Заметьте, граф, погибли все те и только те, кто честно служил Ордену, веря в его существование и в его невиновность пред Небесами. Вот — любопытное обстоятельство, не правда ли?
Я молчал, желая теперь только одного: скорее спасти Фьямметту из этой темноты.
— Те же тамплиеры, которые признали все обвинения в богоотступничестве, получили у инквизиции помилование, а у короля — даже некоторую компенсацию за перенесенные тяготы заключения, — добавил Фульк де Вилларэ. — Незадолго до вашего появления, граф, я получил от короля весьма любопытное повеление. Как вы полагаете, какое?
— Мне кажется, при свете солнца, я сумел бы догадаться скорее, — учтиво проговорил я.
— Вы правы, граф, мы слишком задержались в этом сумраке, — к моей радости, согласился Великий Магистр «черненьких». — Пойдемте наверх.
Он преодолел еще несколько ступеней и заговорил на ходу, словно не утерпев раскрыть передо мной еще кое-какие тайны своего Ордена и тем самым сквитаться со мною.
— Однако я полагаю, граф, что и самого яркого солнца не хватит, чтобы просветить эту загадку. — Голос Великого Магистра, обращенный вверх, в башенные пустоты, звучал теперь подобно гласу демиурга. — Филипп от Капетингов повелел мне принять в Орден Святого Иоанна Иерусалимского всех бывших тамплиеров, которые изъявят на то желание. И более того, как только они изъявят такое желание, так сразу будут освобождены от всяких пут.
— Этим известием вы почти успокоили меня, монсиньор, — признал я. — И все же Филипп от Капетингов представляется во всей этой истории человеком гораздо более осведомленным, чем может показаться на первый взгляд. Я еще не успел пересечь пределов Рума, как он уже потребовал от вас расправиться с моим братом.
— С которым из ваших братьев, граф? — хладнокровно уточнил Фульк де Вилларэ, преодолевая ступень за ступенью.
— Я имею в виду Эда де Морея, — сказал я, разумеется, посочувствовав при этом и Тибальдо Сентилье.
— Это не простая история, граф, — тяжело вздохнул Великий Магистр не то от утомления подъемом, не то от превратностей судеб даже сильных мира сего. — Я уже говорил вам о клубке древних суеверий и не хочу повторяться. Каждый из нас — а я имею в виду всех, кто нам известен, включая короля — может похвалиться обладанием какой-то частью знания и власти, способной воздействовать на всех остальных, если подергать за одну из тысяч паутинок, из коих связана вся эта необъятная сеть. Вот мы достигли еще одного крохотного окошка, пробитого из нашей каменной клетки в таинственную бездну.
Перед нами открылась очередная бойница, располагавшаяся на восточной стороне башни, и теперь, на закате солнца, только бледная голубизна, предвестница ночи, слабо украшала мрачные камни.
— Посмотрите вниз, граф, — предложил мне Великий Магистр, — только будьте осторожны, не сорвитесь. Ваша внезапная смерть никак не входит в мои замыслы.
Поначалу я увидел густую синеву моря, отгороженную от земной тверди мощной крепостной стеною, а потом, опустив взор, обнаружил внизу крону кипариса, произраставшего посреди небольшого дворика, который был столь же тщательно уложен камнем, как и все владения Ордена Святого Иоанна Иерусалимского.
— Я понимаю вас, монсиньор, — сказал я Фульку де Вилларэ, когда, придерживая Фьямметту, дал и ей возможность сделать то же самое открытие, — и могу позволить себе лишь полюбопытствовать, в какой из минувших дней кора этого священного дерева была пробита стрелой с белым оперением.
— Полагаю, что это случилось на рассвете именно того дня, — доверительным тоном произнес Великий Магистр, — когда на пороге Парижского Храма появился дервиш, попросивший аудиенции у Старого Жака. Послание гласило: «Он пришел». В соответствии со «священным преданием», этот маленький кусочек пергамента нужно было передать в руки королю Франции. Это было сделано, и король немедля потребовал от Ордена исполнения приказа, который вы, граф, имели в виду.
— Итак, монсиньор, вы еще раз подтверждаете существование некой силы, издавна повелевающей всем миром — и королем Франции, и ассасинами, и самыми могущественными Орденами, и, возможно, даже всезнающими дервишами, — вновь заговорил я о том, что, кроме моего имени, волновало меня больше всего на свете. — Вы подтверждаете, монсиньор, что ваш Орден тоже подчиняется некому «священному преданию», то есть опутан паутиной древних суеверий. Поверьте, монсиньор, у меня нет большего желания, чем объединить свои усилия с вашими.
Мы оба невольно обратили свои взоры на Фьямметту, трепетавшую и от высоты, что открывалась в бойнице, и от сумрака, что властвовал внутри гранитного столпа.
— Прошу вас не беспокоиться за меня, — собравшись с духом, ответила она весьма твердым голоском. — Я сама увязалась за вами, хотя могла бы оставаться внизу.
— Я преклоняюсь перед вашей отвагой, сударыня, — сказал ей Великий Магистр, чуть опустив голову, и вновь обратился ко мне: — Как видите, граф, людьми могут двигать разные помыслы: любовь, обогащение, власть, наконец обретение магических способностей. Все эти разнообразные помыслы в конечном итоге сливаются в одну реку, сила которой вращает мельничное колесо некого необъятного заговора. Я признаю, граф, что этот заговор существует. И однако же я готов без всякого колебания признать, что никакого заговора нет и никогда не было.
— Но ведь кто-то знает, в какой день и в какое из деревьев, рассаженных по краям света, должна вонзиться стрела, — принялся нарочито недоумевать я. — Этот некто знает, что должно быть начертано на пергаменте, прикрепленном к древку. Наконец, таинственные стрелки исполняют чье-то повеление. Не пишут же они сами, что им вздумается. По крайней мере, им должен присниться какой-то демон, повелевающий затеять всю эту игру.
— Заметьте, граф, каждый из Великих Магистров не опускается с Небес на вершину орденской иерархии, — с особым вниманием выслушав мои слова, сказал Фульк де Вилларэ, — Он начинает «простым неграмотным воином», восходит снизу, проходя через сумрак и минуя крохотные бойницы, подобно нам. Поэтому каждый из них обязан подчиняться «священному преданию», хотя оно может показаться на первый взгляд неким языческим суеверием. Да, граф, я подтверждаю ваши слова: эта сила есть. Королевские дворцы и цитадели Орденов опутаны ею. Я не в силах раскрыть ее источника, и полагаю, граф, что вы, хотя бы ради устройства своей счастливой семейной жизни, тоже должны остановиться не на самой последней ступени.
Мы оба вздохнули и вновь посмотрели на Фьямметту. Я понимал, что мудрый Фульк де Вилларэ прав.
— И все же, граф, — улыбнувшись с необычайным добродушием, тут же сердито напустился на меня Великий Магистр, — вы очень удивляете меня своими тяжелыми вздохами. Я вовсе не вижу поводов для огорчений. Вы, граф, человек непоколебимой воли и теперь страшитесь какой-то таинственной силы? К чему ее страшиться, если она не страшнее рока? Если бы она действительно правила всем миром, ей не потребовалось бы посылать десяток убийц из всех известных государств, чтобы покончить с вашим братом. И при всем том, у меня лично до сих пор нет никаких подтверждений того, что Эд де Морей мертв. Было достаточно одного часа вашего откровенного неповиновения, чтобы дело основательно запуталось, а все подосланные убийцы, даже ассасины, оказались беспомощны. Не кажется ли вам это странным, граф?
Я признал, что результаты нашего с Эдом сопротивления, на первый взгляд, несколько превзошли расчеты «золотых голов», управляемых демонами.
— Действия этой таинственной силы порой весьма противоречивы, — продолжал Фульк де Вилларэ, — а смысл заговора, длящегося уже более двух веков, попросту невозможно разгадать. Я разгадать его не могу. Может быть, это удастся сделать вам, граф, но я вам по-прежнему не советую углубляться в эту бездну. Можно считать, что весь смысл заговора заключается в бесконечном перемещении золота, или в обладании какими-то магическими реликвиями, или во владении Святой Землей. Вы желаете возыметь власть над каким-то из упомянутых предметов?
Я только молча покачал головой.
— Вы стремитесь узнать свое имя, — заметил Великий Магистр. — Это — цель, достойная благородного человека. Но я вижу, что вам не терпится пойти дальше. Зачем?
— Я обещал своему брату переломать рычаги в этом проклятом механизме, который угрожал его жизни, — быстро проговорил я на франкском наречии, дабы Фьямметта, не слишком ясно понимавшая по-франкски, не успела уяснить до конца смысла моих слов.
— Не понимаю вас, граф, — развел руками Великий Магистр, — не постигаю вашей гордыни. Вы, песчинка, попавшая в механизм и уже одним своим падением в него основательно попортившая все рычаги и колесики. Вам мало этого даже теперь, когда механизм, по всей видимости остановился, исполнив свое предназначение. Орден Соломонова Храма растаял, как мираж. Золото Египта и Вавилона переместилось туда, куда должно было переместиться. Дьявольская голова перелита в мелкую монету французской казны. Вам не кажется, граф, что все кончилось? Что же теперь может угрожать вашему любимому брату-тамплиеру, кроме его собственной доблести? Ведь он тоже имеет право на свободу от ваших хлопот, не так ли? У этой истории — хороший конец, граф. Вы сделали свое дело и обрели все, что нужно благородному человеку — титул, богатство, прекрасную невесту. Имя вы вольны избрать себе сами. Вам остается только, как поют менестрели жить долго и счастливо.
— Я обрел все, кроме памяти, — вновь назло Великому Магистру вздохнул я.
— Спросите у прекрасной госпожи Фьямметты Буондельвенто, — предложил мне проницательный Магистр, — сколь необходимы ей ваша темная память, хранящая какие-то ассасинские тайны, и ваше имя, которое, возможно, вам дали где-то в горах сарацины, а вовсе не благородный флорентийский нобиль.
Очаровательные глаза Фьямметты светились любовью, не победимой никакими злыми духами, и я сказал себе: «Довольно! В самом деле пора выбросить из головы всю эту чепуху!»
— Я боюсь только одного, монсиньор, — сказал я вслух. — Того, что некто произнесет это тайное слово или имя. Вдруг я превращусь в послушное орудие?
— Насколько я помню, вас просветил на этот счет некий восточный мудрец, привидевшийся вам во сне, — сказал Великий Магистр.
— Это так, — кивнул я, — если не считать тайного слова, произнесенного некогда Сентильей и тайного слова, которое унес с собой в могилу Старый Жак.
— Мне кажется, что все эти стрелы, появляющиеся из стволов священных кипарисов подобны тем стрелам, которые убивали вас, граф, во сне, тем самым, так сказать способствуя вашему появлению наяву, — предположил мудрый предводитель иоаннитов. — Полагаю также, что Старый Жак или не знал никакого тайного слова, а только пытался обвести вокруг пальца короля, или же произнес десяток самых страшных, тайных слов, очень удивившись результату их действия, а вернее, полного бездействия.
— Что вы имеете в виду, монсиньор? — пожалуй, не менее Старого Жака удивился я.
Тут Великий Магистр коснулся указательным пальцем своих губ и вкрадчивым тоном проговорил:
— Чуть позже, граф, чуть позже. Позвольте вам показать один предмет, уже видимый с той высоты, которой мы достигли.
Поднявшись еще на пол-оборота, мы оказались у южной бойницы, и я увидел за крепостной стеной, посреди морского простора, островок, украшенный изящным замком, что горделиво возвышался на скалах.
— Посмотрите и вы, госпожа Буондельвенто, — любезно предложил Великий Магистр моей Фьямметте. — Прекрасный вид, не правда ли? Вскоре вы по праву сможете стать эгейской герцогиней.
И с удовольствием принимая наши недоуменные взоры, Великий магистр Ордена иоаннитов, «черненьких» рыцарей, весьма торжественно изрек:
— Доблестный граф! Настал тот час, в который я обязан вернуть вам долг чести. Я, Великий Магистр Ордена Святого Иоанна Иерусалимского, приношу вам искренние извинения за ущерб, нанесенный вашему дворянскому достоинству на корабле флорентийской торговой компании Большого Стола Ланфранко. К сожалению, в ту пору мы были вынуждены поступать в соответствии со сведениями, полученными с Востока. Все ваши последующие действия, даже те, которые мы не могли предсказать заранее, пошли на благо Ордену и его христианнейшей миссии. Я с уверенностью могу утверждать, что Удар Истины достиг цели, пронзив непостижимое хитросплетение тайн и недомолвок. Посему ныне я ввожу вас, граф, во владение наследством вашего отца, принадлежащим вам по праву. Оно перед вами, граф: остров, замок и две тысячи флоринов золотом ежегодного дохода.
Фьямметта ахнула и едва не лишилась чувств. Я поддержал ее за талию и, вдохнув неземной аромат ее волос, шепнул ей в ухо:
— Радость моя! Не пугайтесь. Может быть, перед нами — мираж.
Гранитная пустота башни усилила мой шепот, подобно иерихонской трубе, но Великий Магистр вовсе не обиделся, а, напротив, весело рассмеялся.
— Ваше остроумие, граф, мне очень по нраву, — сказал он.
Чему удивился я, так — известию о том, что Жиль де Морей, которого я теперь без сомнения считал своим отцом, имел желание и возможность столь усердно выслужиться перед иоаннитами. В моем воображении несметное богатство никак не вязалось с образом этого отважного рыцаря, бедствовавшего почти всю свою жизнь и славно окончившего свои дни посреди осажденной Акры.
Я так и признался Великому Магистру в своем недоумении:
— Вот еще одна жгучая тайна, монсиньор: ни в каких анналах не обнаружил я свидетельства великих заслуг рыцаря-тамплиера Жиля де Морея перед могущественным Орденом рыцарей-иоаннитов. И кроме того, я полагаю, что мой доблестный брат Эд де Морей тоже оказал вашему Ордену невольные услуги, каких он, скорее всего, не собирался оказывать. Однако, он не раз спасал мою жизнь и несомненно имеет право на часть наследства. Своего второго брата, Тибальдо Сентилью, я не упоминаю теперь по понятным причинам.
— Жиль де Морей? — задумчиво проговорил Великий Магистр и, немного помолчав, странно хмыкнул. — Это было бы любопытно. Вы уверены, граф, в своем линьяже?
— Полной уверенности нет, монсиньор, — ответил я, — как нет ее во всех остальных моих прозрениях и открытиях,
— В таком случае, давайте поднимемся на самую вершину Истины, граф, — сказал Фульк де Вилларэ, — и там, под вечными небесами, еще раз оглядим земные пределы от края и до края.
Поднявшись еще на два оборота гранитной змеи, мы, наконец, выступили из темного жерла под величественный купол вечернего небосвода, окрашенного ангельскими цветами: успокаивающим дух — синим, утешающим душу — весенне-зеленым и возвращающим ясность утомленному рассудку — матово-золотистым. Я возрадовался, увидев, что вавилонский столп Ордена не достал своей варварской твердью до просветленных сфер.
Солнце уже опустилось за гористый край острова Родос, и нам не пришлось щуриться, как летучим мышам, целый день просидевшим в своей убогой пещере. При том все пределы земли были еще хорошо видны.
Далекий край Азии теперь густо чернел на востоке между синим бархатом неба и синей парчою моря. Какие-то звездочки мерцали в той стороне, не выше темных, чужих берегов, но, как я ни приглядывался к ним, так и не смог различить, что это за раннее созвездие отразилось на спокойных эгейских водах.
Фьямметта, как завороженная, смотрела вдаль, на «замок Чудесного Миража», что возвышался на скале, внезапно ставшей моей родовой собственностью, до которой, однако, еще трудно было дотянуться рукой.
— Так вы, граф, признаете своим отцом Жиля де Морея? — с явным подвохом спросил меня Великий Магистр иоаннитов.
— Я не отказался бы от такого линьяжа, монсиньор, — осторожно ответил я, уже полностью, как мне показалось, приготовившись к любым неожиданностям. — Он был доблестным рыцарем и, полагаю, вовсе не ярым врагом вашего Ордена. О том, что именно он являлся моим отцом, мне указывали хартии из архивов морейского князя и Ордена Соломонова Храма. Впрочем, признаю, что эти указания довольно туманны.
— Вероятно, вы огорчитесь, граф, вновь потеряв такого отца? — как бы с искренней грустью проговорил Фульк де Вилларэ.
— Вероятно, так оно и случится, — выдавил я из себя, чувствуя, как неведомая сила сжимает мою грудную клетку.
— Я покажу вам, граф, хартии с более достоверными сведениями, — теперь уже твердым, повелительным голосом изрек Великий Магистр. — Наверно, вы удивитесь, узнав, что отцом Жиля де Морея был не кто иной как Умар ибн-Хамдан аль-Азри, сарацин, владелец несметных богатств Египта, а затем — умалишенный бродяга, ставший одним из ассасинов в Аламуте?
— Удивлюсь, — подтвердил я, борясь с ознобом, хотя до последнего мгновения вечер казался мне удивительно ласковым и теплым. — Хотя, по чести говоря, теперь больше удивляюсь тому, что эта догадка не пришла мне на ум раньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69