Я увидел перерубленный стол, разбросанные блюда, косточки плодов и некогда искусно изжаренных фазанов. Я подумал, что семь лет назад мой собственный голод изготовил все эти яства во сне, а затем вынес их с кухни сновидения в опасную явь.
Я уселся на самый конец длинной лавки, взяв в руки серебряный поднос, отшлифованный до зеркального блеска. и отвернулся от двери к стене. Свет из высокого окошка широкой полосой опускался вниз позади меня, прямо к самой двери.
Мне пришло в голову, что там, наверху, я совершенно напрасно тратил силы на крик. Можно было позвать Акису самым тихим шепотом — и она пришла бы без промедления.
Мое сердце не успело ударить и тысячи раз, как в проеме двери беззвучно появилась хрупкая фигурка, похожая на юного герольда, отражение которой я заметил на глади подноса.
Я был уверен, что у Акисы нет ни желания, ни приказа убить меня в этот час. Я знал, что она, однако, бросит в меня одну из своих смертоносных звезд. Я знал, что она сделает это, дабы обезвредить мою правую руку. И молниеносно прикрыл подносом правое плечо.
Серебряный поднос содрогнулся таким громким звоном, что у меня заложило уши. Жало отлетело прочь и царапнуло стену.
Спустя одну четверть мгновения я уже стоял лицом к Акисе, прикрывая подносом грудь.
Голос, мною услышанный, несомненно принадлежал уже не какой-нибудь злой и пронырливой девчонке, а настоящей повелительнице ассасин, царице недоступных вершин, окружавших эту призрачную цитадель.
— Ты звал меня, Посланник, — выказывая совершенное спокойствие, промолвила Акиса. — Я пришла. Что тебе?
— Ты осталась в дверях, — коварно заметил я. — Ты опасаешься меня?
Не отвечая ни слова, Акиса Черная Молния сделала три шага навстречу.
Она стала еще прекрасней! Губы ее стали еще спелее, черные пропасти ее глаз стали еще глубже.
Я с великим трудом сдержал порывистый вздох и твердо сказал самому себе: «Сейчас перед тобой злой демон — и не более того. Злое и опасное искушение — и не более того. Будь начеку».
— Ты нужна мне, — властно произнес я. — Есть человек, который должен умереть от твоей руки. Но я сомневаюсь в тебе. Я слышал сказки о твоем коварстве, но мои глаза видели только твои промахи — три промаха и ни капли крови.
Акиса Черная Молния сделала еще один шаг навстречу. Быстрым движением она сорвала с головы темный тюрбан — и по ее плечам рассыпался, а вернее сказать, прямо-таки обрушился на плечи водопад роскошных волос черноты воронова крыла. И я увидел тонкую косичку, протянувшуюся вниз через ее висок и щеку. Не менее дюжины узелков из золотых нитей было вплетено в нее, и по этим узелкам, принятым среди высшего круга ассасин, можно было сосчитать число смертей, принесенных Черной Молнией в шатры, дворцы и караваны.
Медленно подняв руку, Акиса указала пальцем на один из узелков.
— Султан Масуд, — коротко назвала она бедную душу, некогда вылетевшую из тела и запутавшуюся в ее густых волосах.
— Где было место Филиппу от Капетингов? — спросил я, ничуть не удивившись такой новости.
— Здесь, — коснулась Акиса середины косички.
— Почему же ты не пришла за ним снова? — задал я еще один вопрос.
— На пути встал Посланник, — был мне ответ. — Старец признавал твою волю, а срок ее печати — вечность. Ты вставал на моем пути. Там, куда ты не приходил, ты мог бы найти след имама.
И с этими словами Акиса быстро пропустила всю косичку между пальцами.
— Тогда покажи мне, где место франка Эда де Морея? — повелел я.
Акиса Черная Молния непоколебимо стояла на своем месте, но что-то дрогнуло перед моими глазами: не то прозрачный эфир, не то солнечный свет, исходивший вниз из высокого окна.
— Ему место — первому, — глухо ответила она, более не притрагиваясь к своему богатству — золотой грозди мертвецов.
— Ныне в твоей воли оставить его последним, — изрек я. — Я приведу тебя к нему. Он не станет защищаться. Я сойду с твоего пути и сниму печать своей воли.
Акиса отступила на шаг назад, и я подумал, что никак нельзя подпустить ее к двери. Тогда я осторожно двинулся в правую сторону, намереваясь хотя бы отчасти обойти ее с «фланга».
— Нет, — услышал я тихий голос, который не мог принадлежать злому духу.
— Обстоятельства таковы, — сказал я на простом арабском наречии, продолжая переступать вправо, — что он получил двойное ранение — в плоть и душу. Теперь нужен искусный удар, который разом прекратит его муки.
— Нет, — донесся до меня едва слышный стон.
— Тогда я ставлю перед тобой выбор, Акиса, — громогласно изрек я, вообразив себя повелителем ассасин, самим Старцем Горы. — Убить франка Эда де Морея или стать ему женой.
Хрупкая фигурка черного «герольда» содрогнулась, а луч солнечного света остался непоколебим.
— Нет! — неосязаемо шелохнулся эфир, наполнявший мрачную башню.
Я вовремя воспользовался смятением гордой Акисы и совершил один из тех необыкновенных прыжков, которым был обучен в непроницаемом сумраке своей прошлой жизни. Я оттолкнул от себя каменные плиты пола, перевернулся в полете через голову и, уже падая вниз, ударил ногой по двери и с треском захлопнул ее. Я хотел, чтобы на внутренней стороне двери оказался засов — и мое желание исполнилось наяву. Одной десятой части мгновения мне хватило, чтобы плечом задвинуть его и вновь укрыть свою бренную плоть зеркальным подносом. Яркая искра мелькнула в луче света — и новая смертельная звезда оглушительно ужалила мой щит.
— Убей франка Эда де Морея или стань ему женой! — властно повторил я свое повеление.
— Нет!
Тогда я вновь произнес ассасинское слово власти, которым владел по праву, данному мне, как я был теперь уверен, едва ли не самим Старцем Горы в ночной тьме моей неведомой жизни.
И даже на это священное слово Акиса ответила отказом, тем самым отрекшись и от своего смертоносного братства. Это ее неповиновение было добрым знаком, но таило в себе и новую опасность.
«Вот еще одна маленькая песчинка упала в утробу дьявольского механизма», — подумал я и весело проговорил:
— Значит, мне придется сделать то, что не удавалось еще ни одному из смертных: поймать настоящую молнию голыми руками.
Вечности предстояло вместиться в ближайшие два-три мгновения. Чтобы обезвредить Акису, нужно было первым делом обхватить ее, обнять крепче, чем обнимал я когда-то в райском уголке Флоренции мою прелестную Фьямметту, придавить к полу. В этих объятиях и таилась для меня самая страшная опасность. Заключив в объятия Акису, я мог бы превратиться в кусок теплого, а потом и остывшего теста.
Однако в своей новой жизни я был уже не одинок, а потому цена моей смерти была очень высока, слишком высока, покрыть ее не хватило бы никакого египетского наследства.
Потому я помолился и превратил свое сердце в камень.
Я знал, что смогу поймать Акису только ястребиным наскоком, только посредством одного из своих жонглерских прыжков.
Я стал отходить от двери, снова двигаясь по кругу, как бы оставляя взору Акисы дверь, несомненно ставшую для нее более вожделенной целью, чем смерть всех ее врагов.
Она тоже стала двигаться по дуге, огибая разрубленный стол и прижимаясь спиной к стене.
Я поймал подносом солнечный луч, на одно мгновение направил его прямо в глаза Акисе и тут же отвел его в сторону, как бы обнажая свой левый бок.
Я успел-таки подставить поднос против пущенного в меня жала, оно клацнуло по его краю, и я глухо вскрикнул, сделав вид, будто оно, отскочив, сумело укусить меня за руку.
Черная тень метнулась к двери, а спустя одну сотую часть мгновения я уже летел ястребом над остатками древнего пиршества. И не успела Акиса сдвинуть засов на ноготь в сторону, как я обрушился на нее всем телом, вмял ее в дверные доски, вцепился руками ей в плечи, а коленями обхватил бедра, и, тут же оттолкнувшись от двери, опрокинулся вместе с ней навзничь.
Первый удар был так силен, что ворот ее плотной холщовой одежды втиснулся под край засова и при падении с треском разорвался, раскроив легкую ассасинскую амету от плеча до самого пояса.
Смягчив падение Акисы своим собственным телом, я тут же перекатился на живот, пытаясь придавить ее к полу, но она, сумев-таки извернуться, оказалась передо мной лицом к лицу и вцепилась мне когтями в шею. Ее великолепные волосы черным вихрем разметались по полу — теперь смотреть бы на них и любоваться, но куда там!
Освободиться от ее хватки не составляло труда — мои руки мне подчинялись вполне, да вот только глаза и сердце были не слишком стойкими воинами. Невольно отступили мои глаза от злобных глаз Акисы и не утерпели — приметили-таки матовую гладь прекрасной груди и темную округлость соска, способную поглотить все силы самого Антея.
Я дрогнул всего на одну сотую мгновения, но, хвала моей обновленной памяти, я хорошо помнил, что должно последовать за этой мимолетной потерей сил.
Акиса извернулась подо мной, как кошка, но не успел ее сапожок коснуться моей скулы, как я уже откинулся назад, перехватывая обеими руками ее ногу. Увесистую зуботычину я получил-таки, но, отброшенный в сторону, успел прихватить с собой и само метательное орудие.
Итогом броска оказалось то, чего я и хотел: мне удалось обхватить Акису сзади и прижать ее лицом к полу. Теперь требовалось вытрясти все оставшиеся у нее в запасе шипы и ядовитые зубы, но змея все еще шипела под ястребом и шипела так злобно, что я решил ради своей целости обойтись с ней более грубо. Я успокоил себя тем, что ассасинов учат терпеть боль в сотни раз более жестокую.
Быстро перевернувшись вместе с Акисой на спину, я ударил ее согнутым большим пальцем руки в нижнее соединение ребер и тут же вновь придавил лицом к полу.
Акиса сразу обмякла подо мной и захрипела. Теперь уже безо всякого труда я вывернул ей руки за спину, достал у себя из-за пояса приготовленную для этого мгновения цепочку и легко стянул ее запястья этими необременительными кандалами.
Оставалось только проявить в последний раз всю полноту моей власти над нею. Я запустил левую руку в ее волосы, густые, шелковистые, такие великолепные, что сердце мое дрогнуло — но я взнуздал свое сердце, как норовистого жеребца; я нагнал на себя злости, вспоминая про все железные зубья, готовые пронзить мою грудь; я надавил Акисе коленом на хребет между лопатками; я достал из-за пояса маленький кинжал, припасенный мною еще на текийских дорогах; я немилосердно потянул за волосы ее голову назад и приставил острие кинжала к ее гортани.
— Ты слишком долго охотилась за рыцарем-франком! — свирепо прорычал я. — Ты слишком долго ненавидела его, чтобы не полюбить. Отвечай мне: любишь ты его?!
Акиса отвечала тем же злобным шипением.
— Говори же! — требовал я и с еще большей жестокостью тянул ее за волосы и еще немилосерднее давил острием кинжала на ее шею. — Любишь его?!
Акиса издала слабый стон, и такая же слабая судорога пробежала по ее телу.
— Можешь не отвечать, — уже с полным хладнокровием изрек я и отвел от ее шеи острие, и разжал левую руку. — И так знаю: ты любишь его.
Затем я быстро отскочил в сторону и, достигнув двери, опустился на пол. Я сел, бессильно вытянув ноги, и, привалившись спиной к дверным доскам, стал наблюдать за Акисой.
Поначалу она лежала без движения, потом повернулась на бок и, подтянув ноги к животу, стала бесцельно глядеть куда-то в сторону.
Через некоторое время она с большим трудом поднялась на колени, встала на ноги и, пошатываясь, направилась к противоположной стене. Там она бессильно опустилась на пол, прижалась спиной к мрачной гранитной кладке и, гордо закинув голову, вперила в меня взор поверженной, но не побежденной принцессы ассасин.
— Освободи мне руки, — донесся ее слабый, но повелительный голос.
Край аметы сполз с ее плеча и обнажил ее последнее, но и теперь самое действенное оружие.
И я оцепенел.
Но вовсе не прекрасная округлость ее груди остановила мой взор, обратив меня в камень.
Прямо под грудью я заметил большое родимое пятно звездообразной формы, пятно, которым был помечен и я, безымянный граф де Ту.
Моя сестра!
Акиса Черная Молния — моя сестра!
Принцесса ассасин — моя сестра!
Урожденная графиня де Ту! Дочь Милона Безродного и арабской невольницы по имени Гюйгуль! Тот самый младенец, который побывал на руках великого мастера ловушек Льва Кавасита и удивил даже самого дервиша Хасана по прозвищу Добрая Ночь!
О, как я возрадовался! Какие тяжкие кандалы упали разом с моего сердца, измученного любовью к двум красавицам, «беленькой» и «черненькой»!
Кровь вскипела в моих жилах. Останься я тем же юнцом, не изведавшим жестокого бесстрастия казематов Шинона, вскочил бы и пустился бы в пляс. Но теперь я умерил свою радость, взнуздал ее, как норовистого жеребца, и только своего облегченного вздоха не успел удержать за хвост.
Я не торопясь поднялся на ноги и, еще не сделав ни одного шага к своей, так жестоко обиженной мною сестренке, бросил к ее ногам свой кинжал.
— Я освобожу твои руки, — пообещал я ей, — и тогда ты сможешь посчитаться со мной. Только целься в одно место.
Тут я с наслаждением сбросил с себя пропитавшуюся потом рубашку и ткнул пальцем в темную звездочку на моей груди:
— Вот сюда!
Акиса вскрикнула, вскочила на ноги, опрометью бросилась мне навстречу, замерла в двух шагах от меня и, покачнувшись, едва не упала.
Я успел поддержать ее.
— Брат! — прошептала она. — Брат! Ты пришел!
Она рухнула на колени и, напугав меня тем, что со всего маху ударила лбом об камни пола, тут же затряслась в рыданиях.
Я кинулся на пол и обхватил ее всю руками, обнял мою вновь обретенную сестренку — но уже вовсе не той ястребиной хваткой.
— Успокойся, сестра! Успокойся! — зашептал я ей в ухо, сомневаясь, слышит ли она меня сквозь такие густые локоны. — Теперь все будет хорошо! Успокойся! И прости меня. Я признал тебя только сейчас, увидев родимое пятно. Мы могли убить друг друга.
О последних словах я пожалел, поскольку моя младшая сестренка Акиса заревела пуще прежнего. Так я узнал, что даже страшные ассасины способны плакать, но, может быть, на это был способен только один, самый непобедимый ассасин, и то — лишь в тот час, когда освободился от колдовских чар всех тайных слов.
Я стал гладить ее по шелковым волосам со всей нежностью, которую только мог вычерпать из своей души. Крохотные искорки-молнии сверкали с легким треском под моими пальцами, и я теперь гордился тем, что, хоть у меня и нет еще никакого имени, зато я — брат Черной Молнии, поражающей вершины неприступных скал.
Акиса затихла, дыхание ее стало ровным и спокойным, и вот я обомлел, заметив, что она просто-напросто заснула, пригревшись в моих руках.
Так я сидел, боясь шелохнуться не менее получаса, пока у меня совершенно не онемели, мертвенно похолодев, обе ноги. Тогда я подумал, что никак нельзя больше терять время, и легонько потряс мое новое сокровище.
Акиса испуганно встрепенулась, открыла глаза и, увидев меня, надумала всплакнуть еще раз.
— Довольно, сестренка! — прикрикнул я на нее. — Нам пора торопиться!
— Брат! — блаженно прошептала она. — Ты пришел! Я ждала тебя всю жизнь. Я думала, что тебя нет.
— Вообрази, что такая глупость приходила и мне в голову, — признался я и, пристально посмотрев ей в глаза, грозно вопросил: — Станешь женой франка?
— Я сделаю все, что ты мне прикажешь, брат, — блаженно улыбаясь, ответила Акиса.
Тут-то до меня дошло, что по сути дела мы все представляем из себя довольно необычную семейку.
— Дело в том, Акиса, что он в определенной степени приходится братом и нам обоим, — унимая растерянность, заметил я. — Однако в нашем семействе между тобой и рыцарем Эдом де Мореем родственная связь является наиболее протяженной. У тебя и него общий предок — только одна единственная бабка. Всего-то одна бабка. Так что если и возникнут временные трудности, то они будут скорее духовного, нежели кровного рода.
— Я сделаю, как ты скажешь, брат, — глядя на меня слегка помутневшими и, я бы даже сказал, пьяными глазами, промолвила Акиса.
— Но признайся наконец! — возмутился я. — Если он согласится, а не согласиться он уже не может, ты готова стать ему женой по своей воле?
Акиса сладостно вздохнула и, сильно зажмурившись, прошептала:
— Я думаю, что никогда бы не смогла его убить. Разве только ранить. В плечо или в бедро… Нет, только в руку, только в левую руку… Хорошо бы ты освободил мне руки, брат.
Я не нашел ничего лучшего, как только глупо расхохотаться, и смех стал разбирать меня все сильнее и сильнее, так что из глаз моих обильно потекли слезы, а пальцы мои задрожали, отчего я долго не мог распутать цепочку, пленившую мою опасную сестру.
Я долго трясся, как одержимый болезнью «опившихся шакалов», что случается с этими хищниками, когда они лакают воду из луж на маковых лугах во время цветения.
Тем временем, наконец избавившись от цепи, Акиса неторопливо убирала волосы и накручивала на голову тюрбан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69