
Сирил продолжал молчать.
– У вас на плече пчела, – наконец проговорил он.
– Это не пчела, а оса, – сказала она, смахнув ее рукой в перчатке.
– Надоедливые создания, – заметил Сирил, отчаянно замахав рукой и отгоняя осу, подлетевшую к нему. Из опасения показаться немужественным он не признался, что ужасно боится ос. – Не пойти ли нам в дом?
– Она улетела, – сказала Паулина равнодушно. – Уж коль мы играем по-честному, скажите мне, мистер Рэтбоун, не вы ли анонимно послали мне фотографию мужа и мисс Марч, спасающихся от пожара в отеле «Мерис», из парижской газеты?
– Да, я думал, что вы знаете.
– О, понимаю. Вы сделали это из любезности, вы это хотите сказать? Ваша репутация двуличного человека действительно очень подходит вам, мистер Рэтбоун. – Сдержанность, достоинство и хорошие манеры удержали ее от более резких слов, но скрыть презрение в голосе она не пыталась.
– Я чувствовал, что вы догадались.
– Конечно, я догадалась, – сказала она все тем же резким тоном.
– Гектор видел фотографию. Я послал ему тоже, но у него не хватило духа показать ее вам.
– Гектор был джентльменом. Это одна из черт, отличавших этого прекрасного человека от вас.
Испытывая жгучую боль от се презрения, он больше не пытался с ней заигрывать.
– Уверен, вы слышали, что я пишу книгу о вас и вашем муже.
– Трудно не услышать об этом, когда вы постоянно пишете о ней в своей колонке.
– Я прослушал пленки, записанные мисс Марч. Не меньше сорока часов продолжительностью.
Паулина скрестила руки в перчатках.
Он начал излагать ей историю любовной связи ее мужа с бывшей официанткой, ничего не упуская, без всякого стеснения. Теперь он понял, что никогда бы не смог заставить ее подружиться с ним, а потому не стеснялся. Он наклонился вперед, с шипением в голосе изливая на нее историю мужа, смешивая правду с неправдой, добиваясь только одного – сделать ей больно.
– Жюль уходил со всех приемов раньше, сразу после обеда, возлагая на Гектора обязанность доставить вас домой, потому что, видите ли, ему надо очень рано вставать, чтобы звонить или отвечать на звонки из его офисов в Европе, а на самом деле он вставал так рано, потому что хотел видеть Фло, потому что ему необходимо было заниматься с ней любовью по дороге на работу, чтобы сдержать себя до регулярного визита к ней днем. Его сексуальный аппетит был ненасытным. Он вновь появлялся в ее доме каждый день без четверти четыре, не пропустив ни одного дня, не обращая внимания ни на какие кризисы в работе. За несколько часов, которые он проводил с ней каждый день, они занимались любовью три, иногда четыре раза, каждый раз меняя положение. А потом он возвращался домой, к вам, чтобы выпить бокал вина в вашей «комнате заходов» и обсудить события дня перед тем, как идти переодеваться к приему, назначенному на вечер. Он не мог до конца насладиться этой женщиной. Все это записано на пленку, Паулина.
Паулина прижалась к спинке стула.
– Но это не все, – сказал Сирил. Она посмотрела на него.
– Что же еще?
– Многое.
– Вы хотите заставить меня вытягивать из вас слово за словом, мистер Рэтбоун? Или вы все-таки расскажете мне все? В конце концов, вы пришли именно для этого, не так ли?
– Просто это неделикатно, – сказал он и сам почувствовал, насколько неискренне прозвучали его слова.
– Тогда будьте неделикатны. Уверена, вам не впервой быть неделикатным.
– Понимаете, у меня есть эти сорок часовых кассет. Вернее, тридцать девять. Одна кассета осталась в моем магнитофоне в доме мисс Марч. Она, кажется, очень дорожит этой кассетой. Там есть кое-что о нашем общем друге Гекторе и его смерти. Даже мне она не сказала, что там записано.
Слегка наклонив голову, чтобы широкие поля соломенной шляпы прикрыли лицо, Паулина закрыла глаза. Она не могла допустить, чтобы Сирил видел слезы в ее глазах.
– За определенную сумму я готов все кассеты передать вам.
– Так вот в чем заключается ваше срочное дело, – сказала она. – Я должна была догадаться. Шантаж.
– Ваш сын – скверный мальчишка. Киппи – так, кажется, его зовут? Там есть что-то связанное с вашим сыном.
Паулина подняла брови, как бы не понимая, а на самом деле, чтобы скрыть охвативший ее страх, но промолчала, боясь голосом выдать свой страх. Прилетевшая оса снова закружилась вокруг нее и села на плечо. Паулина посмотрела на плечо и рукой в перчатке смахнула ее нервным движением. Нервозность ее жеста была вызвана не надоедливой осой, а словами, исходившими из уст Сирила Рэтбоуна.
Он снова наклонился к ней поближе, уверенный, что наконец нашел ее уязвимое место. Улыбка играла на его губах, когда он продолжал излагать детали.
– Вероятнее всего, как об этом рассказывает Фло Марч, ваш сын, временно покинув исправительный центр для наркоманов во Франции, был арестован в аэропорту Лос-Анджелеса за провоз наркотиков. Ему нужны были немедленно десять тысяч долларов. Вы, вероятно, ему отказали. Так же как и гангстер Арни Цвиллман, с которым ваш сын поддерживал своего рода дружбу. Поэтому в ту ночь он отправился навестить вашего лучшего друга Гектора и застал беднягу Гектора, очевидно, в самый разгар сексуального акта, что соответствовало его природным отклонениям, с хорошо известной видеозвездой порнографического толка по имени Лонни Эдж. Последнего Гектор подхватил в баре для голубых в Западном Голливуде под названием «Мисс Гарбо», по пути домой с шикарного приема в вашем доме, который, кстати, вы не позволили мне осветить в моей колонке. Между прочим, хотя это не имеет отношения к тому, что я рассказываю, мистер Лонни Эдж впоследствии стал квартирантом Фло Марч, чтобы помочь оставшейся без средств женщине оплатить самые необходимые расходы, поскольку вы посчитали возможным аннулировать завещательное распоряжение вашего мужа, сделанное для нее. Как бы там ни было, ваш сын Киппи так нуждался в десяти тысячах долларов, в которых вы ему отказали, что он предложил себя в качестве сексуального партнера вашему другу Гектору, хотя подобного рода наклонности ему не присущи. Когда Гектор отказался, произошла, вероятно, драка, и Гектор достал пистолет и…
Оса, которую Паулина смахнула с плеча, влетела в рот Сирила Рэтбоуна и ужалила в язык. В агонии боли он не мог даже закричать, так как его язык мгновенно распух от ядовитого укуса. Он закатил глаза, моля Паулину о помощи.
Паулина во все глаза смотрела на корчившегося перед ней человека. Его лицо и тело покрылось потом. Пот пропитал его рубашку и ручьями лился с лица на полосатый костюм. Он пытался встать, но упал на колени прямо перед ней. Она взяла корзину, полную срезанных роз.
Вынув из корзины садовые ножницы, она начала обрезать стебли роз.
– Вам всегда следует срезать всю листву с той части стебля, которая будет погружена в воду, – сказала она, проведя рукой в перчатке по стеблю и обрывая листы. – Затем обрежьте конец стебля, обязательно под этим углом, видите? Теперь обратите внимание, что розы из моего сада имеют довольно толстый стебель, что затрудняет проникновению воды, поэтому я советую, собственно когда я рассказываю новичкам в клубе садоводов, надрезать кончики стеблей, расщепляя их, вот так.
Сирил Рэтбоун изогнулся и повернулся в ее сторону. В его широко открытом рте она увидела ярко-красный и сильно распухший язык. Слюна капала изо рта и текла по подбородку. Он начал задыхаться, схватился руками за горло, и жуткие звуки вырвались из его рта.
– Надеюсь, это причиняет ужасную боль, Сирил, – сказала она спокойно.
Наконец-то она назвала его по имени, но это было ему уже безразлично. Сирил Рэтбоун упал замертво.
* * *
Паулина пересекла лужайку и вошла в дом через стеклянные во французском стиле двери в библиотеку, неся корзину с розами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
– Это все, что мы нашли, – сказал Джо-Джо, его помощник.
– Кассеты, вероятно, в каком-нибудь банковском сейфе на хранении. Разыщи этого сладкоежку Сирила Рэтбоуна. Припугни это дерьмо как следует, – сказал Арни.
* * *
– Это мистер Рэтбоун. Меня ожидают, – сказал Сирил, как никогда на английский манер растягивая слова и глядя прямо в камеру кругового обзора у ворот «Облаков». Дадли, взглянув на его лицо на мониторе в дворецкой, не почувствовал расположения к писателю из «Малхоллэнда», который, по его мнению, написал постыдную и предательскую статью о Жюле Мендельсоне и женщине по имени Фло Марч, статью, вызвавшую, как он знал, кривотолки и сдавленные смешки в дворецких знатных домов города. Дадли даже позволил себе высказать хозяйке дома неодобрение, когда она сообщила, что ожидает прихода Сирила Рэтбоуна. Но Паулина Мендельсон на его замечание лишь пожала плечами и не ответила, показывая, что данное обстоятельство не зависит от нее.
Проехав по длинной подъездной дороге и повернув направо, Сирил оказался в той части поместья, которая была скрыта от глаз за воротами. Ему показалось, что он попал в волшебную страну, и его сердце сильно забилось. Его редактор Люсия Борсоди всегда испытывала разочарование, что его не допускали в этот знатный дом. Для нее не имел значения тот факт, что и другие репортеры светской хроники из городских изданий никогда не приглашались сюда, равно как и то, что Жюль Мендельсон в свое время всячески избегал общений с прессой. Люсия Борсоди не раз твердила ему, что в Нью-Йорке Долли Де Лонгпре, прославленную старейшину репортеров светской хроники, принимали в лучших домах старого и нового общества и даже во время ее приездов в Лос-Анджелес, что случалось раз в году, приглашали и на обед к Мендельсонам. Сирил каждый ее приезд воспринимал как свое фиаско. Но наконец-то и он сподобился посетить недоступное и роскошное поместье, в которое он мечтал попасть столько лет.
Въехав во двор, Сирил удовлетворенно улыбнулся. Огромный дом оказался именно таким, как он себе представлял. Не успел он подойти к двери, как она распахнулась, и он прошел в холл, даже не взглянув на Дадли, прикованный видом ажурной лестницы и шести картин Моне, как магнитом.
– О, замечательно, великолепно! – воскликнул он, поворачивая голову то вправо, то влево и разглядывая окружавшие его сокровища. Мысленно он подбирал слова, которыми опишет увиденное. Взглянув на свое отражение в зеркале в стиле «Чиппендейл», остался доволен: хорошо сшитый костюм из легкой полосатой ткани, голубая рубашка, розовый галстук.
Дадли, не сказав ни слова, провел его по коридору в холодный полумрак библиотеки. На улице было очень жарко, но полосатые бело-голубые занавеси предохраняли красивую комнату от лучей солнца. Сирил сразу почувствовал себя уютно среди роскоши комнаты. Направо, над камином, висела картина Ван Гога «Белые розы». Он хотел остановиться и рассмотреть ее, но дворецкий открыл дверь на террасу и вышел. «Миссис Мендельсон срезает розы в саду, – сказал он и жестом указал на большую скульптуру спящей женщины. – Сад находится за Генри Муром, налево». Он повернулся и вошел в дом.
Сирил растерялся и почувствовал разочарование. Он избегал солнца. Под лучами жаркого солнца его белая кожа быстро обгорала и покрывалась волдырями. Он бы предпочел провести встречу с Паулиной в прохладной библиотеке, сидя в удобном кресле под прекрасной картиной, попивая холодное вино из красивого бокала. Ему хотелось, чтобы она провела его по дому, показывая комнату за комнатой, картину за картиной, одно произведение античного искусства за другим, как того удостаивались почетные гости, если проявляли интерес к сокровищам дома, о чем он нередко слышал от Гектора Парадизо.
Провести встречу в саду было идеей Паулины. Она не хотела, чтобы до ушей Дадли или других слуг дошло то, что хотел ей поведать этот неприятный человек. Сирил, пересекая лужайку, пожалел, что не захватил соломенную шляпу, чтобы предохранить свою чувствительную кожу от сильных лучей солнца. Но как бы он ни был озабочен этим, он замечал и запоминал необыкновенные скульптуры, собранные Жюлем Мендельсоном. «За Генри Муром», – сказал дворецкий. Он запомнит это.
Паулина стояла к нему спиной, когда он наконец ее увидел. Она наклонилась, срезая огромную розовую розу, поднесла к носу и понюхала. На ней были садовые перчатки и большая соломенная шляпа. У ее ног стояла корзина, полная роз различных оттенков красного и розового цвета. Наблюдая за ней, он увидел, как она отгоняет осу, кружащую вокруг нее. Не замечая, что за ней наблюдают, она сохраняла элегантность, и ее вид был приятен взгляду Сирила.
– Паулина! – взволнованно окликнул он, словно гость, прибывший на пикник в саду и приветствующий хозяйку, а не автор непристойной книги о се умершем муже и его любовнице. Он знал, что она слышит его, так как расстояние между ними было незначительным, но не повернулась, и он снова крикнул: «Паулина!».
Паулина не повернулась, потому что ей не понравилось, что коварный итонец, который в действительности никогда не учился в Итоне, называет ее по имени. Она почувствовала, что не сдержится и ответит на его наглость, но промолчала и не поправила его.
– Здравствуйте, мистер Рэтбоун, – сказала она, одаривая его чересчур вежливой улыбкой, которую люди ее круга приберегают для мелкой сошки, вздумавшей перейти границы дозволенного. Он понял ее взгляд и удержался от предложения называть его Сирилом. Удержался и от попытки поцеловать ее в щеку, как сделал это на приеме у Каспера Стиглица, когда она, отпрянув, сослалась на то, что простужена. У садового павильона стояли плетеные стулья, и она жестом пригласила его пройти к ним и сесть.
– Как здесь красиво, Паулина, – сказал он, оглядываясь.
– Спасибо, – ответила она.
– Скульптура Майоля очень хороша.
Она кивнула на это замечание, но сдержалась от упоминания, что эта скульптура была самой любимой у ее мужа, так же как не сделала попытки завязать обычный разговор хозяйки с гостем, потому что именно он настоял на необходимости встречи для важного разговора. Чтобы показать, что их свидание ограничено во времени, она не сняла садовые перчатки и лишь присела на краешек стула.
Сирил понял ее намеки и стал еще больше нервничать, но тем не мене поудобней устроился на стуле, словно для него были привычны подобные тет-а-тет в розовом саду в «Облаках».
– Какой жаркий день, – сказал он и приставил руку козырьком ко лбу, чтобы защитить глаза от солнца, подумав при этом, что зонтик здесь не помешал бы.
– Да, – согласилась она.
– Я давно хотел посмотреть ваши знаменитые желтые фаленопсии.
– Мистер Рэтбоун, пожалуйста, – сказала она, прикрыв глаза и помахав рукой. – Сегодня не до экскурсий по саду. На улице вы говорили о каком-то срочном деле. Давайте перейдем к нему и забудем о моих желтых фаленопсиях.
Несмотря на все козыри, которые были у него, он готов был пожертвовать ими, чтобы стать ее верным спутником, каким был в свое время Гектор Парадизо, но при этом понимал, что ее доверие не завоюет своими комплиментами и обаянием. Получив отпор, он лишь улыбнулся в ответ.
– Как я писал в своей колонке, Паулина, никого нет неуступчивей светской дамы, – сказал он.
– Вы правы, – согласилась она.
– Вы никогда не любили меня, Паулина, не так ли?
– На то есть веские причины, мистер Рэтбоун. Но опять повторяю, давайте перейдем к вашему срочному делу. – Она отвернула край перчатки и посмотрела на часы, не скрывая смысла этого жеста.
Он сделал вид, что не заметил се жеста.
– Еще минуту. Вначале мне кое-что хотелось бы уточнить. Не потому ли, что я не нравлюсь вам, мне не предложили произнести надгробное слово на похоронах Гектора в прошлом году?
– О, ради Бога, – ответила она нетерпеливо.
– Вы же прекрасно понимаете, что именно я должен был сделать это, – сказал он и в подтверждение своих слов ткнул пальцем в грудь. – В конце концов, я был его лучшим другом.
Паулина не ответила, но без слов, по выражению ее лица, можно было прочесть ответ.
– После вас, я хотел сказать, – быстро поправился Сирил. – Посол, который произнес надгробную речь, был почти незнаком с Гектором. Я чувствовал, что именно вы помешали мне.
– А не обвинения ли в безнравственности, которые против вас тогда выдвигали, включая избиения и тому подобное? – спросила Паулина.
Сирил, пораженный, густо покраснел и ничего не сказал.
Паулина продолжала:
– Я припоминаю, что мой муж был информирован об этом. Архиепископ Кунинг тогда не знал, на что решиться: совершать или нет заупокойную мессу, несмотря на то, что Роуз Кливеден пожертвовала сотни тысяч долларов на ремонт резиденции архиепископа в Хэнкок-Парк. В этих обстоятельствах ваша кандидатура для произнесения надгробного слова устроителями похорон, в числе которых была и я, была признана неподобающей. Думаю, именно это слово они тогда употребили. Неподобающая.
Сирил продолжал молчать.
– У вас на плече пчела, – наконец проговорил он.
– Это не пчела, а оса, – сказала она, смахнув ее рукой в перчатке.
– Надоедливые создания, – заметил Сирил, отчаянно замахав рукой и отгоняя осу, подлетевшую к нему. Из опасения показаться немужественным он не признался, что ужасно боится ос. – Не пойти ли нам в дом?
– Она улетела, – сказала Паулина равнодушно. – Уж коль мы играем по-честному, скажите мне, мистер Рэтбоун, не вы ли анонимно послали мне фотографию мужа и мисс Марч, спасающихся от пожара в отеле «Мерис», из парижской газеты?
– Да, я думал, что вы знаете.
– О, понимаю. Вы сделали это из любезности, вы это хотите сказать? Ваша репутация двуличного человека действительно очень подходит вам, мистер Рэтбоун. – Сдержанность, достоинство и хорошие манеры удержали ее от более резких слов, но скрыть презрение в голосе она не пыталась.
– Я чувствовал, что вы догадались.
– Конечно, я догадалась, – сказала она все тем же резким тоном.
– Гектор видел фотографию. Я послал ему тоже, но у него не хватило духа показать ее вам.
– Гектор был джентльменом. Это одна из черт, отличавших этого прекрасного человека от вас.
Испытывая жгучую боль от се презрения, он больше не пытался с ней заигрывать.
– Уверен, вы слышали, что я пишу книгу о вас и вашем муже.
– Трудно не услышать об этом, когда вы постоянно пишете о ней в своей колонке.
– Я прослушал пленки, записанные мисс Марч. Не меньше сорока часов продолжительностью.
Паулина скрестила руки в перчатках.
Он начал излагать ей историю любовной связи ее мужа с бывшей официанткой, ничего не упуская, без всякого стеснения. Теперь он понял, что никогда бы не смог заставить ее подружиться с ним, а потому не стеснялся. Он наклонился вперед, с шипением в голосе изливая на нее историю мужа, смешивая правду с неправдой, добиваясь только одного – сделать ей больно.
– Жюль уходил со всех приемов раньше, сразу после обеда, возлагая на Гектора обязанность доставить вас домой, потому что, видите ли, ему надо очень рано вставать, чтобы звонить или отвечать на звонки из его офисов в Европе, а на самом деле он вставал так рано, потому что хотел видеть Фло, потому что ему необходимо было заниматься с ней любовью по дороге на работу, чтобы сдержать себя до регулярного визита к ней днем. Его сексуальный аппетит был ненасытным. Он вновь появлялся в ее доме каждый день без четверти четыре, не пропустив ни одного дня, не обращая внимания ни на какие кризисы в работе. За несколько часов, которые он проводил с ней каждый день, они занимались любовью три, иногда четыре раза, каждый раз меняя положение. А потом он возвращался домой, к вам, чтобы выпить бокал вина в вашей «комнате заходов» и обсудить события дня перед тем, как идти переодеваться к приему, назначенному на вечер. Он не мог до конца насладиться этой женщиной. Все это записано на пленку, Паулина.
Паулина прижалась к спинке стула.
– Но это не все, – сказал Сирил. Она посмотрела на него.
– Что же еще?
– Многое.
– Вы хотите заставить меня вытягивать из вас слово за словом, мистер Рэтбоун? Или вы все-таки расскажете мне все? В конце концов, вы пришли именно для этого, не так ли?
– Просто это неделикатно, – сказал он и сам почувствовал, насколько неискренне прозвучали его слова.
– Тогда будьте неделикатны. Уверена, вам не впервой быть неделикатным.
– Понимаете, у меня есть эти сорок часовых кассет. Вернее, тридцать девять. Одна кассета осталась в моем магнитофоне в доме мисс Марч. Она, кажется, очень дорожит этой кассетой. Там есть кое-что о нашем общем друге Гекторе и его смерти. Даже мне она не сказала, что там записано.
Слегка наклонив голову, чтобы широкие поля соломенной шляпы прикрыли лицо, Паулина закрыла глаза. Она не могла допустить, чтобы Сирил видел слезы в ее глазах.
– За определенную сумму я готов все кассеты передать вам.
– Так вот в чем заключается ваше срочное дело, – сказала она. – Я должна была догадаться. Шантаж.
– Ваш сын – скверный мальчишка. Киппи – так, кажется, его зовут? Там есть что-то связанное с вашим сыном.
Паулина подняла брови, как бы не понимая, а на самом деле, чтобы скрыть охвативший ее страх, но промолчала, боясь голосом выдать свой страх. Прилетевшая оса снова закружилась вокруг нее и села на плечо. Паулина посмотрела на плечо и рукой в перчатке смахнула ее нервным движением. Нервозность ее жеста была вызвана не надоедливой осой, а словами, исходившими из уст Сирила Рэтбоуна.
Он снова наклонился к ней поближе, уверенный, что наконец нашел ее уязвимое место. Улыбка играла на его губах, когда он продолжал излагать детали.
– Вероятнее всего, как об этом рассказывает Фло Марч, ваш сын, временно покинув исправительный центр для наркоманов во Франции, был арестован в аэропорту Лос-Анджелеса за провоз наркотиков. Ему нужны были немедленно десять тысяч долларов. Вы, вероятно, ему отказали. Так же как и гангстер Арни Цвиллман, с которым ваш сын поддерживал своего рода дружбу. Поэтому в ту ночь он отправился навестить вашего лучшего друга Гектора и застал беднягу Гектора, очевидно, в самый разгар сексуального акта, что соответствовало его природным отклонениям, с хорошо известной видеозвездой порнографического толка по имени Лонни Эдж. Последнего Гектор подхватил в баре для голубых в Западном Голливуде под названием «Мисс Гарбо», по пути домой с шикарного приема в вашем доме, который, кстати, вы не позволили мне осветить в моей колонке. Между прочим, хотя это не имеет отношения к тому, что я рассказываю, мистер Лонни Эдж впоследствии стал квартирантом Фло Марч, чтобы помочь оставшейся без средств женщине оплатить самые необходимые расходы, поскольку вы посчитали возможным аннулировать завещательное распоряжение вашего мужа, сделанное для нее. Как бы там ни было, ваш сын Киппи так нуждался в десяти тысячах долларов, в которых вы ему отказали, что он предложил себя в качестве сексуального партнера вашему другу Гектору, хотя подобного рода наклонности ему не присущи. Когда Гектор отказался, произошла, вероятно, драка, и Гектор достал пистолет и…
Оса, которую Паулина смахнула с плеча, влетела в рот Сирила Рэтбоуна и ужалила в язык. В агонии боли он не мог даже закричать, так как его язык мгновенно распух от ядовитого укуса. Он закатил глаза, моля Паулину о помощи.
Паулина во все глаза смотрела на корчившегося перед ней человека. Его лицо и тело покрылось потом. Пот пропитал его рубашку и ручьями лился с лица на полосатый костюм. Он пытался встать, но упал на колени прямо перед ней. Она взяла корзину, полную срезанных роз.
Вынув из корзины садовые ножницы, она начала обрезать стебли роз.
– Вам всегда следует срезать всю листву с той части стебля, которая будет погружена в воду, – сказала она, проведя рукой в перчатке по стеблю и обрывая листы. – Затем обрежьте конец стебля, обязательно под этим углом, видите? Теперь обратите внимание, что розы из моего сада имеют довольно толстый стебель, что затрудняет проникновению воды, поэтому я советую, собственно когда я рассказываю новичкам в клубе садоводов, надрезать кончики стеблей, расщепляя их, вот так.
Сирил Рэтбоун изогнулся и повернулся в ее сторону. В его широко открытом рте она увидела ярко-красный и сильно распухший язык. Слюна капала изо рта и текла по подбородку. Он начал задыхаться, схватился руками за горло, и жуткие звуки вырвались из его рта.
– Надеюсь, это причиняет ужасную боль, Сирил, – сказала она спокойно.
Наконец-то она назвала его по имени, но это было ему уже безразлично. Сирил Рэтбоун упал замертво.
* * *
Паулина пересекла лужайку и вошла в дом через стеклянные во французском стиле двери в библиотеку, неся корзину с розами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55