— Подъедет. Сейчас девятнадцать ноль пять. Времени у тебя хватит.Я развязал тесемки и раскрыл папку. Вопросы у меня появились довольно быстро, и хотя я понимал, что Голубков ответить на них не сможет, один все-таки задал:— Свежая информация — от кого?— Есть там человек.— Резидент?— Да.— В Никосии?— В Ларнаке. Это на южном берегу Кипра. Объект живет там. Снимает виллу в пригороде на берегу моря.— Этот резидент — ваш, из Управления?— Нет.— ФСБ? Служба внешней разведки?— Неважно. В этой операции он работает на нас.— У нас с ним будет связь?— Нет. У него с вами — будет. Конкретно — с тобой. Если позвонят и попросят Сержа — это он и есть. Так что насчет информационного обеспечения не беспокойся.Насчет этого я не очень и беспокоился. Беспокоило меня совсем другое.— Шесть человек на это дело — не слишком ли много?— Начальство решило — нет. Ты что, не хочешь дать своим ребятам немного подзаработать?— Немного — не хочу, — ответил я. — Хочу — много.Голубков усмехнулся:— Тем более… В начале девятого я покончил с документами и закрыл папку. Голубков отнес ее на кухню и передал штатскому. Тот спрятал папку в кейс, защелкнул замки и вышел из квартиры. И все это — без единого слова.Ровно в двадцать пятнадцать стукнула входная дверь и вошел Волков. Видно, и у него был свой ключ. Он был в светлом летнем костюме и почему-то не в надетом, а лишь в наброшенном на плечи легком плаще. После нашей встречи в Грозном, в кабинете командующего армией, он нисколько не изменился. Да и с чего бы, времени-то всего прошло чуть больше двух месяцев. При его появлении Голубков встал. Поднялся и я — сработала многолетняя армейская привычка.— Добрый вечер, — поздоровался Волков.— Здравия желаю, — ответил Голубков. — Познакомьтесь, Анатолий Федорович. Это Сергей Пастухов.— Мы знакомы. Садитесь, товарищи. Рад, Пастухов, что вы согласились поработать на нас. Не сомневаюсь, что ваша команда справится с этим делом. У вас есть вопросы ко мне. Задавайте. Все. Потому что больше мы с вами не встретимся.Я начал с главного.— Что будет с Назаровым, когда мы доставим его в Москву?— Не в Москву, — возразил Волков. — Ваша задача — переместить его в Россию. А еще точнее — на польско-белорусскую границу в указанном месте.— На польско-белорусскую границу? — переспросил я.— С детальной разработкой он еще не знаком, — объяснил Голубков Волкову.— Понятно, — кивнул тот.— И все-таки, — повторил я. — Рано или поздно он окажется в Москве.Волков, видимо, понял, что — хочет он того или нет — отвечать на мой вопрос придется.— Попробую объяснить. Хоть это и не мой вопрос. Как вы, надеюсь, поняли из этих документов, — указал он взглядом на письменный стол, словно бы на нем еще лежала серая папка, — наш объект — фигура весьма крупного масштаба, человек, широко известный и популярный на Западе и в среде нашей либеральной интеллигенции, с прочным имиджем деятеля демократического толка.— Я и раньше об этом знал, — заметил я.— И как вы оцениваете его деятельность?— Насчет всей деятельности — не скажу, не в курсе. Но он мне нравится. А вам?— Я отдаю должное его организаторским способностям и умению мыслить государственными категориями, — уклонился Волков от прямого ответа. — Так вот, разногласия нашего объекта с Борисом Николаевичем Ельциным уже давно дают недоброжелателям на Западе и оппонентам внутри страны возможность трактовать их как отход президента от провозглашенной им политики реформ. После неудачного покушения на господина Назарова наши контрагенты усилили пропагандистскую кампанию, обвиняя высшее руководство страны в попытках возродить практику политического террора. Понятно, что это наносит ущерб престижу России и мы не можем с этим мириться.— Кто организовал взрыв яхты «Анна»?— Я ожидал, что вы зададите этот вопрос. У нас нет сомнений, что это дело рук конкурентов Назарова или его партнеров по бизнесу.Я промолчал.— Если бы это было поручено нашим спецслужбам, как заявляют некоторые западные газеты, он бы не уцелел, — счел нужным добавить Волков.Я хотел снова промолчать, но это было уже как-то неудобно и я кивнул:— Ну, допустим.— Наша задача, таким образом: обесценить карты наших противников, — продолжал Волков, решив, видно, что его доводы меня убедили. — Это можно сделать разными путями. Один из них: организовать встречу господина Назарова и Бориса Николаевича, не один на один, конечно, а в ходе какого-нибудь мероприятия. И показать ее по телевидению. Чтобы все убедились, что господин Назаров и президент общаются, как уважающие друг друга политические деятели. Есть еще один вариант. Если вы внимательно читали документы, то должны были обратить внимание на проект Назарова по восстановлению нефтеносности наших загубленных и истощенных месторождений. Он хочет осуществить его с немецкими партнерами. Мы предложим ему средства Центробанка или уполномоченных коммерческих банков, дадим соответствующие гарантии. Эффект понятен: Россия получает миллионы тонн нефти, открываются десятки тысяч новых рабочих мест, а господин Назаров активно включается в деловую жизнь России. И руководит своими фирмами и предприятиями не из Женевы или Лондона, а из Москвы. После этого его уже никому не удастся использовать в политической игре. Я ответил на ваш вопрос? Я спросил:— Если все так, для чего вообще эта операция с перемещением? Почему бы просто не объяснить все это самому Назарову? Может быть, это его убедит добровольно вернуться в Москву?— Объясните. Ничего не имею против. Это было бы идеальным решением.— Вы прекрасно понимаете, что это должен сделать не я.— А кто? Сам президент?— Или человек, достаточно близкий к нему.— Не уверен, что такой человек согласится лететь на Кипр для переговоров с Назаровым. И не очень уверен, что эти переговоры могли бы кончиться успехом.— По-вашему, Назаров будет сговорчивей, если мы привезем его со связанными руками и ногами и с кляпом во рту?— Послушайте, Пастухов, — проговорил Волков, — мы не о том сейчас говорим. Я имею определенные указания и обязан их выполнить. Обсуждать последствия этой акции — не в моей компетенции. И не в вашей. Давайте в этих рамках и вести разговор. У вас есть конкретные вопросы?У меня были конкретные вопросы. И не один. Но я понял, что он будет отвечать на них так же. Поэтому сказал:— Нет.— В таком случае давайте обсудим размер вашего гонорара за эту работу, — предложил Волков.— По пятьдесят тысяч баксов каждому, — сказал я. — Плюс все расходы.— Вы сможете обосновать эту цифру?— Вам кажется, что это слишком много?— Я сейчас не говорю о том, много это или мало, — возразил Волков. — Я хочу понять, откуда она взялась. Просто потому, что это красивая круглая цифра, или еще почему?— Если мы попадемся на этом деле, все или один из нас, то получим по двадцать лет тюрьмы. Наши семьи должны будут на что-то жить. Пятьдесят тысяч на двадцать лет — это чуть больше, чем по миллиону рублей в месяц. Не ахти что, но прожить можно.— В вашем обосновании мне больше всего не нравится слово «если», — заметил Волков.— Если бы вы знали, как оно не нравится мне! — ответил я. — Но мы должны считаться с этой возможностью.— Мы уже заплатили двести тысяч долларов за лейтенанта Варпаховского, — напомнил он.— Вы заплатили не нам. Вы просто оплатили его работу в Чечне. И гораздо дешевле, чем она стоит. Кстати, вы вышибете его из армии так же, как нас?— Нет. Он будет уволен по состоянию здоровья.— И на том спасибо, — сказал я.Волков ненадолго задумался, потом спросил:— Как я понимаю, вы не даете мне выбора?— Нет.— Что ж, я вынужден согласиться. Пятьдесят процентов сейчас, пятьдесят — после завершения операции. Мы откроем для вас валютные счета в Сбербанке.— Никаких Сбербанков, никаких счетов, никаких пятьдесят процентов. Все — вперед и наличными.— Вы не доверяете мне?— Конечно, нет. Если бы я имел с вами дело как с частным лицом, я бы подумал, как ответить. Но вы — представитель государственного учреждения. А сейчас в России госучреждениям доверяют лишь последние идиоты. И их становится все меньше.На этот раз он думал чуть дольше. Наконец кивнул:— Я вынужден согласиться и с этим. У нас есть еще невыясненные проблемы?— У меня нет.— И у меня нет. — Он встал. — Желаю удачи.— Вам тоже, — сказал я.Голубков вышел его проводить, его не было минуты четыре. Видимо, Волков давал ему какие-то цэу. Потом полковник вернулся.— Крепко ты его взял за горло, — отметил он, и неясно было, чего больше в его тоне — одобрения или осуждения.— Надеюсь, — ответил я.— А как он отвечал на твои вопросы, а?— Ни одному его слову не верю!— Да? Ну-ну! — неопределенно отозвался Голубков и как-то словно бы искоса, с интересом посмотрел на меня. И вновь я не понял, одобряет он или осуждает мои слова. — Ладно, Пастух, отдыхай. Смотри телевизор, а еще лучше — спать пораньше ложись. Машина за тобой придет в пять утра. Ключ от входной двери у водителя есть. Когда соберешь ребят, дашь мне знать. Встретимся здесь — Как я с вами свяжусь?— Водитель знает. Спокойной ночи, Серега.— Спокойной ночи, Константин Дмитриевич… Когда он ушел, я вытащил записную книжку и подсел к телефону. Нужно было вызвонить Артиста, Муху и Трубача, чтобы завтра не тратить на это время. Но в трубке стояла мертвая тишина — телефон был отключен. Я сунулся было позвонить из уличного автомата, но дверь была заперта и не отпиралась изнутри. Мощная дверь, динамитом ее только и возьмешь. Крепкие решетки на окнах. Однако! Я к Кипру даже на метр не приблизился, а уже сидел в тюрьме. Что у них за порядки такие?А и хрен с ними, решил я. Пощелкал кнопками телевизора, но глазу не за что было зацепиться. Поэтому плюнул на развлечения, залез под душ, а потом завалился на одну из кроватей в большой комнате. Все-таки встал я сегодня с петухами, а завтра предстоял хлопотливый день. IV К Калуге мы подъехали в половине восьмого утра, еще минут сорок потеряли, пока искали улицу Фабричную, на которой жил Боцман.Полковник Голубков не соврал: машину нам дали классную, лучше не придумаешь: серебристый джип «патрол» с двигателем-"восьмеркой" мощностью не меньше трехсот сил. И водитель был под стать тачке: лет тридцати, плотный, как молодой подберезовик, в штатском, но явно с армейской выправкой. Старлей или даже капитан. Но он не сказал, а я не стал спрашивать. Назвался просто: Валера.Ну, Валера и Валера. Лишь бы дело знал. А он его знал. На свободных участках «патрол» разгонялся километров до двухсот, сонные гаишники даже жезл не успевали поднять и заверещать в свисток. Но информацию на соседние посты о злостном нарушителе скоростного режима почему-то не передавали. А может, и передавали, но там не решались задержать нас. На джипе не было никаких ментовских прибамбасов вроде мигалок или сирен, но, возможно, в номере, с виду вполне нормальном, была какая-то цифирка, означавшая, что это машина спецслужбы. Или по-другому рассуждали: если человек прет таким нахалом, значит, имеет на это право. И если бы не запрудившие все шоссе фуры и тяжелые грузовики, снявшиеся спозаранку с ночных стоянок, мы были бы в Калуге уже часов в семь утра. Но дорога — это дорога, у нее свой отсчет времени.В общем, когда я поднялся на пятый этаж блочной «хрущевки» без лифта и позвонил в нужную дверь, жена Боцмана сказала, что Митя уже уехал на работу, он с девяти, но добираться на двух автобусах, а они плохо ходят и к тому же — час «пик», все на работу едут.Митя. Дмитрий Хохлов. Боцман, — Где он работает? — спросил я.— Охранником в пункте обмена валюты. Возле автовокзала, слева, там вывеска издалека видна. А вы кто?— Мы вместе служили. Я Сергей Пастухов. Она недоверчиво посмотрела на меня:— Вы и вправду Пастух? Надо же. Митя много про вас рассказывал. Я думала, что вы, как этот — Шварценеггер. А вы самый обыкновенный. Даже и не слишком из себя видный.— Ну, спасибо, — сказал я.Боцману было двадцать шесть лет, а жене его я дал бы не больше двадцати.Красавицей я бы ее не назвал, но было что-то в ее круглом, чуть скуластеньком лице, какой-то затаенный внутренний свет, который пробивался даже сквозь утреннюю будничную озабоченность.Их трехлетний сын, полуодетый к детскому саду, крутился тут же, в тесной прихожей, на пороге которой мы разговаривали. Он был весь в Боцмана — такой же чернявый, бука букой, тоже весь в отца.— Ты чего такой строгий? — спросил я его. Он посмотрел на меня исподлобья и юркнул за юбку матери.Она улыбнулась:— Чужих стесняется. Как и Митя.— Ну, как он?Она поняла, что я имею в виду.— Да как тебе сказать, Сережа… Днем молчит. Ночью иногда вскакивает и орет.Верней, наоборот: сначала орет, потом вскакивает. А потом сидит на кухне до утра, кулак на кулак, и лбом на них или подбородком. И взгляд иногда — как у рыси. — Она посмотрела на меня и добавила:— Как у тебя. Испортила вас эта война.Хоть вернулись — и то, слава Богу… Извини, мне на работу к девяти, а еще Саньку в садик нужно.— Может, подвезти? — предложил я. — У меня машина внизу.— Да нет, тут рядом, мы дворами ходим. А обменный пункт сразу найдешь. И автовокзал каждый покажет. Через центр, на другом конце города… Автовокзал мы нашли быстро и вывеску обменника тоже увидели издалека. Я велел Валере остановить машину метрах в тридцати и подошел к обменному пункту.Он располагался в торце какого-то дома, входная дверь была открыта и подперта колышком. Внутри было пусто, в этот ранний час нужды продавать или покупать доллары ни у кого еще, видно, не было. По предбаннику от стены к стене бродил Боцман, иногда останавливаясь и во всю пасть зевая. Он был в серой униформе «правопорядка», только ботинки у него были наши, спецназовские.Я выждал, когда он повернется и окажется спиной к входной двери, проскользнул внутрь и сзади положил руку ему на плечо.— Замри, парень! Это ограбление!И не успел договорить, как уже лежал мордой в пол, радуясь, что на линолеум еще не успели натащить грязи, а Боцман сидел на мне верхом и деловито защелкивал на моих запястьях наручники. Я вывернул шею:— Боцман, твою мать! Он ахнул:— Ты?!Мгновенно сбросил с меня браслетки и рывком поставил на ноги.— Что такое, Дима? — спросила из узкого зарешеченного окошка кассирша.— Все в порядке! Какой-то алкаш думал, что это палатка!И — мне, быстрым шепотом:— Машина есть?— Есть.— Я сейчас ей скажу, что хочу налить кофе. Она откроет дверь. Сразу бей меня по кумполу и входи. Кнопка тревоги у нее под столом слева. — Он сунул мне тяжелый газовый пистолет, похожий на кольт 38-го калибра. — Только без дураков бей. Пушку потом брось, пальцы сотри. Начали!— Боцман! — изумился я. — Обалдел?! В самом деле решил, что я хочу взять вашу вшивую кассу?!— А нет? — спросил он, словно бы даже разочарованно. — Тогда здорово, Серега!— Здорово, Димка! Мы обнялись.— Опять этот пьяный? — спросила кассирша, пытаясь углядеть через свою амбразуру, что происходит в предбаннике. — Может, наряд вызвать?— Не нужно. Просто старого друга встретил.— Скажи, чтобы она вызвала тебе подмену, — подсказал я.— На сколько?Я немного подумал и ответил:— Повезет — навсегда. Не повезет — лет на двадцать.— Какие дела?— Узнаешь.— Чечня?— Нет.Больше он вопросов не задавал. Так уж у нас повелось. Все знали: придет время — скажу.Мы смотались на «патроле» за сменщиком Боцмана, потом заехали на Фабричную — Боцман переоделся и взял паспорт. Из автомата позвонил на работу жене, сказал, что уедет ненадолго в Москву.— Недели на две, — уточнил я.— Недели на две, — повторил он в трубку, немного послушал и сказал:— Я тебя тоже… И вышел из будки.На обратную дорогу мы потратили больше трех часов, хотя Валера шел на такие обгоны, что мы с Боцманом судорожно хватались за ручки и упирались ногами в пол, ожидая лобового удара. Но дело Валера знал не хуже Тимохи.В Подольске мы довольно быстро нашли дом Дока, но на звонки никто не отвечал. Позвонили в соседнюю квартиру. Какая-то тетка долго рассматривала нас через дверной глазок, расспрашивала, кто мы и что, а потом все-таки сказала, что доктор Перегудов сейчас на дежурстве, а работает он на центральной подстанции «Скорой помощи». Но доктора Перегудова там никто не знал. Санитар Перегудов — да, есть, а доктора нет.— Он сейчас на вызове, — сообщили нам в диспетчерской. — Вот-вот должна вернуться машина.«Вот-вот» растянулись на полчаса. Наконец во двор подстанции въехала «скорая», дежурный врач пошел в диспетчерскую за новым нарядом, а два санитара присели на скамейку и закурили из красной пачки «Примы». А в Чечне Док курил «Мальборо». Такие-то вот дела.— Доктор Перегудов! — строго сказал я, подойдя к скамейке. — С этой минуты вы уволены без выходного пособия!Узнав нас, он заулыбался, но все же спросил:— За что?— За служебное несоответствие. Хирургу таскать носилки — это все равно что генералу чистить картошку.— Жрать захочет, так и почистит, — рассудительно ответил Док. — А что было делать? — объяснил он, когда мы, покончив с его делами, двигались к Москве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45