Она не обращала никакого внимания на приступ «шакальей болезни», случившейся со мной, вероятно, посчитав ее естественной отдушиной от всех опасностей, которые мне пришлось перенести, защищая свою жизнь маленьким подносом для одного винного кувшина.
Мой смех прервался, когда я вновь увидел перед собой настоящего ассасина с холодным взглядом и плотно сжатыми губами.
Акиса пособирала с пола свои шипы, бросив только один, изрядно погнувшийся об мой «рыцарский щит», и решительным шагом двинулась к двери.
Я хотел было обогнать ее, но она выставила руку, удержав меня на шаг позади:
— Нас могут ждать, — сухо сказала она, а ее глаза вновь были ясны и грозили ударами молний. — Я знаю это место лучше, чем ты.
«Вряд ли кто-нибудь остановит нас теперь, — подумал я, — всех таившихся здесь врагов я перебил еще в прошлом сне, а рыцарь Эд нам теперь не опасен».
Я оказался прав: мертвое безмолвие повелевало этими покинутыми стенами и бойницами. Одно вызывало смутную опаску — тот самый колодец в нижнем дворе цитадели. Но Акиса стремительно повела меня стороной от него, шагах в двадцати от всех оставшихся в его глубине тайн, и я был тому только рад.
Спустя еще немного времени на краю одного из скалистых обрывов я помог Акисе спуститься вниз с помощью веревки и невольно вспомнил о самой первой встрече с сестренкой. Оказавшись вместе с Акисой на дне ущелья, я спросил сестру, для чего ей потребовалось тогда выдавать себя за одну из рабынь, которых водят по улицам, как коз, на поводке.
— Наш Старец Горы слишком поздно узнал о готовящемся в Конье мятеже, — отвечала Акиса, — и о том, что султана Масуда собираются «свергнуть живьем», дабы добиться от него при свидетелях отречения в пользу племянника, одного из заклятых недругов ассасин. Поэтому султан Масуд должен был умереть не позднее, чем за мгновение до своего свержения. Нам было известно также, что визирь приказал с полудня предыдущего дня не пускать в город чужаков. Войти можно было разве что под покровительством Хасана Добрая Ночь или другого шейха. Конийских торговцев рабами, однако, пропускали, не чиня препятствий.
— Если бы рыцарь-тамплиер Эд де Морей был поражен твоим шипом на площади, то не известно, проникла бы ты во Дворец со своей смертоносной целью или нет, — заметил я.
— Он был неудержим, — с блаженной улыбкой на губах проговорила Акиса и подняла глаза к небу. — Он мог упредить даже меня. Я хотела придержать его, замедлить его движение. Не думай, что я могла тогда убить его, хотя мне приказывали сделать это. Он был так красив и несокрушим на своем коне.
«Оказывается, эта песчинка, попала в дьявольский механизм гораздо раньше моей», — усмехаясь, подумал я.
В первую же ночь, проведенную нами в предгорьях Тавра, Акиса поведала мне свою историю. Я дал ей клятву не раскрывать тайны ассасин, которые мне стали известны с ее слов, поэтому я и оставил в ее рассказе упоминания только о тех событиях, которые были в какой-то мере связаны с моими собственными необычайными похождениями.
РАССКАЗ АКИСЫ ЧЕРНОЙ МОЛНИИ, АССАСИНА ДЕВЯТОЙ СТУПЕНИ
Меня назвали по имени древней аравийской царицы, славившейся своей мудростью и красотою, а также умением побеждать злых демонов.
Мне не ведомо, от кого я получила это имя — от отца с матерью, которых я никогда не знала, или же по воле и прихоти иного человека. Старец Горы сказал, что получил меня из рук некого кутба, то есть мудреца, освобожденного от дней и дорог и способного пребывать сразу в нескольких местах. Тот кутб говорил Старцу, что из меня выйдет искуснейший фидаин, достойный самого высокого посвящения.
У меня было еще множество недолговечных имен: одни появлялись, цвели целое лето и потом бывали брошены в огонь, подобно полевой траве, другие появлялись на закате и на рассвете исчезали, подобно бабочкам-поденкам.
Когда меня, только оторвав от груди кормилицы, вместе с другими малолетними ассасинами высшего круга планет, уже учили подражать бегу пауков и их умению прятаться в щелках, — тогда я звалась Глазком Каракурта. Когда я освоила искусство ползать по-змеиному, то в продолжение целого месяца именовалась Эфой Сухого Русла.
Четырьмя годами позже меня часто сажали между двумя чужестранными торговцами, которые разговаривали то на одном непонятном мне языке, то на другом, то на третьем. Не разбирая ни слова, а только успевая приглядываться к их лицам, я должна была догадаться, о чем они ведут речь. «Шерсть!» — громко кричала я, а в другой раз: «Лошади!» или «Масло!» — и тут же меня награждали куском сладкого лукума. Если же случалась ошибка, тогда я оставалась без всякого лукума, а за шиворот бросали колючку, которую приходилось терпеть до первой звезды. А кроме того, я должна была поднимать руку, как только торговцы, не подавая вида, начинали говорить обо мне и называть имя, которое они загадывали между собой и произносили среди прочих слов в эти мгновения.
Учителя древней мудрости греков называли меня Эринией, проповедники от манихеев — Зрачком Зона, а индийские факиры — Чакрой Кали.
Когда мне в первый раз удалось поразить Зубом Кобры солнечный зайчик от маленького зеркальца, повешенного на ивовой ветке, которую неистово теребил пустынный ветер хамсин, меня нарекли Соколом-С-Горы-аль-Джуди.
Черной Молнией я стала с того дня, когда по воле Старца Горы совершила одно из жертвоприношений и, оказавшись со всех сторон окруженной мстителями, поднялась на вершину минарета. Оттуда, с высоты минарета, мне пришлось прыгнуть на купол мечети. Я расправила свою черную накидку, развела руки в стороны и стремглав кинулась вниз, чудом оставшись в живых и сломав только два пальца на левой руке.
И все мы, «бессмертные фидаины высшего круга планет», именовались «ангелами имама», грядущего в мир со знаками и силой верховного властителя судеб. В промежутках между исходами в нижние селения простых смертных мы пребывали в райских садах, овеваемых ласковым ветерком. Мы наслаждались изобилием чудесных плодов и бившими из-под земли ключами козьего молока и алого вина. Мы вдыхали ароматы волшебных благовоний, открывавших нашим глазам недоступные сферы звезд.
Мое сердце билось в полном согласии с волей Старца Горы до того самого дня, когда я увидела франкского рыцаря на белом коне.
В тот день я нарушила обет.
Фидаин, даже из высшего круга, не может иметь имущества. У меня появилось имущество: жизнь этого франка. Я припрятала ее в самый глубокий тайник своего сердца.
На исходе того же дня мне привиделся во сне мудрый и добрый дервиш, который сказал мне: «У тебя есть брат».
Я ответила ему: «Все фидаины — мои братья». Тогда дервиш ласково улыбнулся мне и сказал: «Холодный эфир вершин, которым все вы дышите — вот что роднит тебя с братьями-фидаинами. Теплая кровь, цена которой тебе известна, — вот что роднит тебя с твоим истинным братом».
«Он — фидаин?» — спросила я, познав второе из чувств, какие мне еще никогда не были знакомы. Это чувство было ни с чем не сравнимой, блаженной теплотою, какой не бывает в горах.
«Он — Посланник Истины», — отвечал дервиш. «Истина — в имаме, — сказала я. — Значит, он — Посланник имама?»
Дервиш с улыбкой покачал головой и промолвил: «Истина в том, что ты изменилась. Значит, мир не стоит на месте».
Я почувствовала страх и спросила волшебного старца:
«Что же мне теперь делать?»
«Оставайся прежней, — отвечал дервиш, — ибо сон легче яви, как ветер легче воды и камня, и потому сновидение достигает души быстрей, чем события достигают плоти. Твоему брату будет грозить опасность, но тебе удастся помочь ему».
«Каким образом?» — вопросила я. «Ответ — в тебе самой, — отвечал дервиш. — Ответ скрыт в том же тайнике, куда ты припрятала жизнь неверного».
Я, безродная сирота, была обязана Старцу Горы всем своим знанием и всей своей властью над низшими смертными. Прилежней, чем раньше, стала я исполнять его волю.
Однажды он сказал мне:
«Пришел тот, кто поразит всех наших врагов, скрывающихся в полуночных странах, где среди неверных наши братья возводят неприступную цитадель. Ты отнимала жизни тех, кто не достоин ее. Теперь ты должна сохранить жизнь того, кому она принадлежит по праву и кому суждено стать Ударом Истины».
В тот день, когда ты, брат мой, на дворцовой площади в Конье оградил франка от моей руки и напал на меня, ты всего на один час стал моим заклятым врагом. О, как была удивлена я потом во Дворце, когда, расправившись с султаном, вышла по тайным проходам в приемные покои и по знаку на твоей руке, Удару Истины, открыла, что ты и есть тот самый Посланник, о котором говорил Старец. Мне было ведено вывести тебя из Коньи и поместить во Дворец Чудесного Миража. Ты сидел перед кувшином, который принес во Дворец верный нам серхенг и пребывал в блаженном состоянии, не замечая вокруг себя ничего. Мне не составило никакого труда поднять тебя за руку с ковра и утянуть за собой в скрытые от простого глаза дворцовые ходы.
Теперь я обладала еще одной собственной тайной: радостью. «Если Посланник Истины защитил франка, — говорила я себе, — то и я, оставляя ему жизнь, не преступаю закона Истины».
Я и не предчувствовала, что Посланник может оказаться моим братом, о котором вещал удивительный дервиш!
Тот, который становился моим братом в сновидениях и которого я в своих ночных грезах не раз спасала от страшных казней и нападений, был не слишком похож на тебя. Он больше напоминал франкского рыцаря-тамплиера, был высок и гораздо старше.
Однажды мне приснилось, что его должны казнить за убийство султана. Я спасла его от мучительной смерти и очнулась со слезами радости, которые поспешила стереть со щек.
Первый раз в своей жизни я опасалась за чужую жизнь, оставляя Посланника в тех проклятых стенах, среди развалин Чудесного Миража. Вряд ли он мог постоять за себя: глаза его были мутны, блаженная улыбка не сходила с его губ, он шел за мной, как покорное дитя, так пробудив в моем сердце третье чувство, не ведомое мне до того дня. Дурманное вино владело его душой. Посланник изумленно оглядывался по сторонам, наслаждаясь видом райских садов и красотой прекрасных гурий. Я не могла ослушаться своего повелителя и покинула тебя в том самом месте, где мне было указано.
Не прошло и трех дней, как Старец призвал меня в горы и, хмуря брови, сообщил, что Посланника повели в Трапезунд по ложной дороге и теперь ему грозят новые опасности. И тогда я едва не отважилась на непозволительную дерзость. «Ложный путь начался еще раньше, — хотела было сказать я Старцу, — когда Посланник был оставлен в проклятом месте на произвол звезд. Хитрый враг мог упредить их благоприятное расположение».
Старец тем временем говорил мне о том, что Посланник не ведает о своем истинном предназначении, и, если он уклонится от верного пути; то его поступки будет нелегко предсказать даже с помощью звезд. С этими словами он вручил мне веточку пещерной омелы.
Что произошло с этой веточкой, тебе известно, мой дорогой брат.
Рыцарь Эд дважды вставал на моей дороге: тем памятным тебе утром, а потом — ночью, когда я спешила в Трапезунд, надеясь захватить Посланника наскоком, хотя бы на самой пристани. Я петляла на коне франка по перевалам в объезд Киганы, окруженной тысячами ловушек, и столкнулась с рыцарем в расщелине, всего в двух фарсангах от моря. Мне удалось легко ранить его и, оставив ему коня, которого он так любил, — обойти верхом, по крутому склону. Однако встреча с франком-тамплиером стоила мне одного драгоценного часа. Когда я наконец добралась до пристани, корабль флорентийцев уже пропал во тьме.
Я не боялась гнева моего повелителя, хотя ожидала, что гнев этот будет велик и сотрясет горы. Однако Старец, узнав о том, что флорентийский корабль уже покинул Трапезунд, напротив, довольно улыбнулся и сказал, что звезды исполнили предназначенное и Рас Альхаг, «Голова заклинателя змей», покровительствует Посланнику.
В ночь последнего новолуния той осени брови моего повелителя снова сошлись, подобно темным тучам на перевале. Помню, как я стояла перед ним, а он в молчании грел руки над железной жаровней с горячими углями и тени от пальцев затмевали его лицо. Наконец он сказал мне, что, поскольку я из числа высших фидаинов, то должна обладать знанием. Он сказал, что случилась беда хуже прежней: Посланник уклонился от пути и пропал. Он сказал, что его не могут найти ни на одном из трех путей, указанных звездами.
Старец опасался, что враги вызнали тайное слово, имеющее власть над Посланником и, похитив его, выжидают теперь часа, когда можно будет его использовать в качестве смертельного оружия против «внутреннего круга» Ордена. Старец сказал, что французский король хочет обладать слишком многим: как двуглавый дракон, он тщится проглотить разом двух жертвенных быков, забыв, что в желудке может поместиться только один. По словам Старца, король Филипп получил весть с Востока: «Отдай золото Египта — и тогда к тебе придет человек, который сокрушит Орден Соломонова Храма». Старец, зная об этой вести, предупредил фидаинов «внутреннего круга» и теперь, по его расчетам, удар должен был пасть только на тех, которые называли себя «северянами» и были нашими главными врагами. Однако король Филипп сумел при помощи Великого Магистра Ордена захватить священные реликвии Востока и теперь пытался повысить цену, требуя право на временное владение Палестиной. В том случае, если дальнейшие переговоры с королем Франции зашли бы в тупик, мне и предстояло одним движением руки прервать его царствование.
Одному из кипрских цирюльников было куплено дворянское достоинство, и тотчас у меня появилось еще одно имя, которое тебе известно, мой дорогой брат.
— Маркиза д'Эклэр, — кивнул я. — Маркиза «Молнии». Как же мне тогда сразу не пришло в голову истинное значение этого слова?!
Накануне того вечера, когда я встретила тебя, мой дорогой брат, Вильям Ногарэ сообщил мне, что король как будто окончательно склонился к обману и хочет обвести вокруг пальца и нас, и египетских шейхов, для чего вошел в сношения с иоаннитами, которые были готовы припрятать часть золота в своих подвалах.
Когда я увидела тебя, мой дорогой брат, я подумала, что Посланник совершил измену или действует под властью тайного слова.
Потом произошло то, о чем тебе известно, мой брат. Я готовилась повторить покушение каким-нибудь иным способом, но на третий день получила известие, что король принял условия Старца и готов вернуть ему «золотую голову», священную реликвию, принадлежавшую первому шейху ассасин, благословенному ас-Сабаху, «голову», обладание которой утверждало превосходство Старца над тремя другими шейхами нашего братства, скрывавшимися в горах Персии.
Когда я вернулась на Восток, Старец сказал мне, что звезды уберегли короля Филиппа, дав ему время исправиться, и заставили Посланника исполнить свою миссию в совершенстве.
В ту же ночь мне приснился добрый дервиш. Он сказал мне: «Спаси того, кто спас тебе жизнь».
На утро я встала пред глазами повелителя и сообщила ему, что мне приснился благословенный ас-Сабах и приказал спасти жизнь Посланника. Впервые в жизни я увидела изумление на лице Старца. Он пригляделся ко мне и задумчиво проговорил: «Расположение невидимых нашим глазам звезд до сих пор оказывалось полезным для нас».
То, что произошло спустя четыре года, тебе известно, мой дорогой брат.
Вскоре Старец умер, и среди высших учителей нашего братства некоторое время продолжались распри и всякие нестроения.
В эту пору мне все чаще снился мой кровный брат. Иногда в миг пробуждения мне казалось, что надо скорее открыть глаза — и тогда я успею увидеть его наяву. Еще мне казалось, что он возьмет меня за руку и уведет в тот истинный рай, которого жаждет фидаин, до конца исполнивший свое предназначение. По числу жертв я давно превзошла своих «эфирных братьев».
И вот три дня тому назад я встретила того доброго дервиша наяву и поначалу не поверила своим глазам. Он сидел на берегу реки около маленького костра, на котором грелся медный чайник.
Я спустилась с коня, подошла к нему и осторожно потрогала его за плечо, все еще думая, что вижу призрака.
Он улыбнулся мне и приветствовал словами:
«Здравствуй, славная победительница драконов».
«Где же мой брат?» — только и нашлась я вопросить его.
«Скоро он придет за тобой и освободит от всех обетов, которые стали слишком тягостными для твоего проснувшегося сердца, он поведет тебя в тот неприступный замок, о котором ты тайно мечтаешь, — ласково проговорил дервиш. — Между тобой и твоим братом осталось одно препятствие».
«Какое?!» — так и встрепенулась я.
«Посланник Удара Истины», — отвечал дервиш.
«Он спас мне жизнь, а я, по твоему велению, святой человек, спасла жизнь ему», — в недоумении отвечала я дервишу.
«Всему свой черед», — усмехнулся дервиш и рассказал мне историю о человеке, который ночью испугался на дороге приближавшихся к нему всадников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69