Увидев меня, они быстро пособирали с дороги увесистые камни и приготовились к осаде. Я остановился, решив не вступать в сражение, и дождался перемирия, которым стал обязан древнего старику. Он вышел из крайнего домика и, поглядев на меня из-под ладони, поманил крючковатой рукой.
— Ты спрашиваешь, давно ли в этом дворце останавливалась охота повелителя Рума, — скрипучим, как трещины старого дуба, голосом проговорил старик, усадив меня на тростниковые циновки и протянув половину лепешки. — Ты выбрал верный дом, где можно спросить. Кроме меня, не осталось в округе никого, кто видел здесь великую охоту султана. Я видел ее, когда был таким же неразумным зверенышем, как те, что хотели закидать тебя камнями. Там плохое место, юноша. Очень плохое место. Говорят, этот дворец не отличается ни одним камнем от того, что стоит посреди Коньи. Так хотел славный Алаэддин. Но однажды во дворце завелся шайтан. Очень плохое место, юноша. Не ходи туда. В прошлую ночь там горели огни, как бывало в ту пору, когда приезжала великая охота, и многие из нашего селения слышали нынче топот и ржание коней. Те, что выходили на вершину холма, рассказывают, как во дворце всю нынешнюю ночь пировали, но кто пировал, теперь не узнаешь: то ли разбойники, то ли демоны, то ли ассасины.
— Ассасины?! — встрепенулся я. — Старик, скажи, что ты знаешь об ассасинах.
— Я ничего не знаю, — живо повел рукою старик. — Говорят только, что они сговорились с новым хозяином дворца, и приходят сюда по ночам, чтобы узнавать новые тайны.
— С каким хозяином? — опасливо полюбопытствовал я.
— С тем, — коротко ответил старик.
— А кто теперь хозяин в Конье? — догадался я спросить о самом важном.
— Я-то думал, что ты ходишь по всем дорогам и все знаешь, — огорченно вздохнул старик. — Хотел спросить у тебя самого.
— Я пришел из чужих краев, — честно признался я.
— Говорят, что теперь нет никакого хозяина, — пробормотал старик. — Говорят, будет теперь один монгольский наместник.
«Значит, султан все-таки убит», — заключил я и к тому решил, что лучшим способом отделить сон от яви будет не бегство куда глаза глядят, а путешествие в саму Конью, если только сама Конья, и это селение, и этот старик, не являются плодом моего воображения или злыми чарами каких-нибудь ассасинов, которые обрели полную власть над моими чувствами. Я пообещал гнусным чародеям, что вскоре они устанут от моей безрассудной доблести и от всех ужасных казней, от которых им придется меня спасать пусть даже в сновидениях.
Узнав у старика, по какой дороге можно дойти до стен столицы Румского царства, я пустился в путь и к вечеру нашел, что его длина примерно совпадает с длиной той дороги, которую я преодолел вместе со свитой Масуда Четвертого, сидя на коне в почти безмятежном забытьи. У ворот Коньи я увидел тех же привратников, которые получили за меня горсть медяков от старого джибавии.
— Я приходил сюда со старым дервишем, которого вы знаете, — смело подойдя к ним, сказал я. — Он заплатил за меня десять мангыр.
— Десять мангыр! — рассмеялся старший привратник. — Значит, ты был воробьем, а твой дервиш нес клетку.
— Теперь я хуже воробья, — вполне согласился я с догадкой стражника. — У меня нет и десяти мангыр. Но мне очень нужно пройти в город. Обещаю вам, что сегодня же заработаю и принесу вам положенный дирхем. Без него вы можете не пропускать меня обратно.
— Хорош воробей! — продолжал потешаться старший. — Его выпустили из клетки, он проголодался и теперь просится назад.
— Вы должны пустить меня, — решился я на последнее средство. — Приглядитесь, ведь ни кто иной как я убил вашего султана.
Теперь от хохота присели оба, и если бы я был пошустрее и обладал навыками рыночного воришки, а не ассасина, то, верно, успел бы юркнуть в ворота, пока они утирали слезы.
— А с безумцев мы берем десять золотых динаров! — только и ответил мне старший привратник.
И тут в перекрестии пик стражей я вдруг увидел всадника, направившегося из города к воротам. Не успел железный колпак старшего стража, съехавший от смеха с его лысой головы, стукнуться об землю, как «воробей» успел упорхнуть и пропасть в придорожных кустах.
Стражи крикнули мне вдогонку какие-то обидные слова, но я пропустил все мимо ушей. Теперь мне больше всего на свете был нужен тот, кто покидал стены города: франкский рыцарь, носивший имя Эд де Морей.
Он выезжал из ворот неспеша. Я молил Всемогущего, чтобы Он умерил пыл всадника и за пределами города. Моя молитва была услышана: шагом двинулся конь рыцаря Эда по той самой дороге, которая только что привела меня к столице.
Неизвестный мне замысел рыцаря Эда, что повел его именно по этой дороге, я принял за вещий знак и с удвоенной быстротой помчался, огибая кусты и крупные камни. Как только расстояние между рыцарем Эдом и последним встречным прохожим растянулось на бросок копья, придорожный кустарник вздрогнул, и славному рыцарю преградил дорогу некий безымянный герой.
— Рад приветствовать вас, мессир в этот вечерний час! — проговорил я с учтивым поклоном.
Рыцарь Эд натянул поводья и, поглядев на меня, приподнял бровь.
— Приветствую и вас, юноша, — ответил он с холодностью, которую, я сразу истолковал в нужном для меня направлении: от Коньи — к логову демонов или ассасинов. — Любопытно узнать, чем вызвано ваше внезапное появление, столь же таинственное, сколь и ваше исчезновение из дворца.
Открыв рот, я хотел было высыпать целую гору новых вопросов, рожденных его словами, но сдержался и, взяв себя в руки, учтиво задал вопрос, прибереженный заранее:
— Мессир, оно вызвано одной мучительной догадкой. Ради всего святого, ответьте мне, когда вы видели меня последний раз.
— Воистину странный вопрос! — усмехнулся рыцарь Эд и пожал плечами. — Столь же странный, сколь и ваше одеяние. Я думал, что когда-нибудь увижу вас, юноша, в филадельфийской парче и тулузских сукнах, на великолепном арабском скакуне.
— Объяснитесь, мессир! — рассвирепев, потребовал я.
— Серхенг, слову которого я могу верить, сказал мне, что видел собственными глазами, как вы, исполняя чью-то волю, задушили шнурком раненого султана и, ободрав с него все дорогие перстни и золотую нагрудную цепь, исчезли в потайном ходе.
От такого свидетельства я едва не задохнулся, а переведя дыхание, огляделся по сторонам, чтобы проверить, стою ли я еще на дороге вблизи Коньи или уже провалился в бездонную пропасть.
— Если все случилось так, как привиделось этому доблестному серхенгу, — медлительно проговорил я, стараясь сохранить достоинство, — то может ли исчезнувший в потайном ходе узнать, кто правит Румом ныне?
— Не тот ли, чью волю исполнял искусный убийца? — вновь недобро усмехнулся франк.
— Значит, монгольский наместник? — внезапно догадался я.
Рыцарь ответил молчанием, рассматривая меня с высоты своей доблести.
— Именно тот ссыльный монгол несторианского исповедания, — добавил я, — власти которого над Румом так желал славный франкский рыцарь, когда осаждал стены дворца. Не так ли?
Конь рыцаря Эда, вздрогнув, переступил в сторону, а сам рыцарь совершил жест, значение которого вспыхнуло во мраке моей утраченной памяти: я увидел крестное знамение.
— Владеющий колдовством не нуждается в роскошных одеждах, — пробормотал франк.
— Мессир, вы хотите сказать, что не передавали никому своих заветных мыслей о том, как поставить Рум первой ступенью к Святой Земле? — сделал я новый выпад, не имея в руках никакого оружия, выкованного из праха земного.
Конь рыцаря Эда попятился еще на несколько шагов.
— Изыди, сатана! — прохрипел рыцарь Эд.
— Мессир, вы наносите мне оскорбление, — вспылил я, не в силах более держать себя в руках, и двинулся вперед ровно на столько шагов, на сколько отступил жеребец франка. — Потому, не имея своего коня, я могу требовать, чтобы вы спешились и приняли мой вызов.
— Кто посвящал тебя в рыцари, ночной хорек?! — скрипя зубами, выдавил из себя тамплиер. — Твой туркменский шайтан?
Настоящим колдуном оказался не я, а рыцарь: именно его слова в одно мгновение превратили меня в злобного хорька. Не успел рыцарь вытянуть свой меч и на треть из ножен, как я уже подскочил к седлу, повис на всаднике и стянул его с седла на землю.
Благодарение Всемогущему, наша борьба завершилась в одно мгновение и безо всякого вреда для обоих. Легким движением руки тамплиер отбросил меня далеко в сторону и, поднявшись на ноги, поправил ножны.
— Однажды ты спас мне жизнь, — сказал он, внезапно обретя спокойствие. — Я не могу проучить тебя, как назойливого сарацина. Говори, что тебе нужно от меня.
В это мгновение меня осенило.
«Час настал!» — подумал я и, смело шагнув навстречу тамплиеру, задрал рукав на левой руке.
— Вот, доблестный рыцарь, — показал я ему загадочную реликвию, — если я и действую по чьей-то воле, то хочу узнать, по чьей. И я пришел за ответом к тому, кто по своей или чьей-то воле носит такой же знак.
Могучий рыцарь Эд де Морей отшатнулся и побледнел, а затем, собравшись с чувствами, сделал всего один шаг навстречу мне прежде, чем преклонить колено и опустить голову со смиренной речью:
— Мессир, я приношу вам свои извинения и готов служить вам и Удару Истины до последнего вздоха.
«С этого надо было начинать», — с досадой подумал я и поспешил поднять с дороги того, кого менее всего ожидал взять себе в слуги.
— Сир, — обратился я к нему, — вы старше меня, и я не сомневаюсь, что ваша доблесть так высока, что превышает мою высокородность, какова бы она не оказалась. Но если разница в наших положениях такова, что именно мне придется принять вашу службу, то я прошу вас послужить только одному: а именно полному доверию к моим словам, к тому, что я вынужден рассказать вам, сир, в надежде добраться до истины, Удар которой, кажется, выбил меня из седла.
Вскоре славные стражники городских ворот Коньи увидели назойливого воробья за плечами франкского рыцаря, возвращавшегося в город, и были весьма изумлены.
— Они просят за меня десять динаров, — шепнул я рыцарю на ухо.
— С какой такой стати? — возмутился тамплиер.
— Я сказал им, что убил султана, — признался я.
— Святая Мадонна! — покачал головой франк. — Двух десятков динаров у меня с собой не найдется.
Едва скрылись мы с глаз опешивших привратников, как рыцарь Эд пришпорил коня. Заставив прохожих распластаться по стенам, мы проскакали по узкой улице и остановились у высоких, в два человеческих роста, ворот, обитых железом. На створках, снизу доверху, был отчеканен восьмиконечный крест, разделявшийся ровно надвое, когда ворота открывали.
Спустившись с седла, рыцарь Эд подал мне руку, и я не посмел отказаться от его помощи, хотя, разумеется, стыдливо огляделся по сторонам.
Затем рыцарь Эд постучал в ворота железным кольцом, и, когда приоткрылось вратное окошко, он, не показывая своего лица тому, кто подошел на стук, негромко повелел:
— Жан! Открой и поторопись позвать господина приора.
Раздался шорох хорошо смазанного засова, створки подались внутрь, и я, шагнув вслед за рыцарем Эдом во двор, увидел спину человека в темной сутане, стремительно семенившего к дому, маленькие, полукруглые окна которого были озарены слабым светом.
В густеющих сумерках я различил подкову, висевшую на цепочке над открытой дверью темной кузницы, перекладину с развешанной на ней коновязью, мощные, вровень с входными, ворота конюшни. Я насчитал еще полдюжины дверей каких-то служб и по такой основательности постоя определил, что рыцари-тамплиеры здесь, в столице сельджукского Рума, вовсе не случайные гости или наемники.
От дверей братского корпуса к нам спешил уже другой человек, торопливость и мелкий шаг которого никак не вязались с его крепким телосложением и руками дровосека. На вид ему можно было дать больше пяти десятков.
— Брат комтур, вы вернулись! — взволнованно проговорил он, косясь на меня. — Случилось что-то непредвиденное?
— Чрезмерно предвиденное, брат приор, — спокойным, твердым голосом ответил Эд де Морей. — Тот, за кем я был послан, вышел мне навстречу намного раньше, чем был оседлан мой Калибурн.
— Что вы говорите, брат комтур! — прошептал приор, удивление которого, верно, уже превысило внушительные размеры его собственного тела.
— Собирайте капитул, брат приор. Немедля, — так же спокойно повелел рыцарь Эд. — Скажите братьям одно: он пришел.
— Святая Мадонна! — перекрестился приор.
— Посланник здесь. Перед вами, — добавил Эд де Морей.
— Святой Крест! — с еще большим испугом прошептал великан-приор и низко поклонился мне.
Моя память, словно одежда, зацепилась во тьме за какую-то острую колючку, и, не замечая оказываемых мне почестей, я принялся дергать ее туда-сюда, а потом, можно сказать, присел на корточки, пытаясь нащупать и выдернуть злополучный шип.
Мне удалось найти его! Да, этот шип действительно торчал во тьме, ведь я сидел на камне с закрытыми глазами, когда по дороге в Конью старый дервиш передавал некое послание в руки своего ученика Ибрагима, прибавив к посланию два неписаных слова: «Он пришел».
— Мессир, — обратился я к рыцарю Эду, когда приор исчез исполнять то, что должно было последовать за предвиденным.
— Мессир, — не слишком учтиво оборвал меня Эд де Морей. — Приношу извинения. Теперь это обращение положено вам. У вас есть право называть меня «братом».
— Брат Эд, — поправился я и почувствовал несказанную теплоту, разом охватившую мое сердце.
Пройдя несколько шагов и не дождавшись от меня смысла обращения, Эд де Морей сам задал вопрос:
— Вы хотели что-то сказать, мессир?
— Брат Эд, — с радостью повторил я, — не известен ли вам некий «благословенный шейх Якуб аль-Муаль»?
— Якуб аль-Муаль? — переспросил комтур конийских тамплиеров, и в его голосе можно было-легко расслышать не только изумление, но и тревогу. — Нет, не известен. Странное для араба имя. Возможно, сын некоего крещеного сарацина.
— И при этом шейх? — в свою очередь изумился я.
— Ничего не могу сказать, — покачал головой Эд.
В эти мгновения мы, войдя в братский корпус, уже поднимались по лестнице, озаренной масляным светильником, что был повешен на стене в виде лампады.
— К тому же, насколько можно догадаться, — продолжил я по праву свой допрос, — вы, брат Эд, получили от кого-то уведомление, что меня можно разыскать, если отправиться по дороге, ведущей к одному месту, известному ныне как логово демонов или ассасинов. Оно известно и нам обоим, поэтому лучше его не упоминать. Но мне необходимо узнать, чье слово уверило вас в том, что день предвиденного наступил.
Теперь мне открылся широкий коридор с низенькими дверцами по обеим сторонам, и я догадался, что здесь, на втором ярусе строения, расположены кельи братьев-тамплиеров.
— Никого не слышно, — задумчиво произнес рыцарь Эд. — Вероятно, все уже спустились по западной лестнице и ожидают в нефе. Мессир, если верить тайным знакам на пергаменте, а не верить им — смертный грех, то послание получено мной непосредственно от вас.
«Слишком трудно смириться с тем, что один из нас и есть этот благословенный шейх Якуб аль-Муаль», — подумал я и повторил свою мысль вслух, присовокупив к ней вопрос о том, кто привез послание к воротам капеллы Ордена.
— Согласно преданию, пергамент должен быть привязан к стреле, пущенной из-за городских ворот, — ответил рыцарь Эд. — Сто лет тому назад на заднем дворе капеллы был посажен кипарис как цель для священной стрелы. Сегодня на рассвете мой оруженосец в свой установленный черед вышел на задний двор к этому древнему дереву.
— Стрелу венчало белое оперение? — уточнил я.
— Нет, черное, сельджукское, — несколько удивил меня Эд де Морей. — В пергаменте было указано, что комтур должен выехать не ранее шестого часа, чтобы к полуночи достигнуть Чудесного Миража.
«Вот как именуется охотничий дворец Алаэддина», — уяснил я себе.
Завернув в какой-то новый проход, мы столкнулись с человеком, явно дожидавшемся нас.
— Брат комтур! — сказал он, однако низкий поклон отвесил одному мне и притом безо всякого обращения, которое теперь я посчитал некой страшной тайной, не произносимой человеческими устами.
— Брат сенешаль! — ответил ему рыцарь Эд. — Приготовьте посланнику достойную одежду, а что касается меча, то случаю подобает «Благословенный Вход в Иерусалим».
Сенешаль, еще раз низко поклонившись, исчез во мраке, а мы, вернувшись в коридор, остановились у одной из келий, дверь которой никак не отличалась от аскетического вида прочих.
— Мессир, прошу вас освятить мое жилище своим посещением, — изрек рыцарь Эд, потянув за грубое кольцо.
Когда загорелся фитиль восковой свечи, то кроме нищенской лежанки, покрытой сухим тростником, дощатого стола с кувшином и лежавшей на углу пергаментной Псалтири, недешевой, судя по крышке переплета, а также висевшего на стене кипарисового распятия, я ничего более в этой убогой каменной каморке не обнаружил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69