Отношения СССР с Финляндией были самые что ни на есть дружественные, Хельсинки отводилась главная роль в проведении политики детанта на Западе, и осложнять эту чрезвычайно выгодную для Москвы дружбу из-за каких-то трех паршивых лесовозов, вылавливавших никому не нужные топляки, — это было черт знает что: не просто глупость, а настоящая провокация.Поэтому, не дожидаясь официального запроса из Хельсинки, капитанов и экипажи освободили из-под ареста, вернули груз и разрешили покинуть Диксон, что финны и сделали. А ретивого майора отправили на пенсию. И хотя, продержись он еще полгода, пенсия его была бы рублей на пятьдесят больше, увольнение его не огорчило. Он дал роскошный прощальный ужин своим сослуживцам и вместе с семейством улетел на материк, в Подмосковье, где его ждал просторный дом с участком, купленный на его имя и отремонтированный кооперативом «Экология-лес».И хотя до дипломатических осложнений дело не дошло, в Финляндии эта история получила огласку. В итоге все судовладельцы, сотрудничавшие с фирмой «Энсо», аннулировали контракты, других желающих получить этот подряд не нашлось. И не прошло и недели, как в московскую контору кооператива «Экология-лес» пришла телеграмма из Хельсинки, в которой господин Хямяляйнен предлагал господину Назарову встретиться и обсудить условия делового сотрудничества между кооперативом и фирмой «Энсо». И уже в том же сезоне половина выловленного в устье Енисея леса ушла в Финляндию, а затем поставки леса в Игарку и вовсе были прекращены.К середине восьмидесятых годов «Экология-лес» представлял собой уже мощное многопрофильное предприятие. Десятки его буксиров и лесовозов промышляли сбором топляков не только на Енисее, но и в устьях Оби и Лены. В отдельное структурное подразделение входило восемь крупных старательских артелей золотоискателей — кооператив обеспечивал их бульдозерами и другой техникой, что для старателей всегда было самой острой проблемой, финансировал сезонные работы, оплачивал перевозку рабочих и закупку продовольствия, за что получал изрядный процент прибыли. Дело стремительно разрасталось. Оборот «Экологии-леса», преобразованного в многопрофильный кооператив «Практика» с правом внешнеэкономической деятельности, исчислялся десятками миллионов рублей в год.Проблема денег как гаранта личной свободы давно уже осталась для Назарова далеко позади. Он купил хорошую трехкомнатную квартиру для матери и сестры, помог удачно, хоть и с очень большой доплатой, разменяться бывшей жене, которая успела за несколько лет после их развода сменить двух мужей и обзавестись двумя дочерьми от разных отцов. Один из ее мужей был модный поэт, другой телевизионный режиссер. Они то исчезали, то возвращались, и когда Назарову случалось звонить или заезжать за сыном, чтобы взять его к себе на выходные, он никогда не мог заранее угадать, с кем из них он столкнется. В конце концов, обремененная малолетними дочерьми и своими утонченными и чрезвычайно сложными отношениями с мужьями, жена согласилась отдать Назарову двенадцатилетнего Сашку, который без присмотра начал отбиваться от рук.К тому времени у Назарова была удобная двухкомнатная квартира в Сокольниках, где он жил со своей второй женой Анной. Она была на десять лет моложе его. После окончания Красноярского цветмета и раннего неудачного брака она взяла распределение на Колыму и работала в геологическом отделе треста «Магаданзолото», куда Назаров прилетал, чтобы определить дислокацию старательских бригад на очередной сезон. Там они познакомились и сошлись — случайно, без признаний в пылкой любви, как сходятся одинокие, душевно неприкаянные люди, благодарные друг другу за временное тепло и не строящие никаких планов на совместное будущее. Но встреча эта не стерлась, как чаще всего бывало, из памяти Назарова. Через полгода он приказал Борису Розовскому срочно вылететь в Магадан, предложить Анне работу в центральном офисе кооператива и привезти ее в Москву. При этом — не упоминая ни словом, что инициатива эта исходит от Назарова, который был для Анны обычным командированным, занесенным в магаданскую тьмутаракань служебными обязанностями.Борис все понял. В отличие от Назарова, совершенно равнодушного к житейской мишуре, он знал толк в красивой жизни. И обставил появление Анны в Москве в соответствии со своими представлениями о том, как это должно произойти. На руку ему оказалось, что начался отпускной сезон, аэропорт Магадана был битком забит желающими вылететь на материк, за билетами записывались в очередь на месяц вперед. Не долго думая, Розовский закупил коммерческий рейс, и на борту «Ту-154» единственными пассажирами, вокруг которых крутились шесть бортпроводниц, были лишь он и Анна. Через восемь с половиной часов самолет приземлился во Внуково-2 и подрулил к стеклянному павильону, предназначенному для приема правительственных делегаций к самых высоких гостей. От павильона к трапу самолета тянулась красная ковровая дорожка. На ней стоял Назаров в своем лучшем костюме и с огромным букетом белых роз.Через два часа заведующая Сокольническим загсом зарегистрировала их брак.Когда они остались одни, Анна сказала:— Я чувствовала себя Золушкой на королевском балу. Не знаю, как сложится, но эту сказку я никогда не забуду. Спасибо, Аркадий.Назаров был тронут.К его удивлению, Анна проявила недюжинные деловые способности. Она закончила курсы стенографии, быстро вникла в дела кооператива и вскоре стала заведующей канцелярией и личной секретаршей Назарова. При ней дела в канцелярии были в идеальном порядке, не терялась ни одна бумага, не оставались без ответа ни одно письмо и ни один телефонный звонок. Она сопровождала Назарова во всех деловых поездках, а на его возражения отвечала: «Хватит с нас случайных встреч».Единственное, что омрачало их семейную жизнь, было то, что Анна — из-за неудачного первого аборта — не могла иметь детей. Не смогли помочь даже лучшие специалисты. Поэтому она обрадовалась, когда Назаров сказал ей, что Сашка будет жить с ними.Очень непросто складывались их отношения. Парень был зажатый, безвольный, хотя и с унаследованным от матери гонором. Отца он побаивался, зная его крутой и взрывной характер, Анну в грош не ставил. Она поднималась в половине седьмого утра, чтобы приготовить ему завтрак и проводить в школу, до позднего вечера просиживала с ним за уроками, в ответ же получала трусливо-неявное и изощренное хамство, на которое способны только дети в период ломки голоса и характера.Иногда, застав на кухне жену с опухшими от слез глазами, Назаров готов был схватиться за ремень, но Анна вставала между ним и сыном взъерошенной квочкой.Назарова поражало ее упорство и педагогическое чутье. Она связалась с одним из московских туристических клубов и вытаскивала Назарова с сыном в походы — пешие и на байдарках, записалась на курсы английского языка — раз в неделю втроем они изображали из себя лондонских туристов в Москве (метод обучения был ситуационный) и хохотали над идиотскими текстами, которые вынуждены были произносить. Потом вычитала в газете, что приглашаются желающие помочь в восстановлении храма Сергия Радонежского: ездили туда по воскресеньям, разбирали завалы, таскали мусор с такими же, как они, добровольцами, а после работы, сложив припасы, пили чай в трапезной. Как ни странно, но все это, в конце концов, дало результат: Сашка стал лучше учиться, сблизился с отцом, а когда Анна подхватила однажды воспаление легких и на две недели слегла в постель, почти не отходил от нее, бегал за лекарствами по аптекам, мерил температуру, кормил с ложечки, сам варил для нее бульоны и каши, даже стирал что-то. Назаров предложил нанять сиделку, но Сашка так резко запротестовал, что стало ясно: Анна выиграла эту нелегкую житейскую битву.Они давно уже жили не в Сокольниках, а в просторной квартире на Котельнической набережной, окнами на Москву-реку, с кухней-столовой, комнатами для Сашки и Анны, спальней и кабинетом Назарова, обставленными так, как он когда-то мечтал: глубокие кожаные кресла, такой же диван, камин с решеткой каслинского фигурного литья, старинные напольные часы, гулко отбивающие в ночи невозвратимые кванты жизни.За порогом этого кабинета оставалась дневная мельтешня, молчал отключенный телефон, ночь приглушала шумы огромного города. Здесь Назаров оставался наедине с собой. Иногда он читал — то, что случайно попадалось под руку в его обширной, хорошо подобранной библиотеке, реже смотрел телевизор, а чаще просто сидел, откинув голову на спинку кресла, положив руки на подлокотники и вытянув длинные ноги. И ни о чем не думал. И в этом бездумье, незашоренности конкретными делами каким-то странным образом являлись ему решения главных, глобальных для его жизни и для его дела проблем. А если не решения, то сами проблемы — в их общем, абстрагированном от конкретики виде.Его положение становилось уязвимым, даже в чем-то опасным. Мысль эта, явившаяся в одну из таких ночей, была неожиданной и вместе с тем абсолютно верной. И дело было не в том, что в финансовой отчетности кооператива и его филиалов постоянно рылись целые бригады ревизоров из КРУ и местных финотделов, мечтая изобличить в преступных махинациях новоявленного миллионера. Опасность была в другом — в его обособленности, неучастии в политической борьбе, втягивающей в свою орбиту все более широкие пласты общества. Борьба эта была неявной, как болезнь в раннем инкубационном периоде, проявлялась перестановками ключевых фигур в ЦК и правительстве, безадресной полемикой в газетах и журналах на общеэкономические темы. К Назарову обращались за разрешением написать о его кооперативе. Либеральная «Литгазета» — чтобы на примере трудностей его становления проиллюстрировать коренные пороки существующей экономической системы. «Правда» — наоборот: чтобы доказать огромные резервы социалистической плановой экономики, в рамках которой могут успешно сосуществовать и развиваться все формы собственности и способы производства.Назаров отклонил оба предложения. Но чувствовал, что бесконечно долго сохранять нейтралитет ему не удастся. Так вполне можно было оказаться между двух огней. Каким бы разным богам ни поклонялись коммунисты и либералы, в основе своей они были совками и принцип «Кто не с нами, тот против нас» сидел в каждом из них неискоренимо. Да и вообще, пора было выходить из тени.Проблемы выбора для Назарова не существовало. Как ни претило ему краснобайство и самолюбование либеральной интеллигенции, но будущее было за свободной рыночной экономикой, идеи которой она робко, с многочисленными оговорками озвучивала на «круглых столах» и в проблемных статьях. Убежденность свою Назаров черпал не из этих статей и даже не из аналитических докладов, которые готовились для Политбюро социологическими центрами (эти доклады втихаря давал читать Назарову один из его знакомых, занимавших заметное место в правительстве). Нет, опорой ему служил собственный опыт. На своей шкуре он испытал носорожью непрошибаемость государственного аппарата, полнейшую его неспособность воспринимать проблемы реальной жизни, продажность и карьеризм всей номенклатуры — советской и партийной, столичной и местной. Он своими глазами видел полуразворованные заводы, поголовно спившиеся деревни. Но видел он и другое: как преображаются люди, когда им дают настоящую работу и платят за нее настоящие деньги. И при всем своем неприятии высоких слов и пафоса в любых его формах на вопрос, верит ли он в возможность возрождения России из коровьей апатии, беспробудного пьянства и смрада, ответил бы без колебаний: да, верю.Похоже, пришла пора подкрепить эту веру делом. Не делом даже, для дела еще не было опоры, — жестом. Но и жест в смутной политической ситуации тех лет мог быть весомым поступком.Но лишь в том случае, если бы он был замечен, а не остался фигой в кармане.Как это сделать — об этом следовало подумать.И так случилось, что долго раздумывать Назарову не пришлось.Через несколько дней Борис Розовский привел в его служебный кабинет, располагавшийся на втором этаже старинного дворянского особняка, снятого Назаровым под офис своего кооператива, невысокого молодого парня в джинсовом костюме и с длинными, по моде тех лет, волосами. Лицо у него было цыганистое, живое, на носу вызывающе поблескивали очки.— Ефим Губерман, — представил его Борис. — Наш отдел по связи с прессой.— Разве у нас есть такой отдел? — удивился Назаров.— Уже два месяца. Я решил, что не помешает. У Фимы есть кое-какие идеи. На мой взгляд, любопытные. Поговори с ним.Назаров кивнул:— Слушаю.— Я социальный психолог, — начал парень, не смущенный присутствием большого начальства (а Назаров, от которого зависела работа и благополучие нескольких тысяч человек, был для него, бесспорно, большим начальством).— Это что — такая профессия? — уточнил Назаров.— Нет, мироощущение. По профессии я журналист. За два месяца я прочувствовал ситуацию, в которой находится кооператив «Практика», и пришел к некоторым выводам. Но прежде два вопроса. У вас обширные связи в правительственных и околоправительственных кругах. И вы наверняка имеете свое мнение о первых лицах. Видите ли вы в ком-нибудь из них сильного лидера, который будет востребован в ближайшие годы? Я сам могу ответить на этот вопрос: никого, кроме первого секретаря МГК Ельцина.— А Горбачева вы уже в расчет не берете? — с усмешкой поинтересовался Назаров. Парень был, конечно, наглец, но ему нравился.— Как и вы, — последовал короткий ответ. — Второй вопрос. Видите ли вы в нынешнем политическом бомонде авторитетных людей, на которых сможет опереться Ельцин? Я имею в виду не теоретиков, а сильных практиков.— Ну, разве что Федоров, директор «Микрохирургии глаза».— А кроме него?— С ходу и не назовешь.— Не с ходу — тоже не назовете. Не кажется ли вам, что одним из таких людей должны стать вы? Хотите того или нет.— Вот как? Даже если и не хочу? — переспросил Назаров.— Да. По своей психофизике вы человек, лишенный честолюбия. Свой творческий потенциал вы реализуете в своем деле. Но вам придется стать заметной политической фигурой. Во-первых, чтобы своим авторитетом защитить маленький капиталистический анклав, который вы создали в зоне советской плановой экономики. Вторая причина более общего свойства. В первом веке до новой эры в Афинах был такой законодатель — Солон. О нем есть у Плутарха в «Сравнительных жизнеописаниях». Один из законов Солона гласил: «Человек, не примкнувший во время междоусобия ни к той, ни к другой партии, лишается гражданских прав».— Странный закон, — заметил Назаров.— Плутарх тоже называет его странным. Но к нашей ситуации он применим.Развитие вашего дела невозможно обеспечить взятками — даже крупными. Настоящий импульс может дать только принципиально новая экономическая политика. А до тех пор дело может держаться лишь на вашем личном авторитете. Поэтому вы и не можете в междоусобице занимать позицию стороннего наблюдателя.Поразительно, но этот Фима говорил именно то, о чем совсем недавно думал сам Назаров.— По-твоему, междоусобица будет? — спросил он, невольно переходя на «ты» и тем самым как бы приближая «социального психолога» к себе.— Обязательно и очень скоро.— Интуиция?— После университета я работал около года в информационном отделе одного НИИ. Оборонка, военная электроника. Переводил с английского разные материалы, тоже по электронике. И когда я приносил переводы ведущим специалистам, они даже понять не могли, о чем идет речь. Тогда я и понял, что совдепии приходят кранты.И значит, междоусобица неизбежна. И сейчас, не теряя времени, вы должны заявить о себе. Причем достаточно эффективно.— Как?Губерман усмехнулся:— Только не отвергайте мою идею с порога. Насколько я знаю, вы член КПСС?На учете в какой организации вы состоите?— По месту жительства, в ЖЭКе.— Там же платите членские взносы?— Само собой.— Какая у вас зарплата? Я спрашиваю не из праздного любопытства.Назаров обернулся к Борису:— Какая у меня зарплата?— Две тысячи рублей в месяц.— Так мало? — удивился Губерман.— Пока хватает. Нужно будет больше — попрошу Бориса Семеновича о прибавке.Надеюсь, не откажет.— Можно ли сделать так, что ваша зарплата хотя бы на один месяц станет пять, а еще лучше — десять миллионов рублей?Назаров слегка пожал плечами:— Теоретически — да. Но зачем?— Чтобы заплатить парторгу вашего ЖЭКа триста тысяч рублей членских взносов.У Назарова даже брови полезли на лоб.— Триста тысяч? Вот так просто взять и отдать? С каких фигов? Это же десять новых «Волг» по ценам черного рынка!— А вы подумайте, — невозмутимо посоветовал Губерман.Назаров подумал. И даже засмеялся, представив эффект, который эта его акция произведет, когда о ней станет известно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45