Как ни горько, но придется поворачивать назад.Крайний предел безуспешных попыток отыскать «Северную землю» оказался на 70° 51' — северной широты и 175° 27' — долготы. От материка место их нахождения отделяли сто пятьдесят верст.Когда Врангель со штурманом спустились с ледяной горы, Татаринов, ни о чем не спрашивая, по лицам спутников догадался об их чувствах. Он окриком поднял отдыхавших на снегу собак. Лохматый вожак Кучум, натягивая постромки, начал разворачивать нарту. Засуетился у второй нарты и куривший трубку проводник Афанасий.Лед, еще недавно совсем ровный, выглядел уже иным: весь был испещрен трещинами, и часто их старый санный след прорезали широкие полыньи. И тут Татаринов еще раз показал виртуозное искусство управления упряжкой. Он понуждал собак прыгнуть через щель и вынести нарты на лед. Иногда же собакам приходилось, по приказу хозяина, принять для преодоления разводий и холодные ванны.У ближайшего провиантского склада поджидали две нарты с проводниками, отправленные сюда ранее.— Далеко забрались, весну обгоняем, — осмотрев простиравшийся к югу лед, сказал Татаринов.Паутинная сеть трещин была видна невооруженным взглядом. Вскоре путникам пришлось пережить, быть может, самую страшную за все походы ночь. Они оказались на большой льдине, и крепчавший ветер отделил ее от соседних непреодолимыми полыньями. Небо мрачнело на глазах. Начинался шторм. Расходившиеся волны снова начали дикую игру со льдом — сдвигали его, переворачивали, ставили торчком и, как взбесившиеся кони, уносили вдаль на пенистых гребнях.Льдину, приютившую замерший в оцепенении лагерь, тоже слегка колебало. То один, то другой ее край захлестывало водой, волны куда-то тащили ее, и даже всякое повидавший Татаринов, преклонив колени, молил Господа о спасении. Проводники-якуты, дабы уберечь глаза от жуткого зрелища, плашмя, лицами вниз легли на нарты, готовясь к скорой гибели.Среди ночи случилось то, чего следовало рано или поздно ожидать. Мощный вал слегка приподнял льдину, потащил ее по чистой воде и кинул на соседнее ледяное поле. Собаки взвыли. Люди и нарты при сопровождавшем удар оглушительном треске заскользили по льду. Трещины заполнялись водой, и части расколовшейся льдины уже отходили друг от друга.— В нарты! Надо уходить! — крикнул Татаринов. Была лишь одна возможность спастись, и он увидел ее. Его поняли и собаки. Повизгивая от страха, они резко рванули нарты и, прыжком преодолев полынью, перенесли ее на твердый лед. То же, по примеру передовой упряжки, проделали и остальные.День прошел в движении, а к вечеру отряд достиг самого ближнего, в четырех верстах от матерой земли, провиантского склада. Веселье проводников-якутов, уже успевших похоронить себя в штормовую ночь, носило признаки легкого помешательства от счастья.Ночлег устроили на берегу, близ устья реки Верконы. Обсохнув и подкрепившись горячей пищей, начали перевозку припасов из ледяного склада на берег. Но их хватит лишь на пару суток. Совершенно необходимо, чтобы не голодать, добраться до основного склада.После однодневного отдыха, необходимого и людям, и собакам, Врангель принял решение на трех нартах послать к складу Козьмина:— Сам понимаешь, Прокопий, на этом запасе мы долго не протянем.Козьмин вернулся в тот же день с плохими новостями. Повсюду на его пути были трещины, а потом впереди встретилась полынья шириной не менее пятнадцати верст. Добраться до склада при таком состоянии льда возможности нет.Единственная надежда — на соединение с Матюшкиным. Он должен со своим отрядом находиться к востоку от устья Верконы. На холме близ реки вкопали свежеотесанный столб и в жестяной коробке, привязанной к столбу, оставили записку о том, что из-за недостатка припасов они нуждаются в помощи. Сами же поспешили в поисках Матюшкина на восток.
Мичман Матюшкин, как и было предписано ему Врангелем, в компании со все же примкнувшим к нему доктором Кибером прилежно занимался описью береговой линии. Нельзя сказать, что он испытывал большую радость от этой работы. Ему опять досталось самое скучное, рутинное дело, в то время как сам начальник экспедиции в компании со своим любимчиком штурманом, рискуя жизнью, бороздят лед в поисках «Северной земли». В случае удачи и поделят славу. О нем же, Матюшкине, будут снисходительно говорить: «Он тоже был с нами, но на берегу».И опять донимает вечными жалобами доктор Кибер: и то у него болит, и это, и нос чешется, и на ухе волдырь. К нытью спутника Матюшкин относился внешне спокойно, хотя иногда его и подмывало в сердцах крикнуть: «Да замолчите же, наконец! У меня тоже, еще с прошлого года, все кости ноют, но я же не жалуюсь!»На Шелагском мысе повстречали чукчей-оленеводов, и те рассказали, что с месяц назад уже видели здесь русских и подружились с ними. Говорили и о большой земле, лежащей к северу, которую отправились искать русские. И тут доктор Кибер вдруг вспомнил, что во время совместной с мичманом поездке встреченный в Островном чукотский старейшина тоже рассказывал о неведомой земле в море и что можно видеть ее в ясные дни с берегового утеса, называемого Якан. Не ту ли местность, подумал мичман, имел в виду и другой старшина чукчей, Валетка, которого он расспрашивал во время ярмарки в Островном?Камакай чукчей, встретивший Матюшкина и Кибера на Шелагском мысе, рассказал также, что дальше по побережью стоит полуразрушенная хижина. Отец говорил ему, что когда-то у тех берегов разбился русский корабль и хижину построили спасшиеся с корабля люди. Нашедшие ее, среди коих был и отец камакая, уже не встретили в хижине людей. Там было лишь несколько черепов и обглоданных то ли волками, то ли песцами скелетов. В одном куле сохранились остатки муки, а в другом — немного табаку. Табак, как и обтягивавшую хижину белую парусину, чукчи забрали с собой. Им пригодились и найденная поблизости наковальня, и несколько ножей.Рассказ весьма заинтересовал мичмана. Стоило поискать последнее пристанище потерпевших здесь кораблекрушение.Благодаря обозначенным чукчами точным приметам хижину нашли без особых затруднений. Матюшкин, а за ним и Кибер влезли в засыпанный снегом, полуразрушенный, без крыши балаган, построенный из наносного леса. Одержимый страстью отыскать хоть какие-то следы давнего пребывания здесь людей, мичман, вооружившись лопатой, а потом и пешней, начал раскапывать снег внутри, долбить промерзший грунт. Доктор Кибер, глядя на его взмокшее от пота лицо, лишь уныло бормотал, что «это дело есть напрасное». Однако, отломав полусгнивший пол и раскопав под ним заметную ямку, мичман кое-что все же обнаружил в земле: сначала нательный крест на железной цепочке, а затем и заржавленный пистоль. И он уже не сомневался, что именно здесь принял со своими спутниками смерть отважный купец Шалауров.В начале шестидесятых годов прошлого века, в поисках островов, где можно отыскать моржовый зуб, он отправился на легком судне из устья Лены на восток. Где-то тут и потерпели крушение.В описании путешествия на чукотскую землю капитана Биллингса, вспомнил Матюшкин, тоже говорилось о находке чукчами крытого парусиной жилья близ реки, впадающей в Чаунскую губу, и что нашли тогда чукчи трупы в ней, объеденные песцами, несколько образов и железные котлы.Припрятав находки и помолившись за упокой душ погибших здесь соотечественников, Матюшкин после короткого раздумья направил свой караван из девяти нарт на запад. Его беспокоило, что уже наступил апрель и пора бы возвращаться отряду Врангеля, но, курсируя в его ожидании по побережью, никаких следов товарищей он не встречал.
Едва поднявшееся над горизонтом солнце бросало голубой свет на скопище недалеких от берега торосов. Ночью слышался треск льдов в море, а сейчас вокруг мертвая тишина. Еще нет перелетных птиц, не видать и белых медведей. Спят, должно быть, в снежных берлогах. Только верные поводыри, собаки, жадно повизгивают в ожидании положенной им порции мороженой рыбы.Вчера Врангель распорядился сократить собачий рацион. Урезать пришлось и ежедневную порцию рыбы, приходившуюся на людей. Вновь направленный на поиски главного провиантского склада Козьмин вторично вернулся с пустыми руками. Проехав на север двадцать верст, штурман опять встретил полыньи. Взобравшись на торос, углядел впереди темно-синие испарения открытого моря.До ближайшего склада на устье Большой Баранихи триста верст. Припасы на исходе. Если не появится Матюшкин, размышлял Врангель, собаки не дотянут до Большой Баранихи. Дойдут ли люди — тоже вопрос. Но Матюшкина все не видать, и надо что-то делать.Когда Козьмин сообщил, что добраться до склада не удалось и он, скорее всего, уже покоится на дне морском, Врангель, отбросив сомнения, дал команду поворачивать и двигаться в обратном направлении, к Большой Баранихе.Мрачным было в это утро и настроение спутников. Сотник Татаринов более всего переживал за недокормленных собак, особенно за вожака Кучума, уже не раз спасавшего доверившихся ему людей от верной, казалось, смерти. От глаз Врангеля не укрылось, как сотник, не доев во время завтрака свою порцию рыбы, отошел от костра и бросил ее остаток Кучуму. Собака ответила ему преданным взглядом, словно понимала, что хозяин поделился с ней собственной долей.И вот все собрано в дорогу, и, натягивая постромки, Кучум повел караван за собой. Собаки тащились значительно медленнее, чем обычно. Полуголодные, изможденные от тяжких переходов через торосы и полыньи, они явно не успели восстановить силы.Внезапно откуда-то сбоку, с холмов, послышался отдаленный лай и следом ружейный выстрел. Врангель оглянулся, и сердце его радостно вздрогнуло: прибавляя скорость, по скату холма наперерез им мчался другой ведомый собаками караван. И это был Матюшкин. Врангель, спрыгнув с нарт, побежал ему навстречу. Друзья обнялись. Был объявлен привал, и вновь стали разжигать костер.— Как у тебя с продуктами? — чуть не сразу спросил о наиболее волновавшем его Врангель.— Но мы же договорились, Фердинанд, что я беру на Большой Баранихе запас на оба отряда. Шесть нарт из девяти полностью загружены продуктами.— Молодец! — не сдержался Врангель. — Ты даже не представляешь, как выручил нас. Но неужели ты не видел наш знак и не нашел записку на устье Верконы?— Я ждал вас восточнее, как и условились. А сюда вернулся на всякий случай, избрав кратчайший путь, через сопки.Начались взаимные расспросы. Матюшкин был не менее Врангеля огорчен новой неудачей в поисках «Северной земли». О своей работе по описи берега отозвался скупо, мол, сделано все как положено. Больший энтузиазм проявил в рассказе о Шалауровском зимовье и о свидетельствах чукчей, видевших землю в ясные дни к северу от мыса Якан.— О земле там говорили мне и другие чукотские старшины, — взволнованно откликнулся Врангель. — С этим запасом корма мы можем еще раз испытать счастье в районе к северу от Якана.Часть продуктов, чтобы не тащить лишнее, закопали во льду. У всех в этот день был самый бодрый настрой.
— Должно быть, Фердинанд, это и есть мыс Якан, — высказал свое предположение Матюшкин.Они стояли на далеко выдающейся в море скале, по всем признакам сходной с описаниями ее чукчей.— Где-то неподалеку, говорили мне чукчи, — вспомнил еще об одной примете Якана Матюшкин, — на устье реки, должен лежать остов большой байдары. Чукчи используют ее летом для моржовой охоты. Может, поискать?— Попробуй, — поддержал Врангель.Матюшкин вернулся к своей упряжке и, вскочив на нарты, поехал, огибая берегом мыс, на восток.Стоя на скале и вооружившись зрительной трубой, Врангель упорно обшаривал горизонт. День был ясный, безоблачный, лишь в отдалении, верст за двадцать, поднимались в небо темно-голубые пары — признак открытого моря. Установившаяся теплая погода сильно размягчила снег, и потому они ехали теперь по ночам: когда подмораживало, собаки бежали легче.Мичман возвратился через полтора часа.— Все сходится, Фердинанд, — радостно сообщил Матюшкин. — Отыскал каркас байдары в двадцать один фут длиной. Летом, сказывали чукчи, они обтягивают байдару шкурой лахтака и промышляют моржей, кои водятся здесь в изобилии. А как обзор, что-нибудь видно?— Ни малейших признаков земли, — Врангель передал мичману зрительную трубу.— Вроде там открытое море, — не отрываясь от окуляра, сказал Матюшкин.— Похоже на то.— Что же делать, ехать дальше?— Именно, — подтвердил Врангель, — к Северному мысу.Проехав следующей ночью еще тридцать пять верст, остановились на привал в том месте, где на берегу в изобилии валялся наносный лес. Весь день, пока отдыхали, продолжалась метель. К ночи резко похолодало, до одиннадцати градусов ниже нуля. Используя благоприятные для бега собак условия, Матюшкин решился все-таки использовать и свай шанс в поисках земли.— Дозволь, Фердинанд, испытать удачу. Может, что и получится?Врангель не стал перечить:— Дерзай, Федор! Только без нужды не рискуй. И это не просьба — приказ! Мы ждать тебя не будем, поедем дальше. Ежели случится удача, подожди нашего возвращения здесь, на берегу. Ежели удачи не будет, возвращайся в Нижнеколымск. Где наши склады провиантские — знаешь.Взяв с собой провизии на пятнадцать дней и нагрузившись дровами, Матюшкин поехал на трех нартах на север. Врангель с Козьминым и доктором Кибером продолжили путь для описи берега на восток.
Далеко выступавшую в море скалу, соединенную с низменным берегом перешейком, Врангель узнал сразу по описанию этого места Джеймсом Куком. Отсюда море, как и писал Кук, круто поворачивало на восток. Именно этот мыс знаменитый англичанин назвал Северным. Чукчи же называли его Ир-Кайпио.Старшина селения по имени Этель дружелюбно встретил русских исследователей и, узнав, что они собираются идти далее к острову Колючина, предложил сопроводить туда, имея в виду заодно повидаться на острове со своими родичами.Этель принарядился в дорогу, надел шапку, украшенную бисером, с венчавшей ее на макушке головой ворона: ворон, по уверению чукчи, должен обезопасить их путь и обеспечить приветливый прием со стороны тамошних племен.И так, уже в сопровождении чукотского старшины, пояснявшего названия приметных очертаний береговой линии, миновали мысы Ванкарем, Ольман и наконец добрались до Колючинской губы с островом посреди ее, названным Куком в честь своего спутника именем Бурнея. И этому самому Бурнею, из-за того, что льды не позволили кораблю Кука пройти от губы дальше на север, втемяшилось в голову подвергнуть сомнению путешествие вокруг азиатских берегов Семена Дежнева и убеждать ученый мир, что Азия и Америка соединяются между собой перешейком.Что ж, теперь, думал Врангель, с интересом рассматривая отвесно обрывающиеся к морю северные берега острова Колючина, сложенные из красноватого гранита, гипотеза Бурнея окончательно развенчана. Не говоря о других результатах их экспедиции, один этот факт представлял из себя немалую научную ценность и утверждал приоритет русских исследований района Берингова пролива.Жившие у Колючинской губы чукчи снабдили прибывших издалека путников китовым мясом на корм собак. В обмен же получили табак и бисер. Весенняя охота была удачной для чукчей: добыли на своих легких байдарах, приспособленных для плаваний среди льдов, почти пятьдесят китов и немало моржей.Помимо мяса, Врангель приобрел у береговых чукчей нартовые полозья из китовых ребер, значительно облегчающие, благодаря прекрасному скольжению по снегу, бег собак. От Колючинской губы до Нижнеколымска их отделяло, по подсчетам, не менее тысячи верст, и обратный путь в немалой степени зависел от того, в какой форме будут находиться собаки.Простились с чукчами как добрые хорошие друзья. Из общения с ними Врангель вынес убеждение, что этот народ отнюдь не отличается злобой и воинственностью, как полагали некоторые его соотечественники. Напротив, по своей природе чукчи приветливы и добродушны. Их чувства к пришельцам определялись теми намерениями, с которыми чужаки приходили к ним. Если кто-то хотел нарушить их мирную жизнь и завоевать их земли, они брали в руки оружие и умели достойно постоять за себя. Но если пришельцы открывали им свое сердце, предлагали дружбу и мирную торговлю, то и чукчи не замыкали свое сердце на замок, отвечали тем же.На обратном пути, за мысом Ир-Кайпио, с русскими простился чукотский старшина Этель, способствовавший налаживанию добрых отношений с сородичами в Колючинской губе.В том месте, где простились с Матюшкиным и откуда мичман уехал по льдам на север, внимание привлек появившийся на берегу большой деревянный крест. Осмотрев его, нашли записку. Матюшкин сообщал, что путь ему на расстоянии шестнадцати верст от берега преградила огромная полынья. Убедившись в невозможности обогнуть ее, он повернул назад и, достигнув земли, поехал, как договорились, в обратном направлении, к Нижнеколымску.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Мичман Матюшкин, как и было предписано ему Врангелем, в компании со все же примкнувшим к нему доктором Кибером прилежно занимался описью береговой линии. Нельзя сказать, что он испытывал большую радость от этой работы. Ему опять досталось самое скучное, рутинное дело, в то время как сам начальник экспедиции в компании со своим любимчиком штурманом, рискуя жизнью, бороздят лед в поисках «Северной земли». В случае удачи и поделят славу. О нем же, Матюшкине, будут снисходительно говорить: «Он тоже был с нами, но на берегу».И опять донимает вечными жалобами доктор Кибер: и то у него болит, и это, и нос чешется, и на ухе волдырь. К нытью спутника Матюшкин относился внешне спокойно, хотя иногда его и подмывало в сердцах крикнуть: «Да замолчите же, наконец! У меня тоже, еще с прошлого года, все кости ноют, но я же не жалуюсь!»На Шелагском мысе повстречали чукчей-оленеводов, и те рассказали, что с месяц назад уже видели здесь русских и подружились с ними. Говорили и о большой земле, лежащей к северу, которую отправились искать русские. И тут доктор Кибер вдруг вспомнил, что во время совместной с мичманом поездке встреченный в Островном чукотский старейшина тоже рассказывал о неведомой земле в море и что можно видеть ее в ясные дни с берегового утеса, называемого Якан. Не ту ли местность, подумал мичман, имел в виду и другой старшина чукчей, Валетка, которого он расспрашивал во время ярмарки в Островном?Камакай чукчей, встретивший Матюшкина и Кибера на Шелагском мысе, рассказал также, что дальше по побережью стоит полуразрушенная хижина. Отец говорил ему, что когда-то у тех берегов разбился русский корабль и хижину построили спасшиеся с корабля люди. Нашедшие ее, среди коих был и отец камакая, уже не встретили в хижине людей. Там было лишь несколько черепов и обглоданных то ли волками, то ли песцами скелетов. В одном куле сохранились остатки муки, а в другом — немного табаку. Табак, как и обтягивавшую хижину белую парусину, чукчи забрали с собой. Им пригодились и найденная поблизости наковальня, и несколько ножей.Рассказ весьма заинтересовал мичмана. Стоило поискать последнее пристанище потерпевших здесь кораблекрушение.Благодаря обозначенным чукчами точным приметам хижину нашли без особых затруднений. Матюшкин, а за ним и Кибер влезли в засыпанный снегом, полуразрушенный, без крыши балаган, построенный из наносного леса. Одержимый страстью отыскать хоть какие-то следы давнего пребывания здесь людей, мичман, вооружившись лопатой, а потом и пешней, начал раскапывать снег внутри, долбить промерзший грунт. Доктор Кибер, глядя на его взмокшее от пота лицо, лишь уныло бормотал, что «это дело есть напрасное». Однако, отломав полусгнивший пол и раскопав под ним заметную ямку, мичман кое-что все же обнаружил в земле: сначала нательный крест на железной цепочке, а затем и заржавленный пистоль. И он уже не сомневался, что именно здесь принял со своими спутниками смерть отважный купец Шалауров.В начале шестидесятых годов прошлого века, в поисках островов, где можно отыскать моржовый зуб, он отправился на легком судне из устья Лены на восток. Где-то тут и потерпели крушение.В описании путешествия на чукотскую землю капитана Биллингса, вспомнил Матюшкин, тоже говорилось о находке чукчами крытого парусиной жилья близ реки, впадающей в Чаунскую губу, и что нашли тогда чукчи трупы в ней, объеденные песцами, несколько образов и железные котлы.Припрятав находки и помолившись за упокой душ погибших здесь соотечественников, Матюшкин после короткого раздумья направил свой караван из девяти нарт на запад. Его беспокоило, что уже наступил апрель и пора бы возвращаться отряду Врангеля, но, курсируя в его ожидании по побережью, никаких следов товарищей он не встречал.
Едва поднявшееся над горизонтом солнце бросало голубой свет на скопище недалеких от берега торосов. Ночью слышался треск льдов в море, а сейчас вокруг мертвая тишина. Еще нет перелетных птиц, не видать и белых медведей. Спят, должно быть, в снежных берлогах. Только верные поводыри, собаки, жадно повизгивают в ожидании положенной им порции мороженой рыбы.Вчера Врангель распорядился сократить собачий рацион. Урезать пришлось и ежедневную порцию рыбы, приходившуюся на людей. Вновь направленный на поиски главного провиантского склада Козьмин вторично вернулся с пустыми руками. Проехав на север двадцать верст, штурман опять встретил полыньи. Взобравшись на торос, углядел впереди темно-синие испарения открытого моря.До ближайшего склада на устье Большой Баранихи триста верст. Припасы на исходе. Если не появится Матюшкин, размышлял Врангель, собаки не дотянут до Большой Баранихи. Дойдут ли люди — тоже вопрос. Но Матюшкина все не видать, и надо что-то делать.Когда Козьмин сообщил, что добраться до склада не удалось и он, скорее всего, уже покоится на дне морском, Врангель, отбросив сомнения, дал команду поворачивать и двигаться в обратном направлении, к Большой Баранихе.Мрачным было в это утро и настроение спутников. Сотник Татаринов более всего переживал за недокормленных собак, особенно за вожака Кучума, уже не раз спасавшего доверившихся ему людей от верной, казалось, смерти. От глаз Врангеля не укрылось, как сотник, не доев во время завтрака свою порцию рыбы, отошел от костра и бросил ее остаток Кучуму. Собака ответила ему преданным взглядом, словно понимала, что хозяин поделился с ней собственной долей.И вот все собрано в дорогу, и, натягивая постромки, Кучум повел караван за собой. Собаки тащились значительно медленнее, чем обычно. Полуголодные, изможденные от тяжких переходов через торосы и полыньи, они явно не успели восстановить силы.Внезапно откуда-то сбоку, с холмов, послышался отдаленный лай и следом ружейный выстрел. Врангель оглянулся, и сердце его радостно вздрогнуло: прибавляя скорость, по скату холма наперерез им мчался другой ведомый собаками караван. И это был Матюшкин. Врангель, спрыгнув с нарт, побежал ему навстречу. Друзья обнялись. Был объявлен привал, и вновь стали разжигать костер.— Как у тебя с продуктами? — чуть не сразу спросил о наиболее волновавшем его Врангель.— Но мы же договорились, Фердинанд, что я беру на Большой Баранихе запас на оба отряда. Шесть нарт из девяти полностью загружены продуктами.— Молодец! — не сдержался Врангель. — Ты даже не представляешь, как выручил нас. Но неужели ты не видел наш знак и не нашел записку на устье Верконы?— Я ждал вас восточнее, как и условились. А сюда вернулся на всякий случай, избрав кратчайший путь, через сопки.Начались взаимные расспросы. Матюшкин был не менее Врангеля огорчен новой неудачей в поисках «Северной земли». О своей работе по описи берега отозвался скупо, мол, сделано все как положено. Больший энтузиазм проявил в рассказе о Шалауровском зимовье и о свидетельствах чукчей, видевших землю в ясные дни к северу от мыса Якан.— О земле там говорили мне и другие чукотские старшины, — взволнованно откликнулся Врангель. — С этим запасом корма мы можем еще раз испытать счастье в районе к северу от Якана.Часть продуктов, чтобы не тащить лишнее, закопали во льду. У всех в этот день был самый бодрый настрой.
— Должно быть, Фердинанд, это и есть мыс Якан, — высказал свое предположение Матюшкин.Они стояли на далеко выдающейся в море скале, по всем признакам сходной с описаниями ее чукчей.— Где-то неподалеку, говорили мне чукчи, — вспомнил еще об одной примете Якана Матюшкин, — на устье реки, должен лежать остов большой байдары. Чукчи используют ее летом для моржовой охоты. Может, поискать?— Попробуй, — поддержал Врангель.Матюшкин вернулся к своей упряжке и, вскочив на нарты, поехал, огибая берегом мыс, на восток.Стоя на скале и вооружившись зрительной трубой, Врангель упорно обшаривал горизонт. День был ясный, безоблачный, лишь в отдалении, верст за двадцать, поднимались в небо темно-голубые пары — признак открытого моря. Установившаяся теплая погода сильно размягчила снег, и потому они ехали теперь по ночам: когда подмораживало, собаки бежали легче.Мичман возвратился через полтора часа.— Все сходится, Фердинанд, — радостно сообщил Матюшкин. — Отыскал каркас байдары в двадцать один фут длиной. Летом, сказывали чукчи, они обтягивают байдару шкурой лахтака и промышляют моржей, кои водятся здесь в изобилии. А как обзор, что-нибудь видно?— Ни малейших признаков земли, — Врангель передал мичману зрительную трубу.— Вроде там открытое море, — не отрываясь от окуляра, сказал Матюшкин.— Похоже на то.— Что же делать, ехать дальше?— Именно, — подтвердил Врангель, — к Северному мысу.Проехав следующей ночью еще тридцать пять верст, остановились на привал в том месте, где на берегу в изобилии валялся наносный лес. Весь день, пока отдыхали, продолжалась метель. К ночи резко похолодало, до одиннадцати градусов ниже нуля. Используя благоприятные для бега собак условия, Матюшкин решился все-таки использовать и свай шанс в поисках земли.— Дозволь, Фердинанд, испытать удачу. Может, что и получится?Врангель не стал перечить:— Дерзай, Федор! Только без нужды не рискуй. И это не просьба — приказ! Мы ждать тебя не будем, поедем дальше. Ежели случится удача, подожди нашего возвращения здесь, на берегу. Ежели удачи не будет, возвращайся в Нижнеколымск. Где наши склады провиантские — знаешь.Взяв с собой провизии на пятнадцать дней и нагрузившись дровами, Матюшкин поехал на трех нартах на север. Врангель с Козьминым и доктором Кибером продолжили путь для описи берега на восток.
Далеко выступавшую в море скалу, соединенную с низменным берегом перешейком, Врангель узнал сразу по описанию этого места Джеймсом Куком. Отсюда море, как и писал Кук, круто поворачивало на восток. Именно этот мыс знаменитый англичанин назвал Северным. Чукчи же называли его Ир-Кайпио.Старшина селения по имени Этель дружелюбно встретил русских исследователей и, узнав, что они собираются идти далее к острову Колючина, предложил сопроводить туда, имея в виду заодно повидаться на острове со своими родичами.Этель принарядился в дорогу, надел шапку, украшенную бисером, с венчавшей ее на макушке головой ворона: ворон, по уверению чукчи, должен обезопасить их путь и обеспечить приветливый прием со стороны тамошних племен.И так, уже в сопровождении чукотского старшины, пояснявшего названия приметных очертаний береговой линии, миновали мысы Ванкарем, Ольман и наконец добрались до Колючинской губы с островом посреди ее, названным Куком в честь своего спутника именем Бурнея. И этому самому Бурнею, из-за того, что льды не позволили кораблю Кука пройти от губы дальше на север, втемяшилось в голову подвергнуть сомнению путешествие вокруг азиатских берегов Семена Дежнева и убеждать ученый мир, что Азия и Америка соединяются между собой перешейком.Что ж, теперь, думал Врангель, с интересом рассматривая отвесно обрывающиеся к морю северные берега острова Колючина, сложенные из красноватого гранита, гипотеза Бурнея окончательно развенчана. Не говоря о других результатах их экспедиции, один этот факт представлял из себя немалую научную ценность и утверждал приоритет русских исследований района Берингова пролива.Жившие у Колючинской губы чукчи снабдили прибывших издалека путников китовым мясом на корм собак. В обмен же получили табак и бисер. Весенняя охота была удачной для чукчей: добыли на своих легких байдарах, приспособленных для плаваний среди льдов, почти пятьдесят китов и немало моржей.Помимо мяса, Врангель приобрел у береговых чукчей нартовые полозья из китовых ребер, значительно облегчающие, благодаря прекрасному скольжению по снегу, бег собак. От Колючинской губы до Нижнеколымска их отделяло, по подсчетам, не менее тысячи верст, и обратный путь в немалой степени зависел от того, в какой форме будут находиться собаки.Простились с чукчами как добрые хорошие друзья. Из общения с ними Врангель вынес убеждение, что этот народ отнюдь не отличается злобой и воинственностью, как полагали некоторые его соотечественники. Напротив, по своей природе чукчи приветливы и добродушны. Их чувства к пришельцам определялись теми намерениями, с которыми чужаки приходили к ним. Если кто-то хотел нарушить их мирную жизнь и завоевать их земли, они брали в руки оружие и умели достойно постоять за себя. Но если пришельцы открывали им свое сердце, предлагали дружбу и мирную торговлю, то и чукчи не замыкали свое сердце на замок, отвечали тем же.На обратном пути, за мысом Ир-Кайпио, с русскими простился чукотский старшина Этель, способствовавший налаживанию добрых отношений с сородичами в Колючинской губе.В том месте, где простились с Матюшкиным и откуда мичман уехал по льдам на север, внимание привлек появившийся на берегу большой деревянный крест. Осмотрев его, нашли записку. Матюшкин сообщал, что путь ему на расстоянии шестнадцати верст от берега преградила огромная полынья. Убедившись в невозможности обогнуть ее, он повернул назад и, достигнув земли, поехал, как договорились, в обратном направлении, к Нижнеколымску.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48