А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Паулина тоже отстегнула ремень и перебралась на водительское сиденье. Затем они оба пристегнули ремни. Паулина включила газ и поехала по Маунтин Драйв по направлению к бульвару Сансет.
– Мистер Цвиллман… – сказал Жюль, когда машина остановилась на красный свет на бульваре Сансет.
– Что ты хочешь сказать?
– Я никогда не пью после обеда, ты же знаешь, а он заставил меня выпить три рюмки, – сказал Жюль.
– Ты не обязан был пить.
– Знаю, но выпил.
– Мистер Цвиллман был той причиной, из-за которой мы ходили в этот кошмарный дом на кошмарный обед? – спросила Паулина.
– Да.
– На будущее, если кто-то спросит тебя – полиция или большое жюри, например, – «Откуда вы знаете Арни Цвиллмана?» – ты можешь сказать: «Меня познакомили с ним на приеме в доме Каспера Стиглица, кинопродюсера. Мы с женой обедали у него. Смотрели фильм. Мистер Цвиллман был среди гостей, так же как Марти и Сильвия Лески», и так далее и тому подобное. Это ведь так и было?
– Ты очень проницательна, Паулина. Цвиллман знал, что к нему домой мы не придем, как, впрочем, и никто другой, кроме этого кокаиниста Каспера Стиглица, которого больше никуда не приглашают. Он стал как прокаженный.
– И все-таки ты повел меня туда, в дом прокаженного и кокаиниста, и встретился с гангстером, – сказала Паулина. – Замечательно будет читать об этом в колонке Сирила Рэтбоуна. Интересно, напишет ли он о Ине Рей, Дарлин и Лонни?
– О ком? – спросил Жюль.
– О поздних гостях, которые пришли, когда я уходила.
– О, господи! – сказал Жюль.
– Чего хотел мистер Цвиллман? Какую-нибудь неофициальную информацию для своих биржевых операций? – спросила Паулина.
– Речь шла о переговорах в Европе в 1992 году, – сказал Жюль.
Паулина засмеялась.
– Каким образом мистера Арни Цвиллмана, который поджег «Вегас Серальо» ради страховки, могут интересовать переговоры в Европе?
– Его интересуют не переговоры, а роль, которую я буду в них играть, представляя Соединенные Штаты, – медленно произнес Жюль.
– Не заставляй меня выдавливать из тебя все по капле, Жюль. Расскажи все, чтобы я поняла суть, – сказала Паулина. Она свернула «бентли» с бульвара Сансет на каньон Бенедикт и поехала на Анджело Драйв, где свернула налево. Дорога шла вдоль холма, где было много крутых поворотов, отчего приезжие опасались ездить здесь по ночам. Паулине редко приходилось водить машину вместо Жюля, и он, немного пьяный, был восхищен ее водительскими способностями.
– По всему видно, что мистер Цвиллман связан с перевозками наркотиков и имеет огромные суммы наличных денег на руках, ты даже не представляешь, какие огромные суммы, которые, как он считает, я мог бы помочь ему пустить в оборот через европейский Общий рынок, – сказал Жюль, икнув.
– Почему он думает, что ты согласишься на это?
– Он угрожал мне.
– Чем?
Жюль посмотрел в окно и не ответил. Паулина взглянула на него.
– Что ты ему сказал? – спросила она.
– Послал к черту.
– Когда я вошла в комнату мне не показалось, что ты послал мистера Цвиллмана к черту, – сказала Паулина. – У меня создалось совсем другое впечатление.
Жюль не ответил.
– Ты собираешься сообщить об этом в полицию, в ФБР или в ЦРУ? Или президенту, вообще кому-нибудь? – спросила Паулина.
Они посмотрели друг на друга.
– Нет, – тихо ответил Жюль.
– Много лет назад, когда мы только что поженились, ты сказал мне, что в прошлом, когда ты был молодым, что-то случилось.
– Не хочу говорить об этом, – отрезал Жюль.
– Ты не доверяешь мне, Жюль? После двадцати двух лет, что мы прожили вместе? – спросила Паулина.
– Я тебе полностью доверяю, Паулина, но об этом говорить не хочу.
– Тогда скажи мне одно. Арни Цвиллман знает о том, что случилось?
Жюль снова посмотрел в окно.
– Ты думаешь он использует это против тебя? – спросила Паулина.
– Не знаю, – ответил Жюль. – Никогда не думал об этом.
Несколько минут они ехали молча, пока Паулина маневрировала на крутых поворотах.
– Тебе не приходило в голову, что наша жизнь, так называемая идеальная жизнь, разваливается? – спросила она.
– Да.
– И это тебя не беспокоит?
– Конечно, беспокоит, Паулина. Я не хочу, чтобы это случилось, – ответил Жюль, – но что же делать?
– У меня нет делишек, вроде твоих, – сказала Паулина. В этот момент она круто повернула машину направо к воротам «Облаков». Она опустила стекло и набрала семизначный номер кода электронного замочного устройства, вделанного в красную кирпичную стену. Ворота медленно отворились.
Жюль, наблюдавший за ней, сказал:
– Ты удивительно деловая женщина, Паулина.
С холма, на котором стоял дом, послышался неистовый лай сторожевых собак.
Паулина посмотрела на Жюля.
– Я знаю, – сказала она.
Машина двинулась по направлению к дому, ворота закрылись.
Когда они въехали на вымощенный камнем двор, бешено лающие сторожевые собаки окружили машину. Жюль открыл дверцу машины.
– Хорошо, дружище, хорошо, а теперь пошел, пошел. Смитти! Ты здесь, Смитти?
– Здесь, мистер Мендельсон, – ответил сторож.
– Отгони собак, пожалуйста, – сказал Жюль.
– Замолчите, успокойтесь, пошли вон. Я открою вам дверцу, миссис Мендельсон, – сказал Смитти. – Надеюсь, вы хорошо провели вечер?
– Спасибо, Смитти, поистине хороший вечер, – сказала Паулина. Ее отец научил трех своих дочерей держать себя с достоинством перед слугами, что бы ни случилось в жизни.
– Вы поставите машину в гараж, Смитти? – спросил Жюль.
– Понятное дело.
Войдя в холл, где не стенах висели шесть полотен Моне, Паулина подошла к лестнице и начала подниматься по ковровой дорожке, держась рукой за перила.
Жюль, шедший за ней седом, положил руку поверх ее руки.
– Может быть, мы позавтракаем вместе? – сказал он. Предложение было необычным, так как Жюль уходил из дома по утрам намного раньше, чем Паулина звонила, прося Блонделль принести поднос с завтраком. Они ни разу не воспользовались «комнатой восходов» для завтраков, как планировали, когда пристраивали к дому «комнату восходов» и «комнату закатов».
– Я решила поспать подольше, – ответила Паулина, вынимая руку из-под руки Жюля. Она продолжала подниматься по лестнице, когда взгляд ее привлекла третья по счету картина Моне, висевшая криво. Она остановилась и поправила раму.
– Когда бы ты ни встала утром, – сказал Жюль, глядя на нее снизу, – я буду ждать.
Она обернулась и посмотрела на него. Оба понимали, что пришло время поговорить и объясниться. Затем голосом, в котором прозвучала властность – черта характера, неожиданно проявившаяся в ней в последнее время, когда она взяла на себя смелость принимать решения, чтобы утвердить свой авторитет в доме, она высказала свое первое из этих решений:
– Я не хочу отсылать картины Моне в музей Карнеги в Питтсбург на выставку.
– Но мы же обещали, – сказал Жюль. – Уверен, что они уже напечатали каталог.
– Меня это не волнует, – сказала она. – Я не хочу отсылать их. Я хочу, чтобы они были на месте, когда придут члены садоводческого клуба.
– Хорошо, – сказал Жюль, нахмурив брови. Ее решение огорчило его, потому что он очень серьезно относился к своим обязательствам перед миром искусства, но он также знал, будучи опытным человеком, когда можно уступить. Смотря на жену, он уже мысленно обдумывал подходящую причину отказа, о которой сообщит утром куратору музея Карнеги.
Паулина тоже смотрела на него, впервые задумавшись о том, что муж начал стареть.
* * *
Гости, отсидевшие просмотр фильма в доме Каспера Стиглица, начали разъезжаться. Каспер, обрадованный тем, что избавился от них, не вышел во двор, чтобы проводить их, а прямиком пошел в спальню, где Ина Рей, Дарлин и Лонни ждали его.
Филипп Квиннелл, открыв дверцу взятой напрокат машины, увидел лежащий на сиденье большой конверт. Он взял его, отметив, что имя его написано на конверте неправильно, и сразу понял, от кого он и что в нем находится.
– Эй! Кто-то врезался в мою машину и осталась вмятина! – закричала Гортензия Медден, подойдя к своей «хонде». – Голову могу дать на отсечение, что это сделал подлиза Сирил Рэтбоун. Как только Паулина Мендельсон ушла из демонстрационной комнаты, он наплевал на все и смылся. Только он мог врезаться в машину и уехать, не оставив даже записки. Доберусь я до этого мерзавца завтра и заставлю все оплатить.
Филипп захлопнул дверцу своей машины и подошел к Гортензии с конвертом в руке.
– Скверно. А дверь открывается? – спросил он.
– Сейчас попробую, – сказала Гортензия, пытаясь открыть дверцу, и открыла.
– Могло быть хуже, – сказал Филипп.
– Ну и поганец, этот Сирил Рэтбоун, – сказала Гортензия, кипя от злобы. – «Паулина! Как чудесно!» – повторила Гортензия слова Сирила, имитируя его напыщенный голос.
– Я понимаю ваше состояние, и, возможно, сейчас неподходящий момент, но я хочу дать вам рукопись, о которой говорил за обедом, – сказал Филипп.
– Что вы хотите, чтобы я с ней сделала? – спросила она.
– Просто прочтите, – сказал он, – и скажите, кто, по вашему мнению, написал ее. Я живу в «Шато Мармон».
* * *
Магнитофонная запись рассказа Фло. Кассета № 14.
«Многие думают, что я хочу к Пуки, парикмахеру, только потому, что он причесывает Паулину Мендельсон, но это не так. Я бы никогда не стала этого делать. Я знаю Пуки еще со времен, когда работала в кафе «Вайсрой». Он был постоянным посетителем. Приходил каждое утро. Сок, тосты из хлеба грубого помола, чай. Всегда одно и то же. Однажды он сказал мне: «Ронда», – тогда меня еще звали Ронда, потом я стала Фло – у тебя очень красивые волосы, но тебе этот стиль прически не идет. Приходи ко мне, и я сделаю, как следует». Я чуть не умерла. Я хочу сказать, что о Пуки писали в газетах, как и обо всех этих знаменитых леди, которым он делал прически, например, Фей Конверс, Сильвии Лески и Паулине Мендельсон. Я сказала ему: «Ты шутишь? Я не могу столько заплатить.» А он сказал: «За мой счет».
Конечно, я пошла. С тех пор я ношу эту прическу. И было это до того, как я встретила Жюля Мендельсона. Когда я начала встречаться с Жюлем, когда начала носить всю эту дорогую одежду, ездить на «мерседесе» и жить в Беверли-Хиллз, я стала платить ему столько же, сколько платят светские дамы и кинозвезды. Я знаю, он, должно быть, удивляется, откуда у меня деньги, но никогда не спрашивает об этом. Я знала, что для меня он был бы счастьем, избери я его своим любовником, но я поступила по-своему.
Он всегда делает прически Паулине Мендельсон у нее дома. Только раз я видела этот дом, даже наверх не поднималась, но, думаю, у нее есть все, даже красивый собственный салон рядом с гардеробной, потому что она не любит приходить в салон Пуки. Но однажды, когда меня причесывали, вошла она. Я чуть не умерла. Она собиралась лететь на Восток, навестить отца, собралась, как я догадываюсь, неожиданно, и ей надо было срочно сделать прическу. Ты знаешь, что я делала в это время? Сидела и читала о ней в колонке Сирила Рэтбоуна.
Тогда впервые я подумала, что Пуки, возможно, догадался обо мне и Жюле, потому что он быстро задернул занавеску, словно не хотел, чтобы она увидела меня, потом вышел из-за занавески и заговорил с ней. Когда он вернулся, чтобы закончить мою прическу, он не сказал ни слова.»
ГЛАВА 15
– Дадли, пожалуйста, выбросите пионы, что стоят на столике в верхнем холле. Там полно опавших лепестков, – сказала Паулина на следующее утро, стоя на верху лестницы.
– Хорошо, миссис Мендельсон, – ответил Дадли, взбегая по ступенькам.
Дадли очень ценил свою службу у прославленной семьи Мендельсонов и хотел, чтобы его служба продолжалась как можно дольше. Среди слуг известных домов города не было секретом, что Дадли за свою работу получает намного большую зарплату, чем они, отчего в кругах домашней прислуги он был возведен в ранг знаменитостей. Он знал, что устраиваемые много лет приемы у Мендельсонов посещают самые известные и влиятельные гости, и ему льстило, что многие из них называли его по имени, особенно несколько бывших президентов страны, которые были постоянными посетителями в доме. Мерилом высшей степени доверия, с которым Жюль Мендельсон относился к нему, было то, что только ему, и никому другому, разрешалось вытирать пыль с картины Ван Гога «Белые розы», поскольку она была самым любимым приобретением среди произведений искусства, заполнявших дом.
Когда Паулина спустилась вниз, чтобы позавтракать с Жюлем, она была одета в дорожный костюм из твида. Норковое манто, которое она носила только на Востоке, лежало на позолоченном стуле в парадном холле. Размер двух ее чемоданов, которые Дадли принес сверху, говорил о том, что она планирует короткую поездку. В руке Паулина держала лист бумаги с перечнем того, что должны делать слуги в ее отсутствие.
– И вот что, Дадли, я забыла сказать Блонделл, что туалетная бумага в ванной комнате мистера Мендельсона должна быть белая, а не розовая. Проверьте, чтобы она поменяла ее.
– Да, миссис Мендельсон, – ответил Дадли.
Жюль, услышав, что Паулина спустилась вниз, вышел из библиотеки, где он вел переговоры по телефону с разными конторами, принадлежащими ему, поджидая жену. В руке у него была чашка кофе.
– Куда ты едешь? – удивленно спросил он, увидев чемоданы и ее дорожный костюм. Он ожидал увидеть ее в прозрачном неглиже, которое она предпочитала носить дома по утрам.
– Собираюсь на несколько дней на Восток, навестить папу, – ответила Паулина.
– Он болен?
– Не больше, чем обычно, но я не видала его несколько месяцев, и, думаю, сейчас самое подходящее время.
Накануне вечером он не слышал от нее об этих планах.
– Когда ты решила это?
– Ночью.
Он повернулся и направился в библиотеку.
– Я распоряжусь, чтобы тебе подготовили самолет, – сказал он.
– Нет, нет, не беспокойся. Я уже сделала распоряжения через мисс Мейпл, – сказала Паулина. – Самолет доставит меня в Бангор и тут же вернется, чтобы ты смог вылететь в Форт-Уорт на встречу с работниками музея сегодня вечером.
– Ты очень деловая, Паулина, – сказал он.
– Ты говорил мне это вчера вечером, Жюль.
– Ты позавтракала?
– Конечно, нет. Я думала, что мы назначили свидание за завтраком.
Жюля беспокоила ее холодная деловитость. Он привык видеть свою жену другой, мягкой и уступчивой, и растерялся перед ее холодностью. Идя впереди Жюля, она пересекла холл и вошла в «комнату восходов», которой они никогда не пользовались для завтраков, поскольку свои утренние часы они проводили по-разному. Паулина оценивающе посмотрела на стол и кивнула. Ее письменная инструкция Блонделл, написанная ночью, была выполнена точно. Стол был накрыт скатертью от «Портхолта» с такими же салфетками. Свежесрезанные розы из ее сада стояли в низкой вазе в центре стола. Ее любимый минтонский сервиз с узором, передающим утреннее сияние, сервирован на двоих. Утренние газеты из Нью-Йорка и Лос-Анджелеса стопкой лежали на боковом столике. Даже при том, что в ее жизни начинался разлад, ни одна деталь в хозяйственном распорядке дома не казалась ей недостойной внимания.
Жюль наблюдал за ней. Потом сказал:
– Выглядит очень красиво.
– Так и должно быть, не правда ли? – ответила она.
Дадли, будучи проницательным, был удивлен необычностью завтрака. С подобающей церемонностью он вошел, неся поднос с серебряными чайником и кофейником и налил сначала чай Паулине, потом кофе Жюлю.
– Спасибо, Дадли, – сказала Паулина. – Принесите мне ломтик дыни и тосты. Скажите Джерти, чтобы приготовила их из хлеба грубого помола. Я думаю, вы знаете, что принести мистеру Мендельсону.
– Да, мэм, – сказал Дадли.
– Поставьте кофейник сюда, Дадли, – сказал Жюль, постучав пальцем по столу рядом с чашкой. – Мне нравится самому наливать.
– Ты по-прежнему выпиваешь шесть чашек кофе за завтраком? – спросила Паулина.
– Около того.
– Нехорошо для твоего сердца.
– Моего сердца… Последние дни только и слышу, что говорят о моем сердце.
– От кого ты еще слышал об этом? – спросила Паулина.
– От Арни Цвиллмана вчера.
– О, – сказала она с отвращением и помахала рукой при упоминании имени Арни Цвиллмана, словно дурной воздух неожиданно проник в комнату.
Вошел Дадли, неся в закрытом крышкой серебряном блюде яичницу с ветчиной для Жюля. Паулина, поставив локти на стол и держа в обеих руках изящную чашку из минтонского сервиза, наблюдала, как Жюль брал яичницу с блюда, которое держал Дадли.
Когда Дадли вышел из комнаты она сказала:
– Я возвращаю тебе эти серьги с желтыми бриллиантами, Жюль. – Она потрясла их в руке, словно игральные кости, и затем бросила их через стол в сторону Жюля.
Жюль, удивленный, подхватил их.
– Они тебе не понравились?
– О, да, они очень красивые, но я их никогда не надену.
– Вчера я подумал, что они тебе понравились.
– Я не говорила, что они мне не нравятся. Я сказала, что не буду их носить.
– Почему?
– Потому что они связаны с грехом. Ты купил их для меня в качестве искупления, потому что тебя уличили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55