Положение может спасти только приход к власти правительства национального согласия. Господин Назаров займет в нем достойное место. Его опыт и организаторские способности будут неоценимы.— Какую же программу это будущее правительство намерено проводить?— Иными словами: вы вновь заговорили о персоналиях. Я отвечу на этот вопрос. Но лично господину Назарову. Этот наш разговор вы записываете на магнитофон, не так ли?— Да. Вы имеете что-нибудь против?— Наоборот. Прокрутите эту пленку Аркадию Назаровичу. Не сомневаюсь, что он захочет встретиться со мной.— Мы это обсудим.— Вам придется поторопиться.— Почему?— Завтра в восемнадцать тридцать из Шереметьева-2 на Кипр вылетают шестеро молодых людей. Тщательно залегендированы. Спортсмены, вторая сборная Московской области по стрельбе. Награждены путевками за третье место на первенстве области.Путевки выданы Национальным фондом спорта.— Какое отношение они имеют к Назарову?— Во-первых, они будут жить в пансионате «Три оливы» — как раз через дорогу от вашей виллы. А главное: человек, снабжающий нас сведениями, получил приказ постоянно информировать их обо всем, что происходит на вилле. Об охране, обитателях, обо всех передвижениях и контактах Назарова, обо всех его телефонных разговорах.— Вилла прослушивается?— Внутри — нет. Телефоны прослушиваются. Специальной аппаратурой. Ни обнаружить ее, ни блокировать невозможно. Надеюсь, вы оцените мою откровенность.— Чьи это люди? Цель их приезда?— Чьи — пока не знаю. Завтра выясню. И сообщу вам и господину Назарову при личной встрече. А цель… Разве она не очевидна?— И все-таки?— Стоит ли говорить об этом? Учитывая, что эту пленку будет слушать господин Назаров… — У него крепкие нервы.— Их цель — нейтрализовать господина Назарова.— Убить?— Выкрасть. И переместить в Россию. Я вижу, вас это встревожило?— Во всяком случае, заставило задуматься.— Выбросите из головы. Они не причинят вреда вашему патрону. Об этом я позабочусь. Ко это не значит, что господин Назаров может не спешить с ответом на мое предложение.— Почему?— Приедут другие.— Позвоните мне завтра во второй половине дня.— Завтра я буду занят. Этими самыми молодыми людьми.— Тогда послезавтра.— Договорились Я позвоню послезавтра после полудня. Всего доброго, господин Розовский.— Всего доброго, господин Вологдин… Стоп.Розовский выключил магнитофон и вопросительно взглянул на Губермана.— Ну? Что скажешь?Губерман помедлил с ответом.Они сидели в белых плетеных креслах на нижней террасе виллы в тени от глубокого козырька солярия. Во дворе, посреди как бы припыленного солнцем газона, ярко голубела не правильной формы, фасолькой, просторная чаша бассейна, огибавшая мощный многовековой дуб, в тени которого когда-то устраивали привалы османские конники, отряды крестоносцев и даже, может быть, римские легионеры.Дальше, в просветах между кипарисами, виднелась набережная с высокими финиковыми пальмами и полоска пляжа с яркими пятнами зонтов и тентов и кишением обнаженных тел.По сравнению с загорелым, коротконогим и грузным, словно бочонок, Розовским, Губерман выглядел бледным, как поганка, и тщедушным, будто подросток.Он был в плавках, с махровым полотенцем на шее, мокрые после купанья волосы сосульками спускались на плечи. Без очков лицо его казалось беззащитно-растерянным.Розовский терпеливо ждал. За десять лет, минувших с первого появления этого социального психолога в офисе Назарова, Ефим Губерман мало изменился внешне, лишь слегка заматерел, но стремительное внутреннее взросление его не могло не вызывать уважения. Стать к тридцати годам третьим человеком в немалом, состоявшем из опытнейших профессионалов аппарате Назарова — не каждому такое дано.Губерман ездил в дорогом спортивном «Феррари», одевался у лучших портных, при этом очень недешевые костюмы сидели на нем свободно и не вызывающе — как джинса. Он был вхож во все артистические и политические салоны Москвы, поддерживал дружеские отношения с телевизионщиками и журналистской братией, охотно платил за выпивку и одалживал по три-четыре сотни тысяч вечно безденежным газетчикам, при этом словно бы забывая о долге. Но когда нужно было инспирировать публикацию, выгодную Назарову или подрывающую доверие к предприятиям его конкурентов, Губерман устраивал это без всякого труда и практически бесплатно. В окружении Назарова он был одним из немногих, чьи представительские расходы не были ограничены никакой верхней планкой и не подлежали отчету в бухгалтерии.Но особенно ценным было его умение интуитивно оценить ситуацию — не просчитать ее, а прочувствовать. И прогнозы его, как правило, оказывались совершенно правильными.Наконец Губерман нашарил очки, лежавшие на таком же плетеном, как и кресла, столе рядом с высококлассным японским диктофоном, надел их и проговорил:— Становится жарко. Я бы даже сказал — припекает.— Я тебя не о погоде спрашивал, — заметил Розовский.— Я не о погоде и говорю. — Губерман кивнул на диктофон. — Шефу дали прослушать?— Пока нет.— Почему?— Ждал тебя. Нужно все как следует обмозговать.— Как он себя чувствует?— Физически — более-менее.— А вообще?— Бессонница.Губерман пощурился на сверкание солнца в бассейне, предположил:— Если он узнает, что адрес расшифрован, немедленно улетит в Цюрих.— Этого я и боюсь, — подтвердил Розовский. — Мы не сможем организовать там надежную охрану. Тем более что все время он будет в госпитале, с Анной. Он станет легкой мишенью.— Для кого?— Для кого! — повторил Розовский. — Знать бы! Я тебя и вызвал, чтобы вместе об этом подумать.— Пьет?— Мало.— Плохо. Ему бы надраться, поматериться, побохульствовать. Это разгрузило бы его подкорку.— Не тот человек.— В данном случае — к сожалению… Кстати, о птичках. Я бы чего-нибудь выпил.И перекусил. Как у вас тут это делается?— Начало первого. Не рано для выпивки? — усомнился Розовский.— Побойтесь Бога, Борис Семенович! — искренне возмутился Губерман. — По вашей милости я вчера целый день, высунув язык, мотался по Москве. Потом пять часов в самолете. Только в шесть утра лег слать, а в одиннадцать вы меня уже вытащили из постели. Неужели я не заслужил рюмку водки и бутерброд?— Заслужил, заслужил… — Розовский три раза громко хлопнул в ладони, приказал молодому турку, мгновенно возникшему у стола:— Ленч. Уан — один. «Уайтхолл» Айс — лед. Понял? Туда! — кивнул он в сторону бассейна. Объяснил Губерману:— Там прохладней, бриз протягивает… Ты звонил из аэропорта около двенадцати ночи. Лег, как ты говоришь, в шесть утра. Так что ты делал до шести?— Любовался природой Кипра.— Ночью?Губерман пожал плечами:— А что? Ночь на острове любви. Не все же заниматься делами!Розовский недоверчиво взглянул на него, но промолчал. Треп, скорее всего. А может, и нет. Кто их, этих молодых, разберет! Однажды в компании приятелей своего сына Розовский заметил, что раньше взаимности женщины добивались годами.Так эти сопляки хохотали минут пятнадцать… По мраморным ступеням они спустились к бассейну, у бортика которого, в тени дуба, уже был сервирован для завтрака стол. В тот момент, когда Губерман разливал по низким пузатым бокалам виски, наверху, в кроне дерева, что-то щелкнуло, и прямо в серебряное ведерко со льдом спланировал широкий дубовый лист. Губерман с досадой смахнул его со стола.Если бы все внимание его не было поглощено бутылкой и он дал себе труд внимательно рассмотреть листок, то не без удивления заметил бы, что листок вовсе не отсох, что черенок его словно бы перерублен. А если бы он пошел дальше и залез на дуб, то без труда обнаружил бы вонзившуюся в одну из нижних ветвей стрелу, пущенную из современного арбалета. А на конце ее, за хвостовым оперением, — отливающую светлым металлическим блеском горошинку, вроде заколки для галстука.Это был мощный чип. А попросту говоря — «жучок». IV — Они идут к бассейну, — раздался в динамике голос Мухи. — Там стол, под дубом. Турок ставит жратву. Попробую в дуб?Рискованно было. Черт! Очень рискованно. Кто его знает, что она за хреновина, этот арбалет. Выглядит, конечно, солидно. Оптический прицел. Удобный приклад. Мягкий спуск. Прицельная дальность — сто пятьдесят метров. И цена, внушающая уважение: восемьсот баксов. «Девастар». Продавец божился: лучшая фирма в мире, поставщик олимпийских команд. Стрелы тоже выглядели неплохо. Но какая у них девиация? Если стрела уйдет за пределы участка — это бы ладно, хотя шестьсот баксов за чип — тоже не баран накашлял. А если зацепится хвостовиком за ветку и упадет к ним прямо на стол в какой-нибудь салат или яичницу «гэм энд эг»? То-то будет закуска! Но и тянуть с этим было нельзя. Юрист недаром появился на вилле.Видно, вот-вот начнутся важные переговоры. Наверняка уже начались. И продолжаются за ленчем. Упустить такую информацию? Нет, мы не могли себе этого позволить.— Пастух, ППР! — напомнил Муха.ППР — это из лексикона летунов. Полоса принятия решения. Летунам хорошо: у них ППР минуты или десятки секунд. У нас ППР куда короче. И я решился:— Давай!Несколько секунд в динамике многоканального переговорного устройства было тихо, доносилось лишь легкое шуршание фона. Я представлял, как Муха, распластавшись на десятиметровой высоте раскидистой местной сосны, стоявшей на соседнем участке позади виллы Назарова, приник к оптическому прицелу и придержал дыхание, прежде чем нажать курок. И я тоже невольно перестал дышать. Как наверняка и Артист, и Боцман, и Трубач, слушавшие наши переговоры. Артист страховал Муху у подножия сосны, Боцман — у входа на участок, а Трубач — на дальнем обводе. Док, сидевший против меня в кресле в моем номере пансионата, курил «Мальборо» и всматривался в мое лицо, словно я был для него чем-то вроде телевизионного ретранслятора.Вжжжик!И все.— Попал? — не выдержал я.— Не знаю, — помедлив, ответил Муха.Я до отказа прибавил громкость в приемнике, настроенном на частоту «жучка».Приемник с вмонтированным в него магнитофоном придавался к «жучку». За очень дополнительные деньги. Полторы тысячи баксов, а? Что хотят, то и делают. Но комплект, видно, стоил того, потому что у меня в номере раздался оглушительный звон рюмки о рюмку и голоса:— Будьте здоровы, Борис Семенович!— Будь здоров, Фима!..Я поспешно убавил громкость и хотел было включить запись, но пленка уже крутилась: магнитофон автоматически включался от сигнала «жучка».Я сообщил Мухе:— Все в порядке, попал.— Мне слезать?— Секунду!.. Артист?— Тихо.— Боцман?— Никого.— Трубач?— Тоже. На пляже народ.— Муха! Видишь их хорошо?— Очень. Даже бутылку на столе. Квадратная. Закусь. Телефонная трубка.Какая-то черная коробочка. Плеер. Или диктофон.— Что они делают?— Розовский курит. Сигару. Молодой, которого ты назвал Юристом, ест.— Слушай меня. Сними оптику, игрушку спусти Артисту. А сам оставайся на месте. Сообщай мне все, что увидишь. Все подробности, ясно?— Понял.— Артист! Игрушку разбери. Заверни в то, в чем вы ее принесли, и иди на пляж. Возьмешь напрокат лодку, отплывешь подальше и бросишь ее в море.Незаметно.— Ты что, Пастух?! — запротестовал Муха. — Такая классная штука!— Отставить разговоры! Артист, все ясно?— Все.— Действуй. Боцман и Трубач, подтянитесь поближе. Со связи не уходить. Как поняли?— Хорошо понял, — ответил Боцман.— Я тоже.— Положил рацию рядом с приемником, не выключая. Сказка, а не рация.Размер — в полторы сигаретных пачки, а радиус действия — до десяти километров уверенного приема. Двенадцать каналов. В Чечне бы нам такие. Вообще вся техника здесь была экстракласса. Когда мы с Трубачом и Боцманом оказались в демонстрационном зале фирмы «Секъюрити», занимавшей целый этаж на одной из центральных улиц Никосии, у всех нас прямо глаза разбежались. Чего там только не было! Про оружие и не говорю. Трубач как присох к витрине с пистолетами, так и не отходил от нее все время, пока мы с Боцманом отбирали то, что нам нужно. И понятно почему: в самом центре витрины в футляре с красной бархатной подкладкой красовался «кольт-коммандер» 44-го калибра — такой же, какой отобрали у Трубача, когда нас вышибли из армии, только в подарочном варианте — с серебряной насечкой на рукояти и с червлением на стволе. И стоил он не так уж дорого — около двух тысяч кипрских фунтов, чуть меньше штуки баксов. И никакого разрешения на покупку не требовалось: плати и бери. Только лотом нужно было зарегистрировать его в полиции. И это превращало кольт в несбыточную мечту.Затарились мы в этой фирме по полной программе. Большой джентльменский набор. Тысяч на десять баксов. Толстый хозяин-грек, с которым мы объяснялись на смеси русского и английского, прямо пчелкой вокруг нас вился, пытаясь впарить все, на чем задерживался наш взгляд. И арбалет все-таки впарил, хотя мы и не собирались его покупать. Но купили. И, как выяснилось, очень даже не зря. А когда мы расплатились наличными, он так растрогался, что выставил к традиционному кофе бутылку коллекционного коньяка и искренне огорчился, когда мы отказались от посиделок, сославшись на время.Времени у нас действительно было в обрез. Все это можно было купить и в Ларнаке. Но Ларнака городок небольшой, не стоило там светиться. Поэтому с утра, дождавшись восьми часов, когда на Кипре открывают магазины и учреждения, мы взяли у хозяина «Трех олив» английскую малолитражку «сандей» и дернули в Никосию, заехав перед этим в «Парадиз-банк» за деньгами. Но не тут-то было: никаких бабок на мое имя не поступило. Что тут скажешь? Российская бухгалтерия — всем бухгалтериям бухгалтерия, соперничать с ней может только российская почта.Пришлось вернуться в пансионат и взять баксы из тех пятидесяти штук, что мы забрали у майора на вилле «Креон». А если не было их? Мыкался бы я возле «Парадиз-банка», как отпускник на юге возле окошечка «до востребования» на Главпочтамте в ожидании перевода?Суки.Еще минут двадцать потеряли уже в Никосии, после того как вышли из «Секьюрити». Рядом с фирмой Трубач углядел магазин музыкальных принадлежностей и умолил нас подождать минутку — очень ему хотелось купить хороший сакс-баритон. Но вернулся он с пустыми руками: не было саксофонов, только пианино и ноты.Пианино, правда, очень хорошие.Несмотря на задержки, в одиннадцатом часу утра мы были уже в «Трех оливах» и первым делом проверили детектором «Сони» все наши номера на предмет прослушки.И не зря. Один «жучок» нашли в просторной гостиной моего апартамента «Зет»(апартаментами называли здесь двухкомнатные номера), другой — в номере, который был расписан Доку. Этот мы оставили на месте, а мой перенесли в комнату Артиста.Ясно, что к нашему приезду готовились. А кто — это еще предстояло выяснить.В нашем джентльменском наборе был еще один прибор, о котором я со всеми этими арбалетными делами совсем забыл.— Док, — попросил я. — Возьми в сумке телефон с автоматическим определителем номера и подключи его вместо этого. Красный такой, в целлофане.— Кто тебе может звонить? — удивился он.— Резидент. Трубку возьмешь сам. Он спросит Сержа. Скажешь, что Сержа нет, пусть позвонит через двадцать минут.— Зачем?— Потом объясню, — ответил я, прислушиваясь к рации и приемнику.— Юрист закуривает. Сигарету, — сообщил Муха.И тут же включился магнитофон-"голосовик" и в динамике прозвучало:— Ну что, Фима, теперь ты в состоянии говорить о делах?— Теперь — да.— Кто, по-твоему, за всем этим стоит? КПРФ?— Вряд ли.— ЛДПР?— Не думаю. Жириновский клоун, но не дурак.— "Яблоко"?— Исключено. Они в такие игры не играют.— Лебедь?— Крайне сомнительно. У него еще нет никакой политической структуры.— Военные?— Это ближе всего. Но… Если они, то это чистый авантюризм.— "Союз офицеров" не отличается здравомыслием. Как и анпиловская «Трудовая Россия».Пауза.Юрист:— ГКЧП-3?.. Нет. Абсурд.Розовский:— Тогда что?— Не знаю. Ничего в голову не приходит.Розовский:— Зайдем с другого конца. Вологдин. Удалось что-нибудь выяснить о нем?— Кое-что. Закончил Академию КГБ. Восемнадцать лет служил в «конторе».Полковник. Год назад подал рапорт об увольнении в запас.— Где сейчас?— Неизвестно.Я поразился: полковник?!Розовского это тоже, судя по голосу, озадачило.Он переспросил:— Полковник? Ему вряд ли больше сорока.— Ровно сорок, — подтвердил Юрист. — Хорошая, видно, была карьера. Служил в «Пятерке». Диссиденты.— Информация точная?— Обижаете, Борис Семенович. За туфту мы денег не платим.Я почувствовал, что краснею. Твою мать! Не отличить полковника от майора!Психолог из меня — как из дерьма пуля.— Бывает, — успокоил меня Док, угадав, о чем я думаю. — Я и сам не дал бы ему больше майора.— Почему?— Вел себя слишком глупо.— А может, наоборот — слишком умно?Док лишь пожал плечами.— Как говорят в американских боевиках: если он был таким умным, почему же стал таким мертвым?— Об этом стоит подумать, — вполне серьезно ответил я.Розовский повторил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45