О своей благотворительности Роуз прожужжала уши всем и каждому. Как бы то ни было, но Роуз во всем обвинила Клинта, бармена «Загородного клуба», который, как считала Роуз, подавал «кровавую Мэри» с большим количеством алкоголя, а на ленче после похорон, как утверждала Роуз, этот напиток оказался особенно сильнодействующим. Она сказала Мэдж Уайт, что намерена кое-что предпринять по этому поводу, например, подать жалобу в комитет по управлению клубом. Роуз давно недолюбливала Клинта, еще с тех пор, когда узнала, что он назвал ее «старая Рози» после ее очередного несчастья: тогда она вывихнула руку в плечевом суставе, а Клинту пришлось отвозить ее в травмопункт.
Когда Мэдж Уайт рассказала о случившемся Паулине Мендельсон, та спросила «Зачем Роуз взяла собаку на ленч в «Загородный клуб»?
– Чтобы подчеркнуть бремя скорби, как ты не понимаешь, – сказала Мэдж.
Паулина рассмеялась. Как и всех друзей Роуз Кливеден, Паулину возмущало и в то же время забавляло поведение Роуз.
– Эта Астрид – злющая собачонка, – сказала Паулина. – Ты не поверишь, с каким остервенением она набросилась на Киппи, когда Камилла принесла ее в наш дом после смерти Гектора, чтобы передать ее Роуз. Мы не могли ничего поделать. Она кинулась на Киппи, когда он вернулся с теннисного корта, и откусила кончик указательного пальца. Сколько было крови!
Позже Паулина вспоминала, что Мэдж Уайт не проявила никакого сочувствия к Киппи, ей, видимо, было все равно – часть пальца или весь палец откусила ему Астрид. Хотя Мэдж была ее лучшей подругой, она почти никогда в разговоре с ней не упоминала имени Киппи. Это началось из-за того, что несколько лет назад дочь Мэдж, маленькая Мэджи, забеременела от Киппи, когда им обоим было всего по четырнадцать лет.
– Как бы то ни было, – сказала Мэдж, меняя тему разговора – Роуз избавилась от собачки.
– Не может быть!
– Она отдала ее Фей Конверс. Фей всегда подбирала всех бездомных собак.
Паулина опять повернула разговор на Роуз – бедняжку Роуз, как теперь все ее называли, – ее пристрастие к выпивке начинало беспокоить друзей.
– Она становится все хуже и хуже, – сказала Паулина. Конечно, Роуз пребывала в глубокой скорби по поводу смерти своего давнего друга, но ее друзья знали, что не умри Гектор – нашлась бы другая причина для оправдания ее тяги к спиртному. Еще до того, как умер Гектор, Роуз как-то сказала Паулине: «Кому какое дело до того, много я курю или много пью? Мне шестьдесят лет, а женщину в таком возрасте ни один джентльмен не захочет затащить в постель».
– О, Роуз, – сказала тогда Паулина, не зная, как отреагировать на подобные слова. Роуз, любившая мужчин, постоянно хвасталась, что ей посчастливилось оказаться в постели президента Кеннеди в Белом доме в спальне Линкольна, но ее друзья не очень-то верили этой истории. Роуз трижды была замужем и трижды разводилась. Мужья Роуз обычно внезапно исчезали. Не было ни скандалов, ни проклятий, во всяком случае на публике. «Где Бейки?», «Где Оззи?», «Где Фиск?» – спрашивали ее о первом, втором и третьем муже, когда она на нескольких приемах появлялась в одиночестве, и она неизменно отвечала, довольно спокойно: «Уехал из города». А затем люди узнавали, что развод был оформлен быстро и по-тихому, чаще всего в какой-нибудь из стран Центральной Америки. Обычно то, из-за чего разводы затягиваются и превращаются в длинное судебное разбирательство, как то: раздел имущества и алименты – никогда не фигурировали в деле Роуз, потому что в каждом случае деньги принадлежали ей, ребенок – дочь от первого брака, которая, как говорили, перенесла операцию лоботомии, постоянно проживала в «доме» – так называла это заведение Роуз.
Она вела нескончаемые разговоры по телефону, вспоминая и обсуждая каждую деталь очередного ленча, обеда или приема, на которых она неизменно присутствовала, и избавиться от ее разговоров был невозможно, как бы того ни хотел ее собеседник.
– Там я сидела между двумя священниками. Конечно, они гомосексуалисты, но в моем возрасте какое это имеет значение. Но зато какой интересный был у нас разговор! Я не считаю себя интеллектуалкой, хотя люблю читать хорошие книги или смотреть хороший спектакль, но эти двое были превосходны, просто божественны, так полны юмора и озорства. О, как мы смеялись! Все смеялись и смеялись.
– Роуз, я должна кончить разговор, – говорила Паулина на другом конце линии, но Роуз, казалось, не слышала.
– Мэдж Уайт была тоже там, – продолжала Роуз. – Бедняжка Мэдж! Все в том же темно-голубом платье в горошек. Ты ведь тоже ненавидишь это платье? Мне кажется, я не могу больше на него смотреть. Как ты думаешь, она обидится, если я пошлю ей несколько своих старых платьев? Она может их выпустить. Ты заметила, как она пополнела?
– Роуз, дорогая, я действительно должна кончить разговор. Жюль пришел домой, – говорила Паулина, но Роуз делала вид, что не слышит. Паулина послала воздушный поцелуй Жюлю, показывая на телефон и шепотом произнося имя Роуз, закатив при этом глаза. Жюль улыбался. Он подошел к бару, где Дадли уже приготовил для них бокалы, и налил вино. Это был тот час дня, который они проводили вместе.
– Уайты – бедны, как церковные крысы, – продолжала Роуз, – но Мэдж никогда в этом не признается, и мне эта черта в ней нравится. Работает как рабыня в своей конторе по продаже недвижимости и полностью содержит своего мужа, который и цента не может заработать. Он просто большая куча снега, этот Ральф Уайт, вот мое мнение. Да я только на подоходном налоге сэкономила в прошлом году столько, сколько он получает за свои биржевые делишки. А эта маленькая Мэджи – такая потаскушка, ты же знаешь. Живет Бог знает с кем. С корейцем, кажется.
– Роуз, я кладу трубку, – сказала Паулина. Жюль поставил бокал с вином перед ней на столик. – Здесь Жюль. Да, я передам ему. И он посылает тебе привет. До свидания, Роуз, до свидания, – и она повесила трубку. – О, Боже, пощади меня! – Она взяла руку Жюля и поцеловала. На его пальцах она неожиданно почувствовала аромат от прикосновений к самым сокровенным частям тела другой женщины. Пораженная, она посмотрела на мужа, словно он ударил ее.
Жюль, не замечая ее взгляда, спросил:
– Ну, как поживает старушка Роуз?
– О, прекрасно. Пьяна, как всегда, – ответила Паулина. – Давай не будем говорить о Роуз. С меня достаточно. Она сломала ногу на ленче по случаю похорон Гектора. Ты рад, что мы не дошли? – Она с трудом поднялась из кресла, как бы опасаясь, что ей станет плохо или она упадет в обморок.
– Посмотри, какого красивого цвета закат, Паулина, – сказал Жюль.
– Наплевать на закат, – сказала Паулина. Бокал с вином выпал из ее рук и разбился о мраморный пол их «комнаты закатов».
Жюль, ни разу за все двадцать два года супружества не слышавший подобных слов от Паулины, уставился на жену, ничего не понимая. А она выбежала из комнаты.
* * *
Когда Филипп Квиннелл рассказал Камилле Ибери, что был в клубе «Мисс Гарбо» и узнал имя молодого человека, с которым Гектор Парадизо ушел из клуба в ночь его смерти, она стала молчаливой и отчужденной. Они сидели на софе в библиотеке ее дома в Бель-Эйр. Она отодвинулась от него, затем взяла пульт управления и включила телевизор.
– Как ты вообще узнал о таком месте, как клуб «Мисс Гарбо»? – спросила она наконец. – Я живу в этом городе всю жизнь, но никогда не слышала о нем.
– Дворецкий Каспера Стиглица рассказал мне, – сказал Филипп, – он был в ту ночь там и видел Гектора.
– Не хочешь ли ты сказать, что чей-то дворецкий рассказал тебе подобное? – спросила Камилла.
– Но это правда, – сказал Филипп.
– Что это за клуб «Мисс Гарбо»? – спросила она.
– Где богатые пожилые мужчины за плату приглашают молодых парней.
– Просто не могу этому поверить, – сказала Камилла, покачав головой.
– Но ты ведь не думала, что твой дядя Гектор был помешан на девочках, не так ли?
– Это не смешно, Филипп.
– Чего ты боишься, Камилла? Что люди не захотят, чтобы твоя дочь в десять лет участвовала в балете дебютанток в «Лас-Мадринас» только потому, что ее двоюродный дед умер от руки голубого?
– Как звучит то грязное словечко, которое я однажды слышала от тебя? Хитрожопый, так? Так вот, не будь хитрожопым со мной, Филипп, – сказала Камилла.
– Я не хитрю с тобой, Камилла, и извини, что так получилось, но будь благоразумна.
– Хорошо, давай будем благоразумными. Почему, собственно говоря, тебя все это так чертовски волнует? – спросила она. – Смерть моего дяди не имеет к тебе ни малейшего отношения. Ты даже толком не знал его.
– А почему ты так чертовски безразлична? – спросил в свою очередь Филипп.
Он видел, что его вопрос рассердил ее. Она покраснела и когда заговорила, то в голосе послышались грубые нотки, которых он раньше у нее не замечал.
– Я не безразлична, – сказала она, взвешивая каждое слово, – мы это обсудили уже со всех сторон. Мой дядя совершил самоубийство.
– Нет, он не совершал его.
Камилла долгим взглядом посмотрела на Филиппа, прежде чем снова заговорила:
– Я знаю, что ты звонил Сэнди Понду в «Трибьюнэл». Сэнди рассказал Жюлю, что ты звонил ему. Они было подумали, что ты действуешь от моего имени. Поэтому они прислали на мой адрес копию заключения патологоанатома. Я удовлетворена. Для меня в смерти дяди нет ничего таинственного. А теперь я хочу, чтобы ты перестал вмешиваться в мои дела и занялся бы своими делами.
– Я подметил одну черту, общую для людей твоего круга: когда на них нападают, они держатся вместе.
Камилла, почувствовала себя уязвленной, поднялась с софы.
– Думаю, будет лучше, если ты покинешь мой дом, – сказала она.
– А, классический ответ богатой девицы, – сказал Филипп. – Согласись со мной или убирайся. Что ж, я ухожу, мисс Ибери.
Камилла не привыкла иметь дело с людьми, которые не благоговеют перед ее богатством. С самого начала Филипп оставался равнодушным к ее деньгам, и это было ново для нее. Она не хотела, чтобы он уходил, но не могла заставить себя остановить его. Орин, ее последний муж и отец ее дочери, всегда делал то, чего хотела она, как подобает мужу из разновидности «проданных и преданных» мужей, но Филипп был совсем другой. Она знала, что он уйдет, если его не остановить, потому что он от нее не зависит. Но она так ничего и не сказала, а молча вышла из библиотеки и направилась в спальню.
Филипп шел за ней до холла, посмотрел, как она поднимается по лестнице.
– Жюль Мендельсон пытается убедить нас, что черное – это белое, а поскольку он так богат и, несомненно, очень влиятелен, большинство людей, меня в расчет можно не брать, верят ему, во всяком случае, делают вид, что верят. А я оказался неверующим в этой системе, где человек, обладающий властью, имеет право взять телефонную трубку и, позвонив в газету, сказать: «Не публикуйте ни строчки об этом деле», а затем позвонить в полицию и заявить: «Не надо расследовать это дело». Я прекрасно осознаю, что люди твоего круга не видят в этом проблему, но я вижу.
Камилла, поднимавшаяся по лестнице, остановилась и обернулась. Ее терзали с одной стороны чувства преданности ее классу, с другой стороны более сильное чувство к человеку, который говорил ей сейчас нелицеприятные вещи.
– В глубине души я тоже не верю этому, – сказала она.
– Хорошо. Тогда действуй. До скорого, Камилла. Мой телефон ты знаешь.
– Ты не возьмешь свои вещи? – спросила она, стараясь задержать его.
– Единственное преимущество одноразовых бритв в том, что нечего забирать, когда уходишь от подружки, – сказал он.
Филипп вышел на улицу через парадную дверь и аккуратно закрыл ее за собой.
* * *
Не так-то легко оказалось найти бульвар Кауэнга, дом 7204 1/4, где жил Лонни Эдж. Бетти, секретарь Каспера Стиглица, подумав, что это имеет какое-то отношение к сценарию, который Филипп писал для документального фильма Каспера о распространении наркотиков в среде киноиндустрии, напечатала целую инструкцию о том, как найти это место, на личном бланке Каспера. Филипп проехал по авеню Хайленд около «Голливуд Боул», повернул направо на небольшую улочку Оудин, проехал под эстакадой, ведущей на бульвар Кауэнга, – оживленную улицу, прорытую в свое время сквозь гору. Позади из «Голливуд Боул» было слышно, как репетирует оркестр филармонии, повторял мелодию из фильма «Звездные войны», которую готовили к исполнению на концерте под открытым небом в тот вечер. По обе стороны бульвара Кауэнга были расположены жилые дома в виде бунгало, а также трех или четырехэтажные многоквартирные дома, выкрашенные в бежевые и розовые тона, для людей с небольшим достатком, построенные здесь в шестидесятые годы и стоявшие вплотную к горе. Таблички с номерами домов были сорваны или разбиты, но, к счастью, один номер сохранился, и на нем была стрелка, указывающая, в какую сторону порядок номеров возрастает.
Когда Филипп увидел табличку с номером, превышающим шесть тысяч, нашел стоянку, припарковал машину и пешком отправился искать дом Лонни Эджа. Тротуар был грязный, разбитый, везде валялся всякий мусор: пустые бутылки из-под пива, одноразовые шприцы, презервативы – все, что бездомные обычно выбрасывают из мусорных ящиков в поисках банок из-под содовой, которые сдают за деньги.
От дома с номером 7200 вверх от бульвара Кауэнга вела деревянная расшатанная лестница, настолько узкая, что на ней двум людям невозможно было разойтись. Пятьдесят пять ступенек привели Филиппа во двор, окруженный дюжиной крохотных бунгало в стиле, характерном для Голливуда тридцатых годов. Пурпурные бугенвилии цвели повсюду; одичавшие и разросшиеся, они покрывали крыши большинства бунгало. В центре двора был фонтан, его края потрескались и обвалились, и было видно, что он не действует уже много лет. На краю фонтана лежали недоеденный грейпфрут, пластмассовая ложечка, картонный стаканчик из-под кофе – все это, казалось, кто-то бросил второпях, убегая на звонок телефона.
Дверь дома 7204 1/4 была открыта, но противомоскитная сетчатая дверь заперта. Звуки музыки репетирующего в «Голливуд Боул» оркестра были здесь едва различимы. Сейчас играли вальс Штрауса, но вдруг музыка оборвалась на середине пассажа, опять заиграли, повторяя раз за разом один и тот же пассаж. Филипп поискал кнопку звонка, но она оказалась замазанной краской и не работала.
– Алло! – закричал он, одновременно стуча кулаком по раме сетчатой двери.
– Эй, что-то ты рановато, Сирил, – послышался в ответ голос из глубины дома.
Филипп смутился, но снова постучал.
– Дверь открыта, – произнес тот же голос, – я принимаю душ, ты пришел рано, старик, я ждал тебя не раньше четырех, клянусь Богом.
Теперь Филипп расслышал звук льющейся воды. Он толкнул сетчатую дверь, она поддалась, и он вошел в небольшую гостиную. Комната была обшарпанная, но не грязная. На полу разбросана одежда; черный широкий пояс висел на настенной лампе. Мебель в комнате была типичная для времен, когда бунгало сдавали в наем с готовой обстановкой: удобная, но обветшавшая. Открытая бутылка пива стояла поверх разбросанных в беспорядке на крашеном столе бумаг, оказавшихся при близком рассмотрении рукописью.
– Устраивайся поудобнее, Сирил, – крикнули из ванной комнаты, где все еще шумела вода. – Джин – в кухне, лед в холодильнике.
Филипп, несмотря на то, что его просили устраиваться поудобнее, чувствовал себя неловко, но все же сел на табуретку, стоявшую у крашеного стола. Он пришел, предварительно не позвонив, так как телефона у Лонни Эджа в телефонном справочнике не оказалось, и только войдя в дом, понял, что Лонни ждал кого-то другого. Зазвонил телефон. После первого звонка включился автоответчик.
«Я не могу подойти в данный момент к телефону. Назовите свое имя и номер телефона, даже если знаете, что он у меня есть, и время вашего звонка. Я перезвоню вам при первой возможности. Ждите сигнала».
«Привет, Лонни. Это – Ина Рей. Как делишки, бэби? Слушай, я договорилась о работенке, – развлечение на четверых. В доме моего душечки-папочки в воскресенье вечером, попозже. Большие баксы. С нашей стороны – ты, я и Дарлин. Помнишь Дарлин? Ты встречал ее у меня дома. Светлые волосы, любит крутить обод. Захвати презервативы. Шучу, Лонни. Позвони мне, кукленок. Люблю. А хренов номер телефона ты знаешь. Пока.»
Филипп смотрел на автоответчик, пока Ина Рей наговаривала свое послание. «Сколько девушек имеют имя Ина Рей? – подумал он. – Должно быть, это та самая Ина Рей, что забыла расширитель и носит майку «Внимание! Я визжу, когда занимаюсь любовью». Из открытой бутылки шел сильный запах пива. Филипп взял бутылку и поставил подальше, чтобы не чувствовать этот запах. По привычке он перевернул верхнюю страницу рукописи, с интересом подумав, уже не кропает ли Лонни Эдж – порнозвезда видео – на досуге мемуары. Страница намокла от стоявшей на ней бутылки. На верху страницы было напечатано: «Глава четвертая».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Когда Мэдж Уайт рассказала о случившемся Паулине Мендельсон, та спросила «Зачем Роуз взяла собаку на ленч в «Загородный клуб»?
– Чтобы подчеркнуть бремя скорби, как ты не понимаешь, – сказала Мэдж.
Паулина рассмеялась. Как и всех друзей Роуз Кливеден, Паулину возмущало и в то же время забавляло поведение Роуз.
– Эта Астрид – злющая собачонка, – сказала Паулина. – Ты не поверишь, с каким остервенением она набросилась на Киппи, когда Камилла принесла ее в наш дом после смерти Гектора, чтобы передать ее Роуз. Мы не могли ничего поделать. Она кинулась на Киппи, когда он вернулся с теннисного корта, и откусила кончик указательного пальца. Сколько было крови!
Позже Паулина вспоминала, что Мэдж Уайт не проявила никакого сочувствия к Киппи, ей, видимо, было все равно – часть пальца или весь палец откусила ему Астрид. Хотя Мэдж была ее лучшей подругой, она почти никогда в разговоре с ней не упоминала имени Киппи. Это началось из-за того, что несколько лет назад дочь Мэдж, маленькая Мэджи, забеременела от Киппи, когда им обоим было всего по четырнадцать лет.
– Как бы то ни было, – сказала Мэдж, меняя тему разговора – Роуз избавилась от собачки.
– Не может быть!
– Она отдала ее Фей Конверс. Фей всегда подбирала всех бездомных собак.
Паулина опять повернула разговор на Роуз – бедняжку Роуз, как теперь все ее называли, – ее пристрастие к выпивке начинало беспокоить друзей.
– Она становится все хуже и хуже, – сказала Паулина. Конечно, Роуз пребывала в глубокой скорби по поводу смерти своего давнего друга, но ее друзья знали, что не умри Гектор – нашлась бы другая причина для оправдания ее тяги к спиртному. Еще до того, как умер Гектор, Роуз как-то сказала Паулине: «Кому какое дело до того, много я курю или много пью? Мне шестьдесят лет, а женщину в таком возрасте ни один джентльмен не захочет затащить в постель».
– О, Роуз, – сказала тогда Паулина, не зная, как отреагировать на подобные слова. Роуз, любившая мужчин, постоянно хвасталась, что ей посчастливилось оказаться в постели президента Кеннеди в Белом доме в спальне Линкольна, но ее друзья не очень-то верили этой истории. Роуз трижды была замужем и трижды разводилась. Мужья Роуз обычно внезапно исчезали. Не было ни скандалов, ни проклятий, во всяком случае на публике. «Где Бейки?», «Где Оззи?», «Где Фиск?» – спрашивали ее о первом, втором и третьем муже, когда она на нескольких приемах появлялась в одиночестве, и она неизменно отвечала, довольно спокойно: «Уехал из города». А затем люди узнавали, что развод был оформлен быстро и по-тихому, чаще всего в какой-нибудь из стран Центральной Америки. Обычно то, из-за чего разводы затягиваются и превращаются в длинное судебное разбирательство, как то: раздел имущества и алименты – никогда не фигурировали в деле Роуз, потому что в каждом случае деньги принадлежали ей, ребенок – дочь от первого брака, которая, как говорили, перенесла операцию лоботомии, постоянно проживала в «доме» – так называла это заведение Роуз.
Она вела нескончаемые разговоры по телефону, вспоминая и обсуждая каждую деталь очередного ленча, обеда или приема, на которых она неизменно присутствовала, и избавиться от ее разговоров был невозможно, как бы того ни хотел ее собеседник.
– Там я сидела между двумя священниками. Конечно, они гомосексуалисты, но в моем возрасте какое это имеет значение. Но зато какой интересный был у нас разговор! Я не считаю себя интеллектуалкой, хотя люблю читать хорошие книги или смотреть хороший спектакль, но эти двое были превосходны, просто божественны, так полны юмора и озорства. О, как мы смеялись! Все смеялись и смеялись.
– Роуз, я должна кончить разговор, – говорила Паулина на другом конце линии, но Роуз, казалось, не слышала.
– Мэдж Уайт была тоже там, – продолжала Роуз. – Бедняжка Мэдж! Все в том же темно-голубом платье в горошек. Ты ведь тоже ненавидишь это платье? Мне кажется, я не могу больше на него смотреть. Как ты думаешь, она обидится, если я пошлю ей несколько своих старых платьев? Она может их выпустить. Ты заметила, как она пополнела?
– Роуз, дорогая, я действительно должна кончить разговор. Жюль пришел домой, – говорила Паулина, но Роуз делала вид, что не слышит. Паулина послала воздушный поцелуй Жюлю, показывая на телефон и шепотом произнося имя Роуз, закатив при этом глаза. Жюль улыбался. Он подошел к бару, где Дадли уже приготовил для них бокалы, и налил вино. Это был тот час дня, который они проводили вместе.
– Уайты – бедны, как церковные крысы, – продолжала Роуз, – но Мэдж никогда в этом не признается, и мне эта черта в ней нравится. Работает как рабыня в своей конторе по продаже недвижимости и полностью содержит своего мужа, который и цента не может заработать. Он просто большая куча снега, этот Ральф Уайт, вот мое мнение. Да я только на подоходном налоге сэкономила в прошлом году столько, сколько он получает за свои биржевые делишки. А эта маленькая Мэджи – такая потаскушка, ты же знаешь. Живет Бог знает с кем. С корейцем, кажется.
– Роуз, я кладу трубку, – сказала Паулина. Жюль поставил бокал с вином перед ней на столик. – Здесь Жюль. Да, я передам ему. И он посылает тебе привет. До свидания, Роуз, до свидания, – и она повесила трубку. – О, Боже, пощади меня! – Она взяла руку Жюля и поцеловала. На его пальцах она неожиданно почувствовала аромат от прикосновений к самым сокровенным частям тела другой женщины. Пораженная, она посмотрела на мужа, словно он ударил ее.
Жюль, не замечая ее взгляда, спросил:
– Ну, как поживает старушка Роуз?
– О, прекрасно. Пьяна, как всегда, – ответила Паулина. – Давай не будем говорить о Роуз. С меня достаточно. Она сломала ногу на ленче по случаю похорон Гектора. Ты рад, что мы не дошли? – Она с трудом поднялась из кресла, как бы опасаясь, что ей станет плохо или она упадет в обморок.
– Посмотри, какого красивого цвета закат, Паулина, – сказал Жюль.
– Наплевать на закат, – сказала Паулина. Бокал с вином выпал из ее рук и разбился о мраморный пол их «комнаты закатов».
Жюль, ни разу за все двадцать два года супружества не слышавший подобных слов от Паулины, уставился на жену, ничего не понимая. А она выбежала из комнаты.
* * *
Когда Филипп Квиннелл рассказал Камилле Ибери, что был в клубе «Мисс Гарбо» и узнал имя молодого человека, с которым Гектор Парадизо ушел из клуба в ночь его смерти, она стала молчаливой и отчужденной. Они сидели на софе в библиотеке ее дома в Бель-Эйр. Она отодвинулась от него, затем взяла пульт управления и включила телевизор.
– Как ты вообще узнал о таком месте, как клуб «Мисс Гарбо»? – спросила она наконец. – Я живу в этом городе всю жизнь, но никогда не слышала о нем.
– Дворецкий Каспера Стиглица рассказал мне, – сказал Филипп, – он был в ту ночь там и видел Гектора.
– Не хочешь ли ты сказать, что чей-то дворецкий рассказал тебе подобное? – спросила Камилла.
– Но это правда, – сказал Филипп.
– Что это за клуб «Мисс Гарбо»? – спросила она.
– Где богатые пожилые мужчины за плату приглашают молодых парней.
– Просто не могу этому поверить, – сказала Камилла, покачав головой.
– Но ты ведь не думала, что твой дядя Гектор был помешан на девочках, не так ли?
– Это не смешно, Филипп.
– Чего ты боишься, Камилла? Что люди не захотят, чтобы твоя дочь в десять лет участвовала в балете дебютанток в «Лас-Мадринас» только потому, что ее двоюродный дед умер от руки голубого?
– Как звучит то грязное словечко, которое я однажды слышала от тебя? Хитрожопый, так? Так вот, не будь хитрожопым со мной, Филипп, – сказала Камилла.
– Я не хитрю с тобой, Камилла, и извини, что так получилось, но будь благоразумна.
– Хорошо, давай будем благоразумными. Почему, собственно говоря, тебя все это так чертовски волнует? – спросила она. – Смерть моего дяди не имеет к тебе ни малейшего отношения. Ты даже толком не знал его.
– А почему ты так чертовски безразлична? – спросил в свою очередь Филипп.
Он видел, что его вопрос рассердил ее. Она покраснела и когда заговорила, то в голосе послышались грубые нотки, которых он раньше у нее не замечал.
– Я не безразлична, – сказала она, взвешивая каждое слово, – мы это обсудили уже со всех сторон. Мой дядя совершил самоубийство.
– Нет, он не совершал его.
Камилла долгим взглядом посмотрела на Филиппа, прежде чем снова заговорила:
– Я знаю, что ты звонил Сэнди Понду в «Трибьюнэл». Сэнди рассказал Жюлю, что ты звонил ему. Они было подумали, что ты действуешь от моего имени. Поэтому они прислали на мой адрес копию заключения патологоанатома. Я удовлетворена. Для меня в смерти дяди нет ничего таинственного. А теперь я хочу, чтобы ты перестал вмешиваться в мои дела и занялся бы своими делами.
– Я подметил одну черту, общую для людей твоего круга: когда на них нападают, они держатся вместе.
Камилла, почувствовала себя уязвленной, поднялась с софы.
– Думаю, будет лучше, если ты покинешь мой дом, – сказала она.
– А, классический ответ богатой девицы, – сказал Филипп. – Согласись со мной или убирайся. Что ж, я ухожу, мисс Ибери.
Камилла не привыкла иметь дело с людьми, которые не благоговеют перед ее богатством. С самого начала Филипп оставался равнодушным к ее деньгам, и это было ново для нее. Она не хотела, чтобы он уходил, но не могла заставить себя остановить его. Орин, ее последний муж и отец ее дочери, всегда делал то, чего хотела она, как подобает мужу из разновидности «проданных и преданных» мужей, но Филипп был совсем другой. Она знала, что он уйдет, если его не остановить, потому что он от нее не зависит. Но она так ничего и не сказала, а молча вышла из библиотеки и направилась в спальню.
Филипп шел за ней до холла, посмотрел, как она поднимается по лестнице.
– Жюль Мендельсон пытается убедить нас, что черное – это белое, а поскольку он так богат и, несомненно, очень влиятелен, большинство людей, меня в расчет можно не брать, верят ему, во всяком случае, делают вид, что верят. А я оказался неверующим в этой системе, где человек, обладающий властью, имеет право взять телефонную трубку и, позвонив в газету, сказать: «Не публикуйте ни строчки об этом деле», а затем позвонить в полицию и заявить: «Не надо расследовать это дело». Я прекрасно осознаю, что люди твоего круга не видят в этом проблему, но я вижу.
Камилла, поднимавшаяся по лестнице, остановилась и обернулась. Ее терзали с одной стороны чувства преданности ее классу, с другой стороны более сильное чувство к человеку, который говорил ей сейчас нелицеприятные вещи.
– В глубине души я тоже не верю этому, – сказала она.
– Хорошо. Тогда действуй. До скорого, Камилла. Мой телефон ты знаешь.
– Ты не возьмешь свои вещи? – спросила она, стараясь задержать его.
– Единственное преимущество одноразовых бритв в том, что нечего забирать, когда уходишь от подружки, – сказал он.
Филипп вышел на улицу через парадную дверь и аккуратно закрыл ее за собой.
* * *
Не так-то легко оказалось найти бульвар Кауэнга, дом 7204 1/4, где жил Лонни Эдж. Бетти, секретарь Каспера Стиглица, подумав, что это имеет какое-то отношение к сценарию, который Филипп писал для документального фильма Каспера о распространении наркотиков в среде киноиндустрии, напечатала целую инструкцию о том, как найти это место, на личном бланке Каспера. Филипп проехал по авеню Хайленд около «Голливуд Боул», повернул направо на небольшую улочку Оудин, проехал под эстакадой, ведущей на бульвар Кауэнга, – оживленную улицу, прорытую в свое время сквозь гору. Позади из «Голливуд Боул» было слышно, как репетирует оркестр филармонии, повторял мелодию из фильма «Звездные войны», которую готовили к исполнению на концерте под открытым небом в тот вечер. По обе стороны бульвара Кауэнга были расположены жилые дома в виде бунгало, а также трех или четырехэтажные многоквартирные дома, выкрашенные в бежевые и розовые тона, для людей с небольшим достатком, построенные здесь в шестидесятые годы и стоявшие вплотную к горе. Таблички с номерами домов были сорваны или разбиты, но, к счастью, один номер сохранился, и на нем была стрелка, указывающая, в какую сторону порядок номеров возрастает.
Когда Филипп увидел табличку с номером, превышающим шесть тысяч, нашел стоянку, припарковал машину и пешком отправился искать дом Лонни Эджа. Тротуар был грязный, разбитый, везде валялся всякий мусор: пустые бутылки из-под пива, одноразовые шприцы, презервативы – все, что бездомные обычно выбрасывают из мусорных ящиков в поисках банок из-под содовой, которые сдают за деньги.
От дома с номером 7200 вверх от бульвара Кауэнга вела деревянная расшатанная лестница, настолько узкая, что на ней двум людям невозможно было разойтись. Пятьдесят пять ступенек привели Филиппа во двор, окруженный дюжиной крохотных бунгало в стиле, характерном для Голливуда тридцатых годов. Пурпурные бугенвилии цвели повсюду; одичавшие и разросшиеся, они покрывали крыши большинства бунгало. В центре двора был фонтан, его края потрескались и обвалились, и было видно, что он не действует уже много лет. На краю фонтана лежали недоеденный грейпфрут, пластмассовая ложечка, картонный стаканчик из-под кофе – все это, казалось, кто-то бросил второпях, убегая на звонок телефона.
Дверь дома 7204 1/4 была открыта, но противомоскитная сетчатая дверь заперта. Звуки музыки репетирующего в «Голливуд Боул» оркестра были здесь едва различимы. Сейчас играли вальс Штрауса, но вдруг музыка оборвалась на середине пассажа, опять заиграли, повторяя раз за разом один и тот же пассаж. Филипп поискал кнопку звонка, но она оказалась замазанной краской и не работала.
– Алло! – закричал он, одновременно стуча кулаком по раме сетчатой двери.
– Эй, что-то ты рановато, Сирил, – послышался в ответ голос из глубины дома.
Филипп смутился, но снова постучал.
– Дверь открыта, – произнес тот же голос, – я принимаю душ, ты пришел рано, старик, я ждал тебя не раньше четырех, клянусь Богом.
Теперь Филипп расслышал звук льющейся воды. Он толкнул сетчатую дверь, она поддалась, и он вошел в небольшую гостиную. Комната была обшарпанная, но не грязная. На полу разбросана одежда; черный широкий пояс висел на настенной лампе. Мебель в комнате была типичная для времен, когда бунгало сдавали в наем с готовой обстановкой: удобная, но обветшавшая. Открытая бутылка пива стояла поверх разбросанных в беспорядке на крашеном столе бумаг, оказавшихся при близком рассмотрении рукописью.
– Устраивайся поудобнее, Сирил, – крикнули из ванной комнаты, где все еще шумела вода. – Джин – в кухне, лед в холодильнике.
Филипп, несмотря на то, что его просили устраиваться поудобнее, чувствовал себя неловко, но все же сел на табуретку, стоявшую у крашеного стола. Он пришел, предварительно не позвонив, так как телефона у Лонни Эджа в телефонном справочнике не оказалось, и только войдя в дом, понял, что Лонни ждал кого-то другого. Зазвонил телефон. После первого звонка включился автоответчик.
«Я не могу подойти в данный момент к телефону. Назовите свое имя и номер телефона, даже если знаете, что он у меня есть, и время вашего звонка. Я перезвоню вам при первой возможности. Ждите сигнала».
«Привет, Лонни. Это – Ина Рей. Как делишки, бэби? Слушай, я договорилась о работенке, – развлечение на четверых. В доме моего душечки-папочки в воскресенье вечером, попозже. Большие баксы. С нашей стороны – ты, я и Дарлин. Помнишь Дарлин? Ты встречал ее у меня дома. Светлые волосы, любит крутить обод. Захвати презервативы. Шучу, Лонни. Позвони мне, кукленок. Люблю. А хренов номер телефона ты знаешь. Пока.»
Филипп смотрел на автоответчик, пока Ина Рей наговаривала свое послание. «Сколько девушек имеют имя Ина Рей? – подумал он. – Должно быть, это та самая Ина Рей, что забыла расширитель и носит майку «Внимание! Я визжу, когда занимаюсь любовью». Из открытой бутылки шел сильный запах пива. Филипп взял бутылку и поставил подальше, чтобы не чувствовать этот запах. По привычке он перевернул верхнюю страницу рукописи, с интересом подумав, уже не кропает ли Лонни Эдж – порнозвезда видео – на досуге мемуары. Страница намокла от стоявшей на ней бутылки. На верху страницы было напечатано: «Глава четвертая».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55