Или люди вашего круга ежедневно устраивают приемы на шестьдесят персон с редкими винами и с приглашением оркестра?
Камилла рассмеялась.
– Вы правы. Этот вечер особый. Не могу сказать, что я воспринимаю все это как должное, но я столько лет хожу на подобные вечера, что, видимо, утратила остроту восприятия.
– Не годится вам терять остроту восприятия, миссис Ибери, – сказал Филипп. – Глаза и уши должны быть начеку, иначе вы можете упустить что-то важное.
Камилла с интересом посмотрела на Филиппа.
– Камилла, – сказала она.
– А я – Филипп, – ответил он.
– Я знаю.
– Кто эти люди, я имею в виду тех, что сидят рядом с бывшим президентом и кинозвездой? – спросил Филипп, указывая на другой конец стола.
– А, эти? Их можно назвать ядром компании. Мой папа обычно говорил о них как о людях, способных скрывать кое-что от газетчиков, – сказала Камилла.
– Что именно?
– Разное.
– Вы имеете в виду лес, полный тайн? Она засмеялась.
– Вот-вот, что-то в этом роде. Филипп снова оглядел комнату.
– Все это в какой-то мере очаровывает. По крайней мере, меня.
– Возможно, таких, как вы, которые поживут здесь несколько дней или недель и уедут. Но если бы вы прожили здесь подольше, то поняли, что все вечеринки – вариации на одну и ту же тему. За исключением Мендельсонов, чьи вечера всегда несколько экстравагантны. Но учтите: Мендельсоны – не совсем анджелесцы, в том смысле, что они, в отличие от нас, не родились и не выросли здесь. Нас всего две или три сотни, кто постоянно собираются на такие вечера, правда, в различных комбинациях. Мы редко расширяем свой круг, и вы редко можете прочесть о нас в газетах.
Она улыбнулась, как бы извиняясь, сопровождая улыбку жестом беспомощности.
– Продолжайте, продолжайте, я заинтригован, – сказал Филипп.
– Ну, что ж. Мы никогда не смешиваемся с толпой людей кино, только иногда с людьми из Пасадены, за исключением официальных приемом или благотворительных акций, таких, как в музеях или в Музыкальном центре. Не скажу, что это правильно, но это так, и так было всегда. Хотите знать правду? Мне хотелось бы познакомиться с некоторыми кинозвездами.
Филипп рассмеялся. Камилла посмотрела на Филиппа и отметила, что он все свое внимание сосредоточил на ней. Она пододвинулась поближе и прошептала тихо:
– Уж коли вы обратили на это внимание, то могу сказать: действительно, есть особая причина для этого вечера. Мы все думаем, что сегодня будет объявлено, что Жюль направляется президентом в качестве главы американской делегации на государственные переговоры в Европе. А это значит, что он пробудет там весь 1993 год, и Паулина чрезвычайно заинтересована в этом. Она прекрасно говорит по-французски и, как мне кажется, иногда скучает здесь.
– А может быть, этого не произойдет? – спросил Филипп.
– О, нет, это произойдет, но пока не объявили. Филипп кивнул.
– Вкусный суп, – сказал он.
– Изумительный.
* * *
Прием у Мендельсонов – даже для посвященного, – был большим событием. Еду готовил их личный шеф-повар, известная фигура в гастрономических кругах; вина из личного погребка Жюля Мендельсона были великолепны. Повсюду можно было видеть орхидеи, предметы антиквариата. Бесценные произведения искусства были развешаны по стенам каждой комнаты. В библиотеке, которой Мендельсоны обычно пользовались как гостиной, когда оставались одни, на стенах висели все большие картины французских художников, стояла английская мебель, кресла и диваны были покрыты чехлами из шелкового ситца. Здесь же стоял длинный стол для фотографий в серебряных рамках, среди них фото Паулины и Жюля с президентами и их женами, сделанные во время приемов в Белом доме, а также фотографии с автографами монархов Испании и Великобритании. С другой стороны комнаты стоял стол для журналов, которые меняли еженедельно или ежемесячно, и для газет, меняемых ежедневно. Высокие французские окна с искусно задрапированными шторами выходили на террасу, уставленную столиками под зонтами, ниже террасы шел сад, еще ниже лужайка. Люди, посещавшие дом Мендельсонов, всегда говорили об этой комнате: «Как великолепно!» Поэтому Филиппа Квиннелла, не привыкшего к такой пышности, можно было простить за то, что он разглядывал и вслух восхищался библиотекой, в которую попал в поисках комнаты для мужчин и где увидел «Белые розы» Ван Гога над камином. Это была его любимая картина.
– Боже милостивый, – сказал он, подходя ближе и уставившись на нее. Он знал, что она оценивалась по меньшей мере миллионов в сорок даже при нынешнем упадке на рынке торговли произведениями искусства. Он хотел дотронутся до выпуклых мазков картины и уже протянул руку, но сдержался. Он повернулся и увидел Паулину Мендельсон, сидевшую на стуле у телефона, даже, скорее, не сидевшую, а присевшую на самый кончик стула.
– Мое сокровище, – сказала она о картине. – Свадебный подарок, сделанный мне Жюлем двадцать два года назад.
Она выглядел так же, как на фотографиях, которые он видел, – блистательно, и была одета, Филипп ни минуты не сомневался в этом, по высокой парижской моде: черный бархатный костюм в классическом стиле, не имеющий ничего общего с направлением моды того сезона. Она казалась в большей степени элегантной, чем красивой, хотя слово «красивая» чаще всего использовалось для описания ее внешности в газетных колонках о светской жизни и в журналах мод. Она была высокая и стройная, и, несмотря на две нитки жемчуга величиной с виноградину, он обратил внимание, как прекрасна ее шея. Внезапно он вспомнил фотографию Эведона этой восхитительной шеи. Ничего удивительного не было в том, что она была замужем за одним из самых состоятельных людей страны. Невозможно было представить ее женой менее влиятельного человека.
– Я видел эту картину на выставке Ван Гога в «Метрополитен», – сказал Филипп.
– Да, именно ее, – ответила она.
«Не может быть, – подумал он, – она плакала». Глаза ее были влажными, а выражение лица расстроенным. Она встала и подошла к столику, над которым висело зеркало в стиле «Чиппендейл». Из шкатулки на столике она вынула пудреницу и губную помаду, привычным и быстрым движением поправила макияж. Филипп отметил про себя, что она чувствует себя вполне комфортабельно, отлучившись от шестидесяти гостей, и не торопится отделаться от него, чтобы вернуться к ним.
– Меня часто интересовал вопрос: кто владелец этой картины. Помню, под ней была табличка «Представлена на выставку из частного собрания».
– Это было в первый и последний раз, уверяю вас. Никогда больше не допущу, чтобы она покидала дом. Это был какой-то кошмар. Казалось, что гора обрушилась, когда ее вынесли, чтобы отправить на выставку.
– Почему?
– Охрана. Вы представить себе не можете всю систему ее охраны. Даже полицейские вертолеты прикрывали сверху. Они опасались, что ее украдут, поскольку о перемещении картины было широко известно. Говорят, она стоит… о, мне даже трудно назвать ее цену, она невообразима. Смешно подумать, что бедный господин Ван Гог не смог в свое время продать ее.
Она говорила быстро, низким – с придыханием – голосом, не выделяя запятых и точек, с едва заметным акцентом, который вряд ли мог уловить тот, у кого не было няни-англичанки и гувернантки-француженки и кто не обучался в школах типа Фокскрофта. Филипп только теперь понял, почему светские дамы интересовались ею, цитировали ее слова, подражали ей.
– Кроме того, – продолжала она, – все то время, пока ее не было, пока она не висела здесь, над камином, мне ее очень недоставало. Я нахожу эту картину очень уютной, и без нее комната кажется пустой. Я пыталась повесить здесь другие картины, но ни одна из них так сюда не подходит, как «Белые розы». Я с ума схожу по этому зеленому фону.
– О, да, – сказал он, оборачиваясь к картине.
– Правда ли, что Реза Балбенкян угрожал вам переломать ноги? – неожиданно спросила Паулина.
– Да.
– Вы думаете, он мог это сделать?
– Не уверен.
– Хм…
– Вы знаете Резу Балбенкяна? – спросил Филипп.
– Жюль – один из членов его правления, а он – у Жюля, поэтому я иногда встречаюсь за ленчем с Ивонн Балбенкян, когда бываю в Нью-Йорке.
– Она замечательная.
– Вы правы, – согласилась Паулина и улыбнулась. – Гектор говорит, вы видели моего друга Гектора Парадизо? Ужасный грешник, но очень забавный. Так вот, Гектор говорит, что у Ивонн на руках мозоли от карабканья в высший свет.
Паулина засмеялась.
– Она назвала своих близнецов Окли и Огден, можете себе представить? И говорит с ними по-французски. Бедные детишки. Нью-Йорк так изменился. Боюсь, что я почти утратила вкус к нему. Теперь там совсем не так, как было, когда я там жила.
Она подошла к букету и оборвала увядший бутон.
– Долго ли вы пробудете в Калифорнии?
– Несколько месяцев, если все пойдет успешно. Я приехал, чтобы писать сценарий для фильма.
– Я слышала. Для Каспера Стиглица.
– Вы и впрямь все знаете.
– Я не знаю Каспера Стиглица. Мы мало с кем встречаемся из мира кино.
– Кроме Фей Конверс.
– Фей – совсем другая. Она принадлежит миру, а не только Голливуду. Фей может поговорить о разных вещах, а не только о том, что происходит на съемочной площадке. Ведь это так скучно, вы не находите? Разговоры о кино сводят Жюля с ума.
– С вашей стороны было очень любезно пригласить меня, миссис Мендельсон, – сказал Филипп.
– Вы это заслужили после всех этих угроз Резы Балбенкяна. И зовите меня Паулиной, а не миссис Мендельсон, а я, конечно же, буду звать вас Филипп. Вы слишком молоды, чтобы быть причиной стольких неприятностей. Сколько вам лет?
– До полуночи – двадцать девять, а после – тридцать.
– О, Боже! Мы должны это как-то отметить.
– Нет, пожалуйста, не надо, – сказал он, – я этого не вынесу. Уверен, вы не помните, но мы уже однажды встречались.
– Конечно же, я помню. В театре, на том глупом спектакле. Вы были с Мэри Финч. Ее мачеха была на моей свадьбе одной из подруг невесты, на моей первой свадьбе.
– Как поживает Роки, чей самолет разбился, а два пилота погибли?
– Какая, однако, у вас память! Роки совершенно здоров. Собирается опять жениться. Даже купил новый самолет.
– Молодец, Роки, – сказал Филипп.
– Как вы поладили с Камиллой?
– Она очень хорошая.
– Недавно стала вдовой.
– Она рассказала мне о смерти мужа в Барселоне.
– Так умереть… Вы знаете, кто она, не так ли?
– Нет.
– Дочь Сэма Уортингтона.
Это имя ни о чем Филиппу не говорило.
– Это хорошо? – спросил он.
– Природный газ.
– Думаю, это хорошо, – сказал Филипп, и они оба рассмеялись.
В этот момент в комнату вошел Жюль Мендельсон. Его массивная фигура заполнила все пространство двери.
– Паулина, гости ищут тебя, – сказал он.
– Да, уже иду, Жюль, – сказала Паулина, оборачиваясь к нему.
– Я совсем теряюсь на этих вечеринках, если тебя нет рядом, – сказал он так, словно в комнате никого не было.
– О, Жюль, не глупи.
– Они приходят ради тебя, ты же знаешь. Все замирает, когда тебя нет.
– Не правда ли, мой муж – прелесть? – сказала Паулина, глядя на Филиппа и указывая рукой на Жюля.
– Что ты здесь делаешь? – спросил Жюль. Воцарилась пауза, потом она сказала:
– Киппи звонил. Жюль посмотрел на жену.
– Киппи звонил из Франции?
– Нет. Он вернулся.
– Он здесь? В Лос-Анджелесе?
– Да.
– Он придет сюда?
– Нет.
– Откуда он звонил?
– Не знаю, Жюль. Он не сказал.
– Все в порядке?
– Нет, – ответила она.
Какое-то время они пристально смотрели друг на друга. Учитывая присутствие Филиппа, Жюль продолжал разговор, но более тихим голосом, чтобы Филипп не мог слышать.
– Чего он хочет?
– Денег, чего же еще? – ответила Паулина, тоже понижая голос.
– Не дам.
– Я знаю, Жюль. Я ему сказала об этом.
– Поговорим об этом позже, после приема. Я дождусь тебя, – сказал он, посмотрев на Филиппа.
– Да, хорошо, – ответила Паулина. Филиппа поразила нотка грусти в ее голосе.
– Твой друг Гектор поменял карточки мест, – сказал Жюль ворчливым голосом, чтобы отвлечь жену от ее проблем.
– Я знаю. Это длинная история. Я понятия не имела, что Гектор и Роуз опять не разговаривают друг с другом, – сказала Паулина.
Филипп заметил, что Паулина пытается отринуть грустные мысли и снова войти в роль хозяйки.
– Но ты же знаешь Гектора, Жюль, завтра у него с Роуз все наладится, и он из этого сделает веселую историю.
– Боюсь, мой энтузиазм в отношении Гектора более сдержан, чем твой, – ответил Жюль.
– Не надо сейчас об этом, Жюль. Ты знаком с Филиппом Квиннеллом?
– Как поживаете, мистер Квиннелл, – сказал он, протягивая Филиппу руку для пожатия. Казалось, он не помнил, что полтора часа назад встречал его в холле.
– Тебе понравилось красное вино? – спросил Жюль у Паулины.
– Превосходное, Жюль.
– С аукциона Брешани. «Шато-Марго».
– Я знаю, дорогой. За моим столом все отметили его.
– Ты обратила внимание на цвет? А крепость? Жан-Пьер сказал, что у него все характеристики une qrande annee.
– Высший сорт. Все считают так, – сказала Паулина.
– Каково ваше мнение о красном вине? – спросил Жюль Филиппа.
– Боюсь, что я оказался одним из тех, кто прикрыл бокал рукой, когда официант разливал его, – ответил Филипп.
– Не пили?
– Нет.
– Вы должны попробовать. Оно исключительно. Квинтэссенция «Бордо» восемьдесят пятого.
– Нет, благодарю, не хочется, – сказал Филипп.
На лице Жюля отразилось явное презрение, его взгляд как бы говорил: этот юнец – полный дурак, что упустил возможность выпить задаром одно из лучших вин Франции.
– Проблемы? – спросил Жюль с той грубоватостью, с какой он задавал прямые вопросы.
– Не столь драматичные, – ответил Филипп. – Просто отсутствие вкуса к винам.
Наблюдая за ними, Паулина быстро пришла на помощь Филиппу.
– Как видите, мой муж – большой знаток вин. Филипп приехал, чтобы писать сценарий для фильма Каспера Стиглица, – объяснила она.
Жюль, не проявив интереса, только кивнул. Паулина не отступала.
– Это ему, Филиппу Квиннеллу, Реза Балбенкян грозился переломать ноги, – сказала она.
На этот раз Жюль повернулся к нему, явно заинтересованный. Внезапно его суровое лицо расплылось в улыбке, угрюмое выражение исчезло.
– Так это вы написали «Смену»? То-то я подумал, что ваше имя мне знакомо, – сказал он. – Кто это вам такие подробности порассказал?
Филипп улыбнулся, но не ответил.
– Вы все чертовски точно написали, это я вам говорю. И вам не мешало бы знать, что ваше имя стоит первым в списке врагов Резы, – продолжал Жюль.
– Да, я знаю.
– Хотя это все разговоры. Реза Балбенкян не обидит и мухи. Если муха не укусит.
Филипп не был в этом уверен, но ответил: – Я уверен.
– Убийство обходится слишком дорого, но еще дороже переломать кому-то руки и ноги, потому что пострадавший может опознать вас, – сказал Жюль.
– Какой интересной информацией ты обладаешь, Жюль, – сказала Паулина.
– Реза, как вы знаете, – продолжал Жюль, обращаясь к Филиппу, – оказался единственным, кто не попал в тюрьму.
– Да, я знаю, – ответил Филипп. – Он не попал в тюрьму, потому что дал показания против бывших его партнеров.
Жюль посмотрел на Филиппа.
– Поторопитесь довести до ушей Резы, что вы были здесь на обеде, – сказал он, фыркнув от удовольствия при этой мысли.
– Его это разозлит?
– Если даже разозлит, то он не скажет ни слова.
На минуту воцарилось молчание. Затем Паулина сказала:
– Если вы поменяете гостиницу или снимете квартиру, Филипп, то сообщите об этом мисс Мейпл.
– Мисс Мейпл?
– Вы встретили ее, когда пришли сюда, у книги для гостей. Она – секретарь Жюля. Мне бы хотелось, чтобы она была в курсе, как связаться с вами.
Филипп понял, что выдержал проверку. Его собираются приглашать и в дальнейшем.
– Паулина, – сказал Жюль, кивнув головой в сторону комнаты, где звучала музыка, как бы напоминая о возвращении к гостям. Она взяла его под руку.
– Попроси оркестр не играть так громко, Жюль. Гости не слышат друг друга. Помнишь, что случилось на вечере у Роуз? Музыка была такой громкой, что все разошлись к одиннадцати часам, даже не отведав торта, приготовленного для дня рождения.
– Все потому, что Роуз нагрузилась и забыла приказать вынести торт, – сказал Жюль.
– О, дорогой, ты не должен так говорить, – сказала, хихикнув, Паулина. – Бедняжка Роуз, она умрет, ели узнает, что ты о ней так говоришь.
– Не позволяй ей возвращаться домой одной на машине, – сказал Жюль. – В таком состоянии она вообще не может управлять машиной.
– Я уже сказала Блонделл, чтобы она приготовила для нее комнату для гостей, – сказала Паулина.
Жюль погладил ей руку в знак одобрения.
– Кто-то поцеловал тебя, – сказала Паулина. Она вынула из нагрудного кармашка его пиджака платок, послюнявила и вытерла помаду с его щеки.
– Роуз, – сказал он с гримасой.
Паулина рассмеялась и положила платок обратно. Жюль тоже рассмеялся, и они направились к гостям. Филипп наблюдал за ними. Как бы изыскано ни было их существование, подумал Филипп, но они женаты, они супруги, преданные друг другу, связанные узами многолетнего брака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Камилла рассмеялась.
– Вы правы. Этот вечер особый. Не могу сказать, что я воспринимаю все это как должное, но я столько лет хожу на подобные вечера, что, видимо, утратила остроту восприятия.
– Не годится вам терять остроту восприятия, миссис Ибери, – сказал Филипп. – Глаза и уши должны быть начеку, иначе вы можете упустить что-то важное.
Камилла с интересом посмотрела на Филиппа.
– Камилла, – сказала она.
– А я – Филипп, – ответил он.
– Я знаю.
– Кто эти люди, я имею в виду тех, что сидят рядом с бывшим президентом и кинозвездой? – спросил Филипп, указывая на другой конец стола.
– А, эти? Их можно назвать ядром компании. Мой папа обычно говорил о них как о людях, способных скрывать кое-что от газетчиков, – сказала Камилла.
– Что именно?
– Разное.
– Вы имеете в виду лес, полный тайн? Она засмеялась.
– Вот-вот, что-то в этом роде. Филипп снова оглядел комнату.
– Все это в какой-то мере очаровывает. По крайней мере, меня.
– Возможно, таких, как вы, которые поживут здесь несколько дней или недель и уедут. Но если бы вы прожили здесь подольше, то поняли, что все вечеринки – вариации на одну и ту же тему. За исключением Мендельсонов, чьи вечера всегда несколько экстравагантны. Но учтите: Мендельсоны – не совсем анджелесцы, в том смысле, что они, в отличие от нас, не родились и не выросли здесь. Нас всего две или три сотни, кто постоянно собираются на такие вечера, правда, в различных комбинациях. Мы редко расширяем свой круг, и вы редко можете прочесть о нас в газетах.
Она улыбнулась, как бы извиняясь, сопровождая улыбку жестом беспомощности.
– Продолжайте, продолжайте, я заинтригован, – сказал Филипп.
– Ну, что ж. Мы никогда не смешиваемся с толпой людей кино, только иногда с людьми из Пасадены, за исключением официальных приемом или благотворительных акций, таких, как в музеях или в Музыкальном центре. Не скажу, что это правильно, но это так, и так было всегда. Хотите знать правду? Мне хотелось бы познакомиться с некоторыми кинозвездами.
Филипп рассмеялся. Камилла посмотрела на Филиппа и отметила, что он все свое внимание сосредоточил на ней. Она пододвинулась поближе и прошептала тихо:
– Уж коли вы обратили на это внимание, то могу сказать: действительно, есть особая причина для этого вечера. Мы все думаем, что сегодня будет объявлено, что Жюль направляется президентом в качестве главы американской делегации на государственные переговоры в Европе. А это значит, что он пробудет там весь 1993 год, и Паулина чрезвычайно заинтересована в этом. Она прекрасно говорит по-французски и, как мне кажется, иногда скучает здесь.
– А может быть, этого не произойдет? – спросил Филипп.
– О, нет, это произойдет, но пока не объявили. Филипп кивнул.
– Вкусный суп, – сказал он.
– Изумительный.
* * *
Прием у Мендельсонов – даже для посвященного, – был большим событием. Еду готовил их личный шеф-повар, известная фигура в гастрономических кругах; вина из личного погребка Жюля Мендельсона были великолепны. Повсюду можно было видеть орхидеи, предметы антиквариата. Бесценные произведения искусства были развешаны по стенам каждой комнаты. В библиотеке, которой Мендельсоны обычно пользовались как гостиной, когда оставались одни, на стенах висели все большие картины французских художников, стояла английская мебель, кресла и диваны были покрыты чехлами из шелкового ситца. Здесь же стоял длинный стол для фотографий в серебряных рамках, среди них фото Паулины и Жюля с президентами и их женами, сделанные во время приемов в Белом доме, а также фотографии с автографами монархов Испании и Великобритании. С другой стороны комнаты стоял стол для журналов, которые меняли еженедельно или ежемесячно, и для газет, меняемых ежедневно. Высокие французские окна с искусно задрапированными шторами выходили на террасу, уставленную столиками под зонтами, ниже террасы шел сад, еще ниже лужайка. Люди, посещавшие дом Мендельсонов, всегда говорили об этой комнате: «Как великолепно!» Поэтому Филиппа Квиннелла, не привыкшего к такой пышности, можно было простить за то, что он разглядывал и вслух восхищался библиотекой, в которую попал в поисках комнаты для мужчин и где увидел «Белые розы» Ван Гога над камином. Это была его любимая картина.
– Боже милостивый, – сказал он, подходя ближе и уставившись на нее. Он знал, что она оценивалась по меньшей мере миллионов в сорок даже при нынешнем упадке на рынке торговли произведениями искусства. Он хотел дотронутся до выпуклых мазков картины и уже протянул руку, но сдержался. Он повернулся и увидел Паулину Мендельсон, сидевшую на стуле у телефона, даже, скорее, не сидевшую, а присевшую на самый кончик стула.
– Мое сокровище, – сказала она о картине. – Свадебный подарок, сделанный мне Жюлем двадцать два года назад.
Она выглядел так же, как на фотографиях, которые он видел, – блистательно, и была одета, Филипп ни минуты не сомневался в этом, по высокой парижской моде: черный бархатный костюм в классическом стиле, не имеющий ничего общего с направлением моды того сезона. Она казалась в большей степени элегантной, чем красивой, хотя слово «красивая» чаще всего использовалось для описания ее внешности в газетных колонках о светской жизни и в журналах мод. Она была высокая и стройная, и, несмотря на две нитки жемчуга величиной с виноградину, он обратил внимание, как прекрасна ее шея. Внезапно он вспомнил фотографию Эведона этой восхитительной шеи. Ничего удивительного не было в том, что она была замужем за одним из самых состоятельных людей страны. Невозможно было представить ее женой менее влиятельного человека.
– Я видел эту картину на выставке Ван Гога в «Метрополитен», – сказал Филипп.
– Да, именно ее, – ответила она.
«Не может быть, – подумал он, – она плакала». Глаза ее были влажными, а выражение лица расстроенным. Она встала и подошла к столику, над которым висело зеркало в стиле «Чиппендейл». Из шкатулки на столике она вынула пудреницу и губную помаду, привычным и быстрым движением поправила макияж. Филипп отметил про себя, что она чувствует себя вполне комфортабельно, отлучившись от шестидесяти гостей, и не торопится отделаться от него, чтобы вернуться к ним.
– Меня часто интересовал вопрос: кто владелец этой картины. Помню, под ней была табличка «Представлена на выставку из частного собрания».
– Это было в первый и последний раз, уверяю вас. Никогда больше не допущу, чтобы она покидала дом. Это был какой-то кошмар. Казалось, что гора обрушилась, когда ее вынесли, чтобы отправить на выставку.
– Почему?
– Охрана. Вы представить себе не можете всю систему ее охраны. Даже полицейские вертолеты прикрывали сверху. Они опасались, что ее украдут, поскольку о перемещении картины было широко известно. Говорят, она стоит… о, мне даже трудно назвать ее цену, она невообразима. Смешно подумать, что бедный господин Ван Гог не смог в свое время продать ее.
Она говорила быстро, низким – с придыханием – голосом, не выделяя запятых и точек, с едва заметным акцентом, который вряд ли мог уловить тот, у кого не было няни-англичанки и гувернантки-француженки и кто не обучался в школах типа Фокскрофта. Филипп только теперь понял, почему светские дамы интересовались ею, цитировали ее слова, подражали ей.
– Кроме того, – продолжала она, – все то время, пока ее не было, пока она не висела здесь, над камином, мне ее очень недоставало. Я нахожу эту картину очень уютной, и без нее комната кажется пустой. Я пыталась повесить здесь другие картины, но ни одна из них так сюда не подходит, как «Белые розы». Я с ума схожу по этому зеленому фону.
– О, да, – сказал он, оборачиваясь к картине.
– Правда ли, что Реза Балбенкян угрожал вам переломать ноги? – неожиданно спросила Паулина.
– Да.
– Вы думаете, он мог это сделать?
– Не уверен.
– Хм…
– Вы знаете Резу Балбенкяна? – спросил Филипп.
– Жюль – один из членов его правления, а он – у Жюля, поэтому я иногда встречаюсь за ленчем с Ивонн Балбенкян, когда бываю в Нью-Йорке.
– Она замечательная.
– Вы правы, – согласилась Паулина и улыбнулась. – Гектор говорит, вы видели моего друга Гектора Парадизо? Ужасный грешник, но очень забавный. Так вот, Гектор говорит, что у Ивонн на руках мозоли от карабканья в высший свет.
Паулина засмеялась.
– Она назвала своих близнецов Окли и Огден, можете себе представить? И говорит с ними по-французски. Бедные детишки. Нью-Йорк так изменился. Боюсь, что я почти утратила вкус к нему. Теперь там совсем не так, как было, когда я там жила.
Она подошла к букету и оборвала увядший бутон.
– Долго ли вы пробудете в Калифорнии?
– Несколько месяцев, если все пойдет успешно. Я приехал, чтобы писать сценарий для фильма.
– Я слышала. Для Каспера Стиглица.
– Вы и впрямь все знаете.
– Я не знаю Каспера Стиглица. Мы мало с кем встречаемся из мира кино.
– Кроме Фей Конверс.
– Фей – совсем другая. Она принадлежит миру, а не только Голливуду. Фей может поговорить о разных вещах, а не только о том, что происходит на съемочной площадке. Ведь это так скучно, вы не находите? Разговоры о кино сводят Жюля с ума.
– С вашей стороны было очень любезно пригласить меня, миссис Мендельсон, – сказал Филипп.
– Вы это заслужили после всех этих угроз Резы Балбенкяна. И зовите меня Паулиной, а не миссис Мендельсон, а я, конечно же, буду звать вас Филипп. Вы слишком молоды, чтобы быть причиной стольких неприятностей. Сколько вам лет?
– До полуночи – двадцать девять, а после – тридцать.
– О, Боже! Мы должны это как-то отметить.
– Нет, пожалуйста, не надо, – сказал он, – я этого не вынесу. Уверен, вы не помните, но мы уже однажды встречались.
– Конечно же, я помню. В театре, на том глупом спектакле. Вы были с Мэри Финч. Ее мачеха была на моей свадьбе одной из подруг невесты, на моей первой свадьбе.
– Как поживает Роки, чей самолет разбился, а два пилота погибли?
– Какая, однако, у вас память! Роки совершенно здоров. Собирается опять жениться. Даже купил новый самолет.
– Молодец, Роки, – сказал Филипп.
– Как вы поладили с Камиллой?
– Она очень хорошая.
– Недавно стала вдовой.
– Она рассказала мне о смерти мужа в Барселоне.
– Так умереть… Вы знаете, кто она, не так ли?
– Нет.
– Дочь Сэма Уортингтона.
Это имя ни о чем Филиппу не говорило.
– Это хорошо? – спросил он.
– Природный газ.
– Думаю, это хорошо, – сказал Филипп, и они оба рассмеялись.
В этот момент в комнату вошел Жюль Мендельсон. Его массивная фигура заполнила все пространство двери.
– Паулина, гости ищут тебя, – сказал он.
– Да, уже иду, Жюль, – сказала Паулина, оборачиваясь к нему.
– Я совсем теряюсь на этих вечеринках, если тебя нет рядом, – сказал он так, словно в комнате никого не было.
– О, Жюль, не глупи.
– Они приходят ради тебя, ты же знаешь. Все замирает, когда тебя нет.
– Не правда ли, мой муж – прелесть? – сказала Паулина, глядя на Филиппа и указывая рукой на Жюля.
– Что ты здесь делаешь? – спросил Жюль. Воцарилась пауза, потом она сказала:
– Киппи звонил. Жюль посмотрел на жену.
– Киппи звонил из Франции?
– Нет. Он вернулся.
– Он здесь? В Лос-Анджелесе?
– Да.
– Он придет сюда?
– Нет.
– Откуда он звонил?
– Не знаю, Жюль. Он не сказал.
– Все в порядке?
– Нет, – ответила она.
Какое-то время они пристально смотрели друг на друга. Учитывая присутствие Филиппа, Жюль продолжал разговор, но более тихим голосом, чтобы Филипп не мог слышать.
– Чего он хочет?
– Денег, чего же еще? – ответила Паулина, тоже понижая голос.
– Не дам.
– Я знаю, Жюль. Я ему сказала об этом.
– Поговорим об этом позже, после приема. Я дождусь тебя, – сказал он, посмотрев на Филиппа.
– Да, хорошо, – ответила Паулина. Филиппа поразила нотка грусти в ее голосе.
– Твой друг Гектор поменял карточки мест, – сказал Жюль ворчливым голосом, чтобы отвлечь жену от ее проблем.
– Я знаю. Это длинная история. Я понятия не имела, что Гектор и Роуз опять не разговаривают друг с другом, – сказала Паулина.
Филипп заметил, что Паулина пытается отринуть грустные мысли и снова войти в роль хозяйки.
– Но ты же знаешь Гектора, Жюль, завтра у него с Роуз все наладится, и он из этого сделает веселую историю.
– Боюсь, мой энтузиазм в отношении Гектора более сдержан, чем твой, – ответил Жюль.
– Не надо сейчас об этом, Жюль. Ты знаком с Филиппом Квиннеллом?
– Как поживаете, мистер Квиннелл, – сказал он, протягивая Филиппу руку для пожатия. Казалось, он не помнил, что полтора часа назад встречал его в холле.
– Тебе понравилось красное вино? – спросил Жюль у Паулины.
– Превосходное, Жюль.
– С аукциона Брешани. «Шато-Марго».
– Я знаю, дорогой. За моим столом все отметили его.
– Ты обратила внимание на цвет? А крепость? Жан-Пьер сказал, что у него все характеристики une qrande annee.
– Высший сорт. Все считают так, – сказала Паулина.
– Каково ваше мнение о красном вине? – спросил Жюль Филиппа.
– Боюсь, что я оказался одним из тех, кто прикрыл бокал рукой, когда официант разливал его, – ответил Филипп.
– Не пили?
– Нет.
– Вы должны попробовать. Оно исключительно. Квинтэссенция «Бордо» восемьдесят пятого.
– Нет, благодарю, не хочется, – сказал Филипп.
На лице Жюля отразилось явное презрение, его взгляд как бы говорил: этот юнец – полный дурак, что упустил возможность выпить задаром одно из лучших вин Франции.
– Проблемы? – спросил Жюль с той грубоватостью, с какой он задавал прямые вопросы.
– Не столь драматичные, – ответил Филипп. – Просто отсутствие вкуса к винам.
Наблюдая за ними, Паулина быстро пришла на помощь Филиппу.
– Как видите, мой муж – большой знаток вин. Филипп приехал, чтобы писать сценарий для фильма Каспера Стиглица, – объяснила она.
Жюль, не проявив интереса, только кивнул. Паулина не отступала.
– Это ему, Филиппу Квиннеллу, Реза Балбенкян грозился переломать ноги, – сказала она.
На этот раз Жюль повернулся к нему, явно заинтересованный. Внезапно его суровое лицо расплылось в улыбке, угрюмое выражение исчезло.
– Так это вы написали «Смену»? То-то я подумал, что ваше имя мне знакомо, – сказал он. – Кто это вам такие подробности порассказал?
Филипп улыбнулся, но не ответил.
– Вы все чертовски точно написали, это я вам говорю. И вам не мешало бы знать, что ваше имя стоит первым в списке врагов Резы, – продолжал Жюль.
– Да, я знаю.
– Хотя это все разговоры. Реза Балбенкян не обидит и мухи. Если муха не укусит.
Филипп не был в этом уверен, но ответил: – Я уверен.
– Убийство обходится слишком дорого, но еще дороже переломать кому-то руки и ноги, потому что пострадавший может опознать вас, – сказал Жюль.
– Какой интересной информацией ты обладаешь, Жюль, – сказала Паулина.
– Реза, как вы знаете, – продолжал Жюль, обращаясь к Филиппу, – оказался единственным, кто не попал в тюрьму.
– Да, я знаю, – ответил Филипп. – Он не попал в тюрьму, потому что дал показания против бывших его партнеров.
Жюль посмотрел на Филиппа.
– Поторопитесь довести до ушей Резы, что вы были здесь на обеде, – сказал он, фыркнув от удовольствия при этой мысли.
– Его это разозлит?
– Если даже разозлит, то он не скажет ни слова.
На минуту воцарилось молчание. Затем Паулина сказала:
– Если вы поменяете гостиницу или снимете квартиру, Филипп, то сообщите об этом мисс Мейпл.
– Мисс Мейпл?
– Вы встретили ее, когда пришли сюда, у книги для гостей. Она – секретарь Жюля. Мне бы хотелось, чтобы она была в курсе, как связаться с вами.
Филипп понял, что выдержал проверку. Его собираются приглашать и в дальнейшем.
– Паулина, – сказал Жюль, кивнув головой в сторону комнаты, где звучала музыка, как бы напоминая о возвращении к гостям. Она взяла его под руку.
– Попроси оркестр не играть так громко, Жюль. Гости не слышат друг друга. Помнишь, что случилось на вечере у Роуз? Музыка была такой громкой, что все разошлись к одиннадцати часам, даже не отведав торта, приготовленного для дня рождения.
– Все потому, что Роуз нагрузилась и забыла приказать вынести торт, – сказал Жюль.
– О, дорогой, ты не должен так говорить, – сказала, хихикнув, Паулина. – Бедняжка Роуз, она умрет, ели узнает, что ты о ней так говоришь.
– Не позволяй ей возвращаться домой одной на машине, – сказал Жюль. – В таком состоянии она вообще не может управлять машиной.
– Я уже сказала Блонделл, чтобы она приготовила для нее комнату для гостей, – сказала Паулина.
Жюль погладил ей руку в знак одобрения.
– Кто-то поцеловал тебя, – сказала Паулина. Она вынула из нагрудного кармашка его пиджака платок, послюнявила и вытерла помаду с его щеки.
– Роуз, – сказал он с гримасой.
Паулина рассмеялась и положила платок обратно. Жюль тоже рассмеялся, и они направились к гостям. Филипп наблюдал за ними. Как бы изыскано ни было их существование, подумал Филипп, но они женаты, они супруги, преданные друг другу, связанные узами многолетнего брака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55