Он рассказал, что до столицы добрались без происшествий, молодой господин здоров и живет на постоялом дворе. Хун была вне себя от радости. Распечатав пакет, прочитала она письмо Яна. Вот оно.
«Ян Чан-цюй родом из Жунани шлет привет хозяйке терема Ветер и Луна, что в Цзяннани. Я неоперившийся юнец, выросший в глуши, возле Белого Лотоса, мало у меня знаний и вежества, а Вы писаная красавица из зеленого терема в Ханчжоу. Увы, я вовсе не Ду Му-чжи, и не стоит меня «забрасывать апельсинами»! Небо послало мне разбойников, и Небо же послало мне вас! И наша встреча в Павильоне Умиротворенных Волн, и наша разлука у Павильона Ласточки и Цапли суждены нам Небом во испытание нашей любви. Мы нашли друг друга – и это уже счастье! Но разлука горька, – одинокий, я сижу ночью перед свечой и до рассвета лью слезы. А перед глазами – Ваш терем и все, что связано с ним, и я с надеждой гляжу на небо и тоскую и плачу…
Слуга доставит Вам это послание. Заканчиваю его – разве возможно в нескольких строках излить все, чем полна душа? Об одном молю Вас: берегите себя, думайте о себе и обо мне не горюйте!»
Пока Хун читала, кофта ее намокла от слез. Она прочитала письмо еще и еще раз и без сил опустилась на ступени терема. Потом, собравшись с духом, подозвала слугу, вручила ему десять золотых и велела завтра же отправиться в столицу к Яну. И сама она собралась уже было возвращаться в управу, как вдруг вбежала Лянь Юй с известием, что у ворот посыльный от правителя Хуана из Сучжоу. Страшно побледнела Хун., .
А что произошло дальше, вы узнаете из следующей главы.
Глава пятая
О ТОМ, КАК НА ВОДНОМ ПРАЗДНИКЕ ЗЛОДЕЙ ПРЕСЛЕДОВАЛ ЖЕРТВУ И КАК ПРЕКРАСНЫЙ ЦВЕТОК УПАЛ В РЕКУ ЦЯНЬТАН
Правитель Хуан продолжал досадовать на то, что в Павильоне Умиротворенных Волн ему не удалось осуществить свой гнусный замысел и что Хун ускользнула от него. Страсть правителя не остыла, а сомнений он не ведал. Его еще сильней распаляло, что красавица равнодушна к нему. День и ночь он думал о ней и решил, раз обман не удался, попытаться задобрить красавицу богатыми дарами. Собрал он сто лянов золота, сто кусков шелка и множество драгоценностей и с верным слугой послал все это в зеленый терем Хун. Та поначалу растерялась. «Правитель Хуан сластолюбец – это верно, но не дурак! Его подарки посланы неспроста. Отказаться от них – значит оскорбить и прогневать его. К тому же Сучжоу и Ханчжоу в дружбе, и сановный Хуан может пожаловаться на мою строптивость правителю Иню. Как же быть?»
Подумала, подумала и написала такой ответ:
«Гетера Хун из Ханчжоу выражает свое почтение правителю Сучжоу. Ваша милость! Вот уже много дней я страдаю животом и грудью, и никакие снадобья не помогают. На днях, не уведомив Вас, я покинула из-за этого пиршество, но Вы простили мне эту дерзость и даже прислали мне богатые дары! Я не осмелилась бы их принять, но ведь Сучжоу и Ханчжоу – как братья! И Вы, будто отец, заботитесь обо мне, и меня посчитали бы непочтительной девчонкой, не прими я Ваших подарков, и, может, даже обвинили бы перед людьми».
Хун подозвала слугу правителя Хуана и отдала ему письмо. С неспокойным сердцем она добралась до управы и прошла прямо в комнату подруги. Барышня Инь сидела у окна и вышивала по шелку селезня и уточку. Она была так поглощена работой, что не заметила, как вошла Хун. А Хун тихо стояла и смотрела – вот тонкие девичьи руки продергивают золотую нить, и бабочка превращается в бутоны цветка.
– А в людях вы так же понимаете, как в вышивании? – спросила Хун.
Барышня Инь от неожиданности вздрогнула, но, увидев Хун, просияла.
– Я скучала без тебя, хотела побеседовать, но тебя нигде не было.
Улыбаясь друг другу, подруги принялись рассматривать узор – селезня и уточку среди цветов. Указав рукой на рисунок, Хун с грустью сказала:
– Мандаринские селезни и уточки всегда живут парами, никогда не разлучаются. А люди не могут как птицы, – они не вольны распоряжаться своей любовью. Обидно ведь, не так ли?
Дочь правителя спросила, отчего Хун грустная, и Хун, плача, поведала о домогательствах правителя Сучжоу.
Подруга попыталась утешить Хун:
– Я разделяю твои печали, но неужели ты хочешь прожить жизнь, не допуская никого к себе в сердце?
– Говорят, фениксы не едят ничего, кроме плодов бамбука, – ответила Хун, – а гнезда вьют только на павлонии. Вот и я хочу любить лишь того, кто мне люб. Но для тех, которые предлагают голодному мышь, а лишенному крова – колючие заросли, в моем сердце нет места.
– Не сердись, я не знала, в чем дело. Хотя по твоему лицу сразу заметно, что тебе плохо. Хочешь, я скажу отцу – он поможет!
Благодарная Хун обняла подругу.
Правитель же Хуан, получив ответ Хун, рассвирепел: «Эта девчонка из Ханчжоу вздумала надо мною смеяться. Не на такого напала! Все гетеры одинаковы, все умеют говорить высокие слова, а на деле жадные вымогательницы. Ну а если эта не такая и на нее даже богатство не действует, то ведь у меня сила есть!» И он решил на пятый день пятой луны устроить праздник на реке, как наметил.
Время шло, приближался намеченный день. Сановный Хуан отправил правителю Иню письмо:
«В четвертый день пятой луны я выезжаю к Павильону Умиротворенных Волн, на пятый день рано утром буду на месте празднества. Приглашаю Вас пожаловать туда с девицей Хун и музыкантами».
Правитель Инь позвал Хун и показал ей письмо с приглашением. Дрогнуло сердце Хун. Она молча собралась и без промедления уехала к себе в терем.
Дома она предалась горьким раздумьям: «Правитель Хуан в Павильоне Умиротворенных Волн не старался скрыть своих намерений, но на сей раз мне, видно, убежать не удастся. Может, лучше сразу кинуться в голубые волны и покончить с этим? Смерти я не боюсь, одна печаль только, что не увижу больше своего суженого. Не довелось заветной мечте сбыться! А самое ужасное – не прощусь я с любимым!» Она оттолкнула от себя столик с ужином, поднялась под крышу терема и принялась вглядываться в ночное небо. Высоко вверху рождался молодой месяц, сверкали звезды, переливалась Серебряная Река. Хун подняла руки к небу и пропела куплет из песни Ли Бо о разлуке. Грустно вздохнула: «Этой песне не стать мелодией Гуанлинсань!»
Несчастная гетера спустилась в спальню, зажгла светильник, достала бумагу и, вздыхая, начала письмо. Закончив его, она легла, но долго не могла заснуть – сон не шел к ней. На рассвете кликнула слугу, вручила ему письмо, сто лянов серебра и наказала отправляться в столицу да возвращаться как можно скорее, о чем попросила трижды. Хун говорила и плакала. Слуга взялся утешать ее:
– Не печальтесь. Я мигом обернусь и доставлю вам весточку от молодого господина, который наверняка жив и здоров.
Правитель Хуан на четвертый день пятой луны отбыл к Павильону Умиротворенных Волн. Желая поразить людей роскошью и богатством, он снарядил для праздника свыше десятка кораблей. Всех музыкантов разделил на команды, по одной на корабль. Музыканты стояли на палубах и били в барабаны. Раздувались под ветром шелковые паруса. Шум стоял такой, что у здешнего Дракона заложило уши. По берегам толпились зеваки… Узнав о прибытии на празднество сановного Хуана, правитель Инь позвал Хун. Но та сначала прошла к барышне Инь.
Дочь правителя обрадовалась.
– Почему тебя не было так долго? С грустью усмехнулась Хун.
– Кто знает, не последний ли раз мы с вами сегодня видимся!
Барышня Инь с испугом спросила, что случилось, и Хун, опустив голову, ответила:
– Вы очень добры ко мне. Я так хотела бы верностью доказать вам свою благодарность. Но судьба против меня, и этой ночью мы навсегда расстанемся. Скоро вы встретите своего нареченного, и когда будете наслаждаться счастьем, вспомните о несчастной Хун.
Она взяла подругу за руку и разрыдалась. Горе ее было так велико, что, даже не зная его причины, барышня Инь не удержалась и заплакала тоже.
Хун вышла из спальни и вскоре предстала перед правителем Инем. Тот увидел следы слез на ее лице и все понял.
– Мне известно, зачем правитель Хуан устраивает лодочные гонки, но я не могу не принять его приглашения. Прошу тебя, оставь свои страхи и поезжай со мной.
Делать было нечего. Хун поклонилась и отправилась в свой терем переодеваться. В самой потертой юбке, самой помятой кофте, без единого украшения села она в экипаж. Увидела вышедшую проститься с нею Лянь Юй и разрыдалась. Служанка не посмела ни о чем расспрашивать, но и ее охватило предчувствие беды.
Тем временем правитель Инь отослал всех музыкантов, сам же сел в карету и поехал на берег реки Цяньтан, где поджидал его Хуан. Поздоровавшись, тот немедля спросил, когда прибудет Хун. Правитель Инь рассмеялся.
– Приехать-то она приедет, да только последние дни ей неможется, тут уж не до веселья.
– Знаю я ее болезни, – расхохотался Хуан, – это крючок, на который гетеры ловят мужчин! Даже вас, уж на что проницательного человека, она обманула, но меня ей не провести! Сегодня вы сможете в этом убедиться!
Правитель Инь только усмехнулся, но ничего не ответил. Посмотрев вдаль, они разглядели небольшой экипаж, который приближался с севера. Хуан поднялся на террасу и уселся в ожидании. Экипаж остановился у подножия холма, на котором высился павильон, и из него вышла красавица. Это была Хун. Ее волосы перебирал ветер весны, но в лице у нее, подобном луне, затянутой дымкой осени, подобном прекрасному лотосу, покрытому инеем, подобном ветви ивы, потрепанной свирепой бурей, – в лице у нее не было ни кровинки. Хун даже не взглянула в сторону сластолюбца, который похотливыми глазками следил за нею.
Осклабившись, правитель Хуан пригласил гетеру подняться в павильон. Только тут она бросила взгляд на него: на голове черная волосяная шляпа, на плечах халат алого шелку, перехваченный змеевидным поясом. Одной ногой уперся правитель в перила, в руке держит красивый веер. Глаза притуманены хмелем. Так и хочется смыть чем-нибудь этот омерзительный налет бражничанья и похоти!
Хун приблизилась к сановному Хуану, поклонилась и отошла к гетерам из Ханчжоу. Правитель подозвал ее:
– Почему это вы сбежали с пира в Павильоне Умиротворенных Волн? Нечестно так поступать!
Хун поплотнее запахнула ворот кофты.
– Почувствовала себя нездоровой. Надеюсь, мне можно простить это, хотя за мною не одна вина, а целых три: я, подневольная гетера, осмелилась присутствовать на пиру высокородного правителя, затем решилась судить стихи ваших поэтов, наконец, надерзила вам, отстаивая свой взгляд, вместо того чтобы угождать наместнику императора. Я очень виновата перед вами. Но ваше милосердие не знает предела. Как заботливая нянька, печетесь вы о судьбах своих подданных, пробуждаете в них самые благотворные порывы. И меня вы не обошли своей милостью: не наказали, а, напротив, преподнесли мне щедрые дары. Я у вас в неоплатном долгу!
– Забудем о том, что было, – замахал руками Хуан. – Сегодня у нас праздник, будьте с нами весь день и веселитесь от души!
С этими словами он предложил гостям пройти на корабль. Оба правителя, Хун, а за ними музыканты спустились к реке. Ветра нет, на тысячи ли – покой, над водной гладью парят белые чайки, чуть слышно напевает река свою извечную песню. Корабль отплыл на середину реки, и пиршество началось: взметнулись вверх кубки, замелькали палочки для еды. Правитель Хуан, выпив несколько бокалов вина, разгорячился, стукнул кулаком по столику и запел:
На борт красавицу взяв,
Против теченья лечу.
Скоро ль от этих забав
Радость я получу?
Повернувшись к Хун, он велел ей петь тоже. Но Хун запела свое:
По чистой реке
Куда-то плывем, спешим.
Корабль наш велик,
Побольше, чем Чу-страна.
Где-то на берегу
Меж орхидей – она,
Верного друга душа, –
Ее мы найти хотим.
Плывите себе,
Нет нужды кликать ее –
Она блуждает, найдя
В блужданье счастье свое!
Когда песня кончилась, правитель Хуан сказал:
– Вы ведь родом из Цзяннани и, верно, знаете историю праздника на воде?
Хун отвечала так:
– Слыхала я, что некогда у князя Хуай-вана из страны Чу был преданный сановник. Его оклеветали, и князь прогнал несчастного, поверив лжецам, а не честному человеку. Не в силах доказать свою невиновность, чистый душой и благородный помыслами сановник написал прощальное стихотворение и в пятый день пятой луны, взяв в руки огромный камень, бросился в реку. Потомки не забыли примерной его верности и отмечают день гибели, выплывая на середину реки, чтобы «спасать утопленника». А дух Цюй Юаня, этого сановника, до сей поры блуждает по рекам и вопиет о бессердечности этого мира, шатает мачты кораблей сластолюбцев и негодяев, поднимает волну и требует отмщения.
Хуан уже сильно подвыпил и не понял половины того, о чем говорила Хун.
– Я живу при хорошем государе, вокруг меня много красивых девушек, я богат и знатен, мне смешны страдания Цюй Юаня! – расхохотался Хуан. – По левую руку от меня – прекрасные горы и река, по правую – красавица, другой такой не сыскать! Я засмеюсь – зашелестит весенний ветерок, я нахмурюсь – выпадет снег и иней. Для моих желаний нет преград – как захочу, так и будет! С какой же стати слушать мне жалостные слова о каком-то заблудшем духе?
И Хуан приказал музыкантам играть. Звуки музыки поднялись до небес, запестрели яркие наряды танцовщиц, словно вся палуба покрылась цветами. Правитель выпил еще и еще, вино ударило ему в голову, он хлопнул Хун по плечу и со смехом вскричал:
– Наша жизнь течет быстро, как эта река. К чему обременять себя грустными думами и заботами? Хуан Жу-юй – несравненный мужчина, ханчжоуская Хун – писаная красавица, они рядом среди красот природы – само Небо велит им соединиться!
Хун промолчала. Правитель, вконец потеряв власть над собою, приказал слугам спустить на воду маленькую лодку, а сучжоуским гетерам – усадить Хун на сиденье, устланное шелками. Взял красавицу за руку и сказал:
– Любезная Хун! Вы стойки, словно железо, но Хуан Жу-юй горяч, что огонь, – в моем пламени не выдержит ваша стойкость. Сегодня я поступлю, как министр Фань Ли, который взял в лодку прекрасную Си Ши, чтобы увезти ее и на всю жизнь обрести счастье!
Хун ничего не могла сделать, она была бессильна перед мерзкими притязаниями Хуана. Ничем не выдав своего отчаяния, даже не изменившись в лице, она только проговорила:
– Зачем вы, такой знатный вельможа, так открыто домогаетесь моей благосклонности, ведь я всего-навсего гетера, – неловко перед людьми. Не беспокойтесь, разве я осмелюсь отказать вам? Я прошу только об одном, чтобы мне дали цитру, и тогда я спою вам песню, развеселю вас и свою грусть разгоню.
Хуан отпустил руку Хун и радостно проговорил:
– Как не сказать, что вы очаровательнейшая из женщин! И самая красивая! В столице я пригляделся ко всем знаменитым девицам в зеленых теремах, ни одна из тех, кого я желал, от меня не ускользнула. Если бы и на этот раз вы продолжали противиться и не покорились мне, что бы я с вами сделал! Вы поступили мудро, переменившись ко мне. Пусть я не самый богатый вельможа в Поднебесной, но я любимый сын первого министра и пользуюсь неограниченным доверием государя. Значит, могу поселить вас в доме с золотыми украшениями и дать вам беспечальную жизнь.
Взяв цитру, он протянул ее Хун.
– Сыграйте что-нибудь, только повеселее! И направим нашу лодку к озеру Сиху.
Хун улыбнулась и для начала сыграла мелодию, которая словно бы рассказывала о множестве цветов, раскрывшихся в пору третьей луны от прикосновения весеннего ветерка; о девушке из Улина, скачущей на быстроногом скакуне; под эту музыку ивы как будто закивали ветвями на берегу, у подножья холма, а воды реки заколыхались в танце. Правитель был в восторге; придвинувшись к Хун, он огляделся и вытащил из-под сиденья небольшой столик, уставленный винами и яствами. Он уже вожделенно потирал руки. А Хун опять тронула нефритовой рукой струны и повела другую мелодию, медленную и грустную, и показалось, будто струи дождя побежали по крапчатому бамбуку на реках Сяо и Сян, будто холодный ветер принялся стонать над могилой Ван Чжао-цзюнь; даже река Цяньтан стала другой, словно сетью дождя затянуло деревья на берегу, и послышался крик гусей у края неба. И все, кто был на берегу реки, загрустили, а гетеры из Ханчжоу и Сучжоу едва сдерживали слезы.
И тут Хун, сняв руку с малых струн, положила пальцы на большие, и полилась третья мелодия, мелодия горя. Она напоминала о том, как однажды на юге страны Янь музыка породила на заходе солнца слова мести и мститель принялся точить кинжал. Почти у всех, кто слушал эту мелодию, перехватило горло от еле сдерживаемых рыданий.
Хун наконец отложила цитру и с мольбой обратилась к Небу:
– О далекое голубое Небо! Отчего ты сотворило меня презренной гетерой и дало мне душу не такую, как у всех?! В огромном мире нет прибежища для беззащитного человека! Я иду вслед за безвинным Цюй Юанем!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
«Ян Чан-цюй родом из Жунани шлет привет хозяйке терема Ветер и Луна, что в Цзяннани. Я неоперившийся юнец, выросший в глуши, возле Белого Лотоса, мало у меня знаний и вежества, а Вы писаная красавица из зеленого терема в Ханчжоу. Увы, я вовсе не Ду Му-чжи, и не стоит меня «забрасывать апельсинами»! Небо послало мне разбойников, и Небо же послало мне вас! И наша встреча в Павильоне Умиротворенных Волн, и наша разлука у Павильона Ласточки и Цапли суждены нам Небом во испытание нашей любви. Мы нашли друг друга – и это уже счастье! Но разлука горька, – одинокий, я сижу ночью перед свечой и до рассвета лью слезы. А перед глазами – Ваш терем и все, что связано с ним, и я с надеждой гляжу на небо и тоскую и плачу…
Слуга доставит Вам это послание. Заканчиваю его – разве возможно в нескольких строках излить все, чем полна душа? Об одном молю Вас: берегите себя, думайте о себе и обо мне не горюйте!»
Пока Хун читала, кофта ее намокла от слез. Она прочитала письмо еще и еще раз и без сил опустилась на ступени терема. Потом, собравшись с духом, подозвала слугу, вручила ему десять золотых и велела завтра же отправиться в столицу к Яну. И сама она собралась уже было возвращаться в управу, как вдруг вбежала Лянь Юй с известием, что у ворот посыльный от правителя Хуана из Сучжоу. Страшно побледнела Хун., .
А что произошло дальше, вы узнаете из следующей главы.
Глава пятая
О ТОМ, КАК НА ВОДНОМ ПРАЗДНИКЕ ЗЛОДЕЙ ПРЕСЛЕДОВАЛ ЖЕРТВУ И КАК ПРЕКРАСНЫЙ ЦВЕТОК УПАЛ В РЕКУ ЦЯНЬТАН
Правитель Хуан продолжал досадовать на то, что в Павильоне Умиротворенных Волн ему не удалось осуществить свой гнусный замысел и что Хун ускользнула от него. Страсть правителя не остыла, а сомнений он не ведал. Его еще сильней распаляло, что красавица равнодушна к нему. День и ночь он думал о ней и решил, раз обман не удался, попытаться задобрить красавицу богатыми дарами. Собрал он сто лянов золота, сто кусков шелка и множество драгоценностей и с верным слугой послал все это в зеленый терем Хун. Та поначалу растерялась. «Правитель Хуан сластолюбец – это верно, но не дурак! Его подарки посланы неспроста. Отказаться от них – значит оскорбить и прогневать его. К тому же Сучжоу и Ханчжоу в дружбе, и сановный Хуан может пожаловаться на мою строптивость правителю Иню. Как же быть?»
Подумала, подумала и написала такой ответ:
«Гетера Хун из Ханчжоу выражает свое почтение правителю Сучжоу. Ваша милость! Вот уже много дней я страдаю животом и грудью, и никакие снадобья не помогают. На днях, не уведомив Вас, я покинула из-за этого пиршество, но Вы простили мне эту дерзость и даже прислали мне богатые дары! Я не осмелилась бы их принять, но ведь Сучжоу и Ханчжоу – как братья! И Вы, будто отец, заботитесь обо мне, и меня посчитали бы непочтительной девчонкой, не прими я Ваших подарков, и, может, даже обвинили бы перед людьми».
Хун подозвала слугу правителя Хуана и отдала ему письмо. С неспокойным сердцем она добралась до управы и прошла прямо в комнату подруги. Барышня Инь сидела у окна и вышивала по шелку селезня и уточку. Она была так поглощена работой, что не заметила, как вошла Хун. А Хун тихо стояла и смотрела – вот тонкие девичьи руки продергивают золотую нить, и бабочка превращается в бутоны цветка.
– А в людях вы так же понимаете, как в вышивании? – спросила Хун.
Барышня Инь от неожиданности вздрогнула, но, увидев Хун, просияла.
– Я скучала без тебя, хотела побеседовать, но тебя нигде не было.
Улыбаясь друг другу, подруги принялись рассматривать узор – селезня и уточку среди цветов. Указав рукой на рисунок, Хун с грустью сказала:
– Мандаринские селезни и уточки всегда живут парами, никогда не разлучаются. А люди не могут как птицы, – они не вольны распоряжаться своей любовью. Обидно ведь, не так ли?
Дочь правителя спросила, отчего Хун грустная, и Хун, плача, поведала о домогательствах правителя Сучжоу.
Подруга попыталась утешить Хун:
– Я разделяю твои печали, но неужели ты хочешь прожить жизнь, не допуская никого к себе в сердце?
– Говорят, фениксы не едят ничего, кроме плодов бамбука, – ответила Хун, – а гнезда вьют только на павлонии. Вот и я хочу любить лишь того, кто мне люб. Но для тех, которые предлагают голодному мышь, а лишенному крова – колючие заросли, в моем сердце нет места.
– Не сердись, я не знала, в чем дело. Хотя по твоему лицу сразу заметно, что тебе плохо. Хочешь, я скажу отцу – он поможет!
Благодарная Хун обняла подругу.
Правитель же Хуан, получив ответ Хун, рассвирепел: «Эта девчонка из Ханчжоу вздумала надо мною смеяться. Не на такого напала! Все гетеры одинаковы, все умеют говорить высокие слова, а на деле жадные вымогательницы. Ну а если эта не такая и на нее даже богатство не действует, то ведь у меня сила есть!» И он решил на пятый день пятой луны устроить праздник на реке, как наметил.
Время шло, приближался намеченный день. Сановный Хуан отправил правителю Иню письмо:
«В четвертый день пятой луны я выезжаю к Павильону Умиротворенных Волн, на пятый день рано утром буду на месте празднества. Приглашаю Вас пожаловать туда с девицей Хун и музыкантами».
Правитель Инь позвал Хун и показал ей письмо с приглашением. Дрогнуло сердце Хун. Она молча собралась и без промедления уехала к себе в терем.
Дома она предалась горьким раздумьям: «Правитель Хуан в Павильоне Умиротворенных Волн не старался скрыть своих намерений, но на сей раз мне, видно, убежать не удастся. Может, лучше сразу кинуться в голубые волны и покончить с этим? Смерти я не боюсь, одна печаль только, что не увижу больше своего суженого. Не довелось заветной мечте сбыться! А самое ужасное – не прощусь я с любимым!» Она оттолкнула от себя столик с ужином, поднялась под крышу терема и принялась вглядываться в ночное небо. Высоко вверху рождался молодой месяц, сверкали звезды, переливалась Серебряная Река. Хун подняла руки к небу и пропела куплет из песни Ли Бо о разлуке. Грустно вздохнула: «Этой песне не стать мелодией Гуанлинсань!»
Несчастная гетера спустилась в спальню, зажгла светильник, достала бумагу и, вздыхая, начала письмо. Закончив его, она легла, но долго не могла заснуть – сон не шел к ней. На рассвете кликнула слугу, вручила ему письмо, сто лянов серебра и наказала отправляться в столицу да возвращаться как можно скорее, о чем попросила трижды. Хун говорила и плакала. Слуга взялся утешать ее:
– Не печальтесь. Я мигом обернусь и доставлю вам весточку от молодого господина, который наверняка жив и здоров.
Правитель Хуан на четвертый день пятой луны отбыл к Павильону Умиротворенных Волн. Желая поразить людей роскошью и богатством, он снарядил для праздника свыше десятка кораблей. Всех музыкантов разделил на команды, по одной на корабль. Музыканты стояли на палубах и били в барабаны. Раздувались под ветром шелковые паруса. Шум стоял такой, что у здешнего Дракона заложило уши. По берегам толпились зеваки… Узнав о прибытии на празднество сановного Хуана, правитель Инь позвал Хун. Но та сначала прошла к барышне Инь.
Дочь правителя обрадовалась.
– Почему тебя не было так долго? С грустью усмехнулась Хун.
– Кто знает, не последний ли раз мы с вами сегодня видимся!
Барышня Инь с испугом спросила, что случилось, и Хун, опустив голову, ответила:
– Вы очень добры ко мне. Я так хотела бы верностью доказать вам свою благодарность. Но судьба против меня, и этой ночью мы навсегда расстанемся. Скоро вы встретите своего нареченного, и когда будете наслаждаться счастьем, вспомните о несчастной Хун.
Она взяла подругу за руку и разрыдалась. Горе ее было так велико, что, даже не зная его причины, барышня Инь не удержалась и заплакала тоже.
Хун вышла из спальни и вскоре предстала перед правителем Инем. Тот увидел следы слез на ее лице и все понял.
– Мне известно, зачем правитель Хуан устраивает лодочные гонки, но я не могу не принять его приглашения. Прошу тебя, оставь свои страхи и поезжай со мной.
Делать было нечего. Хун поклонилась и отправилась в свой терем переодеваться. В самой потертой юбке, самой помятой кофте, без единого украшения села она в экипаж. Увидела вышедшую проститься с нею Лянь Юй и разрыдалась. Служанка не посмела ни о чем расспрашивать, но и ее охватило предчувствие беды.
Тем временем правитель Инь отослал всех музыкантов, сам же сел в карету и поехал на берег реки Цяньтан, где поджидал его Хуан. Поздоровавшись, тот немедля спросил, когда прибудет Хун. Правитель Инь рассмеялся.
– Приехать-то она приедет, да только последние дни ей неможется, тут уж не до веселья.
– Знаю я ее болезни, – расхохотался Хуан, – это крючок, на который гетеры ловят мужчин! Даже вас, уж на что проницательного человека, она обманула, но меня ей не провести! Сегодня вы сможете в этом убедиться!
Правитель Инь только усмехнулся, но ничего не ответил. Посмотрев вдаль, они разглядели небольшой экипаж, который приближался с севера. Хуан поднялся на террасу и уселся в ожидании. Экипаж остановился у подножия холма, на котором высился павильон, и из него вышла красавица. Это была Хун. Ее волосы перебирал ветер весны, но в лице у нее, подобном луне, затянутой дымкой осени, подобном прекрасному лотосу, покрытому инеем, подобном ветви ивы, потрепанной свирепой бурей, – в лице у нее не было ни кровинки. Хун даже не взглянула в сторону сластолюбца, который похотливыми глазками следил за нею.
Осклабившись, правитель Хуан пригласил гетеру подняться в павильон. Только тут она бросила взгляд на него: на голове черная волосяная шляпа, на плечах халат алого шелку, перехваченный змеевидным поясом. Одной ногой уперся правитель в перила, в руке держит красивый веер. Глаза притуманены хмелем. Так и хочется смыть чем-нибудь этот омерзительный налет бражничанья и похоти!
Хун приблизилась к сановному Хуану, поклонилась и отошла к гетерам из Ханчжоу. Правитель подозвал ее:
– Почему это вы сбежали с пира в Павильоне Умиротворенных Волн? Нечестно так поступать!
Хун поплотнее запахнула ворот кофты.
– Почувствовала себя нездоровой. Надеюсь, мне можно простить это, хотя за мною не одна вина, а целых три: я, подневольная гетера, осмелилась присутствовать на пиру высокородного правителя, затем решилась судить стихи ваших поэтов, наконец, надерзила вам, отстаивая свой взгляд, вместо того чтобы угождать наместнику императора. Я очень виновата перед вами. Но ваше милосердие не знает предела. Как заботливая нянька, печетесь вы о судьбах своих подданных, пробуждаете в них самые благотворные порывы. И меня вы не обошли своей милостью: не наказали, а, напротив, преподнесли мне щедрые дары. Я у вас в неоплатном долгу!
– Забудем о том, что было, – замахал руками Хуан. – Сегодня у нас праздник, будьте с нами весь день и веселитесь от души!
С этими словами он предложил гостям пройти на корабль. Оба правителя, Хун, а за ними музыканты спустились к реке. Ветра нет, на тысячи ли – покой, над водной гладью парят белые чайки, чуть слышно напевает река свою извечную песню. Корабль отплыл на середину реки, и пиршество началось: взметнулись вверх кубки, замелькали палочки для еды. Правитель Хуан, выпив несколько бокалов вина, разгорячился, стукнул кулаком по столику и запел:
На борт красавицу взяв,
Против теченья лечу.
Скоро ль от этих забав
Радость я получу?
Повернувшись к Хун, он велел ей петь тоже. Но Хун запела свое:
По чистой реке
Куда-то плывем, спешим.
Корабль наш велик,
Побольше, чем Чу-страна.
Где-то на берегу
Меж орхидей – она,
Верного друга душа, –
Ее мы найти хотим.
Плывите себе,
Нет нужды кликать ее –
Она блуждает, найдя
В блужданье счастье свое!
Когда песня кончилась, правитель Хуан сказал:
– Вы ведь родом из Цзяннани и, верно, знаете историю праздника на воде?
Хун отвечала так:
– Слыхала я, что некогда у князя Хуай-вана из страны Чу был преданный сановник. Его оклеветали, и князь прогнал несчастного, поверив лжецам, а не честному человеку. Не в силах доказать свою невиновность, чистый душой и благородный помыслами сановник написал прощальное стихотворение и в пятый день пятой луны, взяв в руки огромный камень, бросился в реку. Потомки не забыли примерной его верности и отмечают день гибели, выплывая на середину реки, чтобы «спасать утопленника». А дух Цюй Юаня, этого сановника, до сей поры блуждает по рекам и вопиет о бессердечности этого мира, шатает мачты кораблей сластолюбцев и негодяев, поднимает волну и требует отмщения.
Хуан уже сильно подвыпил и не понял половины того, о чем говорила Хун.
– Я живу при хорошем государе, вокруг меня много красивых девушек, я богат и знатен, мне смешны страдания Цюй Юаня! – расхохотался Хуан. – По левую руку от меня – прекрасные горы и река, по правую – красавица, другой такой не сыскать! Я засмеюсь – зашелестит весенний ветерок, я нахмурюсь – выпадет снег и иней. Для моих желаний нет преград – как захочу, так и будет! С какой же стати слушать мне жалостные слова о каком-то заблудшем духе?
И Хуан приказал музыкантам играть. Звуки музыки поднялись до небес, запестрели яркие наряды танцовщиц, словно вся палуба покрылась цветами. Правитель выпил еще и еще, вино ударило ему в голову, он хлопнул Хун по плечу и со смехом вскричал:
– Наша жизнь течет быстро, как эта река. К чему обременять себя грустными думами и заботами? Хуан Жу-юй – несравненный мужчина, ханчжоуская Хун – писаная красавица, они рядом среди красот природы – само Небо велит им соединиться!
Хун промолчала. Правитель, вконец потеряв власть над собою, приказал слугам спустить на воду маленькую лодку, а сучжоуским гетерам – усадить Хун на сиденье, устланное шелками. Взял красавицу за руку и сказал:
– Любезная Хун! Вы стойки, словно железо, но Хуан Жу-юй горяч, что огонь, – в моем пламени не выдержит ваша стойкость. Сегодня я поступлю, как министр Фань Ли, который взял в лодку прекрасную Си Ши, чтобы увезти ее и на всю жизнь обрести счастье!
Хун ничего не могла сделать, она была бессильна перед мерзкими притязаниями Хуана. Ничем не выдав своего отчаяния, даже не изменившись в лице, она только проговорила:
– Зачем вы, такой знатный вельможа, так открыто домогаетесь моей благосклонности, ведь я всего-навсего гетера, – неловко перед людьми. Не беспокойтесь, разве я осмелюсь отказать вам? Я прошу только об одном, чтобы мне дали цитру, и тогда я спою вам песню, развеселю вас и свою грусть разгоню.
Хуан отпустил руку Хун и радостно проговорил:
– Как не сказать, что вы очаровательнейшая из женщин! И самая красивая! В столице я пригляделся ко всем знаменитым девицам в зеленых теремах, ни одна из тех, кого я желал, от меня не ускользнула. Если бы и на этот раз вы продолжали противиться и не покорились мне, что бы я с вами сделал! Вы поступили мудро, переменившись ко мне. Пусть я не самый богатый вельможа в Поднебесной, но я любимый сын первого министра и пользуюсь неограниченным доверием государя. Значит, могу поселить вас в доме с золотыми украшениями и дать вам беспечальную жизнь.
Взяв цитру, он протянул ее Хун.
– Сыграйте что-нибудь, только повеселее! И направим нашу лодку к озеру Сиху.
Хун улыбнулась и для начала сыграла мелодию, которая словно бы рассказывала о множестве цветов, раскрывшихся в пору третьей луны от прикосновения весеннего ветерка; о девушке из Улина, скачущей на быстроногом скакуне; под эту музыку ивы как будто закивали ветвями на берегу, у подножья холма, а воды реки заколыхались в танце. Правитель был в восторге; придвинувшись к Хун, он огляделся и вытащил из-под сиденья небольшой столик, уставленный винами и яствами. Он уже вожделенно потирал руки. А Хун опять тронула нефритовой рукой струны и повела другую мелодию, медленную и грустную, и показалось, будто струи дождя побежали по крапчатому бамбуку на реках Сяо и Сян, будто холодный ветер принялся стонать над могилой Ван Чжао-цзюнь; даже река Цяньтан стала другой, словно сетью дождя затянуло деревья на берегу, и послышался крик гусей у края неба. И все, кто был на берегу реки, загрустили, а гетеры из Ханчжоу и Сучжоу едва сдерживали слезы.
И тут Хун, сняв руку с малых струн, положила пальцы на большие, и полилась третья мелодия, мелодия горя. Она напоминала о том, как однажды на юге страны Янь музыка породила на заходе солнца слова мести и мститель принялся точить кинжал. Почти у всех, кто слушал эту мелодию, перехватило горло от еле сдерживаемых рыданий.
Хун наконец отложила цитру и с мольбой обратилась к Небу:
– О далекое голубое Небо! Отчего ты сотворило меня презренной гетерой и дало мне душу не такую, как у всех?! В огромном мире нет прибежища для беззащитного человека! Я иду вслед за безвинным Цюй Юанем!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88