Пожилая дама сказала нам, что она и ее дочь сотворили в своей жизни много зла другим людям, за что и терпят ныне тяжкие муки. Обещала сделать все, чтобы заслужить прощение от Будды. Молодая молчала и только плакала. Наш Будда милостив, он от души готов простить всех раскаявшихся грешников. Поэтому они приходили к нам еще и долго, истово молились.
Фею поразило услышанное.
– Уж не наша ли то Хуан? Я, кажется, узнаю ее почерк, да и, судя по словам монахинь, видно, что это она, хотя такое поведение на нее не похоже. Неужели она так изменилась за это время? Если все и в самом деле так, я должна помочь несчастной, ведь свои злодеяния она совершила только из-за меня!
Вернувшись домой, Фея поведала свекрови о посещении монастыря, и – о радость! – Ян начал поправляться! А Фея уединилась в своей комнате и стала думать о том, как помочь несчастной Хуан.
Тем временем Хуан, понявшая, как сильно она была неправа в своих прошлых поступках, не находила себе места, страдая и вспоминая прошлое. Как и прежде, она отказывалась есть и пить, не разговаривала ни с матерью, ни со служанкой, таяла на глазах, то и дело лишалась сознания и однажды, почувствовав себя совсем плохо, позвала мать:
– Я многое передумала о своей жизни и не нашла себе оправданий. Одно желание у меня осталось – умереть! А вы живите сто лет и не поминайте дочь дурным словом!
Сказала – и испустила дух. Вне себя от горя, госпожа Вэй выплакала все слезы. В тот же день отправила послание мужу и сыну. В нем говорилось кратко:
«Поник и увял наш благоуханный цветок, разбилась драгоценная яшма – уже не склеить ее!»
Исполняя последнюю волю дочери, госпожа Вэй послала служанку в Горный Цветок за монахинями, чтобы предать тело покойной сожжению. Узнав о смерти молодой страдалицы, монахини поспешили в Цюцзы, но не забыли сообщить Фее скорбную весть. Фея поплакала – жаль ей было бедную Хуан – и подумала: «Она была такой талантливой, такой образованной! Страдала, конечно, обуреваемая ревностью, но если бы не я, ничего такого с нею не случилось бы! И хоть не совершила я в своей жизни ни одного недостойного поступка, однако госпожа Хуан погибла по моей вине – не будет отныне душе моей покоя. А ведь Хуан стала совсем другой, раскаялась в своих прегрешениях – и такой ужасный конец! Смерть ее – на моей совести! О, зачем в мире столько горя?» Она стала вспоминать, как играла с Хуан в «шесть-шесть», как они, хоть и не поверяли друг другу своих потаенных мыслей, случалось, мирно беседовали. Фея вспоминала лицо и манеры Хуан и горько рыдала, скорбя об умершей. Ей пришли на память трудные годы войны, когда Ян был в походах, и она заплакала еще горше. Зачем, казалось бы, рыдать – только посмешищем быть в глазах глупцов – но она не могла сдержать потока слез. Неожиданно в комнату вошла Хун, и Фея сказала ей о смерти Хуан:
– Я оплакиваю не столько смерть госпожи Хуан, сколько несправедливости, что преследуют в жизни Фею Лазоревого града! Люди – что мотыльки, летящие на огонь, а радость, гнев, слава, позор – всего лишь сон в их скоротечной жизни! И вот одни покидают землю, не изведав счастья, тогда как другие незаслуженно наслаждаются всеми благами. Но люди не деревья и не камни, все они одинаково страшатся одиночества, проводят многие дни в тоске и печали. И я это испытала на себе. Коли есть такая несправедливость в мире, лучше уйти от людей и отказаться от еды и питья, как это сделал Чжан Цзы-фан, или отрешиться насовсем от земных дел и последовать за Чисун-цзы!
Помолчав, Хун ответила со вздохом:
– Я, кажется, догадываюсь, отчего умерла Хуан. Когда я была в учении у даоса Белое Облако, он открыл мне одну тайну – тайну дыхания. Известно, что в небе семь стихий: ветер, облака, дождь, роса, иней, снег и туман, а в человеке семь страстей – радость, гнев, печаль, страх, любовь, ненависть и жажда. И если семь небесных стихий сталкиваются меж собой, то сотрясается небо и изменяется погода. Если же сталкиваются друг с другом семь человеческих чувств, то человек заболевает, и дыхание покидает его, уходя в глубь тела. Думаю, что с Хуан произошло как раз такое. И если это так, то можно еще спасти ее.
Фея бросилась к Хун и схватила ее за руки.
– Госпожа моя! Если человек ценит дружбу, он готов делить с другом и радость и горе, ведь так?! Я согласна умереть вместо Хуан, но не могу этого сделать. Так приложите, молю вас, все ваше умение, спасите жизнь одного человека на радость двоим!
– Сделать это, пожалуй, нетрудно, – улыбнулась ласково Хун, – но если об этом узнает наш господин, он может остаться нами недоволен: разве можно шутить с жизнью и смертью!
А как поступила Хун, вы узнаете из следующей главы.
Глава сорок четвертая
О ТОМ, КАК ФЕЯ ЛАЗОРЕВОГО ГРАДА ПОСЛАЛА ПИСЬМО НА ВЫСОЧАЙШЕЕ ИМЯ И КАК КНЯГИНЯ ХУАН УЕДИНИЛАСЬ В ПАВИЛЬОНЕ СЛИВЫ И СНЕГА
Выслушав Хун, Фея сложила ладони и зарыдала:
– Вспомните, что сказал Гуань Чжун: «Только Бао Шу-я меня понимает, только Бао Шу-я меня любит!» Если госпожа Хуан умрет, я уйду к горе Цзишань и реке Иншуй, дабы искупить свою вину. Помогите мне, госпожа моя! Спасите жизнь одного человека на радость двоим!
– Я постараюсь сделать это не только ради тебя, – отвечала Хун. – Господин наш в молодости не жаловал Хуан своей любовью, поэтому он будет недоволен, если свои обиды на него Хуан унесет в могилу. Однако прежде я должна осмотреть несчастную, только тогда скажу, могу ли чем помочь ей. Ты поспеши в Горный Цветок и договорись с монахинями о том-то и том-то… – И она изложила Фее свой план.
Прошло уже два дня, как дыхание Хуан оборвалось, и рухнули все надежды на ее выздоровление. Однако лицо ее ничуть не изменилось: оно оставалось таким же, как при жизни, и казалось, Хуан просто забылась во сне. Госпожа Вэй не обрядила тела дочери и не положила его в гроб. День и ночь сидела она без движения, в своем горе забыв обо всем на свете. Однажды поздно вечером пришла монахиня из Горного Цветка и говорит негромко:
– Госпожа, в наш монастырь сегодня пожаловали два даоса, люди необычайных талантов. Они сказали, что человека, умершего неестественной смертью, можно оживить в течение семи дней. Я привела их с собой, разрешите им, госпожа, попытаться спасти вашу дочь!
– Мертвого не вернуть к жизни, – тяжко вздохнула госпожа Вэй. – Если они в самом деле совершат такое чудо, я буду благодарна им по гроб жизни. Но это пустые надежды! Впрочем, почему бы не попытаться?
– Вот и хорошо! – оживилась монахиня. – Забыла сказать вам, что даосы – женщины, очень стеснительные, поэтому просят отойти от умершей подальше.
– Это не трудно, – проговорила госпожа Вэй и отошла в глубь комнаты.
Монахиня ввела двух даосок. При тусклом свете фонаря госпожа Вэй пыталась разглядеть их; одна была чиста лицом, казалась скромной и почтительной, напоминала только что распустившийся цветок; другая находилась в расцвете красоты – брови бабочкой, глаза горят, ровно звезды, и в них светится острый, проницательный ум. Две женщины похожи не на простых смертных, а на людей, «повергающих в прах города и царства». Госпожа Вэй поклонилась даоскам со страхом и почтением.
– Не знаю, как благодарить вас за то, что не погнушались посетить наше жалкое жилище!
Даоски молча улыбнулись. Первая, что была чиста лицом и застенчива, подошла к умершей, взглянула на нее, и глубокая скорбь отразилась на ее лице, и слезы полились из глаз.
– Кто вы, почтеннейшая? – изумилась госпожа Вэй. – Отчего плачете, глядя на мою несчастную доченьку?
Ответила вторая даоска:
– Сестра моя жалостлива сердцем и любит людей. Она оплакивает всех умерших, даже если не была с ними знакома при их жизни!
Сказав так, она отстранила подругу, села возле бездыханной Хуан и взяла ее руку. Затем откинула одеяло, тщательно ощупала тело и впилась пронзительным взглядом в лицо умершей. Наконец, встала и протянула три пилюли госпоже Вэй со словами:
– Ничего не скажу вам до поры, – проговорила она, – но попробуйте сделать так: растолките пилюли, всыпьте порошок в рот вашей дочери и посмотрите, что будет дальше.
И даоски вышли. Не зная, можно ли верить этому совету, госпожа Вэй все же сделала так, как ей посоветовали: всыпала в рот Хуан первый порошок – ничего не изменилось! Всыпала второй – и тело дочери стало чуть теплым, всыпала третий – грудь Хуан поднялась, несчастная вздохнула и повернулась на бок!
Вне себя от изумления и счастья, госпожа Вэй позвала служанку.
– Беги скорее в Горный Цветок! Если даоски там, скажи, что дочь моя ожила, и попроси еще чудесного снадобья!
Тао-хуа рассмеялась.
– Вас обманули, госпожа! Вовсе эти девицы не даоски!
– Кто же? – опешила госпожа Вэй.
– Я все видела в щелку: одна – это Фея Лазоревого града, другая – Хун.
Госпожа Вэй не знала, что и сказать.
А Хун, вернувшись домой, вздохнула и говорит:
– Я хоть и не провидица, но убеждена, что Хуан ждет долгая и счастливая жизнь. Долго она терзалась и мучилась, но теперь словно родилась заново, стала другим человеком. Может, и принесет еще счастье нашему господину!
– Чем же она все-таки болела? – спросила госпожа Инь.
– Она вовсе не болела, в ней происходило то, что называют обновлением человеческой души. Пять внутренностей и шесть органов любого человека складываются из сущностей неба и земли, другими словами – света и тьмы. Если в сочетании преобладает тьма, то душа человека оказывается злой, если преобладает свет, то душа человека будет доброй. Когда доброе начало побеждает злое, человек обретает счастье. Доброе начало души Хуан как раз сейчас старается одолеть злую часть, которая погибает, а может, уже и погибла, но добрая сущность еще не сложилась. Это и есть обновление нутра. Дыхание уже вернулось к Хуан, но все пять внутренностей, кости и мясо пока еще не изменились, как должно. Поэтому я и дала ей способствующее обновлению снадобье. Надеюсь, все с ней будет хорошо.
– Да вы как настоящие даосы, – улыбнулась госпожа Инь, – творите подлинные чудеса!
– Верно! Только один даос чуть не захлебнулся собственными слезами! – ответила Хун.
Она рассказала, как Фея расплакалась над телом Хуан. Фея смутилась, и слезы снова навернулись у нее на глаза.
– Мне было ее очень жаль. Наверно, долгая вражда тоже сближает людей. Я вдруг подумала, что она не скажет больше ни словечка, что у нее отныне не будет никаких желаний… Разве вы не заплакали бы, увидев такое?
– Я тоже могу плакать, – возразила Хун, – но свое дело все равно сделаю.
Тем временем родители Яна узнали, что Хуан пошла на поправку, и обратились к нему:
– Когда барышня Хуан вошла в наш дом, она была почтительна, проявляла расторопность и сообразительность, этого нельзя забывать. Мы думаем, она раскаялась сейчас в своих былых грехах. Может, настало время простить тебе ее? Хорошо ли столь долго помнить зло?
Спокойно и мягко князь отвечает:
– Жизнь и смерть каждого человека в воле Неба. Иной раз лучше умереть, раскаявшись в прегрешениях, чем продолжать жить, упорствуя в них, – это относится и к Хуан.
Только он так сказал, как в дверях показалась красивая женщина. Распустила вышитый узорчатый пояс, вынула из волос шпильку и бросилась к ногам Яна. То была Фея Лазоревого града. Сложив ладони и проливая горькие слезы, она говорит:
– Я безродная гетера из зеленого терема, нет мне места в порядочном доме, ведь это из-за меня начались в вашей семье раздоры, я повинна во всем! Почему же вы наказываете одну только Хуан? Ныне она очистилась от зла, стала другим человеком, после всех своих переживаний тяжко болела, да и теперь жизнь ее висит на волоске. Неужели вам не жалко ее? Я не смею вмешиваться в ваши дела, хочу лишь напомнить вам, что Хуан страдает по моей вине. Даже если бы она не раскаялась, я все равно не находила бы места от сознания своей вины перед нею! В такой час не допустите ее гибели! Если вы, господин мой, не простите ее, я должна буду уйти в монастырь, чтобы замолить свою вину перед нею!
Старый Ян и госпожа Сюй, слыша это, прослезились.
– Какое счастье, что у нас такие невестки!
Старик обратился к сыну:
– Древние никогда не отвергали раскаявшихся грешников. Ты обязан облегчить душу страдалицы!
Ян помолчал и ответил:
– Не верю, что Хуаны – и мать и дочь – вот так сразу отрешились от своих гнусных замыслов и исправились.
– Отец твой темный человек, – вспылил старик, – но, поверь, плохому учить он тебя не станет. Молодые обычно добры и великодушны, отчего же ты у нас уродился таким недоверчивым и недоброжелательным?
Ян опустил голову и сказал, что завтра поедет в Цюцзы.
Придя к себе в комнату, Фея подумала: «Князь и его родители снова приняли меня в семью. Теперь кто-то должен рассказать о Хуан императрице. В свое время государыня приняла во мне участие, отнеслась, как к родной дочери. Наверно, не будет ничего плохого, если это сделаю я?» Подумала так и написала письмо на высочайшее имя. Придворная дама Цзя вручила императрице послание. Вот что в нем говорилось:
«Фея Лазоревого града почтительно склоняется перед Вашим Величеством и осмеливается просить у Вас милости выслушать ее просьбу. Я слышала, что мудрые правители не отвергают кающихся грешников. Супруга Верховного полководца Яна, госпожа Хуан, женщина умная и образованная, была наказана как разрушительница семейного очага. Однако госпожа Хуан не нарушила Пяти правил и Трех устоев, а совершила ошибку, обычную для женщины: она ревновала. И в ревности ее была повинна только я. Госпожа Хуан раскаялась в своих заблуждениях и стала другим человеком, но после этого тяжко заболела, и сейчас жизнь ее находится в опасности. Прошу Ваше Величество спасти ее, – только Вы можете это совершить! Хотя мне самой долгое время не везло в жизни, но тревожусь я сегодня не о себе: меня до глубины сердца волнует судьба госпожи Хуан, страдавшей из-за меня! Беспокоит меня и отношение к несчастной двора Вашего Величества, который был к ней безжалостен. Простите мою дерзость: недостойная гетера смеет надеяться на Вашу доброту к ней и потому обращается к Вам за помощью!»
Прочитав послание, императрица сказала своей дочери:
– Судя по этому письму, госпожа Вэй и ее дочь в самом деле заслуживают снисхождения. С другой стороны, они ведь сами повинны в том, что оказались в столь жалком положении!
Принцесса кивнула в ответ, императрица пригласила придворную даму Цзя.
– Я не могу отказать в просьбе Фее Лазоревого града! Возьмите ее письмо, поезжайте в Цюцзы и передайте госпоже Вэй и ее дочери от меня: «Вы пытались погубить добродетельную и великодушную женщину, и все же Небо сохранило вам жизнь, послав лишь те испытания и муки, которые вы перенесли в изгнании. Простить дам ваши преступления я не в силах, но, уступая просьбам Феи, разрешаю вам вернуться в столицу, дабы здесь вы могли доказать нам, что осознали свои прегрешения и искупили их. Пусть то, что случилось с вами, послужит вам уроком на будущее!»
Дама Цзя уехала в тот же день.
Тем временем Хуан, спасенная стараниями Хун и Феи, понемногу ожила и начала набираться сил. Госпожа Вэй постоянно плакала и повторяла:
– Знаешь ли ты, кто тебя спас от смерти? Те, кого мы с тобой считали злейшими врагами!
И она поведала дочери, как сюда явились Фея и Хун, переодетые даосками, как дали ей целебное снадобье. Хуан изумлялась, вздыхала, но по-прежнему продолжала молчать. Когда же приехала дама Цзя, показала письмо Феи и передала слова императрицы, госпожа Вэй разрыдалась.
– Мы готовы на любые испытания, чтобы искупить наши тяжкие прегрешения! Ах, лучше бы нам умереть! – И она рассказала даме Цзя, как спасли ее дочь Фея и Хун, явившиеся в обличье даосов, и продолжала: – Откуда только берутся в мире такие великодушные люди, как Фея, и такие злобные, какими мы были?! Я, одна я во всем виновата! Не родилась же дочь моя злодейкой, просто ей досталась плохая мать. Передайте, молю вас, императрице, что мы до самой смерти будем помнить свои грехи и постараемся искупить их, что мы никогда не забудем ее милости и великодушия.
Не успела она закончить, как за дверью послышался шум шагов, и вошел Яньский князь в сопровождении Хуан И-бина и Хуан Жу-юя. Мать и дочь застыли в изумлении. Ян прошел в комнату, огляделся: обшарпанные глиняные стены, смятые грязные постели, заплаканные женщины. Он приблизился к ним и вежливо поклонился. Госпожа Вэй только опустила голову, не в силах выговорить слова.
– Весьма сожалею, – начал Ян, – что поступил с вами сурово и вынудил свою жену и вас терпеть такие лишения!
При этих словах лицо госпожи Вэй озарилось радостью и засияло, как огонь в потухшей было жаровне. С трудом подбирая слова, она проговорила:
– Велика милость Неба, простившего нас!..
– Не будем вспоминать прошлое! Горе и радость не перестают чередоваться в жизни человека. Вы пережили большие невзгоды, значит, впереди вас ждут большие радости!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
Фею поразило услышанное.
– Уж не наша ли то Хуан? Я, кажется, узнаю ее почерк, да и, судя по словам монахинь, видно, что это она, хотя такое поведение на нее не похоже. Неужели она так изменилась за это время? Если все и в самом деле так, я должна помочь несчастной, ведь свои злодеяния она совершила только из-за меня!
Вернувшись домой, Фея поведала свекрови о посещении монастыря, и – о радость! – Ян начал поправляться! А Фея уединилась в своей комнате и стала думать о том, как помочь несчастной Хуан.
Тем временем Хуан, понявшая, как сильно она была неправа в своих прошлых поступках, не находила себе места, страдая и вспоминая прошлое. Как и прежде, она отказывалась есть и пить, не разговаривала ни с матерью, ни со служанкой, таяла на глазах, то и дело лишалась сознания и однажды, почувствовав себя совсем плохо, позвала мать:
– Я многое передумала о своей жизни и не нашла себе оправданий. Одно желание у меня осталось – умереть! А вы живите сто лет и не поминайте дочь дурным словом!
Сказала – и испустила дух. Вне себя от горя, госпожа Вэй выплакала все слезы. В тот же день отправила послание мужу и сыну. В нем говорилось кратко:
«Поник и увял наш благоуханный цветок, разбилась драгоценная яшма – уже не склеить ее!»
Исполняя последнюю волю дочери, госпожа Вэй послала служанку в Горный Цветок за монахинями, чтобы предать тело покойной сожжению. Узнав о смерти молодой страдалицы, монахини поспешили в Цюцзы, но не забыли сообщить Фее скорбную весть. Фея поплакала – жаль ей было бедную Хуан – и подумала: «Она была такой талантливой, такой образованной! Страдала, конечно, обуреваемая ревностью, но если бы не я, ничего такого с нею не случилось бы! И хоть не совершила я в своей жизни ни одного недостойного поступка, однако госпожа Хуан погибла по моей вине – не будет отныне душе моей покоя. А ведь Хуан стала совсем другой, раскаялась в своих прегрешениях – и такой ужасный конец! Смерть ее – на моей совести! О, зачем в мире столько горя?» Она стала вспоминать, как играла с Хуан в «шесть-шесть», как они, хоть и не поверяли друг другу своих потаенных мыслей, случалось, мирно беседовали. Фея вспоминала лицо и манеры Хуан и горько рыдала, скорбя об умершей. Ей пришли на память трудные годы войны, когда Ян был в походах, и она заплакала еще горше. Зачем, казалось бы, рыдать – только посмешищем быть в глазах глупцов – но она не могла сдержать потока слез. Неожиданно в комнату вошла Хун, и Фея сказала ей о смерти Хуан:
– Я оплакиваю не столько смерть госпожи Хуан, сколько несправедливости, что преследуют в жизни Фею Лазоревого града! Люди – что мотыльки, летящие на огонь, а радость, гнев, слава, позор – всего лишь сон в их скоротечной жизни! И вот одни покидают землю, не изведав счастья, тогда как другие незаслуженно наслаждаются всеми благами. Но люди не деревья и не камни, все они одинаково страшатся одиночества, проводят многие дни в тоске и печали. И я это испытала на себе. Коли есть такая несправедливость в мире, лучше уйти от людей и отказаться от еды и питья, как это сделал Чжан Цзы-фан, или отрешиться насовсем от земных дел и последовать за Чисун-цзы!
Помолчав, Хун ответила со вздохом:
– Я, кажется, догадываюсь, отчего умерла Хуан. Когда я была в учении у даоса Белое Облако, он открыл мне одну тайну – тайну дыхания. Известно, что в небе семь стихий: ветер, облака, дождь, роса, иней, снег и туман, а в человеке семь страстей – радость, гнев, печаль, страх, любовь, ненависть и жажда. И если семь небесных стихий сталкиваются меж собой, то сотрясается небо и изменяется погода. Если же сталкиваются друг с другом семь человеческих чувств, то человек заболевает, и дыхание покидает его, уходя в глубь тела. Думаю, что с Хуан произошло как раз такое. И если это так, то можно еще спасти ее.
Фея бросилась к Хун и схватила ее за руки.
– Госпожа моя! Если человек ценит дружбу, он готов делить с другом и радость и горе, ведь так?! Я согласна умереть вместо Хуан, но не могу этого сделать. Так приложите, молю вас, все ваше умение, спасите жизнь одного человека на радость двоим!
– Сделать это, пожалуй, нетрудно, – улыбнулась ласково Хун, – но если об этом узнает наш господин, он может остаться нами недоволен: разве можно шутить с жизнью и смертью!
А как поступила Хун, вы узнаете из следующей главы.
Глава сорок четвертая
О ТОМ, КАК ФЕЯ ЛАЗОРЕВОГО ГРАДА ПОСЛАЛА ПИСЬМО НА ВЫСОЧАЙШЕЕ ИМЯ И КАК КНЯГИНЯ ХУАН УЕДИНИЛАСЬ В ПАВИЛЬОНЕ СЛИВЫ И СНЕГА
Выслушав Хун, Фея сложила ладони и зарыдала:
– Вспомните, что сказал Гуань Чжун: «Только Бао Шу-я меня понимает, только Бао Шу-я меня любит!» Если госпожа Хуан умрет, я уйду к горе Цзишань и реке Иншуй, дабы искупить свою вину. Помогите мне, госпожа моя! Спасите жизнь одного человека на радость двоим!
– Я постараюсь сделать это не только ради тебя, – отвечала Хун. – Господин наш в молодости не жаловал Хуан своей любовью, поэтому он будет недоволен, если свои обиды на него Хуан унесет в могилу. Однако прежде я должна осмотреть несчастную, только тогда скажу, могу ли чем помочь ей. Ты поспеши в Горный Цветок и договорись с монахинями о том-то и том-то… – И она изложила Фее свой план.
Прошло уже два дня, как дыхание Хуан оборвалось, и рухнули все надежды на ее выздоровление. Однако лицо ее ничуть не изменилось: оно оставалось таким же, как при жизни, и казалось, Хуан просто забылась во сне. Госпожа Вэй не обрядила тела дочери и не положила его в гроб. День и ночь сидела она без движения, в своем горе забыв обо всем на свете. Однажды поздно вечером пришла монахиня из Горного Цветка и говорит негромко:
– Госпожа, в наш монастырь сегодня пожаловали два даоса, люди необычайных талантов. Они сказали, что человека, умершего неестественной смертью, можно оживить в течение семи дней. Я привела их с собой, разрешите им, госпожа, попытаться спасти вашу дочь!
– Мертвого не вернуть к жизни, – тяжко вздохнула госпожа Вэй. – Если они в самом деле совершат такое чудо, я буду благодарна им по гроб жизни. Но это пустые надежды! Впрочем, почему бы не попытаться?
– Вот и хорошо! – оживилась монахиня. – Забыла сказать вам, что даосы – женщины, очень стеснительные, поэтому просят отойти от умершей подальше.
– Это не трудно, – проговорила госпожа Вэй и отошла в глубь комнаты.
Монахиня ввела двух даосок. При тусклом свете фонаря госпожа Вэй пыталась разглядеть их; одна была чиста лицом, казалась скромной и почтительной, напоминала только что распустившийся цветок; другая находилась в расцвете красоты – брови бабочкой, глаза горят, ровно звезды, и в них светится острый, проницательный ум. Две женщины похожи не на простых смертных, а на людей, «повергающих в прах города и царства». Госпожа Вэй поклонилась даоскам со страхом и почтением.
– Не знаю, как благодарить вас за то, что не погнушались посетить наше жалкое жилище!
Даоски молча улыбнулись. Первая, что была чиста лицом и застенчива, подошла к умершей, взглянула на нее, и глубокая скорбь отразилась на ее лице, и слезы полились из глаз.
– Кто вы, почтеннейшая? – изумилась госпожа Вэй. – Отчего плачете, глядя на мою несчастную доченьку?
Ответила вторая даоска:
– Сестра моя жалостлива сердцем и любит людей. Она оплакивает всех умерших, даже если не была с ними знакома при их жизни!
Сказав так, она отстранила подругу, села возле бездыханной Хуан и взяла ее руку. Затем откинула одеяло, тщательно ощупала тело и впилась пронзительным взглядом в лицо умершей. Наконец, встала и протянула три пилюли госпоже Вэй со словами:
– Ничего не скажу вам до поры, – проговорила она, – но попробуйте сделать так: растолките пилюли, всыпьте порошок в рот вашей дочери и посмотрите, что будет дальше.
И даоски вышли. Не зная, можно ли верить этому совету, госпожа Вэй все же сделала так, как ей посоветовали: всыпала в рот Хуан первый порошок – ничего не изменилось! Всыпала второй – и тело дочери стало чуть теплым, всыпала третий – грудь Хуан поднялась, несчастная вздохнула и повернулась на бок!
Вне себя от изумления и счастья, госпожа Вэй позвала служанку.
– Беги скорее в Горный Цветок! Если даоски там, скажи, что дочь моя ожила, и попроси еще чудесного снадобья!
Тао-хуа рассмеялась.
– Вас обманули, госпожа! Вовсе эти девицы не даоски!
– Кто же? – опешила госпожа Вэй.
– Я все видела в щелку: одна – это Фея Лазоревого града, другая – Хун.
Госпожа Вэй не знала, что и сказать.
А Хун, вернувшись домой, вздохнула и говорит:
– Я хоть и не провидица, но убеждена, что Хуан ждет долгая и счастливая жизнь. Долго она терзалась и мучилась, но теперь словно родилась заново, стала другим человеком. Может, и принесет еще счастье нашему господину!
– Чем же она все-таки болела? – спросила госпожа Инь.
– Она вовсе не болела, в ней происходило то, что называют обновлением человеческой души. Пять внутренностей и шесть органов любого человека складываются из сущностей неба и земли, другими словами – света и тьмы. Если в сочетании преобладает тьма, то душа человека оказывается злой, если преобладает свет, то душа человека будет доброй. Когда доброе начало побеждает злое, человек обретает счастье. Доброе начало души Хуан как раз сейчас старается одолеть злую часть, которая погибает, а может, уже и погибла, но добрая сущность еще не сложилась. Это и есть обновление нутра. Дыхание уже вернулось к Хуан, но все пять внутренностей, кости и мясо пока еще не изменились, как должно. Поэтому я и дала ей способствующее обновлению снадобье. Надеюсь, все с ней будет хорошо.
– Да вы как настоящие даосы, – улыбнулась госпожа Инь, – творите подлинные чудеса!
– Верно! Только один даос чуть не захлебнулся собственными слезами! – ответила Хун.
Она рассказала, как Фея расплакалась над телом Хуан. Фея смутилась, и слезы снова навернулись у нее на глаза.
– Мне было ее очень жаль. Наверно, долгая вражда тоже сближает людей. Я вдруг подумала, что она не скажет больше ни словечка, что у нее отныне не будет никаких желаний… Разве вы не заплакали бы, увидев такое?
– Я тоже могу плакать, – возразила Хун, – но свое дело все равно сделаю.
Тем временем родители Яна узнали, что Хуан пошла на поправку, и обратились к нему:
– Когда барышня Хуан вошла в наш дом, она была почтительна, проявляла расторопность и сообразительность, этого нельзя забывать. Мы думаем, она раскаялась сейчас в своих былых грехах. Может, настало время простить тебе ее? Хорошо ли столь долго помнить зло?
Спокойно и мягко князь отвечает:
– Жизнь и смерть каждого человека в воле Неба. Иной раз лучше умереть, раскаявшись в прегрешениях, чем продолжать жить, упорствуя в них, – это относится и к Хуан.
Только он так сказал, как в дверях показалась красивая женщина. Распустила вышитый узорчатый пояс, вынула из волос шпильку и бросилась к ногам Яна. То была Фея Лазоревого града. Сложив ладони и проливая горькие слезы, она говорит:
– Я безродная гетера из зеленого терема, нет мне места в порядочном доме, ведь это из-за меня начались в вашей семье раздоры, я повинна во всем! Почему же вы наказываете одну только Хуан? Ныне она очистилась от зла, стала другим человеком, после всех своих переживаний тяжко болела, да и теперь жизнь ее висит на волоске. Неужели вам не жалко ее? Я не смею вмешиваться в ваши дела, хочу лишь напомнить вам, что Хуан страдает по моей вине. Даже если бы она не раскаялась, я все равно не находила бы места от сознания своей вины перед нею! В такой час не допустите ее гибели! Если вы, господин мой, не простите ее, я должна буду уйти в монастырь, чтобы замолить свою вину перед нею!
Старый Ян и госпожа Сюй, слыша это, прослезились.
– Какое счастье, что у нас такие невестки!
Старик обратился к сыну:
– Древние никогда не отвергали раскаявшихся грешников. Ты обязан облегчить душу страдалицы!
Ян помолчал и ответил:
– Не верю, что Хуаны – и мать и дочь – вот так сразу отрешились от своих гнусных замыслов и исправились.
– Отец твой темный человек, – вспылил старик, – но, поверь, плохому учить он тебя не станет. Молодые обычно добры и великодушны, отчего же ты у нас уродился таким недоверчивым и недоброжелательным?
Ян опустил голову и сказал, что завтра поедет в Цюцзы.
Придя к себе в комнату, Фея подумала: «Князь и его родители снова приняли меня в семью. Теперь кто-то должен рассказать о Хуан императрице. В свое время государыня приняла во мне участие, отнеслась, как к родной дочери. Наверно, не будет ничего плохого, если это сделаю я?» Подумала так и написала письмо на высочайшее имя. Придворная дама Цзя вручила императрице послание. Вот что в нем говорилось:
«Фея Лазоревого града почтительно склоняется перед Вашим Величеством и осмеливается просить у Вас милости выслушать ее просьбу. Я слышала, что мудрые правители не отвергают кающихся грешников. Супруга Верховного полководца Яна, госпожа Хуан, женщина умная и образованная, была наказана как разрушительница семейного очага. Однако госпожа Хуан не нарушила Пяти правил и Трех устоев, а совершила ошибку, обычную для женщины: она ревновала. И в ревности ее была повинна только я. Госпожа Хуан раскаялась в своих заблуждениях и стала другим человеком, но после этого тяжко заболела, и сейчас жизнь ее находится в опасности. Прошу Ваше Величество спасти ее, – только Вы можете это совершить! Хотя мне самой долгое время не везло в жизни, но тревожусь я сегодня не о себе: меня до глубины сердца волнует судьба госпожи Хуан, страдавшей из-за меня! Беспокоит меня и отношение к несчастной двора Вашего Величества, который был к ней безжалостен. Простите мою дерзость: недостойная гетера смеет надеяться на Вашу доброту к ней и потому обращается к Вам за помощью!»
Прочитав послание, императрица сказала своей дочери:
– Судя по этому письму, госпожа Вэй и ее дочь в самом деле заслуживают снисхождения. С другой стороны, они ведь сами повинны в том, что оказались в столь жалком положении!
Принцесса кивнула в ответ, императрица пригласила придворную даму Цзя.
– Я не могу отказать в просьбе Фее Лазоревого града! Возьмите ее письмо, поезжайте в Цюцзы и передайте госпоже Вэй и ее дочери от меня: «Вы пытались погубить добродетельную и великодушную женщину, и все же Небо сохранило вам жизнь, послав лишь те испытания и муки, которые вы перенесли в изгнании. Простить дам ваши преступления я не в силах, но, уступая просьбам Феи, разрешаю вам вернуться в столицу, дабы здесь вы могли доказать нам, что осознали свои прегрешения и искупили их. Пусть то, что случилось с вами, послужит вам уроком на будущее!»
Дама Цзя уехала в тот же день.
Тем временем Хуан, спасенная стараниями Хун и Феи, понемногу ожила и начала набираться сил. Госпожа Вэй постоянно плакала и повторяла:
– Знаешь ли ты, кто тебя спас от смерти? Те, кого мы с тобой считали злейшими врагами!
И она поведала дочери, как сюда явились Фея и Хун, переодетые даосками, как дали ей целебное снадобье. Хуан изумлялась, вздыхала, но по-прежнему продолжала молчать. Когда же приехала дама Цзя, показала письмо Феи и передала слова императрицы, госпожа Вэй разрыдалась.
– Мы готовы на любые испытания, чтобы искупить наши тяжкие прегрешения! Ах, лучше бы нам умереть! – И она рассказала даме Цзя, как спасли ее дочь Фея и Хун, явившиеся в обличье даосов, и продолжала: – Откуда только берутся в мире такие великодушные люди, как Фея, и такие злобные, какими мы были?! Я, одна я во всем виновата! Не родилась же дочь моя злодейкой, просто ей досталась плохая мать. Передайте, молю вас, императрице, что мы до самой смерти будем помнить свои грехи и постараемся искупить их, что мы никогда не забудем ее милости и великодушия.
Не успела она закончить, как за дверью послышался шум шагов, и вошел Яньский князь в сопровождении Хуан И-бина и Хуан Жу-юя. Мать и дочь застыли в изумлении. Ян прошел в комнату, огляделся: обшарпанные глиняные стены, смятые грязные постели, заплаканные женщины. Он приблизился к ним и вежливо поклонился. Госпожа Вэй только опустила голову, не в силах выговорить слова.
– Весьма сожалею, – начал Ян, – что поступил с вами сурово и вынудил свою жену и вас терпеть такие лишения!
При этих словах лицо госпожи Вэй озарилось радостью и засияло, как огонь в потухшей было жаровне. С трудом подбирая слова, она проговорила:
– Велика милость Неба, простившего нас!..
– Не будем вспоминать прошлое! Горе и радость не перестают чередоваться в жизни человека. Вы пережили большие невзгоды, значит, впереди вас ждут большие радости!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88